Дядюшка-убийца, или Спецоперация по ликвидации Лер

                Д.А. Алексеев
      Дядюшка-убийца, или"Спецоперация по ликвидации" Лермонтова в 1841г.

И.А. Ананских и Н.Д. Литвинов и М.В. Сальников - Авторы   статьи « О причастности III Отделения и графа А.Х. Бенкендорфа к убийству поручика М.Ю. Лермонтова  (Юридическая  наука: история и современность, 2020, № 11. С. 17-58), где речь идет о фантасмагорической и леденящей кровь «спецоперации по ликвидации» Лермонтова в 1841г. руками двоюродного дяди поэта А.А. Столыпина, под руководством Шефа жандармов графа А.Х. Бенкендорфа, куратора подполковника Корпуса жандармов А.Н. Кушинникова, при участии Французского посольства, и множества завербованных III Отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии «агентов» из числа его друзей и знакомых. Один Мартынов ничего не знал об убийстве, но его принудили шантажем и угрозами стать «убийцей» в мнимой дуэли с Лермонтовым, с обещанием легкого наказания на суде [1].
                1.
   В Авторском синклите слились в творческом порыве счастливые люди,  незнающие фактов, что, как известно, избавляет от мучительных сомнений и невероятно возбуждает фантазию. Авторы негодуют на исследователей, которые что-то там не нашли в биографии Лермонтова, удивляются, недоумевают и задают множество наивных вопросов, на которые уже давно получены ответы.
    У Авторов Лермонтова завлекают в Пятигорск хитроумной «спецоперацией» III Отделения множество завербованных агентов из числа его друзей и знакомых, где его убивает не Мартынов на дуэли, а из-за засады, без всякой вразумительной причины, его двоюродный дядюшка А.А. Столыпин, завербованный в агенты тайной полиции,  который не разлучался с поэтом, начиная с Школы юнкеров:  служил с ним в  лейб-гвардии Гусарском полку, проживал на одной квартире в Царском Селе, «шалил» с женщинами, вращался в высшем петербургском свете, был на Кавказе. Иными словами, трагическая гибель поэта превращается в конспирологический фарс.
   Заказчик фантасмагорической «спецоперации по ликвидации» Лермонтова, разумеется, император Николай I, у которого с 1837 по 1841гг. не было иных дел, как всячески из-водить и преследовать поэта.
    У Авторов А.А. Столыпин задумал «ликвидировать»  племянника  еще в конце 1839г. вкупе с французским послом бароном Проспером де Барантом, который, как пишут Авторы, в 1837г. предварительно успешно «потренировался» на «ликвидации» Пушкина. Правда, раньше почему-то считалось, что Пушкина «ликвидировал» нидерландский посланник барон Геккерн руками приемного сына Жоржа Дантеса.
   Посол де Барант привлек в исполнители убийства своего непутевого сынка Эрнеста и действительного статского советника А.И. Тургенева, который, оказывается, «постоянно собирал  информацию о внутреннем положении в России, компромат на высокопоставленных чиновников и представителей «света» и отправлял это во Францию». (Здесь и далее курсивом текст Авторов). Этого лазутчика, безнаказанно шнырявшего под носом у вездесущего начальника тайной полиции графа А.Х. Бенкендорфа, император награждает 10 декабря 1839г. орденом Св. Станислава 1-й ст.  «в воздаяние полезных трудов, понесенных… по ученым изысканиям до Российской истории относящихся в Иностранных государствах»! Упущение Авторов в том, что они не записали А.И. Тургенева в двойные агенты - еще и  российским разведчиком за рубежом…
   Секундантом у Баранта-сынка был  граф Рауль д'Англес, который, с рекомендацией шведского короля Карла XIV, после летней полярной экспедиции 1839г. на Фарерах и Шпицбергене  и грандиозного двухмесячного зимнего путешествия на оленях в 3350 верст осе-нью и зимой 1839-1840гг. по северной Швеции, Финляндии и России, добрался до  в Архангельска,  откуда, проделав путь в 1167 верст, приехал в Петербург едва ли не к 16 февраля 1840г. и попал прямо, что называется, с «корабля на бал»  к графам Лавалям, где Эрнест де Барант поссорился с Лермонтовым.
   Авторы пишут: «…Он появился в С.Петербурге за несколько дней до дуэли; присутствовал на дуэли и через несколько дней после нее уехал в Париж. Судя по всему, он приехал в Россию, чтобы присутствовать при ликвидации Лермонтова».
После поединка молодой граф д'Англес наслаждался светской жизнью Петербурга еще две недели, уверенный, как и Эрнест де Барант, в том, что дуэль останется тайной. Однако о дуэли узнали при Дворе 1 марта. Император сказал министру иностранных дел графу К. Нессельроде, что Лермонтова будут судить и графу  вместе с Эрнестом де Барантом нельзя оставаться в России. Нессельроде объявил волю Николая I послу Баранту и тот поспешил избавиться от пассионарного соотечественника.
  Де Англес уехал в Москву 2 марта, куда прибыл, как нами установлено, 5 марта  пополудни: «Из С.П.бурга … при почт. Каретах. В оных: <…> Французск. Поддан. Англес». В Москве он прожил неделю и 12 марта (10 марта, напомним, Лермонтова от-дали под суд) в 4 часа пополудни, выехал в Одессу (1383 верст), как о том значится в рапорте Московского коменданта о приехавших и выбывших из города, куда и прибыл, вероятно, 19-20 марта: «В Одессу франц. поддан. Гр. Ангрес (Англес.-Прим. авт.). Затем было путешествие морем в Грузию и посещение Тифлиса. Потом - Персия и Константинополь, откуда Англес возвращается через Марсель во Францию, что, вероятно, случилось не раньше  конца 1840 г. 
   Итак, граф – еще один соучастник покушения на убийство поэта. Судите сами: вместе с Эрнестом де Барантом настоял, что поединок начнется на отточенных рапирах и закончится на пистолетах. И прощай тогда Лермонтов в 1840г.: Барант-сын проткнул бы его рапирой  и только неловким падением во время решающего выпада, как пишет Государственный секретарь М. Корф, спасает поэту жизнь. Потом лопнула рапира Лермонтова, когда он попал в рукоятку рапиры Баранта, и противники перешли на пистолеты, которые привез Эрнест де Барант. Заметим, это те пистолеты, которые Эрнест де Барант одолжил Дантесу в дуэли с Пушкиным. Но Барант промахнулся, а Лермонтов выстрелил в воздух. Противники помирились и разъехались [2].
   Авторы не понимают, почему Столыпин, гражданский человек, обратился с по-каянным заявлением  «…ни в полицию, ни к военному министру (как офицер запаса), а именно к начальнику спецслужбы империи».
 «Многие вещи нам непонятны, - говорили древние, - не потому, что мы их не зна-ем, а потому, что они находятся вне  круга наших представлений». Столыпин не «офицер запаса», а  отставлен от службы. Дуэль гвардейского офицера с сыном по-сла Франции, у которой с Россией плачевные отношения, по степени важности отно-силась к ведению  III Отделения. Кроме того, начальник штаба Корпуса жандармов Л.В. Дубельт - свойственник Столыпина, имел влияние на Шефа жандармов, и по-этому Столыпин расчитывал на его помощь в сложившейся ситуации.
  Лермонтов в письме к командиру л.-гв. Гусарского полка Плаутину утверждал, что Барант «слегка оцарапал» ему грудь шпагой. Столыпин на суде показал, что Лермонтов  получил небольшую рану «в правый бок». По воспоминаниям троюродного брата поэта А.П. Шан-Гирея, он, с царапиной на руке «ниже локтя», появляется дома «весь мокрый, как мышь». У А.П. Шан-Гирея, рапиры и пистолеты для поединка привозят Лермонтов и Столыпин, хотя последний на суде показал, что рапиры доставил секундант граф д'Англес.
     После дуэли А.Х. Бенкендорф неожиданно переменил сверхблагожельное прежде отношение к Лермонтову и потребовал от него извинений Баранту, что-де он ложно показал на суде о выстреле в воздух. Но Авторы разгадали хитроумный план Шефа жандармов: он, оказывается, такой «услугой» папеньке-послу и его сынку, вербовал их в свою «агентурную сеть» и  «оба они, до конца своей службы в МИДе Франции, были «на крючке» у русской разведки»! Но поэт отказался каяться, Бенкендорф «потерял лицо  перед французами» и лишился «двух ценнейших агентов-международников»!  Переписка посла  перлюстрировалась в МИДе России, но в делах, разумеется,  нет и намека, что его с сынком вербовали в агенты. 
   В российском МИД перлюстрировали  корреспонденцию многих иностранных послов, прежде всего Англии, Австрии и Пруссии. Но особо внимательно отслеживали официальную и частную переписку французского посла, в частности, с женой, сыном и первым секретарем посольства бароном д'Андрэ, которого в начале года отозвали в Париж и он уехал из Петербурга  9-10  февраля 1840г. (АВПРФ, ф. 133, Канцелярия 1840г., оп. 469, № 140, л. 46. Baron de Barante.  Просьба Баранта 7/18 февраля о выдаче паспорта Андрэ). Переписка, к сожалению, не проливает свет на обстоятельства дуэли. Андрэ заверил посла, что ничего о ней не знал, хотя все же заметил в начале февраля 1840г. неприязненные отношения между Лермонтовым и Эрнестом де Барантом. Тем не менее, из переписки видно как старался Андрэ добиться во французском МИД назначения Эрнеста на вакантную должность второго секретаря французского посольства. Всего перлюстрировано 17 писем: 5 марта - 18 июля 1840г. (н.ст.). (АВПРФ, ф.133. Канцелярия. 1840, оп. 469, № 146, лл. 44-141. Реестр письмам, полученным при случае). О положении Эрнеста де Баранта речь идет в 8 письмах: 27 марта, 4 апреля, 9 апр. 11 апр., 16 апр., 25 апр., 23 мая и 11 июня (н.ст.) (АВПРИ, ф.133. Канцелярия. 1840, оп. 469, № 147, л.12об., 17-19об., 23-23об., 26-26об., 28-29об., 36, 42. Perlustration). Эрнест де Барант сообщил отцу из Парижа о своих делах в 4 письмах: 12 апр., 30 июля, 22 окт. и 26 декабря (н.ст.) (АВПРИ, ф.133. Канцелярия. 1840, оп. 469, № 147, л. 69, 80, 109-109об., 138).
    Е.Н. Рябов рассмотрел возможную причину неожиданного гнева флегматичного Бенкендорфа на поэта в статье «Повесть о том, как поссорился Александр Христофо-рович с Михаилом Юрьевичем» (Лермонтов. Тайны рождения, жизни и смерти / Сост. предисл. и коммент. Д.А. Алексеев – М.: Древлехранилище, 2014. С.159-171).
    Напомним  основные факты этого эпизода.  22 марта 1840г. Эрнест де Барант по-сещает Лермонтова на Арсенальной гауптвахте, и принимает объяснение, что, выстрелив  в сторону,  поэт никоим образом не хотел затронуть его чести. В тот же день Барант выезжает во Францию, в надежде скоро вернуться в Россию уже в должности второго секретаря посольства. Лермонтову предъявляют дополнительное обвинение за попытку вторично вызвать сына посла  на поединок. 13 апреля  Высочайшим приказом его переводят на Кавказ в Тенгинский пехотный полк, и не позже 20 апреля освобождают из - под ареста. Между 20 и 27 апреля Бенкендорф  вызывает к себе Лермонтова и требует от него извинительного письма к  сыну посла.
   После освобождения Лермонтов получил приказание явиться к А.Х. Бенкендорфу. Ему предложили написать письмо к Баранту  с извинениями за несправедливое показание на суде о выстреле «на воздух». Письмо с таким содержанием было бы равносильно добровольному признанию в даче военному суду ложных показаний, что повлекло за собой, в соответствии с законодательством, лишение прав состояния. Конфирмация приговора Лермонтову уже состоялась и была ему объявлена. Император по запросу военного министра 19 апреля подтвердил своё желание ограничить наказание переводом в армию тем же чином без 3-х месячного содержания на гауптвахте в крепости.
  Намерение Бенкендорфа после конфирмации возвратить дело Лермонтова в исходное положение: добиться лишения чинов и прав состояния не за дуэль, а за значительно более тяжкое для дворянина преступление — за ложь, должно было быть как-то обосновано. Бенкендорфу предстояло объяснить свои действия Николаю I.
  Предположительно основанием для вмешательства Бенкендорфа послужил перехват и перлюстрация письма В.Г. Белинского с уничтожающими репутацию Лермонтова высказываниями критика.  Пакет с его письмом Боткину, объемом около одного печатного листа,  привлек  внимание чиновников в С.-Петербургском почтамте. Белинский находился под подозрением за сокрытие бумаг крамольного содержания, принадлежащих Н.И. Надеждину, опальному издателю запрещенного московского журнала «Телескоп» и тогда его допрашивал по этому поводу Московский обер-полицмейстер.
  Лермонтов, теряясь, видимо, в причинах столь внезапного гнева Шефа жандармов, неожиданно для него прибег к покровительству  Великого князя Михаила Павловича, как главного своего начальника по Гвардейскому корпусу, с просьбой защитить его от несправедливых обвинений А.Х. Бенкендорфа, задевавших его честь как офицера и дворянина. Михаил Павлович, возмущенный поведением Баранта-сына, который скрылся за границей от вопросов Комиссии военного суда не без помощи министра Иностранных дел графа К.В. Нессельроде, не поддержал интриги Шефа жандармов. Письмо поэта  Великий князь показал императору с нужными разъяснениямим, и претензия Бенкендорфа осталась без последствий. Письмо затем передали в III Отделение (зарегистрировано  29 января под  № 3572) одновременно с прошением (под № 3574) А.А. Столыпина-Монго к Бенкендорфу исхлопотать ему разрешение вновь вступить в военную службу  и приобщили к делу «Архива III Отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии. О Поручике Лермонтове, имевшем с иностранцем Барантом дуель, и Столыпине бывшем при оной секундантом. 1840 года». Требовать от русского гвардейского офицера извинений иностранному подданному можно было не иначе, как по повелению императора, который уже объявил 19 апреля Военному министру графу А.И. Чернышеву, «…что переводом Лермантова на Кавказ в Тенгинский полк желает ограничить наказание».
   Очевидно, что Бенкендорф, требуя от  Лермонтова извинительного письма к Эр-несту де Баранту, вовсе не желал  помочь Баранту-отцу, а воспользовался этой ситуацией как удобным предлогом, чтобы скомпрометировать поэта в обществе. Ведь поэт имел несчастие, сам, вероятно, того не желая, нанести ему личную обиду, чрезвычайно возмутившую обычно апатичного графа.
  Весьма болезненно граф относился к слухам о собственных любовных похождениях и изменах своих пассий. Самая скандальная пассия графа - мадам Амели Крюднер, двоюродная сестра императрицы Александры Федоровны. Видная красавица с повад-ками гранд-дамы, она против своей воли была выдана за старого барона А.С. Крюднера и вознаграждала себя нежной дружбой с мужчинами высшего света. Умный Бенкендорф скорее всего понимал, что баронесса Крюднер любит его небескорыстно, широко пользуется его деньгами, связями и даже служебными возможностями. Однако поздняя страсть графа от этого не угасла. Конечно, Амели так вот прямо не начальствовала в корпусе жандармов, но ее влияние на ход дел скоро перешло все допустимые границы.
   Император не стал углубляться в альковные подробности, а принял простое и мудрое решение: назначил барона Крюднера послом в Стокгольм, куда Амели должна была последовать за супругом. Но баронесса ехать в шведскую столицу не торопилась. В день отъезда она заболела, якобы корью, и выдерживала в Петербурге шестинедельный карантин. Результатом же этой кори был маленький Николай Адлерберг. Отец, Никс Адлерберг, взял ребенка к себе и дал ему свое имя, но, правда, только после того, как Амели стала его женой. Оказывается, баронесса не хранила верности ни мужу, ни даже приближенному к престолу любовнику.
  Куртуазные приключения Шефа жандармов не составляли тайны для общества, и, разумеется, императора, к каковым тот относился с должным пониманием и даже со-чувствием. Несомненно, начальник тайной полиции был осведомлен, по роду службы, о своих возможных соперниках, но был неприятно поражен и оскорблен, когда откры-лось из перлюстрированного письма Белинского, что в их числе значится штрафован-ный по суду Лермонтов и, главное, - эта пикантная новость уже открыто обсуждается в обществе литераторов, которые всегда у Бенкендорфа находились на особом подозрении. Перед его глазами стояли возмутительные строки из письма Белинского о сексуальных победах Лермонтова над дамами высшего света, которые затрагивали не только его, но и императора. Возможно, Бенкендорф припомнил «нападки на дам высшего света» в  лермонтовском «Маскараде», которого дважды запрещал в 1835 г. после рапортов театрального цензора Ольдекопа.
   После всех благодеяний, оказанных Лермонтову в 1837-1838 г. по случаю воз-вращения в Гвардию, теперешнее поведение поэта  – действительное или мнимое  -  он счел  низкой неблагодарностью. Моралисты уверяют: нет ненависти сильнее, чем ненависть облагодетельствованного к своему благодетелю. Возможно, в этой максиме - суть вольных или невольных любовных интриг Лермонтова вокруг пассий или родственниц Бенкендорфа. Как бы там ни было, поэт больно задел интимные чувства любвеобильного шефа жандармов, который решил поставить под сомнение его честь и порядочность. Но не нашел ничего лучшего, как потребовать от поэта принести Баранту извинение за «ложное» утверждение, что-де на дуэли  он выстрели в воздух и спас жизнь своему противнику. Требуя от Лермонтова извинительного письма к Эрнесту де Баранту, Бенкендорф желал заручиться весомым вещественным доказательством его лживости и бесчестия. Разумеется, Шеф жандармов не мог предъявить поэту выписку из письма Белинского, потому что тайна перлюстрации составляла одно из правил III  Отделения.
   Неожиданный взрыв негодования Бенкендорфа объясняется, возможно, и тем, что среди упомянутых Белинским аристократок, состоящих якобы  с поэтом  в позорной связи, оказалась племянница Шефа жандармов, Мария Константиновна, дочь его умершего родного брата К.Х. Бенкендорфа, а этот пассаж  касался уже чести благородного рода Бенкендорфов. Александр Христофорович был возведен в  «Графское Российской империи достоинство» 8 ноября 1832 г., а неделю спустя по прошению его, «за неимением у него детей мужеска пола», Графское достоинство император распространил и на родного его племянника Константина Константиновича. Мария Константиновна посещала графиню Е.М. Заводовскую – одну из самых ослепительных красавиц Петербурга,  у которой бывал и Лермонтов, о чем Е.А  Верещагина сообщает  в письме от 11 января 1840 г. своей дочери А.М. Хюгель: «…Очень занят – всякий день на балах и в милости у модных дам. У Завадовской часто бывает».
  Вопрос о перлюстрации письма Белинского к  Боткину остается открытым и нуж-дается в дополнительных исследованиях: просматривалась ли его переписка  после истории 1836 г. с публикацией «Философических писем» Чаадаева в «Московском телеграфе», или же его объемистый пакет вскрыли в тайной экспедиции почтамта по случайному стечению обстоятельств, приняв его за государственного преступника Александра Белинского, проходившего в III Отделении по делу о польских мятежни-ках, или  за прапорщика Гвардейского фурштата Белинского. Прапорщик одновремен-но с Лермонтовым (!) находился под судом за растрату казенных денег, о чем  свидетельствует  рапорт командира Гвардейского резервного кавалерийского корпуса генерал-адъютанта Кнорринга от 12 апреля 1840 г. № 2649.
                2.
  Руководитель «спецоперации по ликвидации» – Шеф жандармов граф А.Х. Бенкендорф. В 1837 г. А.Х.Бенкендорф, не без деликатных напоминаний начальника Штаба корпуса жандармов Л.В. Дубельта, свойственника Е.А. Арсеньевой, вызволил Лермонтова с Кавказа. Однако в 1840г. поэт, после дуэли с Барантом, прогневил своего благодетеля, что дало повод  советским лермонтоведам искать во всем происки графа против поэта.
  Перечислим участников «спецоперации по ликвидации», или, попросту говоря, подельников, о каждом из которых мы  будем ниже говорить.
   1) А.Н. Кушинников, подполковник корпуса жандармов, «направленный в Пятигорск на завершающем этапе подготовки  спецоперации по ликвидации Лермонтова. Он разрабатывал и проводил конкретные оперативно-розыскные мероприятия, конечной целью которых было убийство М.Ю. Лермонтова». Инструктировал Столыпина по дороге на Кавказ и в Пятигорске,  Мартынова и других «агентов». Автором вряд ли знают, что брат жандарма, И.Н. Кушинников, вместе с  А.Д. Киреевым издал в 1840г. единственное прижизненное издание «Стихотворений» поэта, отпечатанное тиражом  1000 экз. Подполковник А.Н. Кушинников не был чужд литературе, общался с писателями и, несомненно, знал творчество Лермонтова.
   2) А.А. Столыпин, капитан Нижегородского драгунского полка, агент III Отделения и убийца Лермонтова.
   3) Н.С. Мартынов, отставной майор. О «спецоперации по ликвидации» не знал, но принужден угрозами взять на себя вину за убийство Лермонтова на мнимой дуэли.
   4) А.М. Меринский, поручик л.-гв. Уланского полка, товарищ Лермонтова по Школе юнкеров,  агент III Отделения.
   5) П.И. Магденко, корнет Борисоглебского уланского полка  отправлен на Кавказ ремонтером под видом закупки лошадей.  «Агент» III Отделения, но когда завербован, неизвестно. Ему поручено установить «визуальный контакт» с Лермонтовым в Ставрополе, «контролировать его перемещения от Ставрополя до Георгиевска», и уговорить ехать в Пятигорск.
   6) М.В. Дмитревский, надворный советник, чиновник особых поручений при Главноуправляющем Закавказским краем. Авторы  не придумали, когда он стал агентом  III Отделения. Его приспособили к завершающему этапу «спецоперации по ликвидации» в Пятигорске, для заманивания Лермонтова к месту убийства.
   7) Князь А.И. Васильчиков, сын первого сановника империи, Председателя Комитета министров и Государственного совета И.В. Васильчикова,  Авторы не решились напрямую причислить его к «агентам» III Отделения. Действует из личной неприязни к Лермонтову. По приказу берет на себя роль секунданта в мнимой дуэли Лермонтова с Мартыновым.
   8) М.П. Глебов, корнет л.-гв. Конного полка, «агент» III Отделения. Ему приказано вместе с князем А.И. Васильчиковым  сыграть роль секунданта  в мнимой дуэли.
   9) Роберт Фридрихович Шведе (6 дек. 1806-?), художник. Сведения о нем Авторы по-заимствовали из «Лермонтовской энциклопедии», где он назван Роберт  (Адельберт Константин) Константинович (Евстафьевич) Шведе. Однако Я.Л. Махлевич выяснил, что братья художники Роберт и Адельберт - сыновья  нотариуса Перновского уездного суда Федора (Теодора) Шведе и жены его Александры, урожденной  Бульмеринг. Летом 1841г. они жили на петербургской квартире и, разумеется,  никак не могли оказаться на Кавказе. А  лермонтовские портреты рисовал Роберт (Константин) Фридрихович Шведе – сын станционного смотрителя Фридриха Шведе и жены Софии Юлианы, урожденной Клей. Приехал в Пятигорск с семейством Арнольди для обучения живописи бывшего сослуживца Лермонтова по л.-гв. Гродненскому гусарскому полку Александра Ивановича Арнольди. Авторы уверены, что и он  «агент», задействован в «спецоперации по ликвидации». [3]
                3.
  Вернемся к  11 апреля 1841г, когда Дежурный генерал Главного штаба П.А. Клейнмихель, как пишут Авторы, «во исполнение приказа Бенкендорфа, вызвал Лермонтова и потребовал в 48 часов покинуть Петербург».
  А.Х. Бенкендорф и П.А. Клейинмихель не могли приказывать и что-то требовать от Лермонтова без приказа императора. Штрафованный гвардейский офицер мог получить отпуск в Петербург и отсрочить его только по приказу императора. Когда истекал двухмесячный отпуск Лермонтова в Петербурге, Император уважил прошение  Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, переданное, видимо, В. Жуковским 24 марта через императрицу Александру Федоровну, и повелел,  по случаю праздника  Пасхи (30 марта), продлить отпуск Лермонтову по 13 апреля. Об этом дежурный генерал Главного штаба граф П.А. Клейнмихель уведомил 31 марта 1841 командующего Отдельным Кавказским корпусом генерала от инфантерии Е.А. Головина и  это сообщение дословно повторено в приказе № 144 по Тенгинскому пехотному полку от  24 мая 1841 года:
    О продолжении отпуска Поручику Лермонтову «Дежурный генерал Главного Штаба Его Императорского Величества от 31 марта № 2670 сообщил Господину Командиру Отдельного Кавказского Корпуса, что Государь Император, снисходя на просьбу г-жи Арсеньевой, бабки находившегося в отпуску в С. Петербурге, вверенного мне полка поручика Лермонтова, Высочайше повелеть соизволил: офицеру сему дозволить пробыть в С. Петербурге по 13 число апреля сего года.  О таковом Монаршем соизволении, объявляя по вверенному мне полку, в следствие предписания Начальника Штаба полковника Траскина от 20 мая за № 10596 предписываю таковую отсрочку занести в формулярный о службе г-на Лермонтова список.
      Приказ подписал полковник Хлюпин".
(полковой архив  дело № 3 за 1841 год) [4].
   Исполняя этот приказ, Клейнмихель,  отвечавший за пребыванием офицеров в Петербурге, предупредил поэта, и  тот выехал, а не был выслан, из столицы на Кавказ утром 14 апреля.
   А.Н. Кушинникова  командировали на Кавказ не в апреле 1841, как утверждают Авторы, а 13 февраля, как то следует из  «Рапорта Начальника Штаба корпуса жандармов от 11 Февраля № 617, о назначении Подполковника Кушинникова в Пятигорск на время Курса пользования Кавказскими минеральными водами, для наблюдения за порядком и приезжающими». Журнал входящих бумаг 2 стола Канцелярии Инспекторского департамента по секретной части на 1841-й год,  № 71 от 13 февраля [5].
  13 февраля 1841г. Лермонтов   пятый день находился в Петербурге  и  шизофрени-ческий план «спецоперации по ликвидации»  в Пятигорске не мог возникнуть в головах императора и высшего начальства, поскольку поэт должен был вернуться в свой Тенгинский пехотный полк в станицу Ивановскую на Кубани.
  Лермонтова перевели на Кавказ из Гвардии по суду, и  Высочайшей конфирмации. Только император (а не Военный министр князь А.И. Чернышев, Шеф Жандармов граф А.Х. Бенкендорф или влиятельный Дежурный  генерал Главного штаба граф П.А. Клейнмихель), решал судьбу офицера: давал и продлевал отпуска, переводил в другие части, даровал прощение, чины и награды или увольнял от службы.
  Столыпин и Лермонтов вместе выехали из Москвы 22 апреля. Поэт В.И. Красов видел Лермонтова  21 апреля на балу в Московском благородном собрании: «Нынешней весной …я  встретился с ним в зале Благородного собрания, - он на другой день ехал на Кавказ. …Он был грустен – и когда уходил из собрания в своем армейском мундире и с кавказским кивером, - у меня сжалось сердце – так мне жаль его было» [6].
   Лермонтов не отмечен в рапорте Московского коменданта о выехавших,  кото-рый с пропусками вел записи о приехавших и выехавших.  В подорожных офицеров писалось: такой-то имя рек  с будущим или будущими, т.е. со спутником или спутниками. А это мог быть и  Лермонтов.
   Авторы удивлены: Столыпину подорожная выдана в Петербурге до Тифлиса, а Лермонтову – до Темир-Хан-Шуры. Исследователи не располагают подорожными, выписанными Лермонтову и Столыпину в Петербурге, но при выезде Столыпина из Москвы 22 апреля 1841г. в рапорте коменданта записано – в Тифлис.
      Авторы изумляются: они офицеры разных полков, а почему-то в Ставрополе отправлены вместе в отряд на левый фланг Кавказской линии. И как так: Столыпин вне срока произведен в капитаны!
   Остается  только развести руками…   Столыпин – офицер Нижегородского драгун-ского полка, расположенного в Закавказье и подчиняется командиру Отдельного Кав-казского корпуса Е.А. Головину со штабом в Тифлисе, а штаб-квартира полка находится в урочище Кара-Агач, в 124 верстах от Тифлиса. Лермонтов – офицер Тен-гинского пехотного полка в войсках на правом фланге Кавказской линии, который в  подчинении командира 20-й пехотной дивизии и командующего войсками ген.-адъютанта П.Х. Граббе со штабом в Ставрополе.
   В мае 1841 г. войска на Кавказской линии готовились к  штурму (обещан кавказ-ским начальством Лермонтову осенью 1840г.) крупного и стратегически важного селения Черкей в Северном Дагестане, и в нем участвовал Нижегородский драгунский полк. Войска сосредотачивались весной 1841 г. на левом фланге Кавказской линии в двух пунктах: в Темир-Хан-Шуре – Дагестанский отряд под начальством  Е.А. Головина, а в крепости Внезапной – Чеченский, под начальством П.Х. Граббе. Два конных эскадрона Нижегородского драгунского полка прибыли 29 марта 1841г. в крепость Внезапную, но потом им было приказано перейти в Темир-Хан-Шуру, где они нашли своего командира полковника С.Д. Безобразова, вызванного в отряд для начальствования  над всей кавалерией. Здесь  он и отдал приказ о прикомандировании к отряду Столыпина. В Ставрополе начальник штаба Кавказской линии и в Черномории полковник А.С. Траскин командировал 9 или 10  мая Лермонтова и Столыпина в отряд Е.Г. Головина и выписал подорожные до Темир-Хан-Шуры - места сосредоточения отряда.  В отряды также направляли гвардейских и армейских офицеров, отправленных Высочайшим приказом  в годичную командировку на Кавказ.
   Отметим, что  Черкей был захвачен 17 мая, и Лермонтов со Столыпиным  не поспели бы к его штурму: отряд Головина выступил из Темир-Хан-Шуры 6 мая, а отряд Граббе - 11 мая из крепости Внезапной (в 60 верстах от Темир-Хан-Шуры). Лермонтов  предполагал выехать  10 мая  из  Ставрополя,  откуда  до  Темир-Хан-Шуры - 613 верст,  не менее  6 -7  дней пути.
   Почему Столыпин капитан? Он был уволен в 1839г. поручиком гвардии. Гвардейскоих офицеров назначали  в армейские полк с чином на два ранга выше [7].
   О месте и времени конспирологической встрече «агента» А.М. Меринского с «агентом» Столыпиным  Авторы не разобрались.
   Поручик л.-гв. Уланского полка А.М. Меринский не говорит в воспоминаниях, что  виделся с Лермонтовым в Москве. Пишет, что последний раз встретился с ним и Сто-лыпиным в Туле, где они пробыли день и указывает дату – 15 апреля.  Если бы А.М. Меринский вел дневник, а не надеялся на свою память, то так бы не утверждал. Беда  всех мемуаристов – хронологическая контаминация: совмещение разновременных событий. Согласно рапорту Московского коменданта, А.М. Меринский выехал в Тулу 16 апреля, а Лермонтов прибыл в Москву 17 апреля. Путаница в голове  Меринского объясняется тем, что в феврале – мае 1841г. он неоднократно перемещался между Моск-вой и Тулой. Так он уезжал в Тулу 19 февраля, но когда вернулся, неизвестно. Приезжал в Москву 22 марта и выехал в Тулу 28 марта. Вернулся в Москву, но не отмечен в рапорте коменданта, и  уехал в Тулу 16 апреля. 29 мая вновь отправился в Тулу. Разобраться в этих вояжах сложно еще и потому, что между Москвой и Тулой ездил и брат А.М. Меринского поручик л.-гв. Уланского полка Ипполит Матвеевич, который, согласно правилам, именовался по полковым спискам Меринским 2-м. Он приезжал из Тулы 6 и 11 мая. 13 мая уехал в Петербург, и отмечен приехавшим из Тулы 24 мая. Комендант в рапортах иногда именовал его Меринским 2-м, но иногда этого мог и не делать. Оба были поручиками и служили в л.-гв. Уланском полку [8].
  У Авторов Лермонтов и Столыпин после Тулы сворачивают с маршрута Тула-Елец-Воронеж на 170 км. и заезжают в Мценский уезд Орловской губ в село Мишково к М.П. Глебову – еще одному завербованному «агенту» III Отделения. «Крюк» в 340 верст, где  лёссовидная почва дорог Орловщины весной раскисает по весне от малейших дождей [9].
  Пассаж о встрече Лермонтова и М.П. Глебова в Мишкове присутствует в «Лер-монтовской энциклопедии» 1981г. Этот  заманчивый эпизод биографии поэта В.А. Ма-нуйлов включил и в свою «Летопись жизни и творчества М.Ю. Лермонтова» 1864г. (С. 158-159). Этой нелепости уже нет в последнем издании «Летописи жизни и творчества М.Ю. Лермонтова» В.А. Захарова (М. 2014). Однако Авторы пользовались источника-ми 40-летней давности и анекдотической публикацией некого Г. Коробьина, который  повествует о своей беседе с бывшей крепостной М.П. Глебова, которую тот, будто бы, дарит (!) поэту, воспылавшему внезапной страстью к юной крепостной красавице с живым мужем (!), отданным в солдаты. Взамен Михаил Юрьевич  оставляет «другу Глебову» кавказскую шашку с литерой «Л», свой портрет с дарственной надписью  и стихотворным посвящением [10].
   В начале 1840 г. корнета л.-гв Конного полка М.П. Глебова  командировали на год от полка на Кавказ для участия в военных действиях. В начале июля  вместе с Лермонтовым причислили к начальнику отряда ген.-лейтенанту А.В. Галафееви с 6 по 14 июля они участвовали в экспедиции в Малую Чечню [11].
11 июля Глебова тяжело ранили в сражении при Валерике – пуля пробила кости руки,  плеча и заднюю лопатку - и наградили орд. св. Анны 3 ст. с бантом[12].
  После лечения его причислили, как и положено,  к одному из казачьих полков, до окончания годичной командировки [13].
  16 мая 1841 г. Глебову выдали в Моздоке подорожную до Пятигорска для пользо-вания водами перед отъездом в Петербург после окончания командировки, где он встретился с Лермонтовым. Все документы Глебова (формулярный и  кондуитные спи-ски, аттестат на получение жалованья и свидетельство об участии в боевых действиях) отправили из войскового штаба в Ставрополе командиру л.-гв. Конного полка  ген. - майору Эссену не позже второй половины марта, о получении которых тот уведомил войсковой штаб 16 апр. 1841 г. [14].
  21 нояб. 1841г. повелением императора  М.П. Глебова и князя А.И. Васильчикова отпустили из Пятигорска в Петербург, а Мартынов уехал в Одессу.
  Кн. А.И. Васильчиков приехал в столицу 20-22 декабря 1840г., а Глебов, навестив семью,  появился в Москве 23 фев. 1842г., а в Петербурге – конце фев.-начале марта.
  У Авторов «агент» Столыпин встречается с «куратором» подполковником А.Н. Кушинниковым в Воронеже, и они обсуждают «различные варианты ликвидации Лермонтова», а подполковник «мог инструктировать и обучать Столыпина поведению и методам воздействия на Лермонтова, чтобы направить его к месту последующей ликвидации». А.Н. Кушинников передает  Столыпину «связи с конкретными агентами III Отделения». И тот тянет время, чтобы А.Н. Кушинников раньше Лермонтова приехал на Кавказ и подготовился к встрече. Подполковник Корпуса жандармов никак не мог «инструктировать» своего «агента» в Воронеже, о чем мы ниже расскажем.
  А теперь обратимся к фактам. А.Н. Кушинников приехал в Москву 25 апреля и выбыл в Кисловодск 28 апреля 1841г. [15].
  Как долго Лермонтов и Столыпин ехали из Москвы до Воронежа? В приложении к Воронежским губернским ведомостям за 3 мая (№ 18), в сообщении о прибывших в город с 25 апр. по 2 мая 1841г., сказано: «Прибыли из С.-Петербурга капитан Столыпин и поручик  Лермонтов, <остановились в гостинице> у Евлаховой».Список приехавших и выехавших из Воронежа за неделю составлялся в порядке очередности. Братья гв. поручик А.В. Адлерберг 1-й, адъютант  Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича и гв. подпоручик Н.В. Адлерберг, флигель-адъютант Е.И.В., командированные в 1841г. на Кавказ для годичного участия в военных действия против горцев, выехали из Москвы 23 апреля и записаны прибывшими в Воронежских губернских ведомостях № 18,  с 25 апреля по 2 мая 1841г. [16].
  Как  Лермонтов и Столыпини, они остановились в гостинице Евлаховой. Всего прибывших за эту неделю 13 человек, братья Адлерберги по списку 5-й и 6-й. По расположению в списке приехавших, с учетом общего числа прибывших за неделю, они приехали в Воронеж 26-27 апреля. Выехало за эту неделю 5 человек, братья Ад-лергберги 4-е и 5-е и по списку. Переночевав в гостинице, они выбыли  из Воронежа не позже 1 мая [17].
   Лермонтов и Столыпин среди прибывших записаны 9-м и 10-м  и  приехали в Воронеж 29-30 апреля 1841г. Среди выбывших они не показаны, но, вероятно, они провели ночь в гостинице Евлаховой и на следующий день продолжили путь. Итак, Адлерберги ехали на перекладных из Москвы в Воронеж 5-6 дней, а Лермонтов и Столыпин, с учетом суток, проведенных в Туле, 7-8 дней. От Москвы до Тулы – 492 версты,  Адлерберги проезжали   за летний световой день (10 часов) в среднем 95 верст с небольшим, а Лермонтов  и Столыпина – верст 65-70. Без сомнения, смотри-тели на станциях без задержки давали  сменных лошадей флигель-адъютанту импе-ратора и адъютанту Наследника Александра Николаевича.
  А.Н. Кушинников выехал из Москвы 28 мая и, учитывая время в пути братьев Адлербергов, Столыпина и Лермонтова,  приехал в Воронеж 3-4 мая и, выходит, ни-как не мог конспиративно, втайне от Лермонтова, встретится  в городе с «агентом» Столыпиным и его «инструктировать».
  От Воронежа до Ставрополя 862 версты. Это расстояние Столыпин и Лермонтов проехали за 9 дней,  за счетовой день в среднем 96 верст, с дозволенной скоро-стью для лошадей 10 верст в час. Авторы пустились в пространные рассуждения о скорости езды на лошадях:  «Средняя скорость лошади составляет 4-5 км/ч. Сред-ний тем темп бега рысью составляет 10-40 км/ч. Существует медленная рысь 10-15 км/ч., рабочая и прибавленная – 50-60 км/ч. Скорость галопа составляет около 40 миль в час. Естественно, с максимальной скоростью лошадь не может долго ска-кать, тем более в телеге».
   Им бы заглянуть в справочник, но нет,  проще и быстрее что-то домыслить на хо-ду. А  в «Правилах для едущих на почтовых лошадях» прописано (Карманная почто-вая книжка или сборник почтовых постановлений до всеобщего сведения относящихся. СПб. 1849. С. 84-87):
  «Желающие ехать на почтовых лошадях обязаны брать подорожные, которые вы-даются: в столицах, из Канцелярий Военных Генерал-Губернаторов, в губернских го-родах от Губернаторов, а в уездных из Уездных Казначейств. При выдаче подорожных взимается по 1/2 коп. сер. за каждую лошадь и версту, 30 коп. сер. за приложение печати, - и сверх того шоссейные деньги.
   Со станций вольных почт отпускаются лошади и без предъявления подорожных, но проезжающий обязан иметь законный вид.
   Прогонные деньги берутся по разным трактам различно, а именно: по 3 коп., по 2 1/2, по 2 и по 11/2 за версту и лошадь, смотря, каким условным знаком означена на прилагаемой у сего карте плата прогонов. Всякий проезжающий обязан платить про-гоны от станции до станции.
   Скорость езды на почтовых определяется: в летнее время по 10 верст, в осеннее по 8, а в зимнее по 12 верст в час.
   Давать лошадей в сторону от почтовой дороги строго воспрещено. На станциях вольных почт даются лошади и в сторону от почтовой дороги, но не далее как на 20 верст.
   Отправление проезжающих производится по очереди; едущие по казенной на-добности имеют преимущество пред прочими.
   Проезжающие не имею права требовать более того числа лошадей, какое означено в подорожной.
                4.
  Лермонтов и Столыпин появились в Ставрополе 9-10 мая 1841г., и начальник Штаба войск на Кавказской линии и в Черномории полковник и флигель-адъютант А.С. Траскин командирует их до крепости Темир-Хан-Шуры, в отряд  командира Отдельного Кавказ-ского корпуса Е.А. Головина.
  В Ставрополе  на их пути всплывает ремонтер прапорщик П.И. Магденко, - Авторы умалчивают, где и когда  его завербовали в «агенты» III Отделения («агент» и… точка), - с  важным т наисекретнейшим заданием всеми правдами и неправдами заманить Лермонтова в Пятигорск для проведения «спецоперации по  ликвидации».
  В биллиардной гостиницы Ставрополя бывший сослуживец Магденко в Борисоглеб-ском уланском полку прапорщик Л.Г. Нагорничевский показывает ему Лермонтова, и ремонтер устанавливает с «объектом  последующей разработки»  «визуальный контакт» [18].
  Слава Богу, что Авторы позабыли записать в «агенты» тайной полиции и  скром-ного прапорщика Леонарда  Григорьевича Нагорничевского, но и он попал в паутину их фантазий и домыслов.
  Давайте, разбираться. Со слов Магденко, Авторы обрядили Нагорничевского в мундир армейского Тенгинского пехотного полка. Поэтому он быстро сошелся с «однополчанином», и кое-что у него разузнал. А «это позволяет говорить об опера-тивной комбинации».
  Нами установлено, что Леонард Григорьевич Нагорничевский (1818-?) и Магденко вместе служили унтер-офицерами в Борисоглебском уланском полку: Магденко произвели в корнеты 31 января 1840 г. в этот же полк, а Нагорничевского, спустя год, выпустили прапорщиком  в  Волынский пехотный полк. Волынский и Минские пе-хотные полки входили в 1-ю бригаду 14-ой Пехотной дивизии, 5-го Пехотного Кор-пуса.
  В его формулярном списке прописано: «…Российской грамоте читать и писать умеет и обучался Закону Божьему, Истории, Геометрии, Географии, Арифметике, языкам: французскому, латынскому и польскому». Видно, что Л.Г. Нагорничевский – юноша образованный и, возможно, наслышанный о поэте Лермонтове.
  Волынский и Минский пехотные полки  были переброшены в начале 1841г. из Бессарабской губернии на Кавказ для усиления тамошних войск, где и находились до 1846 г. Согласно «разрешения Военного Министра» 1-й, 2-й и 3-й батальоны Волын-ского пехотного полка были отправлены в укрепление Назрань, куда отправились из Ставрополя 20 марта и прибыли в середине апреля 1841 г.
  Согласно формулярному списку, Нагорничевский отправился к полку 6 марта 1841г. куда прибыл 25 мая. Очевидно, что он числился в  одном из трех батальонов Волынского пехотного полка, которые с 14 апреля находились в Назрани. Выходит, что Магденко действительно видел его  в гостинице за игрой на биллиарде с Лермонтовым 9 или 10 мая. За давностью лет Магденко, естественно, запамятовал название пехотного полка, куда определили Нагорничевского, потому что это произошло в конце января 1841 г., когда он в первый раз отправился на Кавказ закупать лошадей для своего Борисоглебского уланского полка. Для кавалерийского офицера прости-тельно  спутать  сюртуки офицеров Тенгинского и Волынского  армейских пехотных полков. 
  Фраза Нагорничевского, что Лермонтов «за разные проказы переведен по Высо-чайшему повелению в наш полк и едет теперь по окончании отпуска из С.- Петербурга  к  нам за Лабу» относится  к батальонам егерских полков 14-й пехотной дивизии – Подольскому и Житомирскому,  назначенным в Лабинский отряд на правом фланге Кавказской линии.
  Штаб Тенгинского пехотного полка перевели в марте 1841г. из крепости Анапы  на место своей прежней постоянной дислокации в станицу Ивановскую на Лабинской линии, где находился и 5-й батальон Тенгинского полка. Вместо станицы Ива-новской («на Лабу»), куда Лермонтов  должен был явиться после отпуска в Петербург,  он  испросил  себе в Ставрополе командировку  на левый фланг Кавказ-ской линии, где собирались отряды для штурма Черкея.  Нагорничевский прослужил в полку полтора года и уволен подпоручиком 15 мая 1842г.
  Авторы  уверены: неспроста, ох, неспроста юный корнет Магденко разъезжал в 1841г. барином с поваром и лакеем на тарантасе четверней, и с открытым листом. Он «агент под прикрытием» в «спецоперации по ликвидации» и для конспирации по-купал на Кавказе лошадей, где их, как утверждают Авторы, не  разводят. Бедный, бедный «агент» Магденко, знал был он, какую роль ему уготована, не написал бы с горечью в своих воспоминаниях, как отвез в своем тарантасе Лермонтова в Пяти-горск «как бы на смерть»…
  А лошадей Магденко действительно покупал  четыре года на Кавказе с 1841г. до своей отставки  16 августа 1845г. Если бы Авторы заглянули в Положение о закупке ремонтных лошадей, то многое бы узнали об этой професси и  занятиях «барина» Магденко. Ремонтера снабжали инструкцией, где были прописаны главные его обя-занности, число, к которому он должен был представить лошадей (обычно не позже 1-го октября), маршрутом и открытым листом с означением в нем своей команды и числа закупаемых лошадей. Он должен был неминуемо следовать трактами, пропи-санными в маршруте и о вступлении в город и уезд оповещать местное начальство. С Магденко отправилась немалая команда нижних чинов  полка, по численности в лет-нее время вдвое меньше количества закупаемых лошадей, а в зимнее время равное число с оными. Всего за четыре года он закупил 142 лошади, из них 70 – в 1841г. и, как прописано в его формулярном списке, «все поручения исполнил с должной  дея-тельностью и рачительностью». 
  Если на Кавказе не разводили лошадей, то какой безумец отправил туда Магденко агентом «под прикрытием» ремонтера! Что стоило Авторы заглянуть в «Военно-историческое обозрение Российской империи. Т. XVI, часть 1, Ставропольская губ. (С.Петербург, 1851. С. 204-205) и прочесть: «…Помещики здесь занимаются конно-заводством с некоторою правильностию и стараются улучшить породы: лучшие за-воды находятся в Ставропольском уезде, у помещицы генерал-лейтенантши Сысоевой, персидской породы 150 лошадей;  в селе Приютном помещика Майвалдова 180 маток, у Бурчака в сельце Опугадном 300 маток, в Владимировке у Гедрова горской породы 307 и в Новостолыпиной, смесь английской породы с горской, 119.  Всего же у помещиков с их крестьянами считается лошадей 8990. Породистые лошади продаются хозяевами по 50 и 150 руб. сереб. ремонтерам и в губернии. «История табунного коневодства Кабарды, - пишет Ш.М. Казиев в статье «Повседневная жизнь горцев Северного Кавказа в XIX веке», - знает несколько пород лошадей, выведенных в разные эпохи. Самой ранней и наиболее распространенной была шалоховская порода, связанная с именем малокабардинского князя Шалохова. По словам посетившего Кавказ в начале XIX века Ю. Клапрота: «Здесь самая лучшая порода называется «шалох» и носит особый знак (тавро - Авт.) на бедре. Такие лошади, как правило, принадлежат богатой княжеской семье и насчитывают не более 200 голов в табуне». Кони этой породы ценили русские офицеры и о «лошади - чистый шаллох», упоми-нает Лермонтов очерке «Кавказец». С адыгами в разведении высокопородных лошадей успешно конкурировали абазинские князья и уздени Лоовы, Трамовы, Исмаиловы, Лиевы, Фатовы и другие, имевшие табуны в 400-600 голов. Особенно славились лошади трамовской породы, по словам Ф.Ф. Торнау, «известной на Кавказе и высокоценимой по их качествам». Эта порода также упоминается в ряде произ-ведений М.Ю. Лермонтова. В первой четверти XIX века на территории Засулакской Кумыкии появились первые конные заводы. После этого коневодство в Дагестане стало развиваться бурными темпами. К 1855 году только в Дербентской губернии на-считывалось 600 конных заводов; в них было «жеребцов и маток с приплодом 2200 голов» [19].
  Итак,  Магденко  подкарауливает поэта в Ставрополе. Кто сообщил ему, что Лермонтов со Столыпиным  непременно будут в Ставрополе 9 мая, - эту  тайну знают только Авторы. Он  лично знакомится с  поэтом  на почтовой станции в Ге-оргиевске,  и начинает выполнять  спецзадание: настырно уговаривает Лермонтова переменить маршрут, и «загоняет» его в Пятигорск. Авторы  домыслили, что по-знакомились они в Георгиевске  12 мая, хотя Магденко об это не говорит, и удив-ляются как можно было проехать 199 верст от Ставрополя за двое суток.  Заметим, что между Ставрополем и Георгиевском 166 верст и без труда можно проехать это расстояние  в летнее дня за полтора дня, в 10-ти часовой световой день, не изнуряя лошадей, со скоростью 10 верст в час,  предписанных в Положении.
   Авторы возмущены: как посмел «старший лейтенант» Лермонтов прилюдно обра-щаться на станции в Георгиевске к своему дяде-капитану не по имени отчеству, или «Мунго», а «простонародно» - «послушай, Столыпин!». А это, оказывается, повод усомниться в правдивости воспоминаний Магденко.
  Удивительно, до какой степени Авторы не понимают психологии действующих лиц  и обстановку. Васильчиков писал, что Столыпин «…по большей части был под влиянием Михаила Юрьевича и при несколько индолентном характере вполне поддавался его влиянию». Поэт  был коноводом  проделок и шалостей, в которые вовлекал Столы-пина с его флегматичным характером. А тут предписание ехать в Темир-Хан-Шуру вручено старшему по чину Столыпину, да еще с указанием отвести поэта в отряд. Ситуация унизительная при посторонних и абсолютно неприемлемая для натуры поэта. Поэтому он публично, приказным тоном, ставит своего дядюшку на его обычное подчиненное место  нарочито официальным обращением – «послушай, Столыпин!».
  Лермонтов решает ехать в Пятигорск, но заметив  погрустневшего Столыпина, кидает для его утешения монетку. Жребий выпал – ехать! Авторы опять возмущены: поэт всегда такой целеустремленный, а тут, вдруг, «перекладывает решение судьбы на «его величество случай». И «патриот» Столыпин «…соглашается  с таким мистическим способом определения маршрута».
   А вдруг монетка упала бы по-иному? Тогла Лермонтову пришлось бы тащиться в далекую ненавистную Темир-Хан-Шуру, а Авторам закрывать, не начав, хитроумную «спецоперацию по ликвидации». Тут бы Автором придумать, как  хитрец Лермонтов  ловко подменил монетку другой, которую заранее приготовил решетом вверх…
   А если серьезно, то поэт  был суеверным человеком, мистиком, верил в предсказа-ния, посещал гадалок.  Не случайно он отметил в записной книжке Одоевского «19 мая - буря», как грозное знамение  Свыше о решительной  и роковой перемене свой судьбы.
  Итак, Лермонтова заманили в Пятигорск. Лермонтов и Столыпин пробыли  в дороге из Москвы до Ставрополя 17 дней. «Ужасно долго ехал, - жаловался он в письме бабушке 9-10 мая из Ставрополя, - дорога была прескверная». Столько же, если не больше, ехал и подполковник А.Н. Кушинников. Он выехал, напомним, из Москвы 28 апреля, а значит, прибыл в Ставрополь не ранее 15 мая. Этим числом датировано его донесение П.Х. Бенкендорфу о «содержании  мостов, дорог и переправ чрез реки в войске Донском».  Вероятно, эта «транспортная инфраструктура»  находилось в плачевном состоянии [20].
  Авторы  гадают: когда же Лермонтов и Столыпин познакомились с семейством Верзилиных, к которым, со слов Магденко, так стремился поэт?
  А вот как. Лермонтов приезжает в Ставрополь 9-10 июня 1840г., а 18 июня команди-руется в отряд Галафеева. «Завтра я еду в действующий отряд, - пишет он А.А. Лопухину, - на левый фланг, в Чечню… Я здесь в Ставрополе, уже с неделю и живу вместе с графом Ламбертом, который также едет в экспедицию». Поручик лейб-гвардии Кавалергардского полка граф К.К. Ламберт оказывается 19 июня  в Пятигорске, где покупает один билет в Николаевские ванны.  У нас есть основания утверждать, что  с ним  был  и Лермонтов. Приятели заехали  передохнуть на водах 5-6 дней и поспели к концу июня в крепость Грозную (408 верст от Ставрополя), куда 30 июня вернулся из первой экспедиции отряд Галафеева. А заодно повидать в Пятигорске князей А.И. Васильчикова,  С.В. Долгорукова и Ю.К. Арсеньева, которые числились в Комиссии барона Гана по установлению новых административных порядков на Кавказе, но вместо Тифлиса прямиком направились 26 мая из Москвы в Пятигорск, сутки спустя после отъезда на Кавказ Лермонтова и Реми.
   28 августа 1840г.  художник  Г.Г. Гагарин изобразил в Кисловодске за карточным столом князей А.И. Васильчикова, С.В. Долгорукого, С.В.Трубецкого, графа К.К. Ламберта,  Ю.К. Арсеньева, Н.А. Жерве,  и А.А. Столыпина , которые находились на отдыхе между экспедициями  с  середины августа и до двадцатых чисел  сентября 1840г. 20 сентября  Столыпин сообщает из Пятигорска  в письме своей сестре Марии, что выезжает из Кисловодска в крепость Грозную к отряду Галафеева [21].
  В Пятигорске в 1840г. Столыпин и Лермонтов знакомятся с Верзилиными,  в доме которых  год спустя и случилась ссора поэта с Мартыновым.
  Лермонтов устремился в Пятигорск вовсе не уговорами «агента» Магденко. Аул Черкей в Дагестане, в штурме которого ему обещали участие, пал 17 мая. Лермонтов на себе испытал в конце июля 1840г., что такое дагестанский изнуряющий летний зной, когда был в Темир-Хан-Шуре с отрядом А. Галафеева. Тогда войска передвига-лись только ночью, чтобы не изнурять людей и волов огромного обоза. А поэт, как известно, не переносил жару, на которую жаловался в своих письмах.
  Авторы недоумевают, почему Столыпину  выдали предписание войскового Штаба в Ставрополе об отправлении его с Лермонтовым в отряд и поручили отвезти  туда поэта.  «Агент» Магденко уговаривает «агента» Столыпина вместо отряда отправиться на благодатный курорт, а будущий убийца, для вида, возражает:  «Помилуйте, как нам ехать в Пятигорск, ведь мне поручено  везти его  в отряд. Вон, говорил он, указывая на стол – наша подорожная. А там инструкция – посмотрите». Я поглядел на подорожную, которая лежала раскрытою, а развернуть сложенную инструкцию посовестился и, признаться, очень жалею».
  Таинственная «инструкция» – это всего лишь неудачное выражение Магденко. Впо-следствии этот документ ошибочно интерпретировали  в том смысле, что-де Столыпи-на  приставили сопровождать  Лермонтова, в качестве «жандарма», конвоирующего преступника. Речь идет о предписании войскового штаба, так называемом «виде», выданном в Ставрополе Лермонтову и Столыпину вместе с подорожными, где говорилось о прикомандировании их к действующему отряду на Левом фланге Кавказской линии, куда они и должны были  явиться. Кроме того, войсковой штаб уведомлял  и  начальство, куда они командировались. В кавказских условиях такого рода предписания к высшему начальству посылались иногда не почтой, которая обычно запаздывала, а вручались под расписку офицеру для доставки в отряд вместе с аттестатами на денеж-ное довольствие и провиант. Если офицеров  было несколько - то старшему по чину, в данном случае – капитану А.А. Столыпину. У Магденко такого предписания не было, потому что в Отдельном Кавказской корпусе он не служил, в военных действиях не участвовал, а разъезжал с командой нижних чинов по заранее утвержденному его полковым начальством маршруту с открытым листом.
  Столыпин  едет в отряд вместе с Лермонтовым вовсе не из чувства патриотизма, а таково предписание начальства. Он перед дилеммой: ехать в летнее пекло на край света, или же комфортно отдохнуть на Минеральных водах.  Есть страх уступить Лермонтову, поехать в Пятигорск, и  навлечь на себя очередное наказание, которое отдалит его возвращение в Петербург. В  начале 1841г. Столыпин, как и Лермонтов, отправился в отпуск в Петербург: поэт - по Высочай-шему дозволению, как штрафованный гвардейский офицер, а Столыпин - с разрешения Командира Отдельного Кавказского корпуса. Столыпин прибыл в столицу не позже 3 февраля, а 21 февраля  он  просит Шефа жандармов А.Х. Бенкендорфа исходатайствовать ему Высочайшее соизволение на  перевод в столицу под предлогом ухаживания за престарелыми  дедом, графом  Мордвиновым, и его женой.  Император отказывает, и предлагает отправиться на Кавказ, где в делах против неприятеля доказать свое усердие. Сибарит Столыпин «индолентен» и  … уступает настырному пассионарному родственнику, который, как всегда, все устроит [22].
  Дискуссия о дате приезде Лермонтова, Столыпина и Магденко в Пятигорск не за-вершена. Магденко пишет о  сильнейшем ливне, который зачался с ночи  в Георгиев-ске  и продолжался весь следующий день. Лермонтов  пометил карандашом в записной книжке, подаренной ему кн. Одоевским: «19 мая - буря». Если исходить из этой даты, возможно, они прибыли в Пятигорск 20 мая.
                5.
  В Пятигорске Лермонтову и Столыпину предстояло во что бы то ни стало узаконить свой самовольный поступок, т.е. остаться на лечение, чтобы избежать наказания за неприбытие к отряду П.Х.Граббе. Помимо этого в Пятигорск прибыл подполковник А.Н. Кушинников для наблюдения за посетителями Минеральных вод и  порядком. Он отправит в III Отделение список посетителей Пятигорска и Кисловодска, предварительно сверив его со списком, который комендант Пятигорска полковник Ильяшенков отошлет в войсковой штаб в Ставрополь. И в Петербурге могут заметить, что поручик Лермонтов не в Тенгинском пехотном полку, а отдыхает на водах. К счастью, эти страхи не сбылись: Кушинников отослал список посетителей в Петербург 6 июля и в столице его получили только 25 июля.
  Первая попытка Лермонтова не удалась: 8 июня 1841г.  начальник войскового шта-ба полковник А.С. Траскин  признал их медицинские свидетельства несостоятельными и предписал коменданту полковнику Ильяшенкову немедленном отправить Лермонтова и Столыпина в Георгиевский госпиталь или в отряд. 12 июня им сделали отметку на подорожных о выезде из Пятигорска, но они раздобыли новые медицинские свидетель-ства у ординатора Пятигорского военного госпиталя Барклая де Толли (может и он за-вербованный «агент»?), и убедили мягкотелого коменданта Ильяшенкова отослать в войсковой штаб  еще одну просьбу остаться им на водах, которую  А.С. Траскин уважил 7 июля 1841г. Тучный Траскин 6-10  июля находился в Пятигорске на лечении вместо с больной женой ген.-адъютанта П.Х. Грабби и разрешение подписал его заместитель, дежурный штаб-офицер  войскового штаба подполковник Кусаков. О хитроумной проделке поэта остаться на лечение в Пятигорске «до получения облегчения» читатели могут познакомиться в прилагаемой литературе [23].
  9 июня 1841г. в Пятигорск приехал кн. А.И. Васильчиков. Авторы опять  в изумлении: где же «отсиживался и что делал князь Васильчиков со 2 апреля по 9 июня 1841г.»? И почему прибыл «на завершающем этапе спецоперации».
  Папенька канцелярского секретаря, Илларион Васильевич Васильчиков, первый са-новник империи, пристроил его к  Комитету барона П.В. Гана для введения нового управления в Закавказье, которое было завершено к 1 января 1841г. В апреле-мае члены  комиссии Гана разъезжаются из Тифлиса в отпуска по домам. 2 апреля коллежскому секретарю (повысили в чине) князю А.И. Васильчикову выдана подорожная от Тифлиса до  Петербурга, но выехал он только 15 мая  с «будущим», крепостным служителем Алексеем Самойловым. 16 мая он отправился  с Душетской почтовой станции во Владикавказ (126 верст), куда прибыл 17 мая. Сенатор барон Ган приехал из Тифлиса в Москву 13 мая, и, стало быть, выехал из Тифлиса в начале мая. Вероятно,  Васильчиков решил пропустить вперед себя начальника [24].
  Две недели, с 17 мая и по 2 июня,  Васильчиков провел во Владикавказе. Государ-ственный секретарь  М. Корф, единственный из современников, называет в своем дневнике болезнь А.И. Васильчикова, которая, видимо, вынудила князя задержаться сначала во Владикавказе, а потом остаться  на  основательное лечение в Пятигорске:
   «4 Августа. …странная участь: оба первостепенные поэты нашего века пали, в цвете лет (Пушкину не было еще 40-а лет, а Лермонтову едва ли 25), не жертвою естественной болезни, а  на поединках. Секундантами были Конногвардейский офицер Глебов и – сын нашего Председателя, князь Александр Васильчиков. Это тот самый молодой человек, которого барон Ган, в одолжение отцу, взял прошлого года в свою Закавказскую Миссию, но который, вместо того чтобы вместе с ним воротиться, впал там в венерическую болезнь и принужден был остаться лечиться в Кисловодске [25].
  Об этом пикантном пассаже, разумеется, ведали приятели князя по Комиссии ба-рона Гана, его начальник Д.Н. Блудов, назначенный  31 декабря 1839 г. управляю-щим II отделением Собственной Е.И.В. Канцелярии, и которого М. Корф прекрасно знал по Государственному Совету, и, несомненно, вездесущий поэт.
  Сам по себе   «французский»  недуг Васильчикова удивления не вызывает – что не бывает с молодым человеком, который вырвался из-под опеки родителей и опья-нен долгожданной свободой. Вопрос в том, насколько серьезную венерическую бо-лезнь подхватил князь. И не стал ли  его болезнь  еще одним поводом для шуток ядовитого поэта? 
  В дороге с  Васильчиковым приключилась и другая беда. Следуя от Гартискарской станции до Душетской  он загнал коренную лошадь. По этому поводу в делах II Отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии сохранилось письмо Грузино-Имеретинского губернатора Скалона (назначен в июне 1841 г. Высочайшим приказом, с описанием инцидента и требованием ко II Отделению возместить убытки Гартискарскому «почтодержателю» в размере 100 руб. В Душете Васильчикова не задержали, и маловероятно, что это дело получило продолжение во Владикавказе [26].
  Считается, что Васильчиков прибыл в Пятигорск 9 июня (между Владикавказом и Пятигорском 245 верст) – этим днем датировано его донесение барону Гану, что  «заболев на обратном пути в С.-Петербург, не в состоянии долее следовать, и принужден оставаться на Кавказских Минеральных водах до совершенного выздоровления». Председатель Государственного Совета и Комитета министров И.В. Васильчиков доложил просьбу сына императору, который повелел Главноуправляющему II Отделением собственной Е.И.В. канцелярии Д.Н. Блудову выдать Васильчикову увольнительный паспорт «сроком от 1-го числа будущего Июля впредь на три месяца».
  Авторы, вероятно, полагают, что  военно-грузинская дорога в 1841г. – комфортное для езды и безопасное  от нападений асфальтированное шоссе с двухсторонним движением. Но вот что вспоминал декабрист барон  А.Е. Розен о своем путешествии с семьей осенью 1837г. Из Ставрополя в Тифлис:
  «Екатериноград (252 версты от Ставрополя. – Прим. авт.) — большое селение или станица линейных казаков с таможнею и карантином. Хозяин моей квартиры, казачий урядник, объявил мне, что мне придется остаться у него дня два, пока не отправится оказия во Владикавказ. Чтобы узнать дело наверно, я пошел к начальнику станицы, к майору Макарову (...)Для большей безопасности Макаров советовал мне дождаться отправки команды и под ее прикрытием следовать по всей военной дороге до Владикавказа, как обыкновенно езжали все по казенной и по собственной надобности. Только курьерам и важным воинским начальникам дают летучие конвои казаков.(…) Дважды в неделю отправлялись почта, проезжающие, провиант и казенные вещи из Екатеринограда во Владикавказ это расстояние в 105 верст называется военною дорогою, а отправки с вооруженными проводниками называются оказиями. (…) После отдыха тронулись прежним порядком и часу в пятом пополудни пришли на ночлег в Пришибскую крепость (14 верст от Екатеринограда). …Весь гарнизон такой крепости состоит из одной или двух рот, из двух офицеров и доктора. Дважды в неделю видят они проезжающих на ночлеге и по очереди конвоируют их. (… ) На другой день продолжали путь тем же порядком, но с другим конвоем, с другою пушкою. (…) Чрез час мы въехали во Владикавказ, где были приняты в доме коменданта, полковника Широкова» [27].
  В Пятигорске Лермонтов, как и положено поэту, продолжал творить. П.К. Мартьянов утверждал, что поэтические экспромты Лермонтова на своих Пятигорских знакомых, и в, частности, на князя Васильчикова, он  заполучил в 1870 г. от плац-майора В.И. Чилаева, в доме которого квартировали в 1841 г. Лермонтов и Столыпин. Однако об этом уникальном факте он в своей статье, опубликованной в том же году в журнале «Всемирный труд», почему-то умолчал. Всего эпиграмм и экспромтов четырнадцать. Трудно представить, что Чилаев  ходил тенью за Лермонтовым и на память  их записывал.
  Очевидно, что П.К. Мартьянов невзлюбил Н.С. Мартынова, князя А.И. Васильчико-ва и Эмилию Александровну  Клингенберг, в замужестве Шан-Гирей,  считает их злы-ми гениями Лермонтова и едва ли не главными виновниками его гибели. Потому каждому  из них досталось по два  язвительных экспромта Лермонтова.
  Ситуация с экспромтами сложилась парадоксальная: лермонтоведение при-знает за ними приличный  художественный  уровень и, вроде как, не оспаривает рьяно авторства Лермонтова. И все же не экспромты не включают в число приписываемых ему стихотворений. Пикантность ситуации заключается в том, что Мартьянов выпустил целую книгу эпиграмм на своих современников, а это обстоятельство, само собой, рождает  резонное подозрение, – не он ли автор «лермонтовских» экспромтов! Но если  такое предположение  достойно вероятия и обсуждения, то тогда следует априори признать, что Петр Кузьмич – весьма талантливый  мистификатор [28].
  Авторы уверены,  Васильчиков наперед знал, что Мартынову «в оперативной комбинации отведена роль убийцы Лермонтова», и что «к концу июня принято окончательное решение о ликвидации Лермонтова» и «он задействован в схеме ликвидации». Итак, князь  примкнул к «агентам» спецслужб, столпившихся вокруг обреченного поэта,  и хитро отводил подозрения от истинного убийцы поэта, его дядюшки А.А. Столыпина.
  Авторы убеждены: Васильчиков «после убийства Лермонтова, спокойно вышел сухим из следствия и суда».
   Однако на суде Истории, а не  в домыслах Авторов об «агентах» и «спецопера-ции по ликвидации», он – секундант поэта на дуэли, хотя впоследствии всячески от этого открещивался. Утверждал, что секундантом у противников был Глебов, а он стал секундантом по вынужденной необходимости:  «…нам сказали, частным образом, если 1 секундант, то это сильно компрометирует – и так как я заряжал пистолет, то я и назвался». Князь не скрывает злости на Столыпина и князя С.Трубецкого, которые в его рассказах распоряжались на дуэли, но благополучно избежали суда Фемиды и принудили его разделить ответственность за гибель поэта с Мартыновым и Глебовым, дабы смягчить их участь. Да и Лермонтов его «подвел»: вызывающе вел себя на поединке и по-глупому дал себя убить. Кто же знал в 1841г., что опальный злоязычный поручик, который досаждал  князю прозвищами и эпиграммами, станет со временем национальным поэтом и за гробом потянет  к ответу Васильчикова.
  У Авторов Мартынова готовили на роль подставного убийцы поэта аж с начала 1841г. «Исследователи, - искренне негодуют Авторы, - не задаются вопросом: за что орденоносец майор Мартынов был уволен из вооруженных сил, почему он не выехал в Россию после увольнения, и что он делал в Пятигорске?». Вот что еще Авторы намешали в биографию Мартынова. «…Он добровольно выехал на Кавказ в 1837 г. …Он мечтал получить генера-ла, и вернутся в Питер …с орденами на блатной груди. В 1840 г. ротмистр Мартынов служил в станице Червленной, будучи прикомандированным к Гребенскому казачьему полку…Он не вылезал из сражений; дослужился до майора и получил боевой орден».
  В 1837г. поручик л.-гв. Кавалергардского полка Мартынов отправился «охотни-ком», как тогда говорили, в годичную командировку на Кавказ для участия в экспедиции  ген.-лейтенанта Вельяминова на восточном берегу Черного моря. Вернулся в полк весной следующего года и был награжден орденом Св. Анны 3 ст. с бантом. Год спустя 27 сентября 1839 г. «орденоносец» перевелся на Кавказ и назначен состоять ротмистром  по кавалерии с прикомандированием к Гребенскому казачьему полку, штаб которого находился в станице Червленной, на левом фланге Кавказской линии. С 20 июля по 4 августа 1840г. был в отпуске в Москве, когда решался вопрос о наследстве его умершего в 1839г. отца. До майора он не дослужился, а получил этот чин при отставке в 1842г. и другими орденами не награжден.
   Мать-вдова Е.М. Мартынова  с дочерями слезно умоляла сына заняться обширным имением, которое  в 1841г.  состояло из 2500 душ крестьян в Пензенской губернии, каменного дома в Москве, подмосковного  села Знаменское-Иевлево, и после смерти мужа в 1839г., без надзора приходило в упадок. Мартынов так и написал в прошении об увольнении от службы: «…получивши несколько известий  от матери моей, что она по старости лет не находит возможности распоряжаться в принадлежащем нашем имении совершенно пришла в расстройство». Старший брат Михаил, не желал оставлять службу в гвардии и заниматься хозяйством. Младший брат Дмитрий – был инфант-терриблем семейства.
  Мечты Мартынова о генеральстве рушились. В мрачном расположении духа он подает 14 ноября 1840г. прошение об увольнении  и  Высочайшим приказом 23 февраля 1841 г. отставлен от службы.  По отставке его постигло еще одно разочарование: 5 марта 1841г. его представили  к  престижному ордену Св. Владимира 4 ст. с бантом за  отличие в осенних экспедициях 1840г. в Чечне, но император отказал в награде по случаю его увольнения [29].
  Авторы  в недоумении, почему он не выехал в Россию после увольнения и что делал в Пятигорске?
  По-человечески понятно его можно: перед возвращением в Москву к постылым хо-зяйственным делам, захотел развлечься  на водах после  всех рухнувших на него напастей и невзгод и заодно дождаться Указа об отставке. Но на его беду, в Пятигорске объявился  «друг Маёшка», который тоже пребывал в плохом расположении духа после неудачной попытки  выйти в отставку и нашел в «друге Мартышке»  великолепный объект для  своих злоязычных шуток.
  Указ об отставке Н.С. Мартынову  выдал штаб Отдельного Кавказского корпуса, согласно Статьи 1556 СВП и  Приложения 57,ч. 2. Кн. 1. Офицерам нередко приходи-лось ждать указ не один месяц, пока он не  поступит из корпусного штаба в полк после прохождения всех положенных инстанций. Как водится, корпусной штаб не очень-то торопился с выпиской указа Мартынову, которому предстояло долго двигался «по ко-манде»: сначала в войсковой штаб, в Ставрополь, оттуда – в Моздок, Наказному атаману Кавказского линейного казачьего войска генерал-майору СС. Николаеву, от него -  в Гребенский казачьего полк,  в станицу Червленную. И только потом указ отослали бы Мартынову, который решил дождаться его на Минеральных водах.   Как правило, офицерам выдавали до вручения указа об отставке   свидетельство или билет «для свободного проживания» в пределах империи.
  Подлинник указа  не сохранился, но  его копия  приложена к материалам дела о внесении Н.С. Мартынова сначала во вторую (по военной выслуге), а потом в 6-ю (древнюю) часть родословной книги дворян Московской  губернии [30].
  Указ дословно повторяет содержание формулярного списка. Любопытно, что он подписан корпусным командиром генералом от инфантерии Е.А. Головиным на бивуаке на «высотах перед Черкеем мая семнадцатого дня 1841 года».  В этот  примеча-тельный день два отряда, Чеченский под начальством  командующего войсками на Кавказской линии генерал-адъютанта П.Х. Граббе, и Дагестанский, под начальством генерала-от-инфантерии Е.А. Головина заняли Черкей, в штурме которого  намерева-лись  участвовать Лермонтов и Столыпин. Только 19 июня 1841г. указ об отставке Мартынова поступил из Тифлиса в Ставрополь, в штаб войск Кавказской линии, отку-да по команде отправлен 25 июня в Моздок, к Наказному атаману Кавказского линей-ного казачьего войска С.С. Николаеву [31].
Когда уже велось следствие по делу о дуэли,  Мартынов  отвечал 17 июля  1841 на вопрос Следственной  комиссии, что «указ об отставке и прочие документы  о моей службе  мне еще не высланы из полка» [32].
  Ожидая три месяца (с ноября 1840г.)своего увольнения в  штаб-квартире Гребенского казачьего полка в станице Червленной, Мартынов упражнялся в сочинении стихов. Авторы делают удивительный вывод из потугов доморощенного перевода Мартыновым 14 строк  стихотворения Андре Шенье, где смутно намекается на французскую революцию:  его подставили (кто, неизвестно), потом уличили в экстремизме (?) и принудили к отставке под угрозой  уголовной ответственности, а после убийства поэта заставили признать свою вину в убийстве поэта на мнимой дуэли! Причем «майор» Мартынов, утверждают Авторы, так и не понял, за что его уволили их армии?!
   Далее Авторы пространно выясняют, что же такое в облике Мартынова было предметом для шуток окружающих и  могло стать поводом к дуэли. Черкеска или огромный чеченский кинжал?
   Черкески разных цветов, в которых он щеголял в Пятигорске? Но черкески были частью формы не только одного Гребенского казачьего полка, но и повседневной одеждой многих жителей. В черкеске с орденом Св. Анны 3 ст. на груди, при уставных шашке, кинжале и пистолете Мартынов изображен на акварели 1840г. художника Г.Г. Гагарина.  Авторы подчеркивают, что в «официальной переписке от 17 июля 1841г. он проходил «как бывший казак Гребенского войска». Это утверждение – неуклюжая выдумка Авторов. Мартынов был прикомандирован к Гребенскому полку, но не числился в казачьем сословии. Во всех вопросных пунктах, заданных следователями 17 июля 1841г. Глебову и Васильчикову он именуется «отставной из Гребенского Казачьего полка Майор Мартынов». А к  Мартынову следователи обращаются с вопросами так: «Ваше Высокоблагородие» и «Господину Отставному Майору и Кавалеру Мартынову» [33].
  Чеченский кинжал Мартынова, который  свешивался ниже колен, «увековечен» во многих воспоминаниях, в прозвище Мартынова «горец с огромным кинжалом» и кари-катурах Лермонтова. Такой огромный кинжал, эффективный в ближнем рукопашном бою, изображен у чеченца на картине Лермонтова и художника Г.Г. Гагарина «Вале-рикское сражение». Оскорбительным в карикатурах Лермонтова был не сам кинжал, а графические эротические намеки на сексуальные возможности Мартынова. Такой кинжал он, возможно, раздобыл в 1840г. в отряде ген.-лейтенанта Галафеева, когда командовал чеченской милицией, или в Гребенской станице. Вряд ли этот злополучный кинжал послужил главным или единственным поводом к дуэли. За десятилетнее знакомство бывших юнкеров между ними накопилось куда больше существенных обид и размолвок: пропавшие в 1837г. письма сестер Мартынова, которые Лермонтов обещал доставить из Пятигорска к нему в отряд, шашни поэта с сестрами Мартынова, отчасти литературное соперничество (Лермонгтов сочиняет «Валерик», а Мартынов «Герзель-аул») и, конечно же,  прискорбные события в их жизни за последние шесть месяцев – у Лермонтова неудачные попытки выйти в отставку, а у Мартынова – семейные неприятности и вынужденная отставка.
  Лермонтов испытывал свои демонические чары и остроты на женщинах и мужчинах слабыми духом, но сторонился женщин и мужчин решительных, с сильным характером, способных за себя постоять, а его прилюдно осадить. Он сам в этом признавался. Так, он панически  опасался А.О. Смирнову–Россет и даже сочинил по этому поводу жалостливый стишок: «В простосердечии невежды / Короче знать вас я желал…). Бывшая фрейлина  была вхожа в императорское семейство, курила сигары, резко отзывалась об окружающих и нецензурно выражалась, как то видно из ее писем к Гоголю [34].
  Эмилия Клингенберг не была  образцом добродетелей, но как женщина по натуре слабая, терпела оскорбительные эскапады Лермонтова. Однако называть ее гарнизон-ной шлюхой, а дом Верзилиных гарнизонным притоном недопустимо для исследовате-ля. В таком случае, для «симметрии», придется выставить Лермонтова «без грима»: опубликовать без купюр письмо Лермонтова к С.А. Раевскому из Тархан  в феврале 1836г. о некой московской пассии поэта, исполненное нецензурной лексики и письмо В.Г. Белинского 24 апреля 1840г. к Боткину: «…Пока для него женщина и давать — одно и то же. Мужчин он также презирает, но любит одних женщин, и в жизни только их и видит. …Эта русская разудалая голова так и рвётся на нож. Большой свет ему надоел, давит его, тем более, что он любит его не для него самого, а для женщин, для интриг. **** себе вдруг по три, по четыре аристократки, и не наивно и пресерьёзно говорит Краевскому, что он уж и в бордель не ходит, потому-де, что уж незачем» [35]. Упомянем и С.Н. Дурылина, глубочайшего знатока лермонтовской биографии и творчества, который в неподцензурных записях о нём в своих тетрадях прибег к хлесткой – не для печати – его характеристике: «Ангелы в сердце – и «****а мать» на устах – вот что такое Лермонтов». В стихотворении, ему посвященном, двоемирие отражено в сле-дующих строках: «(…)Ты серафим страны сапфирной, / Был прапорщик в равнине дней» [36].
   Напомним, что Авторы  априори записали А.А. Столыпина в убийцы своего родственника и теперь объясняют, почему этого не мог сделать Мартынов.
   Первая причина. Он надеялся вернуться на военную службу.
Наивное и неверное предположение.  Отставка означала для Н.С. Мартынова нечто большее, чем  просто крах военной карьеры - признание себя полным неудачником, еще недавно публично строившим радужные планы своей будущности в откровенных беседах за обеденным столом у генерала П.Х. Граббе. Как это унизительно стать объектом пересудов и шуток в «свете» и окружении. Для него, без связей, возврат в гвардию был заказан. Проситься на службу в армию «по прошествию некоторого времени» - это афронт чести: так поступали, как правило, несостоятельные армейские офицеры. К тому же отставных офицеров принимали на службу теми же чинами, какие они имели до отставки. Причем, что важно,  старшинство у них считалось «со дня поступления вновь на службу, с присоединением  времени, сколько кто служил в сем чине до отставки» (Ст. 641 СВП, часть II, кн. 1).
Вторая причина
  Он не был посвящен в  «спецоперацию по ликвидации», но боялся наказания за участие в мнимой дуэли. У Авторов запуганному Мартынову клятвенно  обещали, что  ему не грозит суровый приговор.
Третья причина
  Его давнее знакомство с Лермонтовым, как уверяют Авторы, еще со времени учебы поэта в Московском университете, близость с семейством Мартынова.
 Правда, Мартынов уверял в  своих неоконченных воспоминаниях, на следствии  и суде, что познакомился с Лермонтовым только в  Школе юнкеров, а иными свидетель-ствами или документами исследователи не располагают.
Четвертая причина
  По мнению Авторов, шутки  Лермонтова о «горце с большим кинжалом» - не повод к дуэли.
  Но когда к этому эротическому прозвищу примешано много что еще: карикатуры, былые воспоминания, обидные шутки при женщинах, история с пропажей писем его сестер, которые Лермонтов так и не привез к нему в отряд в 1837г., о которых Мартынов рассказывал окружающим, то эта совокупность  обид однажды  достигает критической отметки и в дворянском сословии  разрешалась дуэлью, несмотря на угрозу сурового наказания.
Пятая причина и последняя
  Мартынов, который сидел в городской тюрьме с 16 по 26 июля 1841г.,  не знал, как ему отвечать на вопросы  следователей и получал подсказки в записочках от Глебова и Столыпина.
  17 июля он написал черновые ответы на вопросы следственной комиссии, которые отослал секундантам. Глебов и Столыпин в записочках набросали ему поправки, и новый вариант ответов Мартынова вошел в материалы следствия и военно-судного дела. Черновые варианты ответов  на вопросы следственной комиссии 17 июля и  на вопросы Окружного суда 13 сентября  Мартынов оставил в своем архиве в надежде  со временем оправдаться перед потомками [37].
  Мы подошли к финалу «версии» авторов – убийству Лермонтова.
  Авторы не знают, какие пистолеты Кухенрейтера – с кремневым или капсюльным замком – были на мнимой дуэли, но объявили, что они изготовлены в  «немецком городе Дрездене, в ателье оружейника Карла Ульбриха». Пистолеты Ульбриха были на дуэли Пушкина с Дантесом. Примем этот пассаж за оговорку…
   Авторы объявили заранее, что  дядюшка А.А. Столыпин убил своего двоюродного племянника, а Мартынова, закадычного друга поэта,  загодя готовили в жертвенные агнцы.
   Итак, 15 июля 1841г. Лермонтов - на дневном обеде в немецкой колонии Каррас, или  Шотландке, а тем временем на пути в Пятигорск уже готовится засада…
   За столом, как считают Авторы, две дамы – Е. Быховец и некая Обыденная, а еще «маневренная группа» - М.В. Дмитревский, Л.С. Пушкин и юнкер А.П. Бенкендорф, дальний родственник Шефа жандармов и, разумеется, как весь клан Бенкендорфов, «агент» III Отделения,  участник «спецоперации по ликвидации».
  История письма Е.Быховец, его появление на свет и загадочная пропажа – литературный детектив, где больше вопросов и сомнений, чем ответов [38].
  Е.Г. Быховец – одна из восьми дочерей Г.А. Быховца, который занимался разными негоциями, в конце концов разорился и под конец жизни впал в слабоумие.  Его четырех старших дочерей  (в том числе и Екатерину) Мавра Егоровна Быховец определила в институт Благородных девиц и положила каждой при замужестве по 2000 руб. Кто такая таинственная Обыденная и кем она приходилась Е. Быховец – приятельницей или родственницей, - неизвестно.  Никто из пятигорского окружения Лермонтова ее не упоминает. Э.А. Шан-Гирей пишет, что Е. Быховец - племянница, двоюродная сестра и кузина Прянишниковой. В.И. Чиляев, в доме которого квартировали Лермонтов и Столыпин, уточняет: помещица Прянишникова – соседка М.И. Верзилиной. П.А. Висковатов говорит, что Прянишникова – тетка Быховец.
  Мария Андреевна Прянишникова, дочь коллежского асессора Тарумова – вторая жена (с 1840г.) жандармского штаб-офицера в Кизляре подполковника Михаила Дмитриевича Прянишникова (1803 или 1807- ?). Ее имение Тарумовка (300 душ крестьян), о котором говорит Э.А. Шан-Гирей, находилось в 25 вер-стах от Кизляра. М.Д. Прянишников поступил из отставки майором в Корпус жандармов 20 марта 1838г. и назначен на Кавказ в г. Кизляр, а 26 апр. 1840г. перемещен в Тифлис. С 10 июля 1841г. исполнял в Пятигорске некое секретное поручение Шефа жандармов [39].
 Его первый ребенок от брака с М.А. Тарумовой, сын Петр, родился 10 авг. 1841г. Сомнительно, что М.А. Прянишникова на девятом месяце беременности сопровождала Е.Г. Быховец в поездках из Пятигорска в Железноводск [40].
   Здесь мы передаем слово Авторам, чтобы читатели насладились полетом их конспирологической фантазии:
   «Ликвидация М.Ю. Лермонтова была намечена на 15 июля. Он в это время находился в Железноводске, откуда мог выехать. Чтобы держать его под контролем в этот день, к нему рано утром прибыла «маневренная группа», среди членов которой находились хорошо знакомые ему люди. Его затащили в придорожное кафе, в «колонии Каррас», где продержали до нужного времени. Затем поэт Дмитриевский  (перебрал, был сильно пьян) уговорил Лермонтова отвезти его  на дрожках в Пятигорск. «Маневренная группа» могла остаться в Каррасе, либо направиться в другую сторон».
   Лермонтов довозит пьяного  Дмитревского (а не Дмитриевского!) до кладбища, где намечено  ритуальное убийство, и тот отправляется пьяным (!) пешком в Пятигорск в дом Верзилиных, где обеспечивает себе алиби. «Судя по всему, - пишут Авторы, - полностью скрыть свое участие в убийстве Лермонтова Дмитревскому не удалось. Вот почему по Пятигорску ходили слухи о том, что Дмитревский был причастен к убийству Лермонтова, но его даже не вызывали на допросы».   
  Кто и когда из современников утверждал в воспоминаниях или письмах, кроме, ра-зумеется, Авторов, что  Дмитревский был пьян и причастен к убийству? Авторы не вдаются в такие мелочные подробности. «Агент» и …точка. Ходили слухи и …точка. Был пьян …и точка. Выполнил приказ, завлек Лермонтова до кладбища, к месту заса-ды, вернулся в Пятигорск и обеспечил себе алиби у Верзилиных.
  Список «агентов» у Авторов пополнился художником  К.Ф. Шведе, который вече-ром 15 июля, как вспоминал Арнольди, музицировал в доме на фортепьяно. Семейство Арнольди поселилось в доме с террасой по-соседству с домиком, где квартировали Лермонтов и  Столыпин. С террасы  открывается вид на зеленый двор и белый домик Лермонтова с камышовой крышей.  Автором везде мерещатся «агенты» и  признаки «спецоперации по ликвидации». Нет, не случайно Шведе оказался вблизи дома Лер-монтова, а заранее знал, когда  тело поэта привезут в Пятигорск, и с нетерпением поджидал момента, чтобы тотчас же нарисовать его для отчета начальству. Авторам невдомек, что от квартиры Шведе до домика Лермонтова – что называется, рукой по-дать и поэтому он не «караулил» поэта, а просто музицировал.
 К.Ф. Шведе квартировал с семьей Арнольди, по соседству с домиком Лермонтова, так что же странного в том, что он просто-напросто, без всякого участия в «спецоперации по ликвидации» упражнялся на фортепьяно?
  «О возможной причастности  Корпуса жандармов к убийству Лермонтова, - пишут Авторы, - можно судить по таким косвенным признакам, как неожиданно большое количество жандармских офицеров в Пятигорске на следующий день после убийства». Об этом упоминает в воспоминаниях декабрист Лорер. «Для того чтобы подвести из центра России (а может и из Питера) жандармских офицеров надо 7-10 дней. – фантазируют Авторы. - А это значит, что жандармские офицеры были направлены на Кавказ загодя, но с привязкой к конкретному дню, чтобы раньше не маячили в Ставрополе, Пятигорске и не привлекали к себе внимания».
  О понаехавших «жандармских офицерах»… 6-й Округ Корпуса жандармов был уч-режден в конце 1837 г. на Кавказе,  в Закавказском крае и Астраханской губернии, с начальником  ген.-майором Скалоном  в Тифлисе. Жандармские команды, помимо Ставрополя, Тифлиса и Астрахани  были созданы в Ахалцихе, Шуше, Дербенте и Киз-ляре. 1 февраля 1838г.  Л.В. Дубельт сообщил ген.-майору Скалону: «В Пятигорск и Кисловодскую крепость на время курса пользования Кавказскими минеральными во-дами, по распоряжению Г-на Шефа жандармов ежегодно командируется для наблюдения за приезжающими, штаб-офицер Корпуса жандармов, независимо от долженствующего находиться там Ставропольского штаб-офицера подполковника Юрьева».
  В каждый из упомянутых населенных пунктов 6-го Округа назначили штаб-офицера, в канцелярии которого было 2 штатных писаря, и находилась  жандармская команда. Ставропольская жандармская команда состояла из начальника штабс-капитана Полесского-Щепило, 1 унтер-офицера и 23 рядовых. К примеру, в Тифлисе штаб-офицером был подполковник Викторов,  а в местной  жандармской команде на-чальником -  капитан Иерусалимский, 3 унтер-офицера и 24 рядовых.
  Поэтому летом 1841г. в Пятигорске не было множества жандармских офицеров, а  всего один - подполковник Кушинников. Всех, кого Лорер записал в жандармские офицеры, а за ним и Авторы – часть рядовых из ближайшей Ставропольской жандарм-ской команды, которых Кушинников упросил Н.И. Юрьева для надежности прислать на время в Пятигорск для своих надобностей, а, тут подвернулись похороны Лермон-това. Поэтому у Кушинникова не было надобности подвозить жандармов из центра России или Петербурга.
  Н.И. Юрьев выхлопотал себе командировку в отряд П.Х. Граббе (он был в отрядах в 1837 и 1840гг.), где быстрее получали награды, чем за  рутинную бюрократическую работу.
  25 января 1838г. граф Бенкендорф просил главнокомандующего над почто-вым департаментом кн. А.Н. Голицына предписать Тифлисскому почтмейстеру  продолжать доставлять подозрительную  переписку в Закавказский край и из оного лично командиру Отдельного Кавказского корпуса, «с тем, однако ж, чтобы конверты мои  и из Штаба Корпуса жандармов, отправляемые на Кавказ и в Закавказский край, равно конверты начальников и всех других чинов 6-го Корпуса жандармов, отправляемые ко мне ни под каким видом не были вскры-ваемы» [41].
  Авторы, как водится, упрекают исследователей, которые «…не задаются обычно вопросом о непонятной реакции Николая I на сообщение об убийстве поручика Лермонтова. «Государь по окончании литургии, войдя во внутренние покои кушать чай со своими, громко сказал: Получено известие, что Лермонтов убит на поединке – собаке, собачья смерть!». Сидевшая за чаем великая княгиня Мария Павловна (Веймарская, жемчужина семьи»)… вспыхнула и отнеслась к этим словам с горьким укором. Государь внял своей сестре (на десять лет его старше) и, вошедши назад в комнату перед церковью, где еще оставались бывшие у богослужения лица, сказал: «Господа, получено известие, что тот, кто мог заменить нам Пушкина, убит. Слова императора об убиенном поручике М.Ю. Лермонтове стали известны империи. Вот почему все «вспоминатели, навыпередки, поливали грязью великого поэта, великого офицера русской армии, поручика Михаила Юрьевича».
  Мы давно исследовали «вопрос о реакции Николая I», который многосложнее, чем  поверхностное представление Авторов о событиях вокруг гибели Лермонтова.
  Государственный Секретарь Модест Корф в своих интереснейших  дневниках, к сожалению, полностью не опубликованных, упоминает Лермонтова - неизменно с большим пиететом и всегда отдает ему должное. По долгу службы и частным образом он общался в Государственном Совете с высшими чиновниками империи: Председате-лем Государственного Совета и Комитета Министров князем Васильчиковым и всеми министрами, и узнавал новости, что называется, из первых рук.
  Первая запись о дуэли и гибели Лермонтова сделана по горячим следам – 4 августа 1841 г., три дня спустя как донесение жандармского подполковника А.Н. Кушинникова о дуэли было получено Бенкендорфом в Петербурге вместе с рапортом императору Пя-тигорского коменданта полковника Ильяшенкова,  представляет наибольший интерес для исследователя.
  Итак, участие в Лермонтове принял Министр Финансов граф Е.Ф. Канкрин (1774-1845), занимавший этот пост  с 1823 по 1844 гг., а это что-то значит в России. О себе Канкрин говорил со свойственным ему цинизмом, что министра финансов не за что любить, ведь тот всегда забирает больше, чем отдает.
Канкрин спонсировать немецкий журнал Archiv f;r wissenschaftliche Kunde von Russland, где в первом же номере, в обозрении новейшей русской литературы Фарнгаген фон-Ензе, так написал о поэте: «…блистательнейшим и наиболее обещающим явлением в русской поэзии без сомнения должно почитать теперь Лермонтова, …на котором заметно посещение свыше. И в прозе, и в стихах, произведения его превосходны. …На Лермонтова по справедливости, обращены взоры всех русских». Невозможно допустить, что журнал субсидировался на казенный счет без ведома Николая I, поскольку его учредили для  улучшения в Европе имиджа империи. Журнал, разумеется, был пропущен иностранной цензурой и внимательно прочитан в свете и при Дворе…
  Нельзя определенно сказать, что читал Канкрин  из Лермонтова, но, несомненно, был много наслышан о нем из толков в обществе после нашумевшей истории со стихо-творением на смерть Пушкина и дуэли с Барантом,  и, несомненно, - от одного из сыновей, Валериана (1820-1861), прапорщика Лейб-гвардии Измайловского полка (впоследствии флигель-адъютант и генерал-кригс-комиссар),  отправленный в 1840 г. на Кавказ в воспитательных целях для участия в военных действиях против горцев, где осенью того года он встречался в Ставрополе с Лермонтовым. Немаловажно также, что граф был женат на Е.З. Муравьевой (1795-1849), сестре декабриста Артамона Муравьева. Супруги безуспешно просили  в 1837 г. императора о смягчения участи своего родственника и уже поэтому министр должен был сочувственно относиться (в знак солидарности с женой) и к другим жертвам неблаговоления императора.
  М.Корф пишет о гибели Лермонтова 4 августа, когда первый номер журнала с вос-торженным отзывом о поэте уже прочитан императором, немкой-императрицей и ее детьми.   Возможно, этим обстоятельством объясняются те разноречивые отзывы о поэте, которые позволил себе император 1 августа в Петергофе, после церковной службы (был день малого водоосвящения). За семейным столом в Монплезире  он будто бы цинично заявил, что «Собаке – собачья смерть», а когда его старшая сестра Мария Павловна возмутилась, то тотчас  же вышел в соседнюю комнату к придворным и офици-ально объявил, что Россия потеряла достойного приемника Пушкина и что поэт подавал большие надежды.
  Мы не знаем, кто из высших сановников был на церковной службе с Николаем I, но мало кто удостоился кушать чай за царским столом и поэтому остался в соседней комнате. Несомненно, все живо обсуждали слова императора, а с кем-то из них, возможно, и побеседовал любознательный и пунктуальный М. Корф.
  Мнения «очевидцев», как водится, настолько разнятся («Собаке-собачья смерть», «Туда ему и дорога» и преемник Пушкина… ), что возникает  сомнение не только в их присутствии  при этой сцене, но и в том, насколько  верно  каждый придворный понял слова императора. За высочайшим столом, при ла-кеях, присутствующие, разумеется, говорили по-французски, и, вероятно, Николай I  обронил расхожее выражение «telle vie, telle fin (mort)»,  далекое  по смыслу от русского «Туда ему и дорога»  и  грубой поговорки «Собаке - собачья смерть», весьма, впрочем, расхожей в тогдашнем светском обиходе. Кто знал, что эту  французскую фразу уже не «модно» переводить деликатно и как должно: «Какова жизнь, такова и кончина» (Французско-русский словарь, из-влеченный из новейших источников В. Эртелем. СПб. 1842. Т. 2. С. 384). Види-мо поэтому Мария Павловна, знавшая поэзию Лермонтова и «Героя нашего времени», отнеслась к  словам своего брата с таким горьким упреком, и импе-ратор, осознав свой промах, был вынужден «внять сестре своей  и пошедши в комнату перед церковью,  … сказал: «господа, получено известие, что тот, кто мог заменить нам Пушкина, убит». Можно предположить, что эту фразу он произнес уже по-русски, чтобы  присутствующие без кривотолков  уяснили его официальное мнение и объявили ее в обществе [42].
  Искреннее удивление, недоумение и негодование Авторов, прямо пропорциональны их фактологической некомпетентности. Мартынов, по совету Столыпина, почему-то просит Бенкендорфа судить его военным судом. «Возникает вопрос,- восклицают Авторы, - почему снова в дело ввязывается Бенкендорф?  ...Или кто-то подсказал Мартынову, к кому надо обращаться с надеждой на успех?».
  Вначале предполагалось, что военным судом будут судить только Глебова, а от-ставного майора Мартынова и князя Васильчикова, как людей штатских, – судом гражданским. Император повелел всех судить военным судом.
  Бенкендорф занимался стихотворением «Смерть поэта», потом дуэлью с Барантом, 12 марта 1840г. Столыпин  принес Шефу жандармов повинную о своем «соучастниче-стве» в дуэли. На него в III Отделении завели отдельное дело «Об участии поручика Столыпина в дуэли Лермонтова с бароном Барантом» [43].
Глебов ясно написал в записке Мартынову в городскую тюрьму: «Непременно и непременно требуй военного суда. Гражданским тебя замучают. Полицмейстер на тебя зол, и ты будешь у него в лапках. …Столыпин судился военным судом…»
  А.Н. Кушинников рапортовал Бенкендорфу 16 июля 1841г. из Пятигорска о дуэли, а 8 августа отправил ему «Дело о произшедшем поединке, на котором отставной маиор Мартынов, убил из пистолета Тенгинского пехотного полка поручика Лермантова. Начато 16-го июля, Кончено 30-го Июля 1841г.» [44].
6 июля, что важно, он отослал в III Отделение в донесении № 15 список посетителей  Пятигорска и Кисловодска, полученный в Петербурге 26 июля.  Из донесения А.Н. Кушинникова  № 15 составилось дело № 194  1-й экспедиции  III Отделения за 1841 г., уничтоженное за  истечением давности хранения [45].
  В этом деле 147 листов, т.е. почти 300  страниц (!) рукописного текста. Если, допустим, на странице помещались сведения, по меньшей мере, на 7-8  человек, то Кушинников представил  досье на две с лишним тысячи  военных и партикулярных посетителей Минеральных вод!
  Он же советовал Мартынову объявить на следствии и суде о письмах сестер Мар-тынова, якобы вскрытых и прочитанных Лермонтовым, в качестве веской причины дуэли, но Мартынов не решился выставить напоказ интимные отношения поэта со своим семейством, а только много лет спустя, в частных беседах стал об этом рассказывать.
   12 августа, - пишут Авторы, был опубликован Высочайший указ, где умерший Лермонтов исключается из списков. «А почему, - возмущаются они, - написали «умерший»? Почему не написали «погибший»?
  Во-первых, не Высочайший указ, а Высочайший приказ! А, во-вторых, об офице-рах, погибших в сражениях и боях с горцами в Высочайших приказах писали не «по-гибший», а «убитый». Если он умер позже от ран или болезни, то указывали – «умерший». Дуэль – это преступление по законам и самоубийство по церковным ка-нонам. Поэтому погибший на дуэли офицер, не «убитый», а «умерший» без покаяния и отпущения грехов.
  Авторы вопрошают: почему Столыпин в 1843г. из Франции предупреждал сестру «…не пишите об этом в Петербург, потому что письма читают. …Откуда А. Столыпин знал о существовании «Черного кабинета»? Предупредила французская разведка?».
  Куда не посмотришь, везде у Авторов агенты, разведчики и шпионы! Французская разведка, как и русская почта, перлюстрировала письма, особенно иностранцев, и среди них, возможно, и Столыпина. Об этом знали все мало-мальски образованные люди в России. Лермонтов жаловался в письме с Кавказа, что  не дозволено писать о военных действиях. Напомним, что в 1843г. Столыпин был в Баден-Бадене секундантом на  дуэли Веревкина, который погиб. Поэтому он просил сестру не распространять среди своих приятельниц эту опасную для него новость, которую она узнает из иностранных газет и сплетен. Но это событие не укрылось от властей и в 1851г. Император запретил ему выехать в Германию и Италию.
  Столыпин повесил  на стене в своей квартире пистолет, из которого был убит Лермонтов и его портрет художника Р.Ф. Шведе. Авторы изумлены: зачем же убийца поэта развесил вещественные атрибуты своего преступления! «Мучила совесть? Или как подтверждения добросовестного служения силам Тьмы?».
  Вот уже и запашком оккультизма потянуло…Нет, Столыпин не извращенец и не са-танист. И не развешивал с гордостью, для всеобщего обозрения,  «доказательства» своего «преступления». Это память о родственнике, которого он не убивал, несмотря на все титанические  усилия Авторов. Но участвовал в дуэли настоящей, а не мнимой.
  Авторы взвели на Васильчикова всевозможную ложь и, наконец, объявили, что он написал в воспоминаниях, как запуганный Мартынов собирался бежать к горцам! И приводят ссылку на его статью 1872г. в «Русском архиве» (№ 1, с. 213-214), где разумеется, этой выдумки нет.
  Эта сплетня, никем больше из современников не повторенная – из записи в дневнике московского почт-директора А.Я. Булгакова 26 июля 1841г., которую цитируют Авторы: «…Мартынов поступил как убийца. Он посажен в острог, а секунданты на гауптвахту. Одно обстоятельство еще более умножает вину Мартынова. Убив Лермонтова и страшась ожидавшей его судьбы, он хотел бежать... бежать, и куда же? К чеченцам, нашим неприятелям. Он был пойман на дороге и отдан военному начальству. Армия закавказская оплакивает потерю храброго своего офицера, а Россия одного из лучших своих поэтов».
  Однако 31 июля в письме А.Я. Булгакова к князю П.А. Вяземскому читаем: «…Слышно также, что Мартынов хотел бежать в Одессу, а другие говорят, к горцам, как будто Одесса не та же Россия». А.Я. Булгаков признается, что не знал Лермонтова. Темнит, откуда он почерпнул слухи о попытке бегства Мар-тынова. Возможно,  из перлюстрированного письма, задержанного его службой [46].
  Когда Мартынов сидел в городской тюрьме с 16 по 26-е июля и страшился своей  участи, то написал письмо матери, полученное в Москве 31 июля, где признался, что  убил Лермонтова на дуэли, когда тот  выстрелил в воздух, как в поединке с Барантом. Оказалось также, что поэт писал в Москву Михаилу Мар-тынову, как кидал вверх гривенник и выпало  ему ехать в Пятигорск [47].
   Изумленный читатель спросит: почему же Глебов, Васильчиков и Мартынов с такой легкостью согласились стать обвиняемыми по делу о мнимой дуэли со смертельным исходом? Авторы объясняют: Мартынову, понятное дело, пригрозили наказанием за перевод экстремистских стишков Шенье. А «агенту» Глебову и пособнику «спецоперации по ликвидации» Васильчикову приказали,  и априори  обещали прощение. Так и случилось. «Пострадал» один Мартынов: ему назначили покаяние в Киеве, которое он  провел в свое удовольствие, женился и наплодил детей. А как же быть с десятками чиновников, которые вели следствие, писали и пересылали бумаги мнимого дела о дуэли, допрашивали Марты-нова, Глебова и Васильчикова? Как быть с показаниями Чалова, который держал лошадей возле места дуэли. Авторы об этих досадных  мелочах умалчивают, но объяснение, несомненно, придумают…
  Не зная военных установлений того времени, Авторы обвинили коменданта Ильяшенкова, в том,  что он «через голову генерал-лейтенанта Граббе отправил рапорт на имя самого царя о результатах дуэли Лермонтова с Мартыновым».
  Комендант и Окружной начальник, на территории которого был убит офицер, дей-ствовал строго по закону: 16 июля первый рапорт императору, а второй командующе-му войсками на Кавказской линии и в Черномории Граббе.
                7.
  Авторы, само собой, не жалеют красок для жуткого злодея и проходимца А.А. Столыпина под  личиной честнейшего и благороднейшего джентльмена, который после своего преступления  вместе с А.П. Шан-Гиреем «зачищает информацию» о Лермонтове. А на его «биографии почему-то лежит табу»…
  У Авторов, Столыпин, оказывается,  еще в 1839г. добровольно бежал из «Вооруженных сил России во Францию. Чем он там занимался, биографы не выяснили. Да, похоже,  и выяснять не собираются, дабы не вляпаться. После возвращения из Франции вышел на связь с французским посольством в Санкт-Петербурге. Принял участие в подготовке и проведении спецоперации по ликвидации Лермонтова руками де Баранта».
  Вляпались, увы, Авторы в броуновском движении своего сознания.  Для читателей остановимся подробнее на этом эпизоде биографии «двойного агента» Столыпина, - сначала французского в 1839-1840гг., а  потом  и  III Отделения.
  Столыпина приглашали на  эксклюзивные (это слово уже было тогда в ходу) при-дворные балы и маскарады в Аничков дворец (в частности, 3 и 29 янв. 1839 г.), в числе избранных гвардейских офицеров, для танцев и развлечения императрицы, ее дочерей и фрейлин. Как водится, не обходилось без амурных историй. Присутствие гвардейских офицеров, не из лучших по службе, во дворце возмущало командира Отдельного Гвардейского корпуса Великого кн. Михаила Павловича, который неоднократно выражал по этому поводу брату-императору свое негодование.
  А еще Великий князь полагал, что Столыпин и Лермонтов  дурно влияют на офи-церов л.-гв. Гусарского полка, строивших козни полковнику П.Д. Соломирскому (1801-1861), временно командовавшему в 1839 г. полком,  и грозился разогнать их сборища в Царском селе. Возможно, тут и кроется первопричина неприязни императора к Столыпину, которая осталась тайной для его современников, гадавших, в чем же провинился перед монархом совершенно безобидный, по их мнению, первый красавец Петербурга.
  Михаил Павлович и  полковник Соломирский дождались веского повода отделаться от Столыпина, когда 5 авг. 1839г.  тот вместе с ротмистром А.Г. Реми оставил лагерь войск гвардии под Красным Селом, где в июле и августе шли маневры в присутствии императора. Причина  самовольной отлучки  Столыпина неизвестна,  но о серьезности его проступка свидетельствует двухмесячный арест, за которым неизбежно последовало бы суровое наказание: не только штраф с занесением  в формулярный список, а  кое-что и похуже - перевод тем же чином в армейскую кавалерию, или - в линейные батальоны Отдельного Кавказского корпуса. А такая будущность повергла бы любого гвардейского офицера в невероятное смятение [48].
  Штраф «по суду,  или без суда» с занесением в формулярный список  офицера пре-пятствовал производству в чины и получению наград, а прощение зависело только от императора. Перевод гвардейского офицера в армию тем же чином  «до отличной вы-слуги» означал завершение его военной карьеры, без всякой надежды, когда-либо вернуться в гвардию, если только у него не было влиятельных родственников и заступников.
  Изнеженному сибариту Столыпину ничего не оставалось как подать в отставку по болезни. 28 октября 1839г. представление командира Отдельного Гвардейского корпуса об увольнении Столыпина приняли к производству в  Инспекторском департаменте Военного министерства, а 4 ноября 1839г. его уволили без награждения  чином штабс-ротмистра, поскольку он выслужил поручиком менее года.
  После этого Столыпин, у Авторов, тайно скрывается за границей,  но побегав, побегав,  возвращается в Россию, чтобы помочь убить своего родственника. Чем же Лермонтов так насолил своему дядюшке, что тот решился на такое страшное преступление, Авторы не выясняют. Раздражал, наверное, своими волей, энергией и талантом… В 1837г. не вышло: Барант не проткнул Лермонтова  рапирой, потом стре-лял и промахнулся, а поэт выстрелил в воздух.
  Далее незадачливый убийца «по непонятной причине восстановился в армии, второй раз получил внеочередное звание, капитана».
 Здесь у Авторов случился очередной провал в познаниях. Как известно, император повелел перевести Лермонтова на Кавказ, а отставному гвардии поручику  отечески посоветовал: в его возрасте и звании полезно служить, а не быть праздным. В то время это был приказ. Столыпин поступает в Нижегородский драгунский полк капитаном. Почему капитаном, Авторы не знают и,  как водится, удивляются. Столыпин уволился в 1839г. чине поручика гвардии. Этим чином, согласно Своду военных постановлений он вновь поступал в  военную службу, но в армию, и поэтому был принят с чином на два ранга выше, т.е. капитаном.
  Убийца родственника и поэта –  априори трус и поэтому, заявляют Авторы, нигде не воевал.
  Рассмотрим факты. 17 июля 1840г. ген.-лейтенант А.В. Галафеев выступил с отря-дом  в Северный Дагестан, в Темир-Хан-Шуру. В конце июля и начале августа в Малой  Чечне действовал отряд генерал-майора Лабынцова, к которому и были прикомандированы Столыпин и Жерве, прибывшие в Грозную не ранее этой даты. Жерве – при-ятель Лермонтова. 13 марта 1838 г. уволен поручиком из л.-гв. Драгунского полка, вновь поступил 2 мая 1840г.  капитаном, вместе с А.А. Столыпиным, в Нижегородский драгунский полк.
  Отряд Лабынцова  подчинялся генерал-лейтенанту Галафееву, который передал в его распоряжение часть войск из своего отряда. В журналах военных действиях этого отряда Столыпин и Жерве показаны как отличившиеся в сражениях 30 июля и 1-3 августа [49].
  Столыпина  представили к производству в следующий чин, а штрафованного Жерве (под отдельной литерой «Б») – к Высочайшему благоволению. Император пожаловал им Высочайшее благоволение [50].
  2 августа 1840г. отряд Галафеева покинул Темир-Хан-Шуру и отправился  в Гер-зель-Аул, где занимался достройкой укрепления, истреблял мелкие отряды горцев и сжигал окружающие  аулы, а потом вернулся в крепость Грозную.  20 сентября  Сто-лыпин сообщает из Пятигорска  в письме своей сестре Марии, что выезжает из Кисловодска, куда был отпущен на отдых в начале августа, в крепость Грозную к отряду Галафеева
  Участие Столыпина в военных  действия осенью 1840 г. прописано в его формуляр-ном списке с 27 сентября  по 12 октября, а это - последняя экспедиции отряда под  начальством ген.-лейтенанта А. Галафеева в Большую Чечню. (Приказ № 51 по Отдельному кавказскому корпусу за 1841г., пункт 1е). За три  осенние экспедиции Галафеева и Граббе с 27 сентября по 20 ноября 1840г. капитанов Столыпина и Жерве представили к ордену Св. Владимира 4-й ст. с бантом, который император пожаловал ему в 1841г. [51].   
  В наградном представлении  на Столыпина  в графе «За что к награде пред-ставляется» Граббе написал (как и Жерве) неопределенно: «Состоя при мне в бессменных ординарцах все мои приказания передавал с точностию под сильным огнем». Вероятно, Столыпин   находился в отряде и после  17 октября [52].
  Авторы признаются, что не знают, где служил  капитан после  убийства  племянника. Опять сетуют на исследователей: «то ли не нашли информацию, то ли ее действительно нет».
  Информации предостаточно, но только не в источниках 40-летней давности, в которые заглядывали Авторы. Назовем без ложной скромности, книги: Д.А. Алексеев. Лермонтов.  Находки и открытия. В двух томах. Т.2. – М.: Древлехранилище, 2016. Очерк «Он был под влиянием Михайла Юрьевича…». (А.А. Столыпин в 1838-1841г. по новым изысканиям»). С. 357-386; Д.А. Алексеев. Лермонтов и его окружение. Биографический словарь. В двух томах. Т. 2. - М.: Древлехранилище, 2017. С. 334-346; Блестящая работа генеалога и историка И.А. Рожкова «Вокруг Лермонтова. Люди и судьбы.- М., 2019. Очерк «Монго-Столыпин», С. 29-61.
   После убийства родственника, пишут Авторы, Столыпин «числился где-то в вооруженных силах, а затем  бежал (снова) во Францию». А почему? Оказывается «…революционной (сатанинской) Франции служил его отец, Аркадий Столыпин. Во Францию уехал и сын, после очередного выхода в отставку».
  Как тайный советник, обер-прокурор Сената и сенатор служил «сатанинской» Фран-ции и где это написано, Авторы не уточняют. Служил и все тут…
  14 дек. 1841г. капитан Столыпин подает в Тифлисе прошение на Высочайшее имя об отставке «по домашним обстоятельствам» и Высочайшим приказом 2 фев. 1842 г. увольняется из Нижегородского драгунского полка майором. В 1843 г.  выехал (а не тайно бежал через границу) во Францию, где напечатал перевод «Героя нашего времени» в левой газете «Democratie pacifique». Одни исследователи полагают, что так Мо-го пытался поправить свои плачевные финансовые дела. Другие считают, что он хотел познакомить французов с творчеством своего погибшего родственника.  Выпустили Столыпина во Францию по упущению в законодательстве: заграничные паспорта выдавали по губерниям. В 1844г. император  исправил этот пробел: отныне за выдачей паспортов (особенно, во Францию) строго надзирало не только МВД, но и III Отделение Собственной Е.И.В. Канцелярии.
  В Бадене-Бадене Столыпин стал секундантом дуэли на пистолетах своего свойственника М.Н. Веревкина с церемониймейстером великого герцога Баденского Голером. А.О. Смирнова-Россет вспоминала: «…Увы, оба дуэлянта ли-шились жизни. Веревкин наповал. А офицер баденский мучился три дня и умер как христианин. Монго Столыпин, друг бедного Веревкина, был его секундан-том и привез его тело в крытой коляске» [53].
  Разумеется, императору донесли об этой скандальной истории, о которой писали многие европейские газеты,  рассказывали лечившиеся в Баден-Бадене русские аристократы и бывший там его брат Великий князь Михаил Николаевич. В сентябре 1851 г. он повелел Шефу жандармов:  «…ежели отставной Маиор Пензенский помещик Столыпин будет проситься за границу, то отнюдь его не увольнять, а ежели он представит свидетельство о болезни… то отвечать ему, что он может лечиться на Кавказе». Поэтому, когда в ноябре этого года Столыпин запросил паспорт в Германию и Италию, то ему отказали.
  С началом Крымской войны 25 марта 1854г. Столыпин вступил в службу ротмистром в Гусарский ген.-фельдмаршала гр. Радецкого полк. Напомним, что в 1842 г. он уволился с чином капитана и поэтому был принят в армейскую кавалерию равнознач-ным чином ротмистра. Запись о нем обнаружена нами  в «Списке генералов и обер-офицеров убитым и контуженным штабов 3-го пехотного корпуса и 3-й артиллерий-ской дивизии и прикомандированных к оным в сражении на реке Черной 4 августа 1855г.»:
Убиты
Командир 3 пехотного корпуса ген. от кавалерии.  Ген.-адъютант Реад - убит ядром в голову. Начальник штаба сего же корпуса ген.-майор  Веймарн 2 - убит штуцерной пулей в голову.
Исправляющий должность адъютанта начальника штаба 3-го пехотного корпуса Гусарского ген.-фельдмаршала графа Радецкого полка ротмистр Сталыпин – контужен ядром в правое подреберье. Исправляющий должность адъютанта командира сего же корпуса лейб-Гусарского его Величества полка поручик князь Горчаков – контужен ядром в заднюю часть головы и спину» [54].
  В «Именных списках генералов, штаб и обер-офицеров  полков 3-й легкой кавале-рийской дивизии …Гусарского ген.-фельдмаршала графа Радецкого полка» о А.А. Столыпина показано:
  «Алексей Аркадьевич Сталыпин, исповедания православного. В офицерских чинах - 1835 авг. 21. В настоящем чине - 1851 июля 29. Исправляющий должность Адъютанта к исправляющему должность ген.-квартирмейстера Южной Армии  - 6 июля 1854г. Ордена: Св. Анны 3 ст. с бантом., 1837 сентября 29; Св. Владимира 4 ст. с бантом - 1840 августа 12 [55].
  За Крымскую кампанию Столыпина произвели в майоры, наградили золотой саблей с надписью «За храбрость», пожаловали орден Станислава 2-й ст. с мечами и 14 апр. 1856 г. уволили в отставку. Из прошения А.А. Столыпина-Монго от 5 апр. 1856 г. об отставке:
  …Определен вновь на службу ротмистром в Гусарский Ген.-фельдмаршала гр. Радецкого полк 1854 марта 25, произведен майором 1855 мая 15. Во время таковой моей службе участвовал в походах и сражениях:  …в 1854 и 1855 гг. в войну с турками, при отражении неприятеля по возведенной нами траншеи впереди 5 батареи, награжден зол. саблей с надписью за храбрость и за прибытие к Вашему Императорскому Высочеству с донесением об этом деле произведен в майоры и за отличия 4 и 27 авг. 1855 г. награжден орд. Св. Станислава 2 ст. с мечами» [56].
  Авторы  не позабыли, что в их фантазиях А.А. Столыпин  двойной «агент», фран-цузский и  III Отделения, и поэтому обвинили его  в шпионаже  в пользу  французов и англичан во время Крымской войны.
  Л.Н. Толстой встречался с Столыпиным в Крыму и неприязненно отзывался о нем в своем дневнике. А после войны, весной 1856г. в Москве, он поменял свое отношение к Столыпину  после обеда в ресторане Дюссо: «Славный и интересный малый». Вот, поди, и разберись в смене предпочтений гения!
  Контузия на реке Черной 4 августа 1855г. сказалась, возможно, на заболевании Столыпина  чахоткой. Когда у «двойного агента»  открылся туберкулез, император Александр II дозволил ему выехать на лечение за границу. Он скончался в 1858 г. во Флоренции, как писал П.А. Вяземский, на руках женщины, с которой он «отдыхал от длительной, утомительной и поработительной связи  с гр. А.К. Воронцовой-Дашковой».
  Как у Авторов Столыпин прикончил племянника? 
  Да, очень просто. Напомним, у них, Лермонтов отвозит пьяного Дмитревского до кладбища и тот плетется пешком в Пятигорск. А в засаде поэта уже поджидает Сто-лыпин на лошади. Подъехал сзади – Бац! И нет беспокойного родственничка. Ведь от него у дядюшки - одни неприятности. Судите сами. Поехал  как-то с ним к певице, так пришлось  удирать от нагрянувшего купчика через окно. Да еще стишки потом сочинил о таком позоре. Потом втянул дядюшку в дуэльную историю с Барантом и того  на два года отправили на Кавказ, откуда он жаловался в письме от 9 ноября 1840г. из крепости Грозной к сестре Марии на невыносимые условия в военных экс-педициях: «…спать в сапогах под двумя бурками, дрожа от холода, в палатке, где вас продувает со всех сторон, кажется мне пошлым и смешным». Авторы полагают, что этого больше, чем достаточно, чтобы лишить дядюшку жизни…
  Но как же быть с пулевым ранением Лермонтова?
У Авторов  входное отверстие убитого поэта в верхней части груди слева, а выход-ное справа, в  подреберье. Мы не будем обсуждать их смехотворные рассуждения, какое из отверстий должно дымиться. Убийство Лермонтова Авторы выдали за мнимую дуэль и лекарю Пятигорского военного госпиталя Барклаю де Толли приказали (или за взятку) в свидетельстве о ране поэта переменить местам входное и выходное отверстия пули.
  Мы отказываемся полемизировать с фантомными объяснениями Авторов, что Глебов, князь Васильчиков, вкупе с «убийцей» Столыпиным и князем С. Трубецким так ловко придумали мнимую дуэль Мартынова с Лермонтовым, что ее  за чистую монету, без малейших сомнений, приняли очевидцы в Пятигорске, следствие, комиссия военного суда в Пятигорске, командующий войсками на Кавказской линии П.Х. Граббе, командир Отдельного Кавказского корпуса Е.А. Головин, Кавказский граж-данский губернатор, Аудиторский департамент Военного министерства, Военный министр и множество чиновников всех рангов и уровней.
  У Авторов всем «агентам» приказали помалкивать. А Мартынова застращали нака-занием за перевод стишка Шенье. Но вот что удивительно: никто из «агентов» и  множества причастных к «спецоперации по ликвидации» лиц не проболтался! Ни тогда, ни много лет спустя, в эпоху нового либерального царствования. Чудеса!  Допустим, что кто-нибудь из «агентов» возьми  с проговорись, к примеру, «пьяница» Дмитревский? Или подметное письмо императору и Шефу жандармов отослал.  Ведь такой преступный «мусор» под ковер не заметешь. Что же грозило тогда Столыпину?  Лишение дворянства, всех прав состояния, орденов, чинов и … каторга! Да еще позор на весь род Столыпиных. Когда сын Афанасия Алексеевича Арсеньева убил в Москве купца-еврея, то семейка откупилась огромными деньгами и отделалась от суда  заключениями о по-мешательстве родственника.
  А Мартынов, оказывается, не знал об убийстве и со страху сбежал в  Пятигорск, оставив на кусте  возле кладбища свою черкеску и доложил обо всем коменданту Ильяшенкову.
  Спрашивается, как же он оказался в засаде у кладбища вместе с «убийцей» Столы-пиным и ни о чем не догадался? Зачем  на месте убийства рассупонивался, ежели никакой дуэли не было. Он не мог стрелять, уверяют Авторы, ведь шел дождь, а пистолеты были с кремневым замком. Однако ранее они утверждали, что пистолеты были с капсюльными замками!  Только где Авторы прочли, с какими замками были пистолеты. И как же тогда Столыпин  в дождь убил Лермонтова?
   Лермонтова убили возле кладбища, где его два дня спустя и похоронили. А почему в этом месте, объясняют Авторы. Оказывается, кладбище  – «мощнейший концентратор черной энергии. Убийство человека на кладбище является сатанинским ритуалом жервоприношения». Жаль, что они не раскрыли нам юридическую подоплеку этого уголовно-наказуемого деяния.
   Авторы поражаются: как мог второй священник Пятигорской церкви в 1841г. Василий  Эрастов  так дурно отзываться о поэте в разговорах с  современниками? «Почему такая ненависть е невинно убиенному офицеру? Его то какое дело? Где христианское прощение? Хотя, говорят, у священника матушка была молода  да хороша собой. Может поручик матушке где-то прихватил, да грехи ей отпустил?». Напрасно солидные Авторы в своем «фундированном» исследовании  опустились до откровенной пошлости.
  Как известно, «Дело  по репорту Пятигорской Скорбященской церкви священника Василия Эрастова о погребении той же церкви протоиереем Павлом Александровским тела наповал  убитого пулей на дуэли порутчика Лермонтова» (в дальнейшем «Дело о погребении…» - Д.А.)  обнаружил в 1888 году краевед присяжный поверенный Г.Н. Прозрителев в помещении колокольни Ставропольского собора в куче  архивных дел Моздокского и Кизлярского Духовных правлений. «Дело о погребении…» было начато 15 декабря 1841 года, длилось два года,   формально окончено 19 августа 1854 года. 16 августа 1889 году на торжественном завтраке, посвященном  открытию памятника по-эту в Пятигорске, Г.Н. Прозрителев зачитал из него Указ Кавказской духовной консистории от 28 июля 1843 года.  Тут впервые открылось, что вокруг погребения Лермонтова  разразился крупный скандал, зачинщиком которого явился молодой  второй священник Пятигорской Скорбященской церкви отец Василий Эрастов (1814 -1903), назначенный в этот приход только в конце апреля 1841 года. 5-го декабря 1841 года В. Эрастов подал донос архиепископу Новочеркасскому и Георгиевскому Афанасию, что-де настоятель  Скорбященской церкви протоиерей о. Павел Александровский (1808-1866) отпел убитого на дуэли поэта и не занес его смерть в церковную метрическую книгу за 1841 год. И, кроме того, присвоил  деньги за похороны, которые ему дали  А.А. Столыпин и князь А.И. Васильчиков. Сам В. Эрастов яростно противился отпеванию и  захоронению Лермонтова на кладбище, а в день погребения  скрывался  с ключами от храма, чтобы о. Павел  не смог внести в церковь тело Лермонтова для отпевания.
  Кавказская духовная консистория (Управление и духовный суд в епархии) после тщательного  следствия, проведенного Моздокским Духовным правлением, признала в своем  указе от 28 июля 1843 года донос В. Эрастова  ложным.  В приговоре по «Делу о погребении…» отмечалось, что, во-первых, «…христианского погребения над телом  наповал убитого… на дуэли   поручика Лермонтова протоиереем Александровским отправляемо не было. Во-вторых, что «…погребение его, Лермонтова, в церковную метрическую книгу внесено по надлежащему», т.е. с формулировкой «погребение пето не было». И, наконец, что  Александровский поделился вознаграждением за похороны  с церковным причтом: дьяконом В. Мадритовым, и причетниками - пономарями Ф. Веселовским,  Дьяченко и с  дьячком  Н. Остроумовым (1819-1890). Все они согласно по-казали, что  поэта  «…ни прежде, ни после» не отпевали, а  «…только для угождения здешних начальников, во время провождения его до кладбища пели над ним «Святый Боже». Правда, судьи Консистории все же поставили в вину протоиерею Александровскому, что хотя он  «…настоящего погребения христианского над телом поручика Лермонтова и не совершал, но не следовало и провожать его, яко добровольного самоубийцу, в церковном облачении и с подобающей честью». И оштрафовали его на 25 рублей ассигнациями в пользу бедных духовного звания.  29 июля 1843 года первый епископ Кавказский и Черноморский  преосвященный Иеремия (умер в 1884 году) приговор консистории утвердил, но предписал «кроме штрафных, взыскиваемых с протоиерея, взыскать с него и с прочих (т.е. с причта – Д.А.) на тот же предмет, за провод, (Т.е. вынос  тела. –  Д.А.) как стяжание неправедное».
  За два с половиной месяца пребывания в Пятигорске, предшествующие гибели Лермонтова, склочный Эрастов успел рассориться с протоиереем Александровским и всем причтом Скорбященской церкви.  Здесь главную роль сыграли его алчность и  карьерные амбиции. В  похоронах Лермонтова он не участвовал, скрывался с клю-чами от храма и  состряпал   донос  на о. Павла не столько из неприязни к  поэту, которого, по его словам, он «сподобился» видеть всего один раз, да и то издалека»,  сколько  из  корыстных побуждений (Александровский не поделился с ним вознаграждением, полученным от Столыпина и Васильчикова) и намерения опорочить ненавистного протоиерея перед  духовным начальством, чтобы занять его место настоятеля церкви.
  Он стал протоиереем  и настоятелем нового Спасского собора Пятигорска  много лет спустя. Когда в восьмидесятые годы  значение Лермонтова как национального поэта уже вполне определилось,  а  неприглядное поведение Эрастова на похоронах поэта получило  огласку и повсеместно осуждалось, он  обратил   свою ненависть на погибшего поэта, распространяя о нем всевозмож-ные клеветы и небылицы [57].
                ***
  В маргинальном фарсе «спецоперации по ликвидации» поэта сонм суетящихся «агентов»: Шеф жандармов, подполковник Кушинников, завербованные для убийства родственник (!) и знакомые Лермонтова, простой корнет-ремонтер. Понятный авторам сюжет из 90-х годов с организованными преступными группировками и заказными убийствами. Анекдотическая расправа с Лермонтовым кровожадного императора, у которого, при желании, были все законные средства избавитья от офицера, отправив его  в самое опасное или малярийное место на Кавказе, где в течение многих десятилетий шла война, гибли в сражениях и от болезней сотни местных и командированных гвардейских и армейских офицеров.
  Напрасно Авторы пренебрегли детективным сюжетом из кавказской действительности 30-50-х годов XIX в.: гибель Лермонтова по дороге от Ставрополя под видом нападения  горцев. Правдоподобно и все концы в воду. Сводки о происшествиях на Кавказе в эти годы полны сообщениями воинских начальников о нападении горцев на станицы, убийстве проезжающих и поселенцев. Напомним Авторам, что М.П. Глебов был захвачен горцами в 1843г. неподалеку от Ставрополя и долго провел в плену, пока его не выкупили. А в 1841г., неподалеку от Георгиевска горцы  убили  ночью проезжающего унтер-офицера  и крестьянина, о чем  Лермонтова и Столыпина  предостерегал, заметим, не Магденко, а станционный смотритель, которого, видимо, тоже  завербовало III Отделение. В некоторых местах Кавказской линии, особенно, на Левом фланге, войскам и проезжающим предписывалось передвигаться только днем и в сопровождении конвоя. Такой же порядок  был и  на военно-грузинской дороге, о чем красочно рассказал в своих воспоминаниях декабрист Розен по дороге из Ставрополя в Тифлис в 1837г.
  Можно было обойтись и без  паутины многосложной и многостраничной хитроумной конспиративной «спецоперации по ликвидации» одного поэта, а придумать что-то совсем простое и понятное, без жандармских уловок, как это сделали  коллеги Авторов  по маргинальному цеху:
  «Подъезжает Лермонтов на верном Черкесе к месту дуэли, а посереди дороги стоит мрачный Мартынов и пистолет за спиной вертит. «А где, Мартышка, остальные», - спрашивает Лермонтов. «А нам, Маёшка, они не надобны», - отвечает Мартынов. Выхватывает пистолет – Бац! И нет великого поэта… Что тут началось! Сбежались приятели и знакомые. Шум, гам. «Что ты наделал!». «Как теперь быть!». А Мартынов им спокойно: «Не отмажете меня, всех заложу!». Делать нечего, придумали мнимую дуэль и как противники поссорились, а потом стрелялись, порешили кому быть секундантами. Выбор пал на Глебова, он герой, тяжело ранен в сражении,  и князя Васильчикова – его непременно вызволит всемогущий папенька. Вину за дуэль, понятное дело, списали на убитого. Расчет верный: тогда  и Глебову с Мартыновым выйдет снисхождение. Что и случилось…
   Впрочем, Авторы вправе следовать народной присказке: «Не хочешь, не слушай, а врать не мешай».
                ***
   …Роман «Герой нашего времени» появился за год до гибели Лермонтова, но мнится, что автор  мистически провидит в нем события своей грядущей психологической «игры»-дуэли, где незримо присутствует в образе Печорина,  а  Грушницкий  списан с Мартынова. Немудрено, что некоторые современники поэта верили, что-де  Мартынов узнал себя в романе, вспомнил былые обиды, и вот где кроется искомая причина  его  ссоры с поэтом и трагическая  развязка дуэли! Это к Мартынову обращены слова из дневника Печорина: «...Я решился предоставить все выгоды Грушницкому; я хотел испытать его; в душе его могла проснуться искра великодушия, и тогда все устроилось бы к лучшему; но самолюбие и слабость характера должны были торжествовать...»! Грушницкий проигрывает психологический поединок Печорину, стреляет в него и промахивается, сознательно обрекая себя на смерть – «Я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы меня не убьете, я вас зарежу ночью из-за угла. Нам на земле вдвоем нет места». Лермонтов стреляет в воздух. «Мартышка» Грушницкий не выдерживает психологического испытания и убивает  «Ма-ешку» Печорина…
                Примечания
1. И.А. Ананских, Н.Д. Литвинов, М.В. Сальников. О причастности III Отделения и графа А.Х. Бенкендорфа к убийству поручика М.Ю. Лермонтова // Юридическая  наука: история и современность, 2020, № 11. С. 17-58.
2.  Д.А. Алексеев. Лермонтов. Находки и открытия. В двух томах. Т. 2, – М.: Древлехранилище, 2016.  С. 35-43. «Секундант, пришедший с холода, или Анабазис графа д'Англеса».
3. Я.Л. Махлевич. «И Эльборус на юге…». – М., 1991. С. 152-158. «Лермонтов 1841 год?», Смешением имен и судеб».
4. ИРЛИ, ф. 524, оп. 3, № 105, л. 1. Копия из архива Д.В. Раковича; Д.А. Алексеев. Лермонтов. Находки и открытия. В двух томах. Т. 2. – М.: Древлехранилище, 2016. Очерк: «Офицеру сему дозволить пробыть в С. Петербурге по 13  Апреля сего года». С. 122-145.
5.  РГВИА, ф. 395, оп. 316, № 421, л. 13; Алфавит секретным делам 2-го стола Канцелярии Инспекторского Департамента, 1841 г.).Д.А. Алексеев. Лермонтов. Находки и открытия. В двух томах. Т. 2. – М.: Древлехранилище, 2016. С. 431-426 Очерк: «Назначен в Пятигорск для наблюдения за порядком и приезжающими…» (А.Н. Кушинников: миф и реальность)». С. 413-426.
6.  ЦГА Москвы, ф. 381, оп. 1, № 118, л. 23 об. Книга записи визитерных билетов на 1841 г. М.Ю. Лермон-тов. Полное собрание воспоминаний современников. В двух томах / Сост. и авт. предисл. Д.А. Алексеев. Т.2 – М.: Древлехранилище, 2015;  С. 221. В.И. Красов. Из письма к А.А. Краевскому.
7. Д.А. Алексеев. Лермонтов. Находки и открытия. В двух томах. Т. 2. – М.: Древлехранилище, 2016. С.216. РГВИА, ф. 2350, оп. 1, № 19. Диспозиция войск Кавказской линии. 1841г.
8. А.М. Меринский 1-й, поручик л.- гв. Уланского полка – ЦГА Москвы, ф. 16, оп. 9, № 1026, т.2, л.270; Ут-ренние рапорты Московского коменданта по разным предметам. 1 фев.-28 фев. 1841г.; №1026, т.3, л.341об., 400об; Утренние рапорты Московского коменданта по разным предметам. 1 марта-31 марта 1841г.; 1026, т.5, л. 455об.; Утренние рапорты Московского коменданта по разным предметам. 1 мая - 31 мая 1841г.;  № 1026, т.4, л. 206. Утренние рапорты Московского коменданта по разным предметам. 1 апреля - 30 апреля 1841г. И.М. Меринский 2-й, поручик л.-гв. Уланского полка. – ЦГА Москвы, ф. 16, оп. 9, № 1026, т.4, л. 72. Утренние рапорты Московского коменданта по разным предметам. 1 апреля-30 апреля 1841г.; № 1026, т.5, л. 163 об., л.204об., 356об. Утренние рапорты Московского коменданта по разным предметам. 1 мая-31 мая 1841г. 
9. Раскладка маршрута от Москвы до Ставрополя (в верстах): Москва – (30) – Подольск – (59) – Серпухов – (86) – Тула – (60) – Богородицк – (72) – Ефремов – (71) – Елец – (39) – Задонск – (82) – Воронеж – (146) – Павловск – (378) – Новочеркасск – (338) – Ставрополь. Всего 1361 верст.
10. Г. Коробьин. К биографии М.Ю. Лермонтова // Исторический Вестник. № 3. 1890. С. 726-727).
   Родовым имением Глебовых было не сельцо Мишково, где с 1836 г. по 1851 никто из владельцев не проживал, а село Красная Слободка Орловского уезда и одноименной губ., где и жила вся большая его семья – отец, отставной подполковник Павел Николаевич (?-1863), ветеран войны 1812 г., мать Марья Борисовна, семеро сыновей и три дочери. Михаил Глебов был вторым сыном в семье. После смерти отца Красную Слободку унаследовал младший брат Михаила Глебова, Константин. Марья Борисовна поселилась в Мишкове без детей в 1851г., где и жила до 1869г. Константин продал Мишково корнету Юрасовскому, который учился в Николаевском кавалерийском училище (бывшей Школе кавалерийских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров) и придумал свою причастность к поэту, о чем и поведал заезжему посетителю. Он установил перед домом бюст Лермонтова, и  семейство Юрасовских с гордостью рядом с ним фотографировалось.(Г.В. Малюченко. Бывал ли М. Ю. Лермонтов в Мишкове? // Русская Литература. 1982. № 4. С. 215-216). 
11. М.П. Глебов выехал в конце апреля из Ставрополя в кр. Грозную, к отряду А.В. Галафеева, куда прибыл в начале мая, как то видно из записи в Журнале входящих бумаг штаба войска на Кавказской линии от 27 апр. (РГВИА, ф. 14719, оп. 2, № 1073, л. 611об.- ): «Отношение Ставропольской Комиссариатской комиссии от 23 апр. № 8435 об отпущенных Карнету Глебову прогонных деньгах от Ставрополя до крепости Грозной».
12. Д.А. Алексеев. Лермонтов и его окружение. Биографический словарь. В двух томах. Т. 1  – М.: Древлехранилище, 2017. С. 181-189.
13. Так поступали со всеми  прикомандированными гвардейскими кавалерийскими офицерами. Формально командир Отдельного Кавказского корпуса ген. от инфантерии Е.А. Головин имел право увольнять в отпуск офицеров, ежегодно командируемых на Кавказ для участия в военных действиях, но с непременным  занесением его в формулярный список и обязательным уведомлением о том штаба Отдельного Гвардейского корпуса (Ст. 1046 СВП, ч.2, кн.1). Напомним, что в формулярном списке Глебова, в  графе «в домовых отпусках был ли, когда именно, по каким причинам или случаям…» значить кратко: «Не бывал». 
14. Отношение Эссена получили в Ставрополе 30 апр. 1841 г.  (РГВИА, ф. 13454, оп. 5, № 510, л. 141об-142): «…коим уведомляет о получении бумаг о службе вверенного ему полка Корнета Глебова, и свидетельства о нахождении его в походах и перестрелках против неприятеля».
15. ЦГА Москвы, ф. 16, оп. 9, № 1026, т..4, л. 326об., 353об. Утренние рапорты Московского коменданта по разным предметам. 1 апреля 1841г.-30 апреля 1841г.
16. ЦГА Москвы, ф. 16, оп. 9, № 1026, т.4, л.312об. Утренний рапорт Московского  коменданта по разным предметам. 1 апреля-30 апреля 1841г.
17.  Воронежские губернские ведомости, № 18,  3 мая 1841г. Прибавления.
18. Д.А. Алексеев. Лермонтов. Осколки биографии. – М.: Древлехранилище, 2023. С. 57-61. Очерк: «Знаешь ли,  с кем я играл?», или Как прапорщик Нагорничевский  обыграл на биллиарде Лермонтова.
19. Д.А. Алексеев. Лермонтов. Осколки биографии. – М.: Древлехранилище, 2023. С. 57-62; Д.А. Алексеев. Лермонтов. Находки и открытия. В двух томах. Т. 2. – М.: Древлехранилище, 2016. С. 216-225. «О знакомст-ве с М.Ю. Лермонтовым, которого я отвез в Пятигорск, как бы на смерть…» (Новое о ремонтере П.Н. Магденко).
20. ГАРФ, ф. 110. оп. 228, № 13; ГФРФ, ф. 110, оп. 228, № 40; Д.А. Алексеев. Лермонтов. Находки и открытия. В двух томах. Т. 2. – М.: Древлехранилище, 2016. С. 421-422. «Назначен в Пятигорск для наблюдения за порядком и приезжающими…» (Лермонтов и подполковник Корпуса жандармов А.Н. Кушинников: миф  и реальность».
21. Д.А. Алексеев. Лермонтов. Находки и открытия. В двух томах. Т. 2. – М.: Древлехранилище, 2016.С. 91-92, 94. Очерк «Я вошел во вкус войны…» (Лермонтов в экспедициях на Кавказе в 1840г.).
  В формулярном списке флигель-адъютанта Е.И.В. полковника  графа К.К. Ламберта за 1847 г.,  им самим, - что важно!- составленном, написано: «…Того же года <1840> в отряде, действовавшим под Начальством временнокомандовавшего 20 пехотною дивизиею Генерал Лейтенанта Галафеева на левом фланге Кавказской линии; в котором находясь с 27 июня по 1 августа и с 21 сентября по 25 ноября т.е. по день роспуска отряда, участвовал в следующих движениях и перестрелках.» (РГВИА, ф. 489, оп. 1, № 7302, л.1458-1460).
22. ГАРФ, ф. 109, оп. 228, № 13, С. 94. Прошение «Поручика Алексея Столыпина» записано в Общем журнале входящих бумаг III Отделения 27 февраля под № 1762. Д.А. Алексеев. Лермонтов. Находки и открытия. В двух томах. Т. 2. – М.: Древлехранилище, 2016. С. 374. Очерк «Он был под влиянием Михайла Юрьевича…» (А.А. Столыпин в 1838-1841гг. по новым разысканиям.
23. ИРЛИ, ф. 524, оп. 3, № 21; Д.А. Алексеев. Лермонтов. Находки и открытия. В двух томах. Т. 2. – М.: Древлехранилище, 2016. С. 226-235. Очерк «Немедленно отправить обоих по назначению…» (Дело комен-датуры о А.А. Столыпине и Лермонтове); Д.А. Алексеев. Лермонтов. Находки и открытия. В двух томах. Т. 2. – М.: Древлехранилище, 2016. С. 236-267. Очерк «Поручику Лермонтову разрешено остаться в Пятигорске впредь до получения облегчения…», или Хитроумная проделка поэта. 
24. Д.А. Алексеев. Лермонтов. Находки и открытия. В двух томах. Т. 2. – М.: Древлехранилище, 2016. С.348-357. Очерк «Ведь и Мартышка, Мартышка здесь…», или Как съехались в Пятигорске М.П. Глебов, Н.С. Мартынов и А.И. Васильчиков».
25.   ГАРФ, ф. 728, оп.1, № 1817. ч. 4, л. 249-251об. Дневник М. Корфа 1841 г.
26. М.Ю. Лермонтов. Сборник статей и материалов. – Ставрополь, 1960. С. 291-292.
27. А.Е. Розен. Записки декабриста. - Иркутск: Восточно-Сибирское книжное издательство, 1984. С. 329-340.
28. П.К. Мартьянов. Последние дни жизни М.Ю. Лермонтова / Сост. Д.А. Алексеев. – М.: Древлехранилище, 2019. С. 9-51 59.
29. Д.А. Алексеев. Лермонтов. Находки и открытия. В двух томах. Т. 2 – М.: Древлехранилище, 2016, С. 267-303. Очерк «Он все мечтал о чинах и орденах…» (Н.С. Мартынов в 1839-1841гг по новым материалам»; С.303-325. Очерк «Семейство Мартыновых: от домыслов к фактам».
30. ЦИАМ, ф. 4, оп. 14, № 1164, лл.2-3об.; ЦИАМ, ф. 4, оп. 14, № 1166, л. 30-33.
31. РГВИА, ф. 13454, оп. 5, № 213, л. 606 об-607.
32. ИРЛИ, ф. 524, оп. № , № 16, л. 37 об.
33. Д.А. Алексеев. Дуэль Лермонтова с Мартыновым. Полное собрание документов и воспоминаний. – М.: Древлехранилище, 2018. С. 76, 79,  82.
34. Николай Васильевич Гоголь. Письма к нему А.О. Смирновой 1844-1851 гг. // Русская старина, 1890, № 11, С. 353-364. Письмо из Калуги, 26 января 1849г.
35.  Лермонтов. Тайны рождения, жизни и смерти. – М.: Древлехранилище, 2014. С.159-171. «Е.Н. Рябов. Повесть о том, как поссорился Александр Христофорович с Михаилом Юрьевичем».
36. Резниченко А.И. С.Н. Дурылин о творчестве М.Ю. Лермонтова. – Лермонтовские чтения – 2009. – СПб., 2010.
37. Дуэль Лермонтова с Мартыновым (По материалам следствия и военно-судного дела 1841г.): Сборник документов / Сост. и автор очерка Д.А. Алексеев. - М.: ВВИА им. Н.Е. Жуковского. 1991; Дуэль Лермонтова с Мартыновым (По материалам следствия и военно-судного дела 1841г.): Сборник документов / Сост. и автор очерка Д.А. Алексеев. - М.: Русслит, 1992.; Д.А. Алексеев. Дуэль Лермонтова с Мартыновым. Изыскания и материалы. - М.: Древлехранилище, 2013; Д.А. Алексеев. Дуэль Лермонтова с Мартыновым. Полное собрание документов и воспоминаний. М.: Древлехранилище, 2018.
38. Тайны гибели Лермонтова. Хрестоматия версий / Сост. и автор Д.А. Алексеев, 2-е изд. перераб. и доп. – М.: Гелиос АРВ, 2006. С.242-269. «Е.Н. Рябов, Д.А. Алексеев. Разыскивает автор».   
39.  ГАРФ, ф. 110, оп. 2, № 606 и № 1393.
40. Д.А. Алексеев. Лермонтов. Позабытые воспоминания современников - М.: Древлехранилище, 2020. С.298-312. «Девица Обыденная, или Обыденный свидетель». 
41. ГАРФ, ф. 110, оп. 2, № 714. л. 2, 13, 14, 25, 29-32,55-59. Дело об учреждении в Кавказском и Закавказском крае Округа жандармов (6), и расформировании секретной военной полиции. Начато 6 ноября 1838 – Кончено 18 декабря 1838г.
42. М.Ю. Лермонтов. Исследования и материалы. Вып. 1. 2009. – М., 2009. С. 126-134. «Д.А. Алексеев.  М. Корф о гибели Лермонтова».
43. ГАРФ, ф. 109, оп. 180, № 104.
44.  Дуэль Лермонтова с Мартыновым. (По материалам следствия и военно-судного дела 1841 г.): Сборник / Сост. Д.А. Алексеев. – М.: Русслит, 1992.
45. ГАРФ, ф. 109, оп. 16, № 311, л. 102. «Сведения о посетителях Кавказских минеральных вод».
46.  Литературное наследство, Т.45-46. - М.: АН СССР, 1948. С.709-712; М.Ю. Лермонтов. Полное собрание воспоминаний современников. В двух томах / Сост. и авт. предисл. Д.А. Алексеев. Т.1 – М.: Древлехранилище, 2015.  С. 346, 347.
47.  Н.В. Дризен. Современник о М.Ю. Лермонтове // «Русская Старина», 1896г. № 2. С. 315-316. М.Ю. Лермонтов. Полное собрание воспоминаний современников. В двух томах / Сост. и авт. предисл. Д.А. Алексеев. Т.1.  – М.: Древлехранилище, 2015.  С. 491.
48. Длительность ареста возрастала, когда офицер самовольно отлучился из части, провинился при исполнении служебных обязанностей, в карауле, на Высочайших смотрах или на разводе в присутствии императора и Вел. кн. Михаила Павловича. Арест «впредь до приказания» означал, что  офицера, как правило, выпускали через несколько  дней. Только однажды Великий князь отправил под арест на два месяца ротмистра Охотникова за целый «букет» нарушений, где было покушение на дуэль и угроза оружием!  Штабс-ротмистр Кошкуль, вызвавший Охотникова на дуэль, поплатился разжалованием в рядовые с отправкой «до отличной выслуги» в Отдельный Кавказский корпус. 49.. РГВИА, ф. 14719, оп. 3, № 234, л. 92.
50. РГВИА, ф. 395, оп. 147, № 27, л. 124 об., 136. По представлению Командира Отдельного Кавказского Корпуса, о пожаловании наград: Штаб и Обер - Офицерам, Нижним чинам и Азиатцам, за отличие в делах противу Горцев: 31 Июля, 1, 2 и 3-го Августа 1840 года в Чечне под начальством Генерал-Маиора Лабинцова. Началось 11-го Февраля 1841 года. - Кончилось 10 Сентября 1841 года. В приказе 12 мая 1841 г.: «Государь Император объявляет Высочайшее благоволение, за отличие в делах против горцев: Нижегородского Драгунского полка Капитанам Столыпину и Жерве»
51. РГВИА, ф. 395, оп. 147, № 53, л. 4об. По представлению Командира Отдельного Кавказского корпуса о пожаловании  наград  Генералу Штаб и Обер - Офицерам, Медицинским чиновникам, Нижним чинам и Азиатцам, за отличие противу Горцев в 1840 г. в Большой и Малой Чечне  (РГВИА, ф. 395, оп. 147, № 53, 54, 56, 57). Д.А. Алексеев. Лермонтов. Находки и открытия. В двух томах. Т.2. – М.: Древлехранилище, 2016. С. 366-372.
52.   РГВИА, ф. 395, оп. 147, № 53, л. 68.
53.  Об этой дуэли подробно: И.А. Рожков «Вокруг Лермонтова. Люди и судьбы. - М., 2019. С.29-61.
54. РГВИА, ф. 9196 оп. 3/247, № 145, л. 40-40об., 110об.  О переформировании войск после сражения, бывшего 4 августа 1855 на р. Черной. Началось 4 августа 1855г.- Кончилось 2 сентября 1855г.;
55. РГВИА, ф. 9196, оп 2/244, № 13, часть 2. св. 18. 23 фев. 1855г., л. 271об.
56. РГВИА, . 395, оп. 48, № 755, л. 1-3об. По рапорту майора Гусарского ген.-фельдмаршала  гр. Радецкого полка Сталыпина об увольнении его от службы. Началось 6 апр. 1856г. – Кончилось 30 апр.1856г.)
57. Д.А. Алексеев. Лермонтов. Находки и открытия. В двух томах. Т. 2. – М.: Древлехранилище. С. 482-499. Очерк: «Погребение пето не было…», или Как хоронили Лермонтова».

                Д. А. Алексеев