Я родился во времена больших и малых перемен

В отличие от многих людей, которые утверждают, что они помнят окружающие  их события в маленьком возрасте, я ничего не помню, примерно,  до пяти - шести  лет. Но я знаю, что моё время рождения было насыщено большими и маленькими событиями и различными моментами, которые так или иначе повлияли на мои воспоминания,  моё  развитие, умственное и физическое.

Здесь, я прежде всего, укажу на событие, которое в моей жизни оставило глубокий нестираемый след. Это был 1931 или 1932 год, когда отец меня оставил. Уже будучи взрослым человеком, я видел фотокарточку с изображением,на  котором отец держал меня замотанным в одеяло и прижимал меня к своей груди.
 
Мои взоры часто возвращаются к этой фотокарточке и всегда навязывают мне  одну и ту же крамольную мысль: а оставил бы меня отец, если бы он предугадал,что из меня получится? Думаю, нет!

Но этого ему было не дано. Более того, отец знал уже, или по крайней мере мог догадаться, что на Украину надвигается голод, и, как оказалось, голод страшный; считаю, что его решение оставить меня было продуманным или подчинено более сильной женской натуре, так как уже в 1934 году у него на Кубане (в тогдашней белогвардейской столице Незамаевской: там все козачки были сильны духом, к стати, новая жена отца была дочерью белогвардейского офицера, по даным Незамаевского сельсовета) родилась дочь, Фаина, о существовании которой я узнал после войны.

Как моя мать пережила голод и как она сумела сохранить меня, я не знаю, но знаю, что это  был её подвиг, спасибо ей за это! 

Как жаль, что она тоже не узнала, кого она родила и кого  спасла от голодной страшной смерти ! ( см. « Я был на войне»...) Я так  пишу потому, что убеждён в том, все родители хотят знать это. Знала бы она это, наша жизнь могла бы потечь по - другому….
После голодовки моя мать вышла замуж, у меня появился другой отец, Сиренко Дмитрий Семёнович.  Новый отец, мне показалось,  был всегда хмурый, неразговорчивый и почти никогда не улыбался.

Меня  отдавали дедушке на лето или на целый год, либо тёте Лукие  на лето и  тоже на целый  год. Мне это очень нравилось. Для меня вошло в норму проведение моих «отпусков»  у дедушки, или у тёти Лукии,  примерно, с пяти-шести   лет и продолжалось до школы (1939года)  Я это время провождения делил между дедушкой и тётей поровну, разумеется, не совсем по моему согласию.

В это время на Украине, равно, как и во всей стране, шли грандиозные события: одни  разворачивались с новой силой, другие  затухали, но все они трясли взрослых и детей. На Украине к тому времени колхозы уже почти укрепились, а бывшие кулаки уже организовали свою жизнь в Сибире, Донбассе или в тюрьмах и потихоньку мешали работе колхозов и сельскому хозяйству.  В колхозы начали поступать трактора и другая сельхозтехника на правах аренды из государственных организаций МТС ( машино -тракторных станций ). Трактористы и другие механизаторы  были работниками этих же МТС. Уже поэтому можно было видеть, что Сталинские пятилетки в стране набирали силу и что наметился дополнительный отток людей из сельской местности в город, В месте с подъёмом хозяйственной деятельности в стране стал набирать силу патриотический настрой народа с целью повышения его внимания к борьбе против различного рода оппозиции и других враждебных поползновений. В стране регулярно стали проводиться судебные процессы среди промышленной и технической интеллигенции, военных высшего уровня, учёных и студентов.  Поэтому жизнь моих отца и матери была тревожной.

Дедушка, Бородай Иван Иванович, и бабушка, Пелагея Даниловна( девичья фамилия — Хоменко), жили в селе Кобзовка, Красноградского района, Харьковской области. Кобзовка в то время делилась на две Кобзовки: Первая и Вторая, Их соединяла грунтовая дорога и балка, средних по глубине размеров. Дедушкина хата формально была причислена ко Второй Кобзовки, расположенной метрах в 300- х от неё, а, может, и ближе. Она стояла на левом берегу балки,  если  смотреть на Первую вдоль балки со стороны Второй Кобзовки.  Со стороны балки хата была отгорожена забором из жёлтой акации. Во дворе была  клуня ( сарай без потолка) для хранения корма для коровы и прочей худобы и сарай, а в углу возле забора был колодец, а   возле него росла большая дичка- груша, из этих груш зимой бабушка варила изумительный по цвету и вкусу узвар. Груш всегда родило  очень много, они падали на землю и в колодец, сдабривая воду своим ароматом и вкусом. У двора был небольшой садик ( вишня, слива- угорка) и огород, таких же размеров, как и у остальных сельчан.

Во дворе в летнюю пору на солнце сушили на зиму вишни, сливу, груши.. Там же  ходили одна - две квочки со своими цыплятами. Поскольку  хата была на отдалении от села, то дедушкин двор постоянно посещала шулика (  коршун ) и хватала цыплят. Моя обязанность,   когда я был у дедушки и бабушки,  заключалась в охране цыплят от этого бандита.

В балке была  копанка (яма),  в которой всегда была вода. Вода использовалась для вымачивания и теребления конопли и создания пряжи,  которая потом (зимой) перерабатывалась в суровые нити и полотно. Я любил зимой сидеть возле бабушки и смотреть, как она орудует веретеном и прядёт на прядке нити, которые после бабушкиной работы над ними уходят на ткацкий станок, где уже там на ткацком станке дедушка волшебствует и превращает нити в полотно, шириной,  примерно, до 60 см. Полотно отмачивалось и расстилалось на траве в балке под горячем летнем  солнцем. Мне  было любо смотреть на отбеливающиеся полосы полотна и качаться по ним.

Однажды, дело было на  закате солнца, я был на правом берегу балки и почему-то испугался и стал бежать домой. Добежав домой, я совсем задохнулся. Дедушка увидел меня таким, схватил на руки и напрямик побежал на Первую Кобзовку к « фершалу». Как тогда закончилась с этим история, долго я не знал. Но окончательно я узнал, как  она закончилась, когда я уже учился в университете: я как-то приехал по каким-то делам к бабушке и обнаружил её по слабому стону в погребе. Она упала с лестницы в погребе и поломала свои кости. Я её как-то вынул оттуда, она скомандовала: - «вези меня к фершалу», и я ночью запряг лошадь в колхозе и из Шкаврового повёз бабушку к фершалу на Первую Кобзовку, фершал был также уже древним человеком, но бабушку принял и велел мне приехать забрать её дней через два-три. Я приехал, поблагодарил его, а он мне:     -« это тебя дедушка ночью приносил мне?»  - «меня»,   - « у тебя было двустороннее крупозное воспаление лёгких, я тебя спас» У меня ничего не было предложить ему что-нибудь в знак благодарности, а он ничего и не помышлял — он делал своё дело!

По причине отдалённости нашей хаты от села я не мог ходить к сельским детям гулять, а они- ко мне. Иногда меня дедушка брал с собой на работу, мы с ним  несколько  раз ходили по Первой и Второй Кобзовкам. Он проводил меня по улице, возле некоторых дворов ( чистых и аккуратных) останавливался и говорил, вот так люди должны жить. Я видел, что его везде знали и уважали, первыми приветствовали. 

Дедушка показывал и объяснял орудия своего труда: долото, коловорот, стамеска, отвес, двуручная пила, уровень, ножовка, рубанок, шерхебель, фуганок, клещи, зажимы и прочее. Я до сих пор помню названия этих инструментов, многие из них у меня есть и в настоящее время,  по мере необходимости,  пользуюсь ими.

Я хорошо помню, как однажды к нам, когда я был у дедушки, приходил проведать меня мой прадедушка ( Данило), бабушкин отец. Мне он показался со спины очень маленьким, когда он уходил домой с палкой.   

Я немного подрос, повзрослел и набрался у дедушки и бабушки сил после голода, и тогда меня отправили к тёте Лукие и дяде Никите, её мужу.

Они жили тогда в небольшом селе Очеретянка, которая была расположена в степи, вблизи грейдерной дороги «Москва — Симферополь».Там и теперь проходит эта дорога, но уже капитальная. Село состояло из 11 хат и лежало на двух берегах небольшой балки, а кругом была степь. В этом селе был тогда колхоз им. Горького.
 
Тётя и дядя работали в колхозе, как тогда говорили « от зари до зари». Я имел ключ от хаты, приготовленный оставленный мне завтрак и обед: молоко, куриные яйца, варёные и сырые, творог, масло сливочное и подсолнечное, хлеб и, как  правило ,  борщ или суп с фасолью. Я сам собирал у кур яйца, научился свежие яйца пить и обожал суп фасолевый. Борщ я не любил и ел его с трудом,  суп обожаю и до сих пор, а борщ полюбил уже будучи взрослым.. Летом я с огорода брал свежие огурцы, помидоры и горох, там был горох двух сортов: для приготовления пищи и для еды мне прямо с грядки, село было молодое, поэтому сад фруктовый ещё не подрос.   Еда отличалась не многим: у бабушки преобладал борщ, а у тёти — суп с фасолью.   

Существенное различие было  в приготовлении хлеба. Бабушка пекла хлеб пшеничный, ржаной, иногда из кукурузы и гречки, а тётя пшеничный. Тесто для выпекания хлеба помещалось на большой лист капусты, которым накрывали деревяную лопату и этой лопатой хлеб отправляли в печь.  Лопату затем  выдёргивали, а хлеб оставался на капустном листе в горячей печи. Бабушка перед тем, как отправить хлеб в печь, подрезала тесто внизу по всей окружности ножом,  после выпечки хлеб сам так и просился: натрите  в этом месте меня чесноком. Тётя так не делала, зато у неё хлеб достигал в высоту 25 см. Хлеб ели с подсолнечным и со сливочным маслом, с вареньем и мёдом... Хлеб был культовой едой: всё надо было есть с хлебом. Я и сейчас не могу выпить стакан молока без хлеба.  Такая у меня привычка!

Были у нас и чаи: у дедушки - настой молодой вишнёвой веточки, а у тёти - настой душицы и мяты. Я ещё застал то время, когда сахар продавался « головами», кусочки его надо было откусывать специальными кусачками. Мне очень нравились эти чаи. Сколько я потом не старался, а такой чай с мятой, как у тёти, не получался, хотя и мята как будто была такой.

Иногда я выполнял мелкие поручения типа: возьми у того то-то, а тому отнеси это.                У меня там появились друзья. Нас мальчиков в этой Очеретянке было человек 5:кто немного старше, кто немного младше, но мы все дружили.
                Мы иногда пасли лошадей, и я даже однажды был на ночном выпасе лошадей. Для меня и всех ребят общий колхозный двор имел притягательную силу: здесь была конюшня, сюда пригоняли на водопой коров, мы всегда крутились на конюшне,  конюхи нам давали иногда возможность поездить верхом на лошадях. Здесь я научился скакать галопом на лошадях верхом без седла.

У меня ещё была такая страсть -  трактор, на котором трактористом работал Вася К. Васе было лет 16 ( он был сиротой ),  так как он часто бывал у тёти и дяди, то я быстро с ним подружился, бегал к нему, катался на тракторе и иногда помогал ему делать  подтяжку —  подкручивать все гайки, так как во время работы все гайки постепенно откручиваются.

Однажды летом, в разгар уборочной, к нам приехала моя мама и привезла мне красивые короткие штаны на подтяжках, как у военных на груди ремнях. Я сразу же помчался к Васе. К нему я бежал в  белоснежных штанах, назад — в масляных, чёрных, но мне простили этот грех.

У  меня была ещё одна страсть — изучать поведение жаворонка и слушать его песни. Вокруг нашей Очеретянки  было очень много этих чудесных птиц. Птица маленькая, но очень голосистая. Я отходил от села на небольшое расстояние в поле, кругом тишина, но вдруг над моей головой высоко в небе зависает, как сегодня вертолёт, жаворонок и заливается своими чудесными песнями. Как я понял, конечно, не сразу,  его поведение означало,  что я нахожусь близко от гнезда этой птички. Её гнездо — просто в земле ямка, ничем и никак не обработанная, совсем не соответствовало пению.  Сначала я стоял и  слушал, а жаворонок пел, не двигаясь ни в какую сторону, но как только я начинал двигаться, начинал двигаться и жаворонок и смещаться в какую -нибудь сторону. И Вы думаете, что эта маленькая птичка придумала: она отводит Вас от своего гнезда, и как только она посчитает, что Вас она уже отвела от гнезда на безопасное место, петь перестаёт и резко падает вниз.

Для меня проведённое время у дедушки с бабушкой и тёти с дядей Никитой было золотым. Я очень крепко подружил  с дядей Никитой. Он  был колхозником, как и все сельские мужики, но всё-таки не таким, как все: он зимой охотился на зайца и лису, бывало, что иногда и приносил зайца, тогда мы с удовольствием уплетали с тётей лакомство из зайчатины. Он умудрялся иногда за лето снимать дважды урожай  картошки, изучал агрономию огородних культур, у него был велосипед, приёмник детекторный. Он учил меня личной гигиене: если дотронулся к ботинку, к примеру, иди мой руки.
                Для меня пребывание в Кобзовках и Очеретянке было золотым временем. Я окреп и поднаторел во многих делах и смыслах: я научился обращаться с лошадьми, ездить  верхом на лошадях без седла и скакать на них галопом, гонять на велосипеде, как-то познал устройство трактора, постиг основы прядильного, ткацкого, столярного и плотницкого дела. Между делом, как говорится, научился читать и считать.                Но всему приходит конец, так устроен мир. Пришёл конец и моему пребыванию на золотых курортах: необходимо  подготовится в школу (книжки, тетради, одежда и прочее) так считали мать и отец, кроме того, необходимо было и перестроить мой организм из крайнего ощущения свободы до нормального состояния.                Шёл тогда 1938 год, у меня были две сестры Таня и Алла, а чуть позже на следующий год появилась и ещё одна сестра Лариса.
                Мы тогда жили в селе Тагамлык, Ново-Санжарского района, Полтавской области. Отец работал бухгалтером в какой-то конторе под названием «Союзпушнина», а мать — учителем украинского и немецкого языка в средней школе.                С соседскими ребятами я ездил в с. Селещина (там был большой по тогдашним меркам магазин) за книгами, тетрадями, ручками и прочими ученическими принадлежностями.                Местом притяжения ребят служили речка, церковь и фруктовый сад на её территории. В речке мы постоянно купались, я довольно быстро выучился плавать. После весеннего разлива реки возле неё образовывалось нечто похожее на болото  из одной только грязи на глубину около 0,5 м (сага -так называлось это место). В этой саге мы днями рылись и ловили руками там вьюнов.

Церковь не была разрушена, она использовалась летом во время сбора урожая зерна для его хранения. Мы забирались на такой балкончик( мы называли его клирос)  и от туда прыгали вниз на кучу зерна. Но однажды, когда туда завезли просо, первый, кто прыгал, чуть не погиб из-за удушья, мы ели его отрыли из кучи проса, мы тогда ещё не знали, что просо течёт почти без сопротивления.                Территория церкви была огорожена высоким красивым забором из железных пик. Внутри огороженной территории росли большие лиственные деревья и фруктовый сад, который с одной стороны выходил к речке. Мы туда заплывали и воровали яблоки. Однажды, кто-то об этом донёс маме, и она меня за это отпорола. Похожий случай  воспитания этим методом я помню ещё был один раз, когда я провалился под лёд, больше она меня таким методом не воспитывала и, вообще, меня никак не воспитывала, я был небольшим хулиганом. 
 
В 1939 году я пошёл в первый класс, шёл  с охотой и учился хорошо. Учителем в этом классе был мужчина, как его звали я забыл, помню только одно: он вызвал меня к доске и приказал какие-то слова написать. Я готов был написать эти слова, затруднений никаких я как будто не ощущал, взял мел и начал писать и тут же получил удар указкой по руке с мелом: я стал писать левой рукой. С тех пор он меня часто вызывал к доске писать и каждый раз бил меня указкой, и я научился писать правой рукой. У этого учителя были подражатели: в педучилище -- преподаватель русского языка ( каждую букву в диктанте обводил красным карандашом и ставил оценку 1 ), руководитель педпрактики — в расписание уроков в начальных классах ставил каллиграфию. Я стал писать действительно правой рукой и брать ручку без всякой заминки правой рукой, но почерк у меня тем не менее был и остался на всю мою жизнь физико-математическим. Я окончил первый класс с Похвальной Грамотой и надеялся, что на каникулы я поеду к дедушке.

Я действительно поехал к дедушке и бабушке, но не в Кобзовку,  а - на Шкавровое. Я недоумевал, почему на Шкавровое, а не в Кобзовку.  Оказалось, что 27.05.1939 г. было принято Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР « О сселении дворов колхозников, проживающих на бывших участках хуторского  землепользования, в колхозные селения». Постановление подписали:                Секретарь Центрального  Комитета ВКП(б) И. Сталин                Председатель Совета Народных Комиссаров СССР В. Молотов.                В постановлении сказано , что на Украине в 1939 году количество хозяйств, подлежащих сселению, должно равняться 105 000, в 1940 году — 46 000. Далее там сказано следующее: наличие хуторского расселения в корне противоречит ведению коллективного хозяйства,  ослабляет колхозы, понижает производительность колхозного производства, срывает ведение правильных севооборотов, тормозит механизацию полевых работ и правильную организацию  труда в колхозах.»
                В Постановлении ничего не сказано о роли и помощи переселяющимся со стороны государства. Я видел, что дедушка, работая в колхозе « Труд» (это Кобзовка), что-то там создавал, в колхозе им. Горького - только сторож. Ещё можно и сегодня встретить места тогдашних хуторов, заросших бурьяном, где когда - то были цветущие дворы так называемых хуторян. Это Постановление соединило в одну маленькую не обустроенную хату две обустроенные семьи, с двумя хозяйками казацкого происхождения. 
                Что ещё дало  это Постановление крестьянам?               
                                Для меня 1939 год — это начало моего похода за знаниями и начало больших и малых перемен в нашей семье: я пошёл в первый класс, мать судили за опоздание на урок на 0,5 года бесплатного труда, отцу дали 1год добывать в карьере щебень.  Нашего соседа, маминого начальника ( зауча школы по фамилии Емец)  и одного колхозника  ночью забрал воронок.   
                Эта тревожная политическая ситуация охватила и нас, детей: мы постоянно рассматривали этикетки спичек, почтовых марок и  фантики  карамелек на предмет наличия в них фашистских знаков. Если была гроза, и разряды падали сверху вниз, на землю, то в наших спорах, куда стрела ( молния) упала, мы быстро достигали согласия: стрела угодила упасть на Германию.
                При таких обстоятельствах жизни матери и отца достаточно было одной маленькой кляузы, чтобы и их отправить туда же тем же воронком, но. что бы это не случилось, необходимо было скрыться с глаз, и мы переехали в село Нехвороща районной величины, Полтавской области. ( такой способ защиты уже был разработан).      
                Мать стала работать учителем в средней школе, отец — не знаю, кем стал работать, а я пошёл учиться во второй класс.
                Во втором классе меня теперь учила женщина, но и она тоже мне выдала Похвальную Грамоту. Здесь нас застала война.   
                К моему великому сожалению, война заблокировала мне память о моих первых учителях, выдавших мне по Грамоте, честь им и моя хвала! 
                Прошумели годы и бураны, а эти две мои Грамоты живут у меня до сих пор. Как это могло случиться?