Дети - Цветы Жизни

    
Он нехотя проснулся и повертел глазками, как смешная кукла, что сидела на стуле у буфета. Когда её брали в руки и встряхивали, она смешно в разнобой двигала глазами, моргала длинными ресницами и от этого выглядела то красавицей то уродливой дурочкой. Он попробовал потянуться, но пелёнки сковывали тельце, как доспехи древних рыцарей, и не давали возможности двинуться. «Нет» - подумал он- «В материнской утробе было лучше. Можно было беззаботно плавать и сколько угодно играть, постукивая ручками и ножками по внутренностям.» Ах, как он любил делать это по ночам, не давая матери ни минуты покоя. От неудобства он закряхтел и... обделался. Почувствовав запах подоспела горничная. Она распеленала его и подмыла, отчего он почувствовал холод, а мурашки побежали по всему его маленькому тельцу, заставляя  сердиться на всех и на всё. Посмотрев на служанку долгим злым взглядом, он отметил в своей головке, с ещё не до конца зажившим родничком, что отомстит ей, когда придёт время, за медлительность и за то, что мёрз по её вине. Тем временем, запеленав малыша «солдатиком», что также отольётся ей в будущем подумал он, горничная отнесла его в спальню к матери. Кормили его по часам, а не тогда, когда ему хотелось – он этого не любил. Ему это не нравилось и он смотрел на мать и служанку с негодованием, но ничего не мог поделать а посему стоически сносил это, мягко говоря, неудобство, изредка пуская слезу. Но это только пока, придёт время и отольются вам мои слёзы! Мать прикладывала его к тёплой груди своей и он, вцепившись в мягкую плоть острыми ноготками, с остервенением голодного мужика всасывал в себя живительную сладковатую влагу. Он глотал молоко и при этом осматривал комнату. На трильяже в беспорядке валялись ювелирные украшения матери, стул стоял не на своём месте, кот Мифодий сидел на подоконнике, но не с той стороны, что вчера вечером, на листьях фикуса была пыль, тапочки отца валялись по середине комнаты... «Бардак» - подумал он слегка картавя: «Вот погодите, дайте подрости, я и с вами разберусь» - злобно подумал он и... отрыгнул слегка переев. Мать немного поиграла с его белокурыми локонами и отдала малыша прислуге, а та отнесла его в детскую и уложила в кроватку, распеленав ручки и подвесив над ним нитку с погремушками. Боже! Как он ненавидел эти цветные шарики издававшие шум и вызывавшие головную боль. Вместо этих идиотских игрушек ему хотелось поиграть с настоящими бомбочками, как его старший брат, но ещё не время, а вот, когда оно придёт, вам всем мало не покажется, злобно подумал малыш и пустил слюни. И с этой приятной многообещающей мыслью он погрузился в мягкий пушистый сон... Снилась ему Россия без царя, борьба за власть с меньшевиками, диктатура пролетариата, памятники Марксу, Энгельсу и ему самомму на главных площадях городов, и счастливые толпы людей, идущие на заводы и фабрики по широким проспектам, даже ночью освещёнными солнцем... Вдруг вместо его портретов с Марксом и Энгельсом на стенах начал появляться лик усатого человека со странной ухмылкой на губах... он вздрогнул и проснувшись наделал в подгузник. Почувствовав запах горничная подумала: «Маленький, а воняет, как взрослый мужик, что объелся кислой капусты». Она подошла, распеленала, подмыла младенца и, оставив голенького в кроватке, пусть мол тельце подышет, отошла в столовую. Белокурый мальчик сучил ножками и недовольно бил ручонками по погремушкам. Он был зол. «Треклятая дура» - грассировал он: «Никогда не знает, что мне нужно и, чего я хочу. Ну, погодите! Дайте время и я научу вас, буржуазию,  жить!»  Вернувшись, служанка завернула его в простынку и отнесла в столовую, где к обеду собиралась вся семья. Братья и сестра гладили его по животику и гугукали с ним, а ему было не до них – он думал о светлом будущем, но не для этого господского отребья, а для рабочих и крестьян. Будущем, ещё довольно далёком, видимым только ему одному. В его воспалённом мозгу оно вставало кровавой зарёй над царской Россией и он знал, что никто в мире не способен будет отвратить его деяний, что грядут. Тех великих дел, что заставят содрогнуться всю землю... он напрягся изо всех сил и... испортил воздух да так, что отец вынул салфетку из-за воротничка, в сердцах бросил её на стол и только сказав: «Нда...» - вышел из столовой. А малыш думал «Вот сейчас почитать бы Маркса», но он был покуда безграматен.

     Когда ему исполнился годик он пошёл, а первое слово, которое он произнёс слегка картавя, было «Р-е-в-о-л-ю-ц-и-я». В сорок семь он нагадил всему миру, перевернув его с ног на голову...