Маргарита Торгашина. Сплошной интим

СПЛОШНОЙ   ИНТИМ

  Две  девчонки  на  селе  -  за  30  и  под  40  лет  -  часто,  эх,  навеселе.  Одну  зовут  Ольга,  у  второй  новомодное  имя  Милана,  и,  что  характерно,   все  представители  мужского  пола  сократили  это  имя  до  «Милки»  и  после  этого  любят  приобнять  ее  с  припевкой  «Эх,      Милка  моя,  да  ты  целка  моя».  Лирический   парадокс.
  Почти  каждый  день  соседки  начинают  с  переговоров  около  своего  общего  забора.        Утренние  побрехушки,  сельские  погремушки.  Для  разминки  обсуждается  и  осуждается  погода  -  с  прогнозом  не  в  ладах  и  вообще  какая-то  хрен  поймешь.
  Затем  идет  перемалывание  свежих  новостей.
  -  А  ты  слышала,  Вика  отстегнула  приезжего,  написала  заявление  на  изнасилование;              в  извращенной  форме,  прикинь.  Теперь  несчастный  приезжий  еле  живой  смылся,  оставив    ей  машину,  но  погоди,  она  еще  деньги  с  него  сдернет.
  Вполне  приличная  машина  грустила,  загнанная  в  жуткий  проулок,  изуродованный          негласным  апокалипсисом.  После  всех  этих  делов  никто  к  ней  не  прикасался.
  Подробно  разбираются  все  версии  причин  и  следствий  данного  инциндента.   К  волне  эмоциональных  переживаний  подключаются  новые  мотивы  личных  драм.
  Ольга,  сдвинув  брови  и  понизив  голос,  обвиняет  в  тяжести  своего  обычного  послеупойного  недомогания  «просроченный»  майонез,  купленный  накануне.
  -А  я  сходила  в  магазин  с  этим  майонезом  и  варежку  открыла.  Вы  что,  говорю,                в  натуре   травануть  меня  хотите.  Так  мне  взамен  целый  пакет  всякой  жрачки  дали,             лишь  бы  я  жалобу  не  писала.
  Милка  с  завистью  кивает  головой .  Она  знает:  такой  фокус  может  сотворить  только        Ольга,  ни  у  кого  другого  этот  номер  не  проходил.
  -  Что  мое,  то  мое.  У  меня  вон  прошлый  год  две  трехлитровки  пропали,  как  раз  варенья,  соленья… А  у  меня  на  донышках  всех  банок,  кастрюль,  ведер  буквы  краской  поставлены      «ОЕ»,  Это  я,  Ольга  Елкина  то  есть.  И  что  думаешь,  мне  эти  банки  вернулись  и  я  еще                штрафные  взяла  сверху.
   Щас  вон  ведро  пропало  семилитровое.  Погоди,  найду,  там  тоже  мое  клеймо  стоит.
  Милка  улыбается,  но  уже  с  ужасом  понимает,  что  именно  такое  ведро  приволокли  вчера  ребятишки  в  ее  двор,  где  они  играли  в  магазин.
  «  Надо  срочно  отвлекать  ее  внимание  «
  -Ты  знаешь,  -  лилейным  голоском  запевает  Милка,  -  вчера  шпана  такой  анекдот  рассказала  про  Аллу  Пугачеву,  обалдеешь.
  -  Ну  давай,  чего  там.
  -Алла  Пугачева  вышла  на  сцену  и   поет:  «Миллион,  миллион,  миллион  алых  роз» .             Кристина  Орбакайте  вылазит  из  ее  трусов  и  поет:  «Миллион,  миллион,  миллион  здесь  волос».
  Зависает  пауза.
  -  И  что  там?
  -  А  что  еще,  все.
  -  Все,  что  ли?
  -  А  что  еще?  Что  еще  там  может  быть?
  -  Я  думала,  это  только  начало,  а  это  уже  конец.
  -  Они  еще  про  попа  рассказали,  охренеть.
  -  Давай,  рассказывай.
  -  Овдовела  одна  баба,  думает,  что  бы  такое  в  память  о  муже  оставить,   отрезала                у  него  сама  знаешь  что  и  повязала  себе  на  шею  на  веревочку  и  пошла  в  церковь  молиться.  Стоит  на  коленках,  лбом  о  пол  бьется,  а  веревочка  развязалась  и  это  самое        сама  знаешь  упало  на  пол.  Поп  увидал,  запел   -  тут  Милка  гудит  утробным  басом  -           Кто  так  усердно  молился,  у  кого  от  усердия  хрен  отвалился?
  Тут  Милка  истошно  взвывает:
  -  Батюшка,  это  мой!
  -  Тише  ты,  дура,  люди  услышат.
  -  Молчи,  сестра,  ты  должна  быть  с  м…о  -о  -ой!
  Зависает  пауза.
  -  Ты  это  щас  кому  сказала,  мне,  что  ли?
  -  Да  это  анекдот,  это  конец  анекдота!  Это… как  его… ну,  типа  это  поп  ей  так  говорит,                ты,  мол,  давай!
  -  Чего  давай?
  - Молчи  давай,  короче.
  Зависает  пауза.   Ольга  не  заценивает юмора  с  указующим  императивом.
  -  Так,  я  не  поняла,  мы  что,  мента  хороним  или  у  нас  мент  родился?
  -  Детишки  у  тебя  родились  беспонтовые,  анекдоты  у  них  какие-то  дебильные.
  -  Какая  жизнь,  такие  анекдоты,  такие  дети.
  -  Это,  наверное,  тебе  любовничек  рассказал,  а  не  дети.
  -  Да  щас  дети  продвинутые,  такое  насочиняют,  какой  любовничек!  Они  такой              анекдот  рассказали  про  чепножопых…
  -  Эх,  ладно,  идти  надо  мне,  дела  надо  делать,  -  тяжко  вздыхает  Ольга,  уставая  уже  от  одной  мысли  о  делах  больше,  чем  от  часовой  трепотни,  -  ладно,  я  после  обеда  зайду             к  тебе  за  рассадой.
  -  Заходи,  бери,  не  жалко,  -  кивает  Милка,  соображая:  «Точно,  срочно,  щас  прямо  надо   успеть  до  обеда  перекинуть  через  забор  ближе  к  ее  дому  ведро  это  ейное,  если  там  и  правда  буковки  ее  дурацкие».
  -  Не  взошли  перцы,  суют  просроченные  семена,  гады  ползучие.
  «Ведро  свое  поганое  наденет  мне  на  голову,  если  что,  и  не  почешется».
  -  Заходи,  заходи,  дам  тебе  я  перца!
  Обменявшись  всепонимающими   улыбочками  и  взглядами,  «девушки»  расходятся.
  При  этом  Ольга  могла  бы  сказать :
  -  Не  знаю,  чего  там  черножопики,  а  Милка-то  хитрожопа,  прикидывается  только  простодырой.  Анекдоты  у  нее,  ага.  Обхохочешься.
  А  Милка  вдруг  вспоминает,  что  все  это,  конечно,  ля-ля  и  бла-бла,  но  времени                потеряно  вагон,  и  она  опять  опоздала  звякнуть  кое-кому  и  назначить  свидание.                Все-таки  надо  оправдать  доверие  публики  и  реализовать  подозрение  в  любовнике,                чтоб  не  трепались  почем  зря.  Любовь,  такое  ничтожество,  а  вынь  ее  да  положь.
  Где-нибудь…  когда-нибудь… мы  будем  говорить.