Попутчик

Однажды отправился я в город на Неве с одной очень приятной миссией – поздравить милого моему сердцу человека с Днем рождения. Билеты на поезд Москва – Санкт-Петербург достать, как всегда, было практически невозможно, поэтому пришлось довольствоваться тем, что есть. А был билет на дневной сидячий поезд. Поскольку я не большой любитель дорожной болтовни, приходилось уповать на то, что судьба подберет мне в компаньоны такого же молчуна. Судьба, однако, на этот раз к моим мольбам осталась глуха. Не успел я расположиться в своем кресле, как появился мой попутчик.
Это был коренастый человек средних лет монголоидного типа с длинными волосами, забранными в хвостик. В руках у него были две внушительного размера сумки, с которыми он долго возился, так как, по непонятным для меня причинам, в сидячем вагоне нет места для крупногабаритных грузов (и правильно – зачем, спрашивается, люди в поездах с чемоданами ездят?). Как только мой сосед проделал все необходимые в подобных случаях акробатические номера, он сразу же завел со мной пространный разговор.
В какой-то момент мной овладело странное и очень редкое для меня чувство – мне непременно захотелось изложить все услышанное на бумаге. Я этому противился, как мог, ибо крепко во мне сидело осознание, что не гоже мне, скромному труженику села, тягаться с великими тружениками пера. Но чувство оказалось сильнее… И вот сижу я за компьютером и складываю обрывки воспоминаний в отдельные слова и предложения. Остается только надеяться, что строго судить меня за это односельчане не будут, хотя идет страда и отовсюду слышится рокот работающих в полях тракторов и комбайнов.
Алексей, так звали попутчика, был родом из Бурятии, из Улан-Удэ. Ехал он в Санкт-Петербург уже четвертые сутки кряду. Он хотел попасть в какой-то поселок рядом с северной столицей. Там находится духовная семинария финской лютеранской церкви. Он в свои 42 года хотел сдать вступительные экзамены туда и проучиться полный четырехлетний курс. Алексей мечтал по возвращении на родину построить в Улан-Удэ лютеранскую церковь и открыть семинарию.
Остается только догадываться, как в монголо-бурятские степи занесло финских проповедников. Алексей этого сам толком не понимал: «Странные они люди, ни по-русски, ни по-монгольски не говорят и не понимают, жизни нашей не знают совсем. Как так можно?» - постоянно удивлялся он и сразу же принимался рассказывать о своих наблюдениях из жизни иностранных лютеран в суровых условиях Восточной Сибири. Оказывается, финны были не первыми, кто забрел со своими проповедями в тот край.
Первым объявился проповедник-кореец. Простенький такой был мужичонка, никуда не лез. Все вокруг себя организовывал. Потом объявились какие-то европейцы. Они вели себя заносчиво. Местный люд особо сильно-то они не привечали – жили своей маленькой общиной и никого внутрь не пускали. Мораль, конечно, лютеранскую они несли в широкие массы бурятского населения, но так как слово их расходилось с делом, то настоящего контакта с не менее гордыми потомками Чингис Хана им наладить не удалось. На этом и убыли.
Были еще американцы (я бы даже удивился, если бы их не было – без американцев в современном мире любая картина происходящего не будет полной). О них у моего компаньона остались приятные воспоминания: «Американцы – они, знаешь, простые такие, открытые». Пробыли эти господа в Бурятии недолго (неужели там нет стратегического интереса безопасности США?!).
Закончив свой этнографический устный очерк, Алексей занялся своими делами. Он пил пиво и читал Ренана «О Марке Аврелии»…
Вдруг Алексей резко повернулся ко мне и сказал: «Слушай, а напиши мне свой телефон, да, кстати, а можно ли будет у тебя дома переночевать, если что?» Я, не моргнув глазом, написал ему первые пришедшие мне в голову семь цифр и сказал, что всегда буду рад принять его в своей скромной обители. Я не люблю обманывать людей, но принимать у себя в гостях бурята-лютеранина, учащегося в финской семинарии под Питером я был не готов, да и в деревне меня бы не поняли. А он тут возьми да и скажи: «Хороший ты человек. Я ведь тебя проверял…» Как вспомню – сразу внутренний голос начинает упрекать в малодушии.
А Алексей меж тем представил моему вниманию вторую часть своего этнографического очерка, которую можно назвать «О городах и народах Российских». Много чего услышал я о наблюдениях будущего семинариста, но, не будучи привыкшим к подобным мудрствованиям, ничего почти я не запомнил из его повествования. Скажу только, что Москва показалась моему спутнику городом излишне торопливым, не в пример Петербургу, в коем люди, на его взгляд, более простые и спокойные. Про Сибирь я только усвоил, что жители города Улан-Удэ считают настоящими сибиряками только тех, кто живет восточнее Иркутска. Сложно мне было спорить со столь авторитетным мнением, я один раз эту Сибирь видел – на школьной карте во время урока географии. Как был этот край далеким, так и остался. Эх, велика Россия…
А потом снова Ренан…Красная ручка бойко ходит по страницам изрядно потрепанной книги, подчеркивая, видимо, наиболее полюбившиеся читателю места…И снова пиво – без него, наверное, не разобраться…
Я повернулся к окну и принялся наблюдать за стремительно мелькавшими картинами столь милого каждому русскому пути из Москвы в Петербург, хотя сейчас в почете дорога в противоположном направлении.
И снова заговорил мой попутчик: «Я был воином. Закончив институт физкультуры, стал мастером рукопашного боя. Обучал основам этого искусства других. Однажды попалось в мои руки Евангелие, и сердце в одночасье наполнилось любовью, в особенности от слов Иисуса Христа – прости им Господи, ибо не ведают, что творят. Все мое существо содрогнулось. Я вдруг в один момент осознал, что жил неправильно. И тогда я решил уничтожить в себе психологию воина. Я оставил свою работу, стал постоянно посещать лютеранские проповеди. Оказалось, сам того не желая, я подавлял окружающих – они боялись меня. Тогда я перестал себя так вести. И люди это почувствовали. Они стали бить меня и морально и физически, а я не отвечал, хотя был сильнее их. Но именно потому, что я сильнее, – не отвечал, пытался им все объяснить, рассказать о бесконечной любви. Оказалось – метал бисер перед свиньями (именно так Алексей и выразился). Никто меня не понимал. Одно утешение у меня есть – вера в бога и горячее желание научиться и принести это учение в Бурятию…»
Он говорил внешне спокойно, но в глазах его горел огонь. Много вопросов хотел я задать, но почему-то не мог остановить Алексея. А когда он закончил и вернулся к Ренану, то я так и не решился задать ему свои вопросы (это из-за кротости нрава, которым вся наша деревня отличается).

Поезд дрогнул и остановился. Приехали. Я поспешил выбраться из вагона. С Алексеем мы не попрощались. Привычный питерский ветерок придал мне бодрости. Я шел по Невскому, пытаясь мысленно расстаться со своим попутчиком. Но чувство вины перед ним за мой обман не отпускало. Интересно, а есть ли место таким, как я, в его, Алексея, бурятско-финском лютеранском раю?

22.09.2006 – 16.11.2006