Подвиг Герды

Подвиг Герды

Всем собакам, проявившим себя в деле спасения людей, посвящается этот рассказ.

-1-

Герда родила пятерых щенят. С полгода назад эта дворняжка появилась неизвестно откуда во внутреннем дворе пятиэтажных домов, расположенных прямоугольником,один перпендикулярно другому. Гердой её назвали местные дети – целая ватага пухленьких малышей и угловатых подростков, гоняющих на велосипедах, забивающих в самодельные ворота футбольные мячи,  лепящих из песка «куличики», скатывающихся с горки,  которая была вкопана в землю и стояла здесь несокрушимой крепостью со времён царя Гороха, ватага шумящей, бегающей, лазающей по всем дырам и деревьям ребятни, неугомонная часть дворового общества, населяющего квартиры четырех
кирпичных «хрущёвок».

Каким образом она очутилась в гостеприимном и, в общем, весёлом квартале, собака не ведала, но Герда,сколько помнила себя, ни на йоту не сомневалась, что её дом здесь, в этом дворе, с горкой из металлических цветных труб, скрипучими качелями и песочницей под деревянным грибком, раскрашенным красно-белым горохом в виде мухомора.

Почему Герда? Она не понимала, зато имя своё очень любила, мгновенно на него откликалась, прытко подбегая к зовущему, виляя от радости хвостом,довольная тем, что кому-то понадобилось общение с нею. Внешне дворняга ничуть не отталкивала, а
наоборот, притягивала к себе людской взор благородно-красивым экстерьером: чёрная, лежащая лёгкими волнами шерсть, коричневые перчатки на всех четырёх лапках, такого же карего окраса кончики полувисячих треугольных ушей, белая пушистая манишка на груди и чёрные пуговицы глаз, всегда глядящих вдумчиво-серьёзно и проникновенно.

Она была молодой, резвой, коммуникабельной собакой, обожала играть с детьми, мчалась с ними в какие-то детские дали, прыгала, звонко повизгивая от радости,
а когда с ней вели разговор, то слушала собеседника весьма внимательно, поворачивая голову набок при согласии, или, перебивая, громко лаяла, будто споря
с рассказчиком, если по какому-либо вопросу не принимала его сторону. Дворовые жители, так или иначе соприкасаясь с Гердой, находили, что собака довольно толковая,абсолютно всё  понимает, их очень
впечатляли её обаятельная доброта и ум.

В своей собачьей, ещё короткой и малоопытной, жизни Герде как-то не приходилось напрямую сталкиваться с большим человеческим злом, поэтому она, в свою очередь, была совершенно уверена, что все без исключения «двуногие» – это милые, приветливые,хлебосольные существа! Вот как они нежно гладят её по голове, некоторые даже крепко обнимают! Кто-то ласково здоровается с ней, а кто-то кладёт в её миску столько разных вкусностей! Из всех окружавших её «двуногих» она больше всего благоволила к детишкам - бесхитростным творениям природы! То, что «двуногие» бывают разными - не только добродушными, с сердечностью относящимися к братьям своим меньшим, но и отвратительными злыднями, - Герда узнала позже. А пока ей очень хорошо жилось во дворе, и она не представляла, что может быть как-то по-другому.

Люди устроили ей жилище в подвале дома, что стоял параллельно оврагу – так в народе называли  неглубокую обширную выемку в земле, площадку под будущее строительство. Правда, стройку давно забросили, и площадка со временем поросла
разнотравьем, потеряв вид ровного плацдарма под фундамент, то есть действительно превратилась в осыпающийся овраг, где мальчишки играли в войнушку или прятки.

Взрослые тоже любили Герду, они помогли детворе соорудить собачке «постель» - местечко для отдыха и сна, а пару железных мисок приспособили под питьевую воду и пищу. Так что Герда являла пример поистине счастливой собаки, ей, право дело, повезло во всех отношениях!

Но однажды дворняга исчезла со двора. В доме, в подвале которого располагалась собачья «квартира»,проживали одни, по её разумению, замечательно-хорошие люди – муж с женой, Андрей и Оксана. Они частенько, как и детвора, наведывались к
Герде: то косточек принесут, то вообще съестную роскошь - кусок мяса в бульоне, то молочка. Андрей же регулярно, почти по расписанию, менял воду в одной из мисок - нальет чистой воды, а Герда тут как тут бежит, чтоб нахлебаться ею.

Герда относилась к своим кормильцам с бесконечной признательностью! Ей очень нравилась одна вещь: как увидит молодоженов, подбежит, подпрыгивая в приветствии, а потом сядет на газончик возле подъезда и долго понятливым взглядом провожает их уход, смотрит вслед, словно благословляет на дорогу.
От них остаётся такой приятный запах - стелется шлейфом понизу, а Герда втягивает его чёрным холодным носом и прочно запоминает: по этому запаху она смогла бы отыскать друзей хоть на краю света!

С недавних пор собака стала ощущать, что от Оксаны веет как-то по-особенному, к привычному женскому «аромату», который умилял Герду, добавился новый оттенок, еле различимый, нежный, тёплый. Оказалось всё просто: Оксана ждала «детёныша». Собака радовалась от души, потому что человеческие детёныши ей, как известно, жутко нравились. С ними жизнь расцветает! Они проявляют к Герде нескончаемую
любовь, они такие непосредственно-искренние в своей непритязательной детской любви, такие открытые и простодушные! Герда сама их за это любит, преданна им и многое для них готова сделать!

Как-то трёхлетний Миша Суворин, толстячок-мужичок,бухнулся носом в землю, неудачно скатившись с горки, и весь Земной шар услышал самый что ни на есть
настоящий «рёв сирены»! Герда стремглав кинулась к малышу, облизала ему щёчки, мокрые от слёз, задорным лаем сказала, что уже ничуть не больно, что всё уже
прошло, ведь правда?  Мишка, притянув к себе её мохнатую шею, стал заливаться смехом, тотчас забыл про боль, а его мама столько приятных слов наговорила Герде, что та загордилась,  заразительнее залаяла, пуская из глаз-пуговиц блестящие искорки счастья.

А сгорбленная бабка Катерина, вечно нагруженная неподъёмной сумкой?! Герда всегда тащила эту сумку в зубах до самой квартиры, благо, что бабка Катерина
жила на первом этаже! И сколько таких «успокоительных» и «помогательных» процедур по  добру  своему отпустила  дворняжка двуногим приятелям!

А тут вдруг исчезла! Нет Герды нигде: ни в подвале, ни во дворе, ни на другой улице! Жильцы переживали, будоражились: может, кто чужой её увёл, она ведь
симпатичная, такая доверчивая и умная собачка! Да нет же, никто не видел во дворе незнакомцев  – тётушки-старушки, что целыми днями на лавочке сидят
да лясы точат, да про всех и вся говорильню разводят, – они бы уж наверняка чужаков-паршивцев на заметку взяли! Может, собачники приезжали?! Нет, и они не наведывались,иначе своей живодёрской ловлей,как пить дать, подняли бы весь двор на уши! Где же Герда?! «Не унывайте, малявки, - успокаивал расстроенных ребятишек дядя Андрей, - если завтра не вернётся, объявления на каждом столбу развесим, в газете пропишем! Найдём собачку!»

Только на четвёртый день, утром, по двору разнёсся долгожданный знакомый лай! Герда вернулась! Но с нею стало происходить что-то новое и непонятное:периодически она уходила со двора неизвестно куда, а через несколько дней приходила обратно. Затем вдруг перестала пропадать, прекратились эти таинственные уходы, зато изменился её характер: она больше не скакала возле детворы, всё чаще удалялась в своё жилище и подолгу лежала на дерюжке-коврике, к тому же стала много есть и пить, и несколько раз её рвало. Наконец, Андрей сообщил малышам, что скоро у Герды родятся щеночки. Всё так  и случилось: настал
назначенный судьбою день, и пять слепущих комочков,облизанных, обхоженных Гердой, гнездились у неё под животом.

Тем временем и у Андрея с Оксаной тоже появился малютка-сыночек. И вот когда на свет народились живые существа, явилась, так сказать, новая жизнь - собачья и человечья – жизнь, которой предначертано по природному закону укорениться и процветать, жизнь, у которой впереди длинный,интересный,заманчивый путь, случилось нечто антижизненное и страшное – война!

Война на Донбассе шла давно, с четырнадцатого года. Но Герда понятия об этом не имела, она не имела ровно никакого понятия о том, что такое вообще есть
человеческая жизнь. Она не ведала, что люди – существа многоликие, разные и могут быть, к величайшему сожалению,  далеко не милыми и радушными, какими она привыкла их наблюдать в своем дворе, а грубыми и жестокосердными, что часто, если не всегда, они делают всё наоборот! Им дана во владение красивая, богатая, идеальная для процветающей жизни планета, а они её уродуют, засоряют, вырубают, отравляют, вместо того чтобы украшать и сохранять! Им дана жизнь!ЖИЗНЬ! А они
уничтожают друг друга, вместо того чтобы  дружить,сотрудничать, делать открытия,
бороться с болезнями!.. Одни нападают, отбирают, другие – защищаются!.. Дикие люди! Тратят баснословные, колоссальные средства, драгоценное здоровье, силы и время на создание каких-то железных приборов-монстров, для того чтобы ими убивать себе подобных! И считают это великим делом! А ведь все они рождались на Земле беспомощными, маленькими,хорошенькими, беззлобными, а ведь все они - избранники, так как им подарена жизнь! Запросто так подарена! За ни за что! Но им всего мало: мало денег, ими же придуманных, мало власти, мало территории. Грандиозное, вселенское грязное безобразие! Интересно, оно когда-нибудь иссякнет,закончится на Земле?

Война ранее не затрагивала напрямую тот район, где обитала Герда, война шла где-то там, за пределами  их  двора. Но видимо, что-то изменилось у людей, и
эта матёрая преступница – война – подкатила к самому порогу. Два месяца к ряду Герда ловила слухом звуки, вроде бы далёкие, но разносившиеся по воздушной
округе достаточно отчётливо. Звуки возникали ежедневно, по нескольку раз на день, и сильно напоминали знакомый Герде гром небесный во время грозы. В моменты, когда доносились разрывы грома,Герда замолкала и застывала, не двигаясь,настороженно подняв правое ухо и думая при этом: что за странные звуки? Странность заключалась в том, что они не сопровождались, как помнила Герда,
вспышками огненных змей, коих люди называют молнией, а после этих непонятных взрывных звуков не струилась с неба вода, какую люди именуют дождём. И само небо
оставалось чистым, без мокрых темных облаков, без пасмурности.

Поначалу Герда решительно убегала в подвал, услышав гром, ожидая, что сейчас польётся дождь, намочит шерстку, и придётся долго очищаться-отряхиваться от
сырости, а при входе в подвальную комнату тщательно вытирать лапы о твёрдый бетон, ведь Герда была чистоплотной собакой, страсть как не переносила грязи и беспорядка в своем жилище. Позже, когда она усекла, что никакого дождя не будет,  дворняжка вдруг замирала во время грома, если находилась в движении, и начинала размышлять: почему с возникновением этих неприятных, пугающих взрывов «двуногие» - она подметила -  тоже стали вести себя как-то странно и непривычно?

Люди попрятались в своих домах, редко выходили наружу, двор опустел, теперь дети не бегали гурьбой по улице, не слышно было их визга, смеха, плача. Пустовали детская горка и качели. Не сигналили автомобили, а стояли неподвижными железяками, припаркованные к бордюрам, покрывшись слоем наносной грязи, словно остановившиеся навеки. В такой  период затишья кто-нибудь из взрослых нет-нет да и вылезал из многоэтажных «будок» по надобности – в магазин  ли, на работу ли. Выходили в одиночку либо маленькими группками, пролетали мимо собаки,абсолютно, кажется, её не замечая.

Куполом со стеклянно-невидимыми стенками над городом повисло сухое давящее напряжение, и встала тишина, будто все человеческие создания вымерли, как
потравленные тараканы. В сердце Герды закралась тягучая тревога, мучило угнетающее подозрение, что в воздухе пахнет чем-то очень плохим, даже, наверное,
опасным. Герда частенько металась по брошенному людьми двору, издавала какие-то невнятные стоны, сопровождая их тяжёлым дыханием, и тоскливо оглядывала пустующую улицу - она волновалась о том, что если случится всеобщее несчастье, то что же станется с щенками? От подобных мыслей внутри у неё начинало что-то болеть, и она, так и не дождавшись людского отклика, возвращалась в подвал ни с чем.

Сколько могла, Герда кормила косматых малышей, потом собирала их под собой, грела своим «шерстяным» телом, машинально облизывая то одного шалунишку, то
другого, и в промежутках между материнскими заботами жалко поскуливала, предчувствуя, что к их двору неотвратимо приближается беда. Собака толком не соображала, да и никак не умела понять, какая это беда, что она собой представляет, потому что она  была животным, а не человеком, однако верно чуяла её зловещий дух.

Иногда кто-либо из ребят всё же прибегал в подвал, чтобы поддержать Герду пищей и водой - собачьи детёныши, весело и беззаботно двигая куцыми хвостиками, мягко попрыгивали на ещё неустойчивых лапках, покусывали руку пришедшего царапающими кожу зубками – и уходил восвояси. Среди гостей,появлявшихся в комнате Герды, конечно, бывал  и Андрей. Но с течением времени людские приходы стали редкими, а громы небесные гремели всё чаще и звучнее.

Хуже всего было то, что люди перестали регулярно снабжать собаку едой. Обе миски совершенно пустовали уже несколько  дней. В один из таких дней, покормив щенят как придётся и дождавшись, пока они улягутся спать, свернувшись комочками и уткнувшись носиками в пузо сестрёнки или братика, Герда выскочила из подвала. Семеня, она направилась к подъезду, где обитали Андрей с Оксаной. Супруги жили на втором этаже, а их кухонное окно как раз выходило во двор  со стороны подъезда.

Герда остановилась аккурат под нужным окном, задрала голову с коричневыми ушами и, рыская грустными глазами по стене дома, вдруг отчаянно завыла. Она подвывала вперемешку с глухим тявканьем, как будто взывала о помощи, плакала о том, что ей голодно, что она просит не за себя, а за детёнышей, которых скоро не сможет кормить.  «Андрей, куда же ты подевался? Почему не приходишь? – спрашивала Герда. – Почему вы все меня бросили? Что случилось? Откликнитесь! Отзовитесь! Пожалуйста!» - раздавался жалостливый, нескончаемый вой на весь безлюдный прямоугольный двор.

Скоро в некоторых окнах появились где детская мордочка, где озабоченное лицо взрослого. А с высоты второго этажа, из открытой фрамуги слетели, хоть и
виноватые, но долгожданные слова:
- Герда! Гердочка! Подожди, я сейчас!
Герда немедленно узнала голос Оксаны и увидела её через стекло. Собака закружилась на месте, залилась приветным раскатистым лаем, задышала взахлёб,подымаясь на задние лапы. Через несколько минут Оксана возникла в проеме подъездной двери, держа на одной руке маленького мальчика, а в другой - пакет,из которого так привлекательно-смачно пахло кашей,куриными косточками и хлебом. Герда подпрыгнула, хватаясь передними лапками за Оксанины колени, а та, приобняв двухмесячного сынишку, присела перед собакой:
- Гердочка, милая, ты голодная совсем!  - ласково говорила Оксана. - Смотри, Сашенька, какая хорошая собачка, это наша Герда, - причитала она, гладя дворняжку по темени и ушам.

Собака благодарно тёрлась мордой о женские руки,заигрывала с Сашенькой и тут же обнюхивала пакет, теребя носом шуршащий целлофан.Ну, слава богу, миски вновь наполнились едой. Герда вволю наелась и почувствовала, как быстро прибывает к ней молоко. Сытая, счастливая, возбуждённо-радостная, довольная, она разлеглась
возле щенят, которые, накушавшись лакомого молока, уже безмятежно спали. «Какая славная Оксана!» - крутилось в голове у Герды , когда она распахнула пасть в глубоком зевке. Растяжно прозевав со смачным причмокиванием, Герда свернулась калачом рядышком с любимыми затихшими детёнышами и, наконец,  забылась мирным, спокойным сном.

-2-

Спать пришлось недолго. Ночью Герда проснулась  резко, мгновенно, от мощного взрыва, как от острой внезапной физической боли, причинённой извне. Следом
раздался ещё один оглушающий взрыв, и ещё один. Боже Всевышний, что же это такое?! Гром, какой она до сей поры слышала  лишь издали, теперь спустился с небес на землю, сюда, прямо в её двор, к её подвалу. Вскочив на лапы, она первым делом кинула взгляд на щенков, те пищали от испуга и топтались на ковре,сгрудившись в кучку. Герда раздраженно  рявкнула на них, а затем побежала  к ступенькам, ведущим наверх, откуда пахло гарью.

Что-то несусветно-кипучее творилось на улице: дом напротив был разворочен по центру, и эта зияющая дыра, в которой не осталось квартир, а свисали какие-то покорёженные остатки балконов вместе с оборванными проводами, частями арматуры, кусками раздробленного бетона, разбитого стекла и ещё какой-то несусветной грязи, пылала огнём, вырывающимся из обволакивающего пространство чёрного дыма, что взвивался вверх непроницаемыми тучами.

Герда также видела, что неподалёку от изуродованного дома неподвижно лежат на земле, в застывших корявых позах, перепачканные кровью, три человека  - мужчина
и две женщины. Собака знать не знала, что они уже бездыханны и что одна из них – безвредная бабка Катерина, кому Герда часто помогала нести тяжёлые сумки. «Двуногие» с криками сбегались во двор, держа путь к подвалам. А к домам уже подъезжала пожарная машина, ревя сигнальной сиреной.

Кто-то толкнул Герду, скорее, не нарочно, просто не заметив её, охваченный страхом за собственную жизнь. В подвал Герды тоже стали прибегать люди. Мамаши
держали за руки плачущих детей, люди тащили за собой всякие  вещи и предметы утвари. Герда бросилась за ними. На волне материнского инстинкта собака быстро
подбежала к щенкам и, хватая за шкирку, перенесла каждого в самый дальний угол просторной подвальной комнаты, чтобы ненароком их кто-нибудь не ударил или, паче того, не задавил. Герда даже не подозревала, что эта часть подвального помещения
находилась как раз под спальней её друзей - Оксаны и Андрея. Кстати, а где они?..

Некоторые успокоившиеся ребятишки занялись  маленькими собачками: гладили их, играли, брали на руки. Кто-то поднёс любимице двора воды и немного хлеба, кто-то потрепал её по холке, мол, не пугайся,мы рядом. Герда глубоко чувствовала, что
несчастье, о котором она размышляла на досуге, настало. Что не пройдёт и малой толики времени, как оно накроет всех цунами-волной, съест с потрохами. Собаку внутри сотрясал страх, только она не была способна распознать свое состояние, так как не знала названия ему. Но ей было неспокойно и жутко.  К вечеру люди постепенно, друг за дружкой,  покинули «апартаменты» Герды, побросав тут же кое-какие предметы быта,отчего в подвале стало беспорядочно, как  после переезда,– кто вернулся  в оставшиеся невредимыми квартиры, правда,  с выбитыми оконными стёклами, кого приютили соседи, кто вообще покинул двор – уехал к родственникам или знакомым,  проживающим в других районах города, а кто перебрался в подвал
напротив. Наступили мучительно-тяжелые дни и ночи. Война подобралась вплотную и, кажется,  желала сожрать в итоге всё то, что ещё трепетало и как-то жило-выживало.

-3-
 
Сегодня снаряды ещё не прилетали. Герда долго бегала трусцой, опустив нос к земле, вынюхивая: может,попадётся что-нибудь  более-менее съестное? Как же мало стало еды! И молоко приходит плохо! А детеныши подросли, материнского молока уже
недостаточно, они смогли бы есть самостоятельно, им необходимо чем-то питаться, чтобы не сгинуть со свету! Однако ничего не попадалось на её пути-дороге, ей удалось лишь похлебать водички из оставшейся после небольшого дождя лужицы. Покружив ещё немного по двору и по близлежащей округе, где она увидела такие же разбитые дома и рваные ямы на земле, Герда решила найти своих приятелей, Андрея и Оксану. Где ж ей было знать, что с Андреем больше не придется  встретиться – он и еще некоторые мужчины с  «нашего двора» ушли воевать.
 
День клонился к вечеру, в воздухе слышалось, хоть и отдалённое, но  всё-таки атакующее  наступление весны, которая – это было без сомнения ясно – считай,  уже одержала победу над зимой. Дышалось полно и легко. Герда чутко улавливала ароматы медленно просыпающихся трав и деревьев, набирающих внутри стеблей и стволов силу будущего бурного цвета - запахи, рождающиеся при наплыве молодых
растительных соков. Её дворняжскую мордаху овевали слабые, приятные воздушные потоки, отдающие приближающимся весенним теплом. В небе тоже возникало нечто красочное,  говорящее о весенней победе. Жаль, что Герда не могла видеть всего
многообразия и космического волшебства сезонных цветовых превращений неба: ни красно-лиловых восходов, ни  багровых закатов, ни глубокой объёмной черноты висячих ливневых туч, ни бриллиантовой радуги водяных капель на солнце, потому что Герда,как и все собаки, глядела на мир лишь в ограниченном сине-жёлто-зелёном варианте.

Дворняга, остановившись у подъезда, живо втягивала носом вечернюю влажность атмосферы, при этом различая во всей купе запахов как бы отдельные составляющие, из которых сейчас самым отвратительным был запах горелого металла и кирпича, он надоедал своей резкостью и мешал воспринимать остальные ароматические прелести активно просыпающейся от зимней спячки природы.

Но более четко, чем раньше, Герда отличала и с жадностью проголодавшегося существа ухватывала запахи бытовой человеческой жизни и какого-то столового варева, так как многие окна, из которых-то и проникали наружу эти возбуждающие аппетит благоухания,лишились стёкол в результате бомбёжек - в них торчали подушки или светился на заходящем солнце пленочный целлофан.

Герда чихнула и решительно-свободно вбежала в  подъезд –  дверь теперь не закрывалась на кодовый замок. Собака шла по запаху, что для неё оказалось
совсем нетрудно: так, здесь Оксана не живет, а вот отсюда  попахивает чем-то  очень приятно-знакомым – ах, да,Сашенькой! И ясно слышатся веяния-переливы
женского, Оксаниного, а вот Андреевы «переливы» остались где-то на втором, далеко отошедшем плане. Нет, не эта квартира…  Ага, вот их жильё, напротив.Герда встала на задние лапы и,опершись передними о дверь, стала карябать по ней когтями, попеременно стуча подушками лап о металлическую дверную оболочку.

Раздался шум внутреннего движения, и дверь открылась.
- Гав-гав! – весело глядя в Оксанины глаза, даже улыбаясь, сказала Герда, что, вероятно,  означало: привет, Оксана!
- Господи, Герда! – всплеснув  руками от неожиданности, воскликнула  хозяйка. – Проходи, милая моя! Совсем забросили мы тебя, да?!
По интонации Герда отлично поняла, что её приглашают войти в помещение. Собака тут же вбежала не раздумывая. Она остановилась посреди маленького коридорчика и с ожидательно-виноватым выражением уставилась на Оксану.
- Что, собачка, проголодалась? Скучно тебе,поди,нынче? – женщина, как всегда, погладила дворняжку по вытянутой голове. – Ну, пошли на кухню, найдем что-нибудь. Ты уж извини нас, Гердочка, видишь,  какой ужас наступил. Пока вот затихли, гады. Надолго ли?

Оксана открыла практически пустой холодильник. Достала суп, а из шкафчика - кусок хлеба, накрошила его в немного подогретую жидкость.
- На, дорогая, поешь, - Оксана поставила перед  Гердой до дурноты вкусно пахнущую похлёбку.
Герда с готовностью солдата набросилась на еду,счавкала суп, затем попила холодной воды и снова уставилась на Оксану, смотря прямо в человеческие глаза, словно, кроме благодарности за поддержание жизни, вопрошала у человека
интригующего рассказа: что, мол, у вас тут всё-таки происходит? В соседней
комнате заплакал ребёнок, женщина, метнувшись к кроватке, покачала её, ребёнок угомонился и  продолжил спать. Герда простукала коготочками по полу, остановилась у прутьев кроватки – в ней спал,задрав пухленькие ручки с согнутыми в кулачки пальчиками, маленький Сашенька. Сладко спал, крепко. Розовые губки застыли в полуулыбке, светлые редкие волосики шелково-нежно прикрывали верх чистого детского лобика.

Герда, насмотревшись, тихонько вернулась к расположившейся в кресле Оксане и села напротив неё, приготовившись к общению с коллегой по «женской
доле».
- Тяф, у-у, - начала Герда.
- Тише, пусть ещё поспит, - приложив палец к губам, попросила Оксана. – Пошли на кухню.
Герда послушно простукала за хозяйкой.
- Андрей ушёл, - сглотнув комок и проведя рукой по влажным глазам и щеке, тихо сказала Оксана. – Я всё понимаю, он здоровый мужчина, он не мог больше, пошёл добровольцем. Война это, Гердочка, война!.. А  я и не узнала толком, какова она, мирная жизнь. Сколько мне? Двадцать три?.. Ты спрашиваешь, что
такое война?
- Оу-у, - проскулила Герда и наклонила голову набок, ожидая продолжения.
- Война – это смерть, Герда. Грязь, кровь, насилие, смерть… Одни убивают других, предъявляя таким жестоким способом свои чертовы «права», хотя на самом деле никаких этаких прав не имеют, потому что все их права – выдумка, чёрная блажь, страшная иллюзия: не хотите жить по нашим правилам, не хотите подчиняться – мы вас уничтожим. Бомбами, ракетами, танками, миномётами! Хотите «урвать» территорию, превратить её в свою независимую республику – мы вас расстреляем! Любите ваш паршивый русский язык, не хотите «казати» по-украински, не хотите отречься от русской истории – мы укокошим вас и ваших детей! Как же они ненавидят нас, русских, с каким маниакальным, кровавым  фанатизмом они разорвали бы Россию и всё, что с ней связано, и всех, кто с ней связан, на
части!.. Твое счастье, Герда, что ты собака. Тебе не придется испытывать те мучения, что выпадают на долю человека.

- Р-р-гав! – подала Герда несогласный голос. – Гав!
Оксана, печально усмехнувшись, удивленно покачала
головой.
- Ты что, всё понимаешь? Не соглашаешься со мною? Ты, пожалуй, права – у собак свои мучения. И почём знать, может, вы гораздо умнее и дальновиднее людей?!
Она задумалась ненадолго, съежившись и зажав руки между коленями. Герда крутанула головой, пережидая паузу.
- Страшно, Герда! Страшно мне! – молвила Оксана. – За ребёнка страшно! Уеду, скорее всего, к родителям в деревню, здесь недалеко от Донецка, будем все
вместе хотя бы. Да и за себя страшно… Жить-то хочется, Герда, по-человечески жить, понимаешь?.. И за Андрейку моего страшно! Только бы он уцелел! Только бы уцелел! Сколько ребят гибнет, и наших донбасских, и российских, и этих дуралеев
украинских… Есть же среди них соображающие, в конце концов. А ничего не поделаешь – кто-то должен защищать землю родную, кто-то должен своротить пасть
этому сволочному монстру! Фашисты они, Гердочка, все фашисты! Раз в людей беззащитных и в детей стреляют,стало быть, фашисты!

Герда повела ухом, как бы кивнула в ответ, чуть вытянув подбородок и «похрюкивая». Она так сильно прониклась интонациями Оксаны, так явно сочувствовала ей – это было видно по её влажным чёрным глазам, - что женщина,заметив собачье внимание, ещё больше изумилась и теперь окончательно
уверилась в мысли: Герда всё понимает, только говорить, как человек, не умеет.

Оксана, прижав руку к левой стороне груди, пристально-долго вглядывалась в глаза
дворняги.Сколько всего она в них увидела! Эти  собачьи чёрные черешни излучали невыразимый,неописуемый,многообразно-нескончаемый спектр чувств,ощущений,мыслей, дум! Будто не собачьи они вовсе,  то есть не глаза животного, да и не человеческие,а какие-то одиноко-отдельно существующие от мира сего,аккумулирующие в себе смешанные краски: что-то от лошадиной глубочайшей печали и высокого лукавства мудреца.

В Оксаниных же глазах вмиг вспыхнули искры горького
гнева:
- Национализм, Герда, есть прибежище подлецов! Ну,представь, ты – дворняжка, а твой сородич – овчарка,то бишь, собака другой национальности. Но и ты, и
он – всё ж таки собаки, а не слоны, не динозавры, не крокодилы, не коровы… Вы, собственно, одной крови, связаны одной нитью. И что? Овчарка,допустим,сильнее, лает чуточку по-другому, и вот она прибежит и загрызёт тебя только за то, что ты, дворняжка,лаешь не по-овчаркиному образцу? Годится? Либо наоборот, ты пойдешь и загрызёшь овчарку… Как тебе такой расклад?.. Хотя, наверное, и у вас такое бывает? Вот и люди - дурью мучаются: говоришь по-русски – следовательно, убьём! Какая разница, на каком языке говорят?! Да хоть на языке племени
Тумба-Юмба, лишь бы человек человеком оставался,нормальным человеком.  А крутят всем этим кретинизмом вовсе даже не здесь, не на Украине – за океаном! Мир под
себя хотят подмять, это как?! Сволочи! Эх, собачка…

Герда страдальчески заскулила.
- Знаешь, подружка, о чём я думала-то, что в головушку мою неспокойную пришло? – на этих словах Оксана убавила громкость голоса (он был у неё певучий, тягучий немножко, долинный, точно народная украинская песня, лиричная, мелодичная: «Ой, у гаю пры Дунаю соловэй щэбэче…», и фрикативный звук «г» она произносила мягко, ненавязчиво, как в местном диалекте), а её лицо приняло выражение непоколебимости и твердости, вроде она пришла к конкретному, бесповоротно-окончательному, судьбоносному  решению. – Я оставлю Сашеньку у  мамы  и тоже пойду служить, всё равно кем, лишь бы громить эту мерзость, лишь бы нашим помогать…

С собачьей мордахи тут же слетела доброжелательность, и появилось рьяное  недовольство вместе с недоумением. Герда наполовину оскалила челюсть и хрипло зарычала, отвечая. От неожиданности Оксана вытянулась, выпучив синие, полные слёз глаза.Эти прозрачные озёра где-то смутили, тронули Герду,но она, тем не менее, кремнем стояла на своем мнении.
- Р-р-гав! Гав-гав! Р-р-р! – сказала собака и через тактовую паузу, как бы ставя точку над «и»,основательно гавкнула ещё раз, заключительный.
Оксана сглотнула – никогда в жизни она не встречала таких понятливых и понимающих, мудрых собак!
- Ты хочешь сказать, что я веду себя неправильно?
- Гав!
- Я обязана растить ребёнка, а не по фронтам с ружьём бегать?
- Гав-гав!
- Я должна поддерживать мужа терпеливым ожиданием?
- Гав!

Герда, конечно, не владела человеческим языком и никаким образом не была в состоянии распознать значения слов и выражений, произносимых  взволнованной Оксаной, но она чутко, тонко, верно ловила и уясняла некий общий основополагающий смысл сказанного: речь идёт о противостоянии Добра и Зла,даже об их прямой борьбе. Оксана, – как и все люди этого уже родного для неё островка, тесного мирка, под названием «наш двор», - являлась представителем Добра, ведущего священный бой в свою защиту,отстаивающего светлую правду, единственную истину,состоящую в том, что да, все  индивиды – разные, но разность в восприятии мира и разность в вере никому не даёт права покушаться на жизнь другого. Неодинаковость не означает неравноправия.  Равноправие перед жизнью – это закон, установленный самой Её Величеством Природой.  А уж человек, по идее, здесь впереди всех, светоч с факелом в руке, - он ведь не животное! Как же мать-Природа на него, на человека-то,  надеется и рассчитывает! Тысячелетиями
надеется, и посейчас!

Однако  на деле, по наблюдениям Герды, многие человеческие мозги ничуть не выше
качеством,например, собачьих. Сущие дикари! Идти против природного закона, считая себя владыкой вселенной, растаптывая неугодных, - сущий абсурд, авантюра,которая рано или поздно разрешится, но разрешится до невероятности просто:  люди получат бумерангом в лоб настолько сильно, что в одночасье
отключится общее сознание. Когда же оно снова включится, то это будет, безусловно,  уже новое человечество, с совершенно другим сознанием, и в
новейшем человеческом мозгу будут установлены иные механизмы,родятся и прорастут доселе неведомые  всходы – когда в людских головах не только чудовищного желания, но и мысли такой не возникнет, чтоб нарушать законы,
положенные Природой, потому как законы эти плотно улягутся-утрамбуются в изначальную суть людскую,станут для всех-всех «человеков» на Земле чем-то само собой разумеющимся. Придёт время!

- Эх, Герда, ты и понятия не имеешь, что такое зло. Тебе приходилось видеть зло, испытывать на себе его болевое воздействие? Тебя хоть раз в жизни обижали?
Герда на сей раз улеглась, растянулась на полу, положив на передние лапы морду с грустной миной, и дважды издала трагический стон: да уж приходилось!
Просто Герда, как бы ни хотела, абсолютно не имела возможности поведать Оксане, что однажды ей всё же причинили боль. Оказывается, то чувство, которое
тогда её потрясло, - чувство, сотканное из сильного физического страдания, неуёмного страха, злобы и ненависти к обидчику, горечи и  жалости к себе,
пылкого желания от всего этого плакать, - люди называют болью. Теперь Герда будет в курсе.
- Р-р-у-у! – протянула собака, сообщая, что она имела опыт боли, познала её.
- О, - выдохнула женщина, - ты взаправду всё понимаешь! Бедная Гердочка, знать бы какую обиду  тебе нанесли и кто? Что за несчастье выпало на твою долю? Это были люди? Человек? И после этого ты продолжаешь нам верить? Молодчина!

Оксана спустилась со стула, ближе к дворняжке, с сестринской нежностью погладила её между ушами.  Герда увидела, что приятельница дружески  улыбается,и, раскрыв пасть и обнажив белые зубы, тоже сотворила нечто вроде кривой улыбки.
- Я очень боюсь, Гердочка, честно. Но я … и не  боюсь! Я пошла бы сражаться вместе с Андрюшей, хоть санитаркой, хоть стряпухой, хоть оруженосцем, хоть
автоматчицей..,- Оксана вдруг вздрогнула всем телом  и безудержно заплакала.
Герда порывисто дыша, стала торопливо облизывать Оксанины щёки. Та, чередуя слёзы со смехом,отстранялась от участливой и сочувствующей
собаки.
- Вот, смотри, - наконец успокоившись, указала Оксана, - здесь еда.
Оксана протянула пакет с двумя небольшими кусками вареного, обложенного матовым жиром остывшего мяса, черствым хлебом и остатками гречневой каши.
- Я не смогу с тобой спуститься, скоро Сашка  встанет, его нельзя оставлять одного. Ты иди к своим щенятам, а мы как-нибудь навестим вас. Лишь бы не
бомбили, чтоб им пусто было! До свидания, собачка!

Герда, к слову сказать, и сама уж собиралась восвояси, а то, действительно, разбредутся щенки, ищи-свищи потом.
- Гав-гав! Гав! – миролюбиво ответила Герда, что значило, вероятно, выражение благодарственного отношения, взяла в зубы пакет и, бодро виляя
хвостом, прямёхонько направилась к входной двери.
Но у порога Герда внезапно притормозила, аккуратно положила пакет со снедью на пол и обернулась. Оксана стояла у входа в кухню спиной к окну, затянутому после взрыва полупрозрачной целлофановой плёнкой, через которую трудно просачивался мутный дневной свет.

Свет падал на Оксану сзади, и она как-то чудно, красиво, словно изнутри, светилась – невысокого роста, русоволосая, с тонкими руками и синими большими глазами – такая типичная фольклорная славянка, будто вышедшая из народной сказки. К тому же на ней было надето платье, не современные штаны или джинсы, а домашнее хлопчатое платье, ниже  колен,в редкий голубо-зелено-розовый цветочек, а пшеничные волосы, перетянутые на затылке лентой, освобождали неширокий лоб и виски, по которым кудрявились,расплываясь в свете, короткие воздушные завитки. Нечто высокое и божественное лицезрела сейчас Герда: перед нею была богиня – сама Весна в человеческом воплощении.

У собаки резануло где-то под ребром, и какой-то невнятный ком выкатился в крупной, осевшей в углу глаза слезе – она вняла собственному пророчеству о
том, что видит Оксану в последний раз.
- Тяф! – негромко-обречённо проговорила Герда.
Оксана широко улыбнулась и прощально ей кивнула. Тут заплакал ребёнок. Герда, схватив пакет, стремительно выбежала за порог, а мать бросилась к проснувшемуся
сыну.

-4-

Герда проснулась глубокой ночью… Щенки спали,кто-нибудь из них иногда шевелился во сне, пихая от себя другого или, наоборот, зарываясь к родственнику под брюшко, либо утыкаясь в его волосатенькую шейку.

Герда напряглась и лежала молча, внимательно вслушиваясь в тишину. За решетчатым низким окошком ещё было темно, но в подвальную комнату просачивался притягательный запах влажной свежести – предвестник наступающего утра. Собака выпросталась из-под тепленьких детёнышей, просеменила к ступенькам, ведущим наверх, во двор. Тишина. Мирная, ровная тишина. По небу ещё катится половинка луны, и,подобно уличному фонарю, разливает вкруг себя лимонно-серебристый свет. Сверху и снизу от неё, по диагонали, - две яркие звезды, одна больше и
ярче,другая меньше и глуше, а далее – бесчисленные созвездия.

Ах, если бы Герда когда-нибудь читала те чудесные романтические  описания обворожительных украинских ночей, которые оставили в своем словесном творчестве
великие колоссы литературы - Пушкин, Гоголь, Шевченко… Например, А.С.Пушкин: «Тиха украинская ночь. Прозрачно небо. Звёзды блещут». Или  Н.В.Гоголь: «Знаете ли вы украинскую ночь?.. С середины неба глядит месяц. Необъятный небесный свод
раздался, раздвинулся ещё необъятнее… и чудный  воздух и прохладно-душен, … и движет океан благоуханий. Божественная ночь! А вверху… всё дивно,всё торжественно…, и толпы серебряных видений  стройно возникают…». Сейчас любопытная,чувствительная дворняжка дышала ароматами такой вот очаровательной ночи, взирала на  реальное её великолепие, впитывала томную негу и прелесть
её,покоряясь усиливающейся в душе мечтательности.

Герда застыла, вперяя взор свой на полукруглую луну  и звёзды. Сколько их! Мириады, собранные в созвездия. Люди придумали им названия и уверены, что
эти космические группы влияют на людские судьбы, могут приносить радость или горе, успех или провал в жизненных делах. Какие глупые люди! Верят во всякую
чепуху!  Звёзды – просто дальние небесные тела,какие-то из них ещё живут, а какие-то давно погасли,зато свет от них продолжает бежать и бежать сквозь миллионы космических лет. И какое дело этим далёким-предалёким планеткам до людей на Земле?! Но красиво! Красиво, загадочно, непознаваемо до конца, магически завораживающе!

Однако почему же Герда среди очарований и  размышлений поймала себя на мысли о том, что проснулась она не от желания вдохнуть головокружительного дурмана предутреннего весеннего неба, а совсем по другой причине – от сгустка
болевого напряжения, которое будто собралось в тяжёлый шар, поместившись между сердцем и желудком? Шар давил вниз, и внутри словно сжались, готовые вот-вот распружиниться, неуёмная тревога и боязнь.

Герда водила зоркими глазами туда-сюда по тёмному дворовому пространству и ощущала необъяснимое противное беспокойство. Кругом тихо… Слишком тихо.
Всё-таки приближается утро – хотя бы какая-нибудь птичка зачирикала, шелохнулся бы воздух холодком, хотя бы единственное окошко загорелось  электричеством в одном из четырёх домов… Ну хоть чей-то голос раздался бы в предутренний час,хоть
какой-то одинокий звук звякнул, появился бы… Появился!!!

Герда услышала режущий уши свист, пачка яркого огня вспыхнула над домами, и прямо сверху над ней – она  не поняла, откуда конкретно – рвануло со стократной
мощью! Дом, её дом, где она прижилась, где находилась её укромная спаленка с ковриком, миски с едой и спали пятеро маленьких детёнышей, разом  рухнул прямо на неё! Следом бухнуло ещё, и ещё, и ещё… Но куда приземлялись снаряды, Герда уже не видела. Больно, до искр из глаз, получив по голове разбитым кирпичом и каменными осколками, дворняга скатилась со ступенек вниз и потеряла сознание.

Герда, вероятно, была рождена под счастливой звездой, как говорится в народе, потому что её не убило, лишь ранило камнем голову – к радости,поверхностная рана, из которой  вытекло немного крови. Собака очнулась уже тогда, когда
обстрел района прекратился. Очухавшись, Герда  открыла глаза и, ничего не соображая, машинально вскочила на лапы. Просторного помещения больше не
стало. Собаку окружали глыбы разломанного бетона,обломки кирпичей – сплошной завал, в который превратился стоявший здесь немногим ранее дом.

Собака отряхнулась от килограммов пыли и,осмотревшись, поняла, что оказалась зажатой со  всех сторон баррикадами из строительного мусора. Нервно озираясь, никак не умея разобраться в том, что же случилось и почему она, кроме адского звука взрыва,ничего больше не помнит, Герда увидела, что ей не на шутку повезло: обломки расколошмаченного здания упали как-то геометрически правильно – почти
по окружности, загородив вход, но оставив в центре подвальной комнаты свободную часть, где и пролежала собака, будучи в обмороке, а вход в подвал был завален практически до отказа, осталась лишь малюсенькая щёлочка, через которую сюда проникал лучик света наступившего дня.

Герда слабо гавкнула, узнав свой подвал,и покрутилась на месте, прихрамывая. Она разыскивала взглядом детенышей. И вдруг бросилась к бывшему спальному месту. Под кусками камня, раскрошенным бетоном и кирпичной крошкой Герда различила лапки и
мордочки окровавленных мёртвых щенков.
- Оу-у-у! О-у-у! – завыла-застонала-заскулила Герда.

Собака ринулась на развалины, пытаясь передними лапами разрыть каменный препон. Какого-то щенка,чёрно-коричневого «мальчика», она всё-таки откопала. Герда плакала над ним, облизывала его мордочку и тельце, тыкала в него носом, желая его расшевелить,но щенок не двигался. Кровь, покрытая бетонной пылью, запеклась у него на чуть раскрытой пасти, из которой виднелась белизна остреньких зубов, а стеклянные глазки отражали обезображенный подвал и измученные горем материнские глаза.

Больше никого из детенышей Герда отрыть не смогла.Этого освобожденного от каменной давильни щеночка  она отнесла в сторону, бережно положила на пол и стала прикатывать всё, что попадалось ей под лапы. Она скрупулёзно укладывала вокруг щеночка кирпичные и бетонные обломки,создавая таким образом могилку.Постояв какое-то время в неподвижности, изредка поскуливая, Герда придвинулась к завалу у входа. Приложив усилие, она вскарабкалась вверх, как
на гору, к образовавшейся щёлке. Собственно, это было мизерное отверстие, куда помещался только собачий нос. Приткнувшись глазом к щелочке, Герда хотела
посмотреть, что творится на улице. И заодно,догадавшись, что попала в западню, Герда очень надеялась испросить помощи – может, кто-нибудь из дворовых услышит её…

Чёрный глаз собаки обозрел жуткую, чудовищную картину: посреди двора – ровно по середине –  чернотой вывернутой земли зияла великанских размеров дымящаяся воронка, жилой дом, что когда-то стоял напротив, вовсе перестал существовать, вернее, от него остались половины стен с пустыми проёмами окон, подобно огромной каменной сети. И эта «сеть» тоже дымилась. Немногочисленные люди, кого видела Герда,в основном были одеты во что попало, - кто стоял, а кто сидел у страшного пепелища. Герда видела плачущих женщин, нескольких деток, которых прижимали
к себе их матери, мужчин, возбуждённо-громко обсуждавших разрушительное событие, при этом они размахивали руками, активно  жестикулируя и, судя по эмоциям и открытой агрессивности, посылали ругань в адрес тех, кто устроил это преступное побоище. Снова неподвижно лежало на земле несколько человеческих тел, правда, на этот раз накрытых с головой тряпками или одеялами.

«Война – это смерть, грязь, кровь…», - вспомнились Герде слова Оксаны. Собака набрала воздуху и,пододвинув к щёлке нос, громко завыла. Она думала,что громко, но, к сожалению, люди на её зов не реагировали. Герда выла настойчиво, делая
небольшие перерывы, но никто так и не откликнулся. К вечеру – то, что наступил вечер, Герда догадалась по исчезновению светового луча, бившего из щели, в
котором, как в невесомости, витали миллиардные пылинки, отчего луч выглядел непроницаемо-мутным, - собака вымоталась. В тесноте обвала Герда не находила себе пристанища. Покружив на свободном пятачке, она приседала на задние лапы, а потом вдруг срывалась с места и вновь вскарабкивалась наверх, к отверстию, просовывала туда нос и продолжала свое печальное вытьё.

Её попытки призвать на помощь повторялись неоднократно в течение этого проклятого дня, но всё тщетно – никто из людей так и не услышал собачьего
голоса. Или на неё махнули рукой?! Изможденная,претерпевшая невосполнимую потерю детей, осунувшаяся и голодная, Герда прилегла на усыпанный мусором бетон. Если бы в эти минуты кто-нибудь  мог видеть её глаза!.. В них не осталось жизни. Они
чернели не прежними глянцевыми черешнями, а сушёным черносливом, лишённые живого азарта радости!

Герду терзала боль, душевная боль, которая причиняла страдание куда более сильное, нежели боль физическая, полученная от удара ногой в грязном ботинке по морде и в незащищённый собачий бок. Боль душевная раздирала сердце – рвала его на части, разрезала острым кинжалом, била по нему многопудовой кувалдой,скручивала все сосуды и волокна в путаный узел… Собака положила голову ухом на лапы, устремив безумно-опустошенный взгляд неизвестно куда, из
внешнего уголка глаза скатилась горестная крупная слеза и упала на коричневую перчатку.

В сторону, где покоились её бедные малыши, она больше не смотрела. Герда очень хотела, чтобы всё произошедшее, благодаря какой-то немыслимо-волшебной силе, собралось во временной пучок и тут же умчалось, улетучилось воздушным потоком в
потустороннюю неизвестность, словно и не было его вовсе. А всё прежнее: сытость, весёлость,ласка,детёныши – восстало бы из этой бездны-дыры, появилось вновь и существовало дальше, текло бы, как и раньше, мирно и свободно.

Откуда это дьявольское разрушение? Это крушение жизни? Кто сделал это и, не прекращая, продолжает делать? Зачем, почему, для чего? Герда и не догадывалась, по крайней мере, пока, что события,частью которых стала  и её жизнь, творят
люди! Ах,вот они какие бывают, люди-то! Они могут быть Оксанами и Андреями, милыми, добрыми, заботливыми друзьями, а могут быть дядьками в камуфляжных костюмах, приводящими в действие автоматы, пулемёты  и артиллерийские пушки.

На землю спустилась грязная, туманная, пропахшая гарью ночь. Герда так и лежала, не поднимаясь, на лапах. В какой-то час она погружалась в сон, ей снилось что-то прекрасное и чистое, теребили дурманные запахи, однако сон длился недолго, собака резко, будто ужаленная,  просыпалась и с отчаянием обнаруживала, что она находится всё там же – в разваленном бомбежкой подвале. Она не разбиралась во
времени, но наступил момент, когда Герда почувствовала неизбывное волнение. Предчувствие не заставило ждать – где-то рядом с её домом, не здесь,а далее, в другом квартале, начали греметь, не умолкая, взрывы, один за другим. Взрывная волна распространялась по большому радиусу, действие её было довольно ощутимо. Через бетон Герда чувствовала тряску земли, улавливаемое ею шаткое состояние
остатков здания.

И внезапно, о боже, она остро, явно,ощутила, что кирпично-бетонный треснутый панцирь наполовину уничтоженного дома на деле зашатался – видимо, уже непрочная, смертельно раненная конструкция не выдерживает мощного воздушного потока, образованного по причине непрекращающейся бомбежки соседних улиц, – и сейчас может рухнуть ей на голову, тогда уж собака точно не спасется! Герда ринулась по камням к отверстию над входом в подвал, завыла, заскулила, по возможности залаяла. Эх, не помогает!  Еще гром взрыва – и остатки здания заскрипели,
заскрежетали,будто в предсмертных муках. Герда застыла на миг, животный, тошнотворный ужас обуял её всю! Секунда – и наступит её конец! Ба-ах!!!..

Что это?! Что за крик-плач?! Когда Герда очнулась от камнепада, она не поверила, что, оказывается, снова жива! Дворняга в тот миг стояла на каменном взгорье
у входа, как бы в стороне от центра местной «катастрофы», именно эта позиция её и спасла. Но что за плач слышит Герда?! Где это? Кто? И, наконец, она увидела невероятнейшую картину, совершенно не укладывающуюся ни в чьей голове, хоть в животной, хоть в человеческой: в середину бывшего пятачка-пространства, что оставался когда-то свободным от обломков , свалилось бетонное  потолочное перекрытие, треснутое, но сравнительно уцелевшее от полного разлома, оно упало
наклонно,горкой, в основании же плиты лежал… ребенок?! Видимо,он скатился по ней,и,в ссадинах,ушибленный, но живой,громко,навзрыд кричал,инстинктивно дергая ручонками и ножками.

Герда стремглав кинулась к нему! Ах, мама моя родная,  до чего знакомый запах! Не может быть!.. Это же Сашенька! Маленький грудной Сашенька, сынок Оксаны! Герда радостно залаяла, успокаивая его,облизала, словно целуя. Мальчик действительно скоро замолчал. Собака взяла его «за шкирку», то есть за воротник кофточки и неторопливо, аккуратно,тихонечко оттащила в приготовленное заранее,насколько позволял окружавший её каменно-кирпичный хаос, местечко.  Ребенок гулил,играя ручками с Гердой, а та легла рядышком с ним, окружив своим телом, окутав его  теплой шерстью, согрев ребенка и таким образом сама обретя покой.

-5-

И собака, и малыш, уставшие каждый по-своему, в конце концов, уснули. На этот раз Герда встрепенулась не от взрыва, а когда почувствовала, что её молоком кормится щенок. Она какое-то время ещё лежала в состоянии поверхностного сна, не
открывая глаз, и испытывала материнское удовлетворение от того, что способна давать пищу своим детёнышам. Она знала: молока в ней считанные капли. Но оно всё же выработалось, пусть его немного, зато несколько молочных капель спасут детей. Щенок ел, ел, ел…

«Это сколько же молока, коль он так долго ест?! Ведь я сама-то давненько не ела?! Откуда молоко? И щенок…», - говорила про себя Герда. И щенок… Она тут
же  открыла глаза. Кругом серо пылились груды развалин, всё так же плоской горкой упиралась в пол бухнувшаяся сверху плита перекрытия. Всё тот же неутешительный «пейзаж». Новая волна безысходного отчаяния и тоски захлестнула Герду – она, полностью отойдя от сонного небытия, сейчас же вспомнила, как
похоронила своего задавленного до смерти сыночка, что все остальные дети покоятся там, за плитой, в куче неподъемных камней. Но что это? Кто же ест её
молоко?! О силы небесные, под ней лежал человеческий детёныш, который жадно, издавая чмокающие звуки, впился ей в живот! Ведь ребёнок не понимал, кто с
ним рядом – человек или собака. Была бы обезьяна,коза,свинья, либо ещё кто из
млекопитающих – какая ему разница, он нашёл грудь и ел!

Вероятно, у Герды было ещё молоко, раз ребёнок прилип к её груди. Собака поскулила чуть-чуть, но притихла и стала с нежностью поддерживать невероятное кормление. Ситуация выглядела двояко: в какой-то мере всё же это неприятное зрелище – кругом грязь, разруха, ребёнок в антисанитарных условиях ест молоко животного, словно Маугли, однако, с другой стороны, именно собака стала единственным источником спасения маленького человечка.

После каждого кормления Герда облизывала Сашеньку,играла с ним, а когда он начинал плакать, снова давала ему есть, согревая его своим мохнатым телом. Правда, Герде тоже очень хотелось есть, а главное, пить. Воды в подвале не находилось ни капли. Герду ощутимо начинала мучить жажда. Какое время собака сможет протянуть без воды? Неизвестно.

Герда, конечно, не знала, сколько часов или дней прошло с того момента, как ребёнок свалился в подвал. Однако в продолжение всего этого периода она
регулярно и настырно, оставляя ребёнка лежать на полу, пробиралась на вершину искусственного ломаного «холма» перед входом, к заветной, вселяющей надежду
на спасение щели и, просунув в неё нос, упрямо просила о помощи громким воем. Затем возвращалась к хныкающему мальчику и,обвивая его своим телом, чтобы
он не замёрз, успокаивала малыша.

За этот короткий срок жизнь Герды опять переменилась. Переменилась к лучшему, так как у её существования снова появилась цель, благородная цель – помочь малютке выжить! Обязательно выжить! Её снова обуяла деятельная забота – материнская забота об «усыновленном щеночке», ибо нет ничего более высокого,
героического, лучшего и одновременно вполне естественного, чем жертвенно отдавать всего себя во спасение другой жизни!

Герда вновь считала себя матерью, несущей ответственность за новоявленного детёныша, что был,верно, послан ей взамен погибших деток. Герда не только чувствовала, но и определённо знала, что она хорошая мать и достойно гордилась собой. Ещё Герда была уверена, как выражаются люди, на все сто процентов, что вот теперь-то, когда она отвечает за сохранность жизни человеческого ребёнка, люди, безусловно, найдут,отроют и спасут их обоих!

В щель пробился солнечный луч. Герда, прильнув к отверстию глазом, видела каких-то «двуногих»,суетящихся возле костра, разведённого ими возле так называемого подъезда бывшего пятиэтажного дома. Ветерок дул в её сторону, и собака унюхивала
запах съестного. Она за эти трудные дни ослабла, устала, но надежды и веры не теряла.
- Оу-у! У-у-у! – заскулила Герда.

Люди, услышьте меня! Дело в том, что дворовые люди вовсе не обращали внимания на этот заваленный  подвал, потому как были убеждены, что никого, живого или мёртвого, в этой каменной гробнице нет. Завал рано или поздно, конечно, разберут спасательные и коммунальные службы, просто в первую очередь чистили там, где
предполагалось найти хоть кого-нибудь. Простые люди и не подозревали, что любая стихия – будь то камни либо вода – может упасть или залить так, что внутри
останется некоторое пространство с воздухом, где несколько дней  сможет пребывать тот, кого завалило или залило. Важно вовремя вытащить его оттуда, иначе он, в итоге, умрёт.

- Р-р-у! Рр-у-у! – на этот раз не жалобно, а как-то требовательно выла Герда.
Вдруг она ясно услышала, что где-то рядом, совсем близко от щели кто-то ходит. Герда собрала все имеющиеся у неё силы и, насколько было возможным,увеличила громкость своего воя.
- У-у-у! Оу-у! – требуя, даже в своем роде приказывая, подала голос собака.
Она чётко слышала, что этот «кто-то», который крутится близко от  подвального входа, громче зашумел ногами, и вдруг крикнул:
- Герда, это ты?!
Этим «кем-то» оказался местный подросток, Петро Иваненко. Он бродил по развалинам, по пожарищу,стуча, тыкая палкой, отыскивая «полезные» предметы и вещи, так забрел и к Гердиному дому. Хотя поход его был не безопасен – мало ли, может, снаряд неразорвавшийся попадётся или мина-лепесток.
- Мама!!! Дядя Коля! - громко,энергично заорал он во всё горло. – Здесь Герда! Идите скорее сюда!

Петро потрогал Гердин влажно-холодный  нос,обрадованно залепетал:
- Обожди, Гердочка, сейчас, сейчас!
Герда вошла в безудержный экстаз, счастью не было предела – слава всем святым, её увидели! Она дёргалась, возбужденная, на месте, желая плясать от
необузданной радости, но не могла, потому что непрочно стояла на острых каменных обломках, выстроивших возвышенность.
- Чего орешь, малец? Что нашёл?! – спросил дядя
Коля, подошедший с палкой в руке.
- Герда! Герда! Здесь Герда!
Мужчина кинулся к отверстию. Герда продолжала просительно скулить.
- Вот те на! Живая, животина! Вот черт те на голову, нипочем не подберешься! Нужно МЧС-никам сообщить,нужно сказать им, чтоб этот завал сегодня в первую очередь разгребали. Герда, сколь дней-то ты тут, горемычная?

Герда вытарищила на мужика свой чёрный глаз,помещающийся в отверстии, и дядя Коля, ошарашенный,увидел, что глаз этот полон слез.
- Ах, ты, горемычная! Петька, неси скорее воды, там, в подвале, в пластмассовой бадье, скажи всем, что Герду нашли.
Петро сорвался в беге, перебежал двор и, размахивая руками, кричал всем домочадцам, что Герда жива и сидит, заваленная, в подвале напротив. Через пять
минут все, кто был на улице, собрались перед щелью. Герду пытались напоить, но ничего не получалось – слишком мала была щель. И в самый разгар суеты до
людей из подвала, из-под камней, как будто из преисподней, донёсся детский плач.

- Бабы, да то ж, не иначе, ребятёнок орет!
- Слушай, Микола, - вскрикнула одна из женщин, догадавшись, - а не Оксаны ли Панасенковой? Они ж с дитём прям над подвалом жили, на втором этаже!
- Оксанку-то увезли, а дитёнка так ведь и не нашли!
- А ну, бабы, надо-ть в МЧС-ку сообщить, - приказал дядя Коля, - кого командировать-то? А то, покуда приедут на завал, того гляди, и малОго потеряем!
Петро, бери ещё кого, и дуйте в МЧС-ку или к ментам! У вас быстрее получится! Скажете там, что дитё здеся грудное! Токмо под ноги смотрите, не нарвитесь на
мины, зараза их заболей!

Герда, осторожно, как привыкла делать, спустилась по камням, чтобы угомонить расплакавшегося Сашеньку. Это уж она умела делать мастерски, как  не то что
хорошая, а самая лучшая в мире мать. В подвале встала тишина.
- Чё-то ребятёнок заглох, - сказал дядя Коля. – Эй, Герда! Герда!Ты тута?!
- Гав-гав-гав! – откликнулась собака.
Люди выдохнули – всё нормально. Герда грела малыша, у неё кружилась голова, она вошла в состояние облегчённости: семь потов сошло! Ещё чуточку  осталось потерпеть – и они будут спасены!

-6-

- Что здесь? – офицер МЧС с выражением строгости на уставшем лице обратился к дяде Коле, правильно решив, что этот мужичок главенствует в местном собрании. – Позавчера вроде ребята работали у вас …
- Тэк дитё там! И собачка наша. Думали, сгинула,псина, ан нету – жива, леший её забери! Во даёт!
- Ребёнок, говорите? Уверены?
- Тэк точно! Плакало дитё!
- Да, да, - закивали люди.

Между тем, Герда лежала на своём «рабочем» месте,охраняя сон трёхмесячного Сашеньки. Малыш расположился в полукруге собачьего мехового тела, его русая головка удобно покоилась на заднем бедре дворняжки, а передними лапами она прикрывала ему ножки, чтоб не мёрзли. Собака глядела на щёлку с сочившимся из неё пыльным лучом и, умолкнув, ждала, когда же сюда войдут долгожданные люди. Лишь бы только вошли те, кому положено!
- Что-то тихо совсем, - сказал один из МЧС-ников.
- Може пизно вже, може загинули? – одна тетка из жителей
выдала версию, говоря по-украински.
Офицер кашлянул:
- Значит, вот что, народ, расходитесь! Ребята, давайте! Строганов, командуй! Разошлись, разошлись, граждане! Кому говорю! Сейчас сапёры будут работать.
Расходимся!

Герде пришлось ждать долго. Она слышала различные звуки, доносившиеся извне,  говорящие о том, что  люди уже ведут расчистные работы. Стуки, жужжание
какой-то техники, голоса, шипящий шелест осыпающегося камня – всё это заставляло Герду максимально набраться терпения, а также сосредоточиться и быть готовой к защите, если обнаружится, что вошедшие в подвал вовсе не те, кого
ждёт Герда, не освободители, а угроза для неё и маленького Саши.

Шерсть её периодически вздыбливалась, она сознательно не подавала голоса и, собравшись с духом, ожидала появления людей. Собака, сжавшись,наблюдала, как рассыпается привычный «холм» - навороченная каменная куча, как скатываются
поломанные кирпичи, покореженные железки, как постепенно увеличивается проём-отверстие во внешний мир. Трам-ба-бах! – полетел крупный
бетонно-кирпичный кусок, открывший, в результате, вход в подвал.

Сцена, последовавшая далее, заслуживала того, чтобы быть запечатлённой на полотне кистью художника.Солдат, быстро влезший в дыру, тут же остановился – сразу он увидел нечто! Бесспорно, красивая внешне, но грязная, запущенная, одичалая собака, вытянув худую, как у цапли,  шею, навострив треугольные уши, прямо и смело глядела на появившегося здесь военного. Она держала лапами
ножки глубоко спящего человеческого младенца, притулившегося щёчкой к собачьему бедру. Дворняга, обнимая его, будто всем своим неприступным видом показывала, что это её детёныш, самый для неё дорогой, и она его охраняет, спасает от любой напасти, что она не позволит никому и ничему нарушить его покой, не говоря уже о том, чтобы, не дай, бог, забрать его жизнь!

Военный отвечал Герде вполне понимающим взглядом, однако двигаться дальше, приближаться к этой потрясающей паре «живых существ» он, честно говоря, побаивался. Хотя был момент, когда солдат попытался пройти вперёд, но немедленно получил отпор:
- Рр-р-р, - поднимая верхнюю губу и обнажая зубы, грозно, но тихо, чтобы не разбудить малютку, прорычала Герда.

Солдат поднял руку – подал другим военным знак «стоп». Герда, заметив это, вновь сурово прорычала.
Более не шевелясь, сапёр одними губами негромко
произнёс:
- Товарищ старший лейтенант, что делать? Здесь
такое!..
За его спиной, из-за плеча, происходящее видел ещё
один потрясённый военный.
- Строганов, она не тронется с места, она стережёт ребёнка и боится его разбудить. Смелее. Давай-ка, пробуем.

Сапёры, приговаривая ласковые, дружеские слова,что-то вроде: «Гердочка, мы свои, свои, не бойся, не шуми, хорошая собачка» , - без лишних активных движений, выдержанно, осторожно-спокойно приближались к собаке. Она больше не рычала.
Грозность слетела с её физиономии, мордочка её приобрела невероятно страдальческое выражение, а глаза посылали мольбу: если вы идете навстречу, то
спасите нас, пожалуйста! Строганов осмелился погладить дворняжку, она не сопротивлялась, почувствовав искреннюю ласку. Он пощупал ребёнка – тепленький, живой! Просто сладко спит.

Одни военные осматривали забитый обломками упавшего здания подвал, проверяя территорию на наличие снарядов, мин или взрывоопасных предметов. Другие уже несли тёплые одеяла и воду. В помещении висело зловоние от недостатка кислорода, от накопившихся других злачных запахов, но военные выполняли свой спасательный долг чётко, расторопно и слаженно.

Ребёнок проснулся и заплакал. Герда стала лаять,отгоняя голосом людей,протестуя, так как опасалась,что малыша у неё отнимут навеки. Но солдаты, бережно закутав в одеяло грязного мальчика,тельце которого было в не заживших ещё ссадинах,синяках и потёках, показывали Герде, что, мол, вот он, с тобой, мы никуда его не унесем, мы только вызволим вас из бетонного плена, и вы снова будете вместе.

Герде дали воды, она набросилась на чашку и вылакала всю воду до дна. Затем Герду тоже закутали в одеяло – а её действительно стала бить дрожь, вероятно, от
нервного срыва – кто-то взял её на руки,приголубливая, и понёс вслед за Сашенькой. Герда скулила, но мгновениями замолкала и суматошноискала глазами малыша.
- Вот он, смотри, вот! Не переживай, мы тебя с ним не разлучаем, - уговаривал её Строганов.

Герда захлебнулась приливом свежего воздуха, солнечный свет резал глаза, она то жмурила их, то снова открывала, выпуская слезу. Грудь хватала кислород – голова поплыла, утопая в радужной,сыплющей блестками бездне.
- Герда! – обрадовался Петька, прижавшись к грязной собачьей
морде своим лицом. – Герда, ты героиня! Какая же ты умница!

Герда дышала, высунув бледно-розовый язык: родные «двуногие», как же давно она их не видела, не слышала! Неужели среди них, таких неравнодушных,таких родных, таких миролюбивых водится та дрянь, что разворотила жилища, заставила пережить столько горя, убила её детёнышей, лишила матери ни в чём не повинного Сашеньку…  В памяти Герды почему-то возникло давнишнее издевательство, то зло, какому подверглась она несколько месяцев назад – грязный ботинок, с живодёрской силой
ударивший её в бок,сопроводительные похабные обзывательства и мерзкие улюлюканья подонка-подлеца! За что?! Какого рожна ему было надо?! Да, милая, хорошая Герда,человеческий мир, к великому прискорбию, пока не меняется. И очень часто в нём всё перевёрнуто с ног на голову.

МЧС-ники, после обхода объекта сапёрами, разобрались с очередным завалом, в котором обнаружили закаменевшие тельца погибших щенков и кургузую могилку, собранную, сразу видать, не человеческими руками. Так вот оно что! Убийственная ирония судьбы: на глазах у собаки-матери умирают её детёныши, а она выкармливает, согревает и не даёт умереть человеческому дитяти, чудом оставшемуся в живых при артиллерийском обстреле гражданских кварталов! 
Мужественная, стойкая,  способная  к самопожертвованию, человечная Герда! Люди – цари природы – убивают людских же детей, а собака, наоборот, спасает! Уму непостижимо!

-7-

Здоровье маленького Саши поддержали в больнице, а потом своего внука забрали бабушка и дедушка.  Герду тоже лечили – она отлично помнила, как парень в
светло-голубом костюмчике, в шапочке такого же цвета говорил ей что-то позитивное о том, что она проживет ещё сто лет. Это был ветеринар. Двое –
собака-спасительница и младенец – прославились на всю ивановскую!  О них даже сняли репортаж! А представители социальной защиты разыскали Сашиных родственников – родителей Андрея.

Герда стала жить в небольшом одноэтажном доме, близ Мариуполя. Однажды в питомник при ветеринарной лечебнице, в которой подлечивали Герду,  пришла
пожилая чета. Они остановились перед ржавой клетью, куда ветеринары временно поместили собаку, и благодарно смотрели на неё, сидящую на задних лапах,склонившую набок голову с коричневыми ушами. Санитар открыл клетку, и пожилой гость, присев на корточки,протянул Герде руку для приветствия.

Герда сразу сообразила, что имеет дело не с посторонними людьми с улицы, тем более, когда они приблизились к ней, она  поймала носом очень знакомый запах. «Это кто-то из «своих», - решила Герда и, сделав шаг к человеку, подняла свою лапу. Пластмассово-шершавая подушка легла в ладонь седовласому мужчине, он
доброжелательно пожал её и немного потряс:
- Спасибо тебе, собака, - благодарственно-душевно, от сердца сказал он. – Пойдёшь к нам жить?
- Гав! – утвердительно ответила Герда, улыбнувшись.
Да-да, люди совершенно ясно увидели, что собака им
улыбается.

Нынче же Герда находилась в чистом доме, в окружении подрастающего Сашеньки и простых стариков. Она вполне освоилась в новой местности, заимела знакомство со своими уличными одноплеменниками, быстро приобрела авторитет у здешних собак. И люди в поселке, все от мала до велика,  знали Герду.

В один из тихих вечеров, когда Саша уже видел десятый сон, а хозяева сидели на кухне, пили чай и мирно болтали, Герда подошла к стенке в одной из комнат, где висела в кружевной рамке большая свадебная фотография молодожёнов – Оксаны и Андрея.

Герда задумчиво, с интересом и со светлой печалью разглядывала их счастливые симпатичные лица, статные молодые фигуры, облачённые в красивые свадебные
наряды – невеста в белом пышном платье, с тюлевой фатой, закреплённой в витиеватой причёске, жених в чёрном представительном костюме и белой выходной
рубашке.  Лишь теперь Герда с тяжёлой болью осознала и прониклась этим скорбным понятием, что Оксаны больше нет на свете – она, как и детёныши, погибла
во время  той страшной бомбёжки.

А Андрей? Где-то он теперь? Жив ли? Жив! Воюет. Сражается за них за всех… За сына. За  будущее. Какое-то оно будет?..

               
                2023г.