Пламя джунглей. гл. 12 Прощай, негус Менелик!

 Толь станешь, толь не станешь судьбой,
Тревожно, словно перед грозой,
Вдруг я тоже догоняю
Горизонт, горизонт…

                Л. Дербенев
.........
Итак, мы благополучно прибыли в Аддис-Абебу, резиденцию Менелика II, а верстах в четырёх он нее находился Энтото, сильный форт с боевыми запасами и немалыми сокровищами, виднелась и церковь.

На следующий день для встречи с Менеликом Вторым к нам выслали почетный конвой с трубачами и флейтистами. Под оглушительную музыку, в сопровождении массы народа, глазевшего на Машкова и Сладко, разодетого в блестящий серебром и ярким красками костюм горца (из-за пышности которого его вначале принимали за посла российского), направились к дворцу негуса.

Император (негус) Менелик II при приеме Машкова встал с трона, протянул руку и принял как лучшего друга в окружении разодетых вельмож и иностранных представителей.
 
Негусу и его свите поднесли дорогие подарки, особый восторг вызвали мастерски изукрашенные ружья. Оживлённая аудиенция продолжалась около двух часов. Менелик II просил, чтобы Россия поддержала его независимость перед Италией, Францией и Англией, бесцеремонно рвущихся к его землям и богатствам.

Придворные затем обступили и пожимали руку Машкову, похлопывали по плечу и выражали удовольствие снова видеть «друга и брата Москва». Конечно, иностранцам не нравилось такое предпочтение. Тем более «Москов» владел местным, амхарским языком и общался со всеми напрямую, минуя иностранных переводчиков-пройдох.

Скажу, что Эмма и я очень волновались, ведь у поручика по поручению царя происходили закрытые беседы с негусом.
 Тем паче Менелик II лично сообщил поручику, что как в первом, так и во втором путешествии чужестранцы имели цель убить его и не допустить русскую экспедицию в Абиссинию.
 И сейчас французские и итальянские представители открыто принижали, поносили Россию, стараясь перетянуть интересы негуса в свою сторону.

Посоветовавшись с Эммой о поиске сведений о Жигане, мы решили довериться опытному Машкову. Я откровенно поведала ему о своей беде-задаче, о бегстве Жигана за пределы России и что пока нет никаких примет его в абиссинской стороне. Он с живостью, даже с сопереживанием, откликнулся, глядя на свою возлюбленную.

И предложил для «разведки» нанести визит в здешнюю европейскую колонию, состоящую из людей разных наций! Попросил меня, как журналистку, этак повыпытывать у европейцев их мнение об усилении роли и давления их стран на Менелика Второго и его военачальников. Я с интересом начала входить в роль скрытого агента, вникая, что России неплохо бы заиметь на Черном континенте такого христианского союзника.

Да, только наши планы одни, а у Господа другие!
Ибо посещение наше сорвалось! Размещались мы в строении, в котором гулял ветер и сквозь щели капал дождь. Просто лучше дома здесь не было, ведь государство только набирало силу. Не случайно идеалом Менелика II был наш сильный царь Пётр Первый. И бытовые невзгоды мы терпели.

Беда, как известно, приходит неожиданно.

 Машков внезапно подхватил сыпной тиф. И две недели валялся в беспамятстве, бредил, никого не узнавая. Элла была в отчаянии и плакалась мне:

– Придворный врач итальянец Траверси считает Виктора безнадежным. И он... совсем отказался лечить его. Об этом заявил Менелику.

Несмотря на мои уговоры и увещевания, ее сотрясали рыдания:

– Наташа, даже преданный Сладко уже не верит, что он выздоровеет – и заказал свечи для его отходной. О милостивый Боже, помоги Виктору и не дай остаться мне одной среди черных людей.

Вместе с ней мы день и ночь ухаживали за тяжелобольным, не отходили от его постели.
Сами лицами истаяли, и души наши иссохли от тревоги, недосыпания и молитв. К тому же над нами все время витала опасность заразиться тифом от хворого, но Господь защитил нас.

Общая горесть еще больше сдружила, сблизила меня с Эммой. Успокаивая ее, обняв друг друга за плечи и покачиваясь, мы со слезами вспоминали наших любимых, не теряя надежды – хоть самой маленькой!

Сладко, сам никакой от переживаний, ободрял нас и сказал, что Менелик велел духовенству молиться усердно за выздоровление посланника «великого белого царя» и постоянно справлялся о его состоянии.
Хотя, по разговорам, в его выздоровление никто не верил.
 Никто, кроме нас.

Наверное, каждому Провидение приготовило свое назначение, и, не закончив свои важные земные дела, оно не позволит смертному уйти в высоты поднебесные. К таким сильным духом натурам, как Машков, это относилось вдвойне.

Неистовая любовь и забота Эммы стала ему животворящей силой. Ибо наш дорогой человек начал приходить в себя, но поправлялся очень медленно.

Эмма была на седьмом небе от радости, не отрывала сияющих глаз от Виктора и, прислонившись щекой к его исхудалому, обросшему щетиной, пожелтевшему лицу, нашёптывала ласковые слова, вспоминала ему их первые ослепительные встречи и что впереди у них будет счастливое будущее и она подарит ему ребеночка.

Для дальнейшего выздоровления поручика бережно перенесли на носилках в ближний городок с более мягким и теплым климатом и свежим, целебным горным воздухом. Тщательное лечение заняло около двух месяцев, да и торопиться было некуда, так как негус отправился с войском на подавление буйных мятежников.

Не теряя времени, Машков расширил знакомство со знатью и духовенством, посещал для этого имения и монастыри, поселения, собрал огромную коллекцию оружия, предметов охоты, военных одеяний и украшений. Будучи щедрым, он в сопровождении Сладко, порою с нами, женщинами, стал везде желанным гостем.
Я вела нужные для него записи. А вот наши старания узнать чтолибо о Жигане были бесплодны, безрезультатны.

Машков, обладая даром разведчика и дипломата, сумел свести дружбу с бывшим первосвященником Петросом, попавшим в опалу и лишенным всех доходов, и получил от него немало государственных, да и секретных сведений о происках иностранцев в Абиссинии.

 Видя в осведомленном, но обедневшем Петросе ценного информатора для будущих отношений, подарил ему из экспедиционной кассы значительную сумму денег.
А также завербовал среди проживающих греков лиц, собиравших ему свежие данные об иностранном влиянии на абиссинскую знать, приплачивая им за то серебряными талерами.

Мне же поручил вести скрыто записи и хранить их в тайнике среди вещей экспедиции.

– Ни Эмма, ни Сладко о этой вашей роли не должны знать, – строго приказал поручик.

А вот моя надежда выйти на следы Жигана таяла с каждым днем, как снег в пустыне. Поручик сказал мне, что даже всезнающий Петрос ничего не слышал о беглом русском из города на реке Волге.

Остался последний оплот моей надежды – европейская колония в Аддис-Абебе.

 Вернувшись в этот город, мы нанесли туда визит. Встреча прошла интересно, нас принимали 8 французов, 3 швейцарца, два итальянца, человек восемь армян, несколько греков и даже один индеец.

 Эти инженеры, купцы, ремесленники, коммерсанты, все как один, состояли на жаловании у Менелика и по его поручениям разъезжали по всей стране. Привечая в их лице цивилизацию, мудрый негус для закрепления одарил их доходными имениями.

Теперь мои мечты встретить здесь Жигана рассыпались в прах – никто из всех европейцев ничего подобного о страннике русском не слышал и не ведал.

Стало ясно, что шла я по призрачным следам. Горе-горькое.

Машков и Эмма утешали меня и твердили, что, наоборот, все хорошо, так как эта версия отработана и следует переходить ко второй стадии поисков. То есть в сторону Дальнего Востока и сопредельных стран, о чем перед побегом обмолвился Жиган.

Менелик вернулся из похода, и состоялась знатная, теплая прощальная аудиенция.
Теперь наш караван, нагруженный щедрыми дарами Менелика к «белому царю» и каждому из нас, отправился в обратный путь.

Машков вез личное письмо Менелика Второго к российскому императору о закреплении дружественных отношений и предпочтении России перед другими государствами. А также с просьбой о помощи ему специалистами по разработке богатых природных ископаемых и высылке военных инструкторов – негус предвидел войну с Италией, точившей зубы на его страну. Да, Италия затем ринулась с армией сюда, но потерпела крах, и военными советниками в сражениях Менелика были россияне.

При отъезде Машкова уговорили взять с собой на обучение в Россию двух сыновей-подростков абиссинского вельможи. Но в пути к побережью один из них заболел.

От принятой лечебной настойки приглашенного француза-врача он забился в судорогах и скончался в мучениях. Поручик заподозрил отравление, и тогда верный Сладко, чтобы развеять подозрения, выпил из склянки оставшееся лекарство.
Вечером отправился охотиться, но так и не вернулся. Только утром поисковики нашли бездыханное тело черногорца за городом в лесу. Похоронив верного товарища на чужбине, мы поскорее покинули эту подозрительную французскую территорию – мы хотели жить!

Сладко, мой спаситель… Думал ли ты год-два назад, отправляясь путешествовать по свету, что смерть сразит тебя в буйной Африке, и внезапная гибель настигнет от лекарства, изготовленного таким же европейцем.

Спи спокойно, мой милый друг, мы тебя никогда не забудем.

…Скажу, что уже будучи в России, я не раз вспоминала мужественную африканскую одиссею, мудрого Менелика, верных и любящих Эмму с Машковым, который после проявил себя успешно на дипломатической службе за границей, и ласкового Сладко.

Обескураженная первой неудачей в поиске, но успокоившись, я решила, что надо стойко воспринимать крутые повороты судьбы и не вешать нос.

Вернувшись на Родину, первым делом в Москве посетила дядю Иосифа Георгиевича.

Он утешил и преподнёс сюрприз: пришло несколько кратких весточек на условленный адрес.
От Жигана! О, любимый мой извещал, что жив, здоров, обитает далече, на островах Голландской Ост-Индии.

Найти, найти Жигана – звенело, звучало, грохотало в моей беспокойной, нетерпеливой душе и истомившемся сердце!

Опять же помог дражайший дядя! Он вел в Москве коммерческие дела с русской морской компанией Добровольного флота, пароходы которой перевозили товары, почту и пассажиров в южные порты Тихого океана. В те самые края, где скрывался - странствовал мой милый друг.

У дяди водились компаньоны, которым требовался ловкий корреспондент, присылающий деловые статьи с разных концов света. Он и предложил мне место судового врача на корабле «Кострома». За гонорар обязывалась я отсылать в редакции бойкие заметки об экзотических странах, где будем причаливать.

– Главное, не теряй духа, Наташа! – ласково напутствовал меня энергичный дядя.

А что, воодушевляла я себя, – я молода и крепка и во что бы то ни стало доберусь в эту неведомую Голландскую Ост-Индию.

Так в темноте моего отчаяния заблестела звезда надежды.

Скажу честно, поначалу было боязно в бушующем океане, когда под мощными ударами огромных водяных валов клонились к бездне мачты нашего корабля.

 А свинцовое небо в густых тучах словно падало на палубу, сваливалось на голову. В каюте бодрилась, ибо уносилось судно в желанную даль и непреодолимая преграда между нами, любящими, сокращалась.

Благо, матросы и офицеры подобрались крепкие и в медицинской помощи почти не нуждались. Вообще-то больше времени уходило на очерки, на свою писанину. Офицеры подучили стрелять из револьвера, который я держала в медицинской сумке.

Тому училась с интересом, ибо, будучи девчонкой, слыла отчаянной, скакала с пацанами на конях по балкам, лазили по кручам оврагов, ныряли в глубину на Волге да плавали саженками наперегонки.

Мы посетили на «Костроме» дальние страны, и команду не страшило, что два судна этого флота уже напоролись о подводные камни.

О, в морских походах открывался мне неведомый мир! Как радовалась я этому!
Заходили мы в страну факиров и баядерок Индию, в гордую самурайскую Японию. Побывали в пропитанных запахами чая, опиума ли, свежей и тухлой рыбы, разных портах. Редакторы газет требовали побольше экзотических репортажей.

Бывало, в погоне за эффектными фактами попадала в иноязычных городах не раз в «переплет». И только прибегавшие на мои крики гурьбой морячки выручали крепкими кулаками, а то, оборванную и измятую, вырывали из похотливых ручищ грабителей и насильников.
Ох, и крепко же ругали меня «братишки», но и заботились, оберегали.

В портах дотошно допытывалась я у российских моряков и беженцев, не встречался ли им парень из Царицына, описывала его облик и характерную примету – покалеченный мизинец на левой руке.
Они задумывались, глядя на мое обеспокоенное лицо, улыбались и отрицательно качали головами.

...А вот и Китай, или «Поднебесная империя». Порт Кантон, международный, шумливый, наполненный всякими нациями, богачами и проходимцами, экзотическими товарами и опиумом.
 Не так давно Кантон стал открытым для европейских торговых судов.
 До жестокого восстания «боксеров», уничтожающего христиан в Китае, еще ряд лет, но европейцам здесь все-таки опасно.

На рейде виднеется «Кострома»; а команда с него, отпущенная в увольнение на берег, с веселым гвалтом штурмует портовые забегаловки и полуобнаженных жриц любви.

На причале Наташа присела на тумбу в тени ярко-зеленых пальм.

Мимо нее протопала подпитая компания земляков и, увидев ее, хохотнула и позвала с собой. Она с задором улыбнулась, отрицательно покачала головой и внезапно вдогонку им помальчишески свистнула, что вызвало их одобрительный смех.
 Улицы полны народа, попрошаек, бродяг, мелких продавцов и иных дельцов. Недалеко высятся причудливые подворья, кумирни и пагоды. Интересно, что здесь люди семьями живут на лодках, у некоторых дома построены на сваях в прибрежной воде.

Как раз в этом Кантоне земляки упомянули ей, что среди служащих таможни мелькал парень, похожий на него, Жигана!

Вроде бы тонул он на джонке, столкнувшейся в темноте с пароходом, их поджидала пучина, но его удалось спасти с другими потерпевшими крушение. Об этом случае многие знают. После он уехал. Собирался завербоваться на военную службу в Голландскую Ост-Индию, вроде как на бунтующий остров Суматра.

Боже, она после всех мытарств не могла поверить своему невероятному везению, и теперь надежда, как компас, указывала ей стрелкой путь.

Жив, жив, слава Богу, жив ее Николаша, ликовала она в душе, окрыленная! Офицеры парохода замечали, как внутренним светом засияли очи их молодого миловидного врача.

Захваченная воспоминаниями, она не заметила, что сгущались сумерки, а разгульный Кантон, наполненный разноцветными огнями, нарядной публикой, искателями удачи и кошельков, в ночь становился опасным, преступным и распутным.

Порою она, видя вольные отношения между мужчинами и женщинами, представляла себе, как Жиган жил без нее. Уколы ревности пронзали ее, воображающую, будто бы вечерами к нему проникали в жилище женские фигуры – то изящная японка, то гибкая малайка, а то пылкая индианка. Но тут же отгоняла эти думы-сомнения прочь.

Вечерело. Пора ей возвращаться на «Кострому», где уже зажглись сигнальные огни. Там ее каюта и в сокровенной шкатулочке зачитанные ею до дыр записки Жигана.

Она улыбнулась и пошла. Вослед неслось из таверны развеселое пение загулявших матросов и их шальных размалеванных подружек…

Ну и пусть, моряк, не скоро
Ты заглянешь в этот город,
Корабли блуждают в море.
Словно в небе облака.
       Не поддамся я печали,
       Я ведь знала, с кем встречалась.
       Ты не пекарь, не аптекарь
       Не разносчик молока.
Плачу я, но не жалею,
Что влюбилась не в жокея,
Не в торговца бакалеей,
А в бродягу-моряка!

Поднявшись на борт корабля, она была ошеломлена, потрясена-таки услышанным приказом.
Оказывается, «Кострома» завершила свой график плавания! И капитан дал команду к выводу судна из порта.

И вот утром корабль разворачивался, держа обратный курс в Россию. Матросы шумно, с шутками-прибаутками, радовались возвращению домой.

А она пребывала в отчаянии, в панике! Прощай, любимый мой Коля-Николай, я тебя не увидела, – и от этой мысли лицо ее бледнело.

О, Господь милостивый, оказаться в Кантоне почти где-то рядом со своим ненаглядным, а теперь опять уплывать от него далеко за океан!

Но, исстрадавшись и наплакавшись, укрывшись от всех в каюте, она выдержала и этот жестокий удар судьбы. В иллюминаторе реяли над синеватыми волнами птицы. Эх, были бы крылья, чайкой белокрылой полетела бы к нему.

Все равно по прибытии в Россию она при первой возможности вновь пустится в океанское плавание. Разыщет своего, Богом данного ей, Жигана!

И мысли-то радостные, как солнечные лучи, струящиеся из иллюминатора, так и лились о нем. И порывисто, всем любящим сердцем, торопливо записала в своем дневничке:

«Милый мой, в какие бы края ты ни ушел, всегда с тобой мое заветное кольцо и голос мой. Да, скажу я сейчас тебе – прощай. Нет, скорее до свиданья!
 Но ты знай, что повсюду с тобой будет моя любовь.
 И с тобой я буду всегда, как в небе том путевая звезда, как хлеб наш насущный и родниковая вода.
И встретившись, мы будем всю жизнь вдвоем, вдвоем каждою ночью и днём…»

Впереди ее ждал родной Царицын, да и заждались-загорюнились за ней, поди, матушка с отцом в стареньком уютном домике, с оконцами в цветущий сад!
 
  Продолжение следует... гл.13    Царицын. Месть бандита   http://proza.ru/2023/03/26/779