Золотой души соседи

Я заезжала на съёмную квартиру и распаковывала вещи. Район мне нравился. Рядом три магазина, остановка, рынок.

Когда я вскрывала очередную коробку с барахлом, ко мне постучала женщина из квартиры напротив. Это была забальзаковская блондинка с золотым зубом и фигурой в тяжёлой базовой комплектации. Её распирало от нетерпения познакомиться.

- Не помешаю? – спросила она. – Вы наша новая соседка? Насовсем или на время?

- Планирую поселиться здесь на долгосрочную аренду, - сказала я, разбирая посуду. – Если всё нормально сложится. Меня зовут Женя.

- Прекрасно, Женечка! – сказала дама. – Честь имею рекомендоваться: Леопардия Львовна Сорокина. Двери в двери от вас. Надеюсь, мы заживём душа в душу. У нас лучший дом в округе! Рядом три магазина, садик, остановка, рынок…

Леопардия старательно перечислила всё, что я уже знала. Перебивать было неудобно, поэтому я слушала.

- Но главное богатство и гордость нашего дома – это, безусловно, люди! – с пафосом сказала Леопардия. – Соседи у нас как на подбор – отзывчивы, добры, общительны! Не какая-нибудь шантрапа. Я всюду заявляю, что по качеству соседей мы самый дружный дом в округе. Да что там в округе – во всём регионе!...

- Вы садитесь, садитесь, - сказала я, поняв, что это надолго.

 Леопардия приземлила свои массивы на пуфик и продолжала вещать.

- Соседи у нас просто прелесть, Женечка. Самым лучшим был Иван Трофимыч… к сожалению, недавно он скончался. Вот там была просто скала! Золотой души человек, таких больше не выпускают. С уходом Ивана Трофимыча наш дом словно осиротел. Но остались и другие замечательные люди… например… например… ну кто у нас там?...

Леопардия посмотрела в потолок, прикидывая, кто из соседей наиболее замечателен.

- Чего далеко ходить, возьмём Толбуевых… - предположила она. – Толбуевы живут у меня за стенкой и я знаю их насквозь. Нормальные такие люди… скажем так, почти нормальные…

Здесь Леопардия снова помедлила.

- Впрочем, Женечка, эти наши Толбуевы не то чтобы прямо «вау», - сказала она. – Покойный Иван Трофимыч был на сто ступенек выше. Честно говоря, средненькие такие людишки. Ничего плохого не скажу, хотя они всё время куда-то двигают мебеля. Откуда у них столько мебелей? По моим подсчётам, за месяц Толбуевы передвигают восемь тысяч диванов и пятнадцать тысяч шкафов. Нет, Толбуевых пропустим. Третий сорт по двухсортной шкале. А вот взять Игнатовых!...

Леопардия Львовна широко развела белые руки, показывая, насколько чудесны некие Игнатовы, но вдруг передумала и свела их обратно.

- Хотя за что я Игнатовых расхваливаю? – спросила она себя. – Нет-нет, Женечка, ничего плохого я за них не скажу… просто они какие-то инопланетяне. И глаза у них хитрые. А ещё по вечерам они бормочут на кухне. Причём бормочут так, что ничего непонятно. Я там скоро ухом стенку протру – и всё равно непонятно. Порядочные соседи так не поступают, согласитесь? Поэтому бормочущих Игнатовых тоже пропустим. Покойному Ивану Трофимычу они и в пуп не дышали.

- Наверное, - вздохнула я.

Тут же Леопардия пустилась рассказывать про каких-то Щёчкиных, потом перескочила на Уточкиных, потом на Ганбергов, однако всюду её речь  кончалась печально. В сухом остатке выяснялось, что Щёчкины – жмоты, Уточкины – грубияны, а по Ганбергам вообще рыдает тюряга строгого режима, поскольку они ставят машину где попало, ездят отдыхать на море и дочь у них ходит в короткой юбке.

- Одним словом, дом у нас хороший, Женечка, - подытожила Леопардия. – Жаль, с соседями не повезло. Все они по-своему милые люди, но стоит присмотреться внимательней – обычная шантрапа. Лучшим соседом, как ни крути, был покойный Иван Трофимыч. Невосполнимая утрата! Скала! Гигант! Золотой души человек! Кто тут остался после него? Одни подонки и общипыши остались. Вот разве что я ещё держусь… и вы меня держитесь, Женечка. Вдвоём легче бедовать в этом мутном бомжатнике. 

Когда я выпускала Сорокину за дверь, вверх по лестнице поднимался пожилой мужчина.

- Владимир Венедиктович! – заорала вдогонку Леопардия. – Здравствуйте, драгоценный наш человек! А я с новой соседкой познакомилась, с Женечкой! Женечка, это твой сосед сверху, Владимир Ганберг. Скала! Гигант! Прекраснейший сосед во всей округе!

Приподняв шляпу, Ганберг прошёл дальше. Наверху за ним хлопнула дверь.

- Мурло плешивое, - тут же шепнула мне Леопардия. – Самый козлистый тип на всём белом свете. Ты от этой скотины ещё наплачешься, Женечка. Ну, мне пора.

Я сидела среди полуразобранных вещей и размышляла: не расторгнуть ли на фиг долгосрочную аренду и не сматывать ли удочки из этого странного дома, набитого шантрапой, подонками и общипышами?

От мыслей меня отвлёк постучавший Владимир Венедиктович.

- Пришёл засвидетельствовать своё почтение, - сказал он, оглянувшись на квартиру Сорокиной. – Вижу, вы уже завели дружбу с нашей Леопардией? Ничего дурного не скажу, но … весьма своеобразная дама, что скрывать. Да и остальные в нашем доме ей под стать. Хамьё, кретины и неандертальцы. Ночлежка для эфиопских торчков, а не дом.

- Я слышала, был у вас один приличный сосед Иван Трофимыч? – осторожно спросила я. – Который недавно скончался.

- Вот это верно! – оживился Ганберг. – Иван Трофимыч – это была скала, гигант, опора! Добрейшей души человек!... С его уходом наш дом осиротел, понёс невосполнимую утрату…

Помял в руках шляпу и добавил:

- Хотя… не стал бы я идеализировать Трофимыча. При жизни он был тот ещё фрукт. Пропойца, дурак и буян. Просто остальные ещё хуже. Вот разве что я ещё держусь… и вы меня держитесь, Женечка.

И пошёл вверх по лестнице.


(использована иллюстрация из открытого доступа)