Пламя джунглей гл. 22 Ветер свободы!

Скажи, нам сколько пришлось скитаться,
Среди туманных миров скитаться
Затем, чтобы мы, с тобою мы
 Друг друга нашли
                Л. Дербенев
..................
На палубе двухмачтового брига с шелестом взвились паруса, и мы отчалили в море!

 И нас с Наташей, стоящих возле поручней на самом носу, словно собирающихся влететь в безудержном порыве, обвевал терпкий ветер свободы! Он весело трепал наши волосы да полоскал на Наташе юбку, прижимая к ее стройным ногам.
 Порою нас обдавало пенными брызгами, сорвавшимися с гребней волн.

 Смешно, но в такие минуты мы, опьяненные солнцем и любовью, даже не замечали шума, стука, хохота и топота работающих матросов. Они малость слышали о нас и в своем кубрике живо обсуждали это, и мы для них превратились в живую и уважаемую легенду.

Мы уходили по волнам в туманную даль… Прощай, Ява, Ломбок и Бали, Ачех и свободолюбивый малайский народ! Что смогли, мы сделали для вашей независимости! Простите-прощайте, и на этот раз навсегда!
 Наташа тихо напевала: «Слава Богу, мы уже в дороге, слава Богу, мы в пути».

Поразительно, что в первую ночь свободы на судне мне привиделась в призрачных сновидениях ушедшая в мир иной юная малайка Мелати. Почему беспощадное прошлое не торопилось отпускать меня? Может, прощалось со мной таким образом?

Мне мнилась льющаяся с неба луна в затаенный уголок крепости, где мы находились с ней последней ночью перед штурмом крепости Чакранегара и гордым, трагическим пупутаном. Так же веяло ароматом с апельсиновой рощи, но многие деревья уже погибли и обуглились. Те прежние цветы уже поблекли, скрючились от огня или были задушены ползучими растениями.

А у той старинной каменной стены увидел я призрак Мелати!
Той Мелати, которая по-девичьи отдавалась мне чисто и нежно, душой и телом. Она стояла там, а на поднятом к небу лице виднелось невыразимое счастье, как в тот миг, когда мы впервые страстно поцеловались. Лунный свет отражался в ее темных очах. Улыбка играла на приоткрытых губах, а грудь под накидкой трепетно вздымалась.

Я с радостью и страхом глядел на это воздушное создание, которое некогда принадлежало мне. Она не произнесла ни слова. Запечатаны были и мои уста. И я едва-едва подошел ближе. На мгновенье взгляды наши встретились…
Она хотела что-то сказать… воздух задрожал, в нем мелькнуло и исказилось ее лицо, прижатые к груди руки, мол, храни, береги себя – и все исчезло. Мгновенно. Протянутая в мольбе к ней моя рука бессильно опустилась.

Только луна струила яркий свет на то место, где она стояла.

И я внезапно проснулся, в глазах застыли слезы. До самого алого, нежного рассвета не сомкнул глаз, обуреваемый разными мыслями и воспоминаниями.

Наташа рядышком во сне сладко потянулась, тепло притиснулась ко мне и, приоткрыв глаза, удивленно посмотрела на мое смятенное лицо.

– Тебе снился Ломбок? Он теперь далеко от тебя, позабудь, милый! А рядом вот она, я, твоя родная «царица из Царицына», – и мягко обвила меня руками.

Удивительно и необъяснимо, что меня, горячо любимого и женатого человека, образ Мелати много лет в сновидениях не отпускал и приходил, возвращался… и исчезал, при этом меняя свое обличие и выражение.

Во снах искал я ее в роскошных залах и пышных спальнях кратона, на разрушенных бастионах и кровавых площадях того рокового укрепления Чакранегара, где она и ее родичи покончили с собой, и мелькали, ходили, сидели силуэты ее сестер и подруг, но подходил поближе к ним, и они бесследно оставляли меня…

И так продолжалось годами. Так велико было для меня то смертельное потрясение! Почему Мелати оставалась мне мила, она, давно ушедшая? Почему и для чего даны нам такие суровые игры могучего разума! Может, как духовная прививка перед грядущими, еще более жестокими потерями и треволнениями? Но Наташу я этим никогда не беспокоил и не волновал. А зачем?

В первые дни плавания в каюту зашел Али и с теплой улыбкой, под качание палубы и плеск волн, вручил мне ларец из красного дерева с изящным орнаментом ручной работы. Его передала ему Мелати – в последние часы перед пупутаном, в котором ушла в запредельную небесную даль.

Я был ошеломлён, это было словно реальное продолжение моих сновидений.

 Внутри обитого синим бархатом ларца белело письмо Мелати. К нему пришпилен золотой заколкой ее кулон с ярким изумрудом, который красовался у нее на груди в нашу прощальную ночь. Я сразу узнал его! Цепочка кулона была перевита локоном ее темных волос.

Бережно взяв в руки ее письмо, я поцеловал его и локон, глубоко вздохнул и начал с волнением читать, словно слышал ее ласковый, журчащий голос.

«Милый мой! Ты спас мою жизнь, и мне была подарена свыше земная любовь. Теперь пришла моя очередь спасти тебя в необъятном небесном подлунном мире.
Восстание разбито, и вряд ли раджа Агунг и его вельможи, тот же Джилантик помогут тебе избежать гибели от рук голландцев.

Твоему другу Али я передаю эту записку и кулон с нашего последнего ночного свидания, а также шкатулку свою с драгоценностями и старинными золотыми монетами нашего рода. Они помогут тебе покинуть мою родину и остаться в живых от злобной мести захватчиков. Помнишь, мой милый, как в близкую прощальную ночь по небу плыли две звезды, и вдруг они погасли, их внезапно накрыло темное, тяжелое облако. И я поняла, что это был знак всевышнего неба – наша с тобой судьба внизу, на этой земле закрывалась…
Помни обо мне! Не забывай!

Еще и потому, что, по семейным преданиям, русский казак Софрон любил девушку из нашего рода, которая от него родила сыновей-близнецов. В моем теле, благодаря предкам, течет славянская капля крови одного из них. Как и у тебя.

Свеча догорает, как и моя короткая жизнь. Однако теперь я знаю, что такое радость и счастье. Любила и люблю тебя, милый… и сливаюсь с тобой. И мы обязательно встретимся с тобой и твоей Наташей.
Твоя Мелати»

На страничке виднелись пятна бледных разводов. Что это? Следы ее слез?

Молча и печально передал я письмо и ларец подошедшей Наташе.
Обняв ее за плечи, мы вместе в каюте перечитывали послание Мелати, ушедшей от нас навсегда. О ней я ранее немного поведал Наташе, и она хмурилась, но молчала, только горькая, задумчивая улыбка перерезала ее лицо.

Катились быстро с шумливыми волнами дни нашей экспедиции. Ибо наш бриг кроме парусов имел сильную паровую машину, и ее винт наматывал милю за милей. Экипаж состоял из людей, которые большую часть жизни провели на море, и они на совесть несли непростую вахту.
А Наташа, находясь в этом огромном колыхающемся безмолвии, пыталась разобраться в чувствах, которые охватили ее при немногословных, отрывочных откровениях Николая о неведомой ей малайке Мелати.
Но постепенно ее переживания и ревность притупились, тем более что милый находился рядом, и они проводили вместе солнечные дни на палубе и бурные ночи в каюте, полные тонкой эротики и нежности. В любовном единении они забывали все недомолвки и шероховатые черты характера, возникшие между ними за время разлуки.

Благословляли теплые ночи, это прибежище всех любимых на суше и на море.

– Я так счастлива, – страстно шептала она Николаше в самые сладостные минуты, – и только так хочу умереть с тобой…

Глаза ее загорались, а щеки розовели, и она уютно устраивалась в постели головкой на его плече.

– Не знаю, милый, как мы с тобою живем все эти годы, – загадочно улыбалась ему, – как любовники или супруги… Вообщето вдалеке от тебя я не жила, я только выживала.

И она, умудренная судьбой, понимала, что на долю Николая выпало испытать несколько непростых жизней, и он многое держал при себе, чтобы излишне не волновать, не расстраивать ее. Ну и что?

Да и Бог с ним! Ведь впереди маячили новые неведомые земли, задания и интересы. Зачем ей сейчас ворошить его былое, как и прах умершей Мелати, когда рядом есть он, живой, а в России растет их малый сыночек Серёжек, своими серенькими глазками и крутым лобиком так похожий на Николашу.

Хотя Николай о нем пока и духом не ведал.
 И ее женская интуиция предостерегала от поспешного рассказа ему о далеком малыше. Сейчас она боялась одного – после холода одиночества потерять своего Николашу второй раз! И уже как отца своего сына. А ей надо выиграть этот миг!

К тому же ей казалось, что он длительное время жил один, ничем не был связан и привык к абсолютной свободе во всем. А теперь вдруг у него появится обязанность быть и мужем, и отцом. А это и большая забота, и постоянная ответственность, и тревога.

Продвигаясь на судне среди бездонных синевато-зеленых валов и нарушающих это безмолвие криков морских птиц, она реально понимала, что в Николае под внешней простотой сложилась глубокая и сложная натура.

И ей отныне придется найти свое место рядом с ним во всех больших начинаниях и делах и… в обновлении их всепоглощающей любви. Ведь сейчас их отношения питались в основном юными воспоминаниями и чувствами.
А между ними, очень повзрослевшими, была непростая круговерть жизни, которую каждый прошел в отдельности, но мало знал о другом в его закрученном событиями прошлом. Она словно чувствовала, как из безмерной дали будущего струилось на них насыщенное время и неумолимо уходило в невозвратимое вчера.

И как важно сейчас понять и ценить настоящее, его каждый час, день и вздох.
В глубине души, особенно в сонной ночи, под скрип корабельных снастей и визги соленого ветра в океане, она трепетала и боялась потерять его, с трудом веря в чудо этой выстраданной встречи.

И тогда сердце ее начинало колотиться от страха. В такие минуты она под покрывалом плотнее прижималась к нему, защищаясь от роя смутных, тревожных мыслей.
 И ее Николаша в полусне, с закрытыми глазами обцеловывал ее милое, прильнувшее лицо, глаза и щеки, как в юные свидания в Царицыне, и они неистово, жадно обнимались и сливались воедино.

Утром при розовеющем над волнами тумане, когда отдыхали насытившие теплом и лаской их тела, ее сомнения и наваждения исчезали – и новый день требовал свежих дел и усилий.
Ведь главное сейчас – вырваться полностью на свободу!

 Немалая сумма денег уйдет на оплату этого быстроходного судна к берегам Америки, а также для закупки там груза оружия и боеприпасов для повстанцев, бьющихся на Кубе. Это исходило из инструкций князя Ухтомского, предупреждавшего, что заранее надо быть готовым ко всяким препятствиям и неожиданностям.

Посему они вместе с Али внимательно рассматривали и оценивали изумительные драгоценные изделия и старинные золотые монеты от Мелати, как залог успеха для этого.
 А также ассигнации, векселя и другие финансовые документы, переданные им Ухтомским.

Затем, разложив на столе географическую карту, подробно обсуждали их путь и его поручение, переданное с Наташей.

Впереди находилась неизвестная им колония, иной воюющий за свободу остров против завоевателей, на этот раз испанцев.
А на восставшую Кубу уже прибывали американские, немецкие и иные военные советники, наблюдатели и корреспонденты из других стран для изучения и освещения последнего международного боевого опыта и тактики проходящих там сражений. Каждый из них, понятное дело, работал в интересах своего государства.

– По крайней мере, теперь нам не будут грозить отравленные стрелы, нападения диких даяков и туземцев, жестокие пираты, – улыбался ей Николай.
(Святая наивность, они еще не знали о вековечных, жутких традициях и ритуалах обитателей Кубы, занесенных сюда неграми из глубин древней Африки!)

Взявшись за поручни на колышущейся палубе, они обводили восторженными глазами лазурный океан и голубые небеса с вереницей белых облаков.
 Ночью, в глубокой тьме, обнявшей их темным покрывалом, наслаждались блещущим небосводом бесчисленных светил.
Николай с восторгом заглядывал в ее широко раскрытые, сияющие глаза: «Ты смотришь на звезды, моя звезда». И тихо шептал ей на ушко:
«Свети в пути, ты мне свети, любовь моя». И его милая смеялась от полноты счастья: «Нам не жить друг без друга…».

 Они оба, в глубине души, оставались романтиками и большими оптимистами. Их доля теперь казалось удачливой. По сравнению с тем, что перенесли они в течение горького времени разлуки и немыслимого молчания.

Судно, легко неся распущенные белоснежные паруса, оставляло день за днем далеко позади враждебные берега, проникая в вольный океанский простор.

Как-то в каюте, отложив в сторону томик Вальтера Скотта (книги читал я жадно при любой возможности и легко их запоминал), спросил Наташу, а чем закончилась ее помощь как секретаря при князе Ухтомском в путешествии будущего царя Николая Второго. Она весело пояснила:
– Ныне в самой лучшей типографии Германии издается об этом роскошный, иллюстрированный трёхтомник, и первый отпечатанный том мне лично вручил Ухтомский.
И я поздравил – поцеловал ее от души в завиточек волос на виске и засмотрелся на лицо, которое даже на океанском ветру оставалось чистым, розовым и свежим, словно легкий бриз.

Ранее, в морском пути, будучи в порту Сингапура, мы попрощались, обнялись со слезами с бесценным Али. Друг обвел нас погрустневшими глазами и со вздохом широко улыбнулся. Всех нас связывали узы нерушимой и неподкупной верности, пережитые вместе опасности и общие успехи. Он прикоснулся к амулету на груди с пеплом погибших родных:

– Не забывайте меня! И всегда идите вместе и вперед! Помните наш девиз везде и всегда выживать: «Маршируй или подохни!» Вот и маршируйте с госпожой Удачей, и Аллах поддержит вас!

– Аллах велик! – в один голос ответили мы, держась за руки. Даже в свой последний час я не мог пожелать себе лучшего друга.

С отходящего судна мы долго махали руками стоящему на причале Али, пока его крепкая, коренастая фигура не превратилась в расплывчатый силуэт. Он направлялся к себе, в воюющий Ачех. О его дальнейшей судьбе я не знаю больше ничего, и только звездам ведома она.

Перед этим Али рассказал, что ему стало известно о судьбе Теуку Умара. Лишь добавлю о событиях, которые произошли с ним и его Чут Няк Дин при моей жизни уже далеко-далеко от султаната Ачех, бьющегося с голландцами за свободу.

…1893 год. Положение ачехов тяжелое. Смерть соратника Умара духовного лидера Самана круто изменила обстановку. Его продолжатели не захотели идти с Умаром и стали жадно посягать на его земли. При такой обстановке он прикинул свои небольшие силы и затеял хитрые переговоры с голландцами.

– Это лишь дерзкая уловка, – растолковывал он недовольной супруге, командиру отрядов Чут Няк Дин. – Вот заполучу у голландцев оружие, сломлю алчных сыновей Самана, сплочу Ачех и опять поведу людей под своим флагом на борьбу.

В сентябре Умар с группой командиров, несмотря на явное возражение жены, открыто сдался колониальным властям. Он согласился служить им и сражаться с сыновьями Самана. В обмен власти обязались вооружить «легион Умара» в составе 250 бойцов и платить ему солидное жалованье. Они не подозревали, что он скрыто поддерживал своих повстанцев, тайно снабжал их оружием и боеприпасами, расходуя получаемое жалованье.

Более двух лет шел он по лезвию бритвы и ловко запутал голландцев. Служил им, а сам, выполняя личные замыслы, не только освободил свои территории от предательских саманитов, но и захватил их важнейшие укрепления и столицу.

Саманиты возненавидели его за переход к врагу и причиненные им поражения. Они добились от верховных служителей ислама воззвания, объявившего убийство Умара святым делом для мусульман. Теперь в любую минуту и во всяком месте его могли бесцеремонно прикончить.

Умар посчитал, что показал саманитам свои военные возможности и проучил их, а безбрежная кровавая война между своими никому не нужна. В это время в марте 1896 г. он получил приказ от командования на Яве и много оружия для наступления.

И тогда искушенный Умар внезапно повернул это оружие против ошеломленных голландцев.

 Так этот стратег в очередной раз обхитрил завоевателей, при этом захватил вместе со сторонниками 800 единиц оружия, 25 тысяч пуль, 500 кг боеприпасов и немалые деньжищи.
Бои против поработителей запылали с новой силой.

Маневренный отряд Умара состоял из четырехсот закаленных бойцов, они выводили из строя вражеские укрепления и истребляли врага. Он руководил штурмом фортов, нападал на обозы и патрули и призывал к объединению повстанческих сил.

Однако единства среди них не имелось. Голландцы как раз начали жестокое наступление против частей Умара. Оказывая сопротивление, его отряды сдали ряд местечек и отступили в Пиди, где располагался султанский двор Ачеха.

Только в апреле 1898 г. произошло объединение всех антиголландских сил. Умара назначили командующим. Вместе с другими лидерами повстанцев он присягнул на верность своему ачехскому султану.

Разногласия со знатью, засевшей не по уму на главные места при султане в Пиди, заставили Умара воротиться в родные места, на Западный берег. Поход проходил трудно, противник гнался по пятам.

Жизнь его оборвалась внезапно! Сработали зависть и предательство. Голландцы получили от агентов карту о движении его отрядов. Скрытая засада поджидала вождя. В ожесточенной перестрелке он погиб. То было 11 февраля 1899 года. Ходили слухи, что все это – дело рук мстительных саманитов.

По указанию Чут Няк Дин, которая сражалась рядом с мужем, тело его перенесли в горный кампонг-селение и почетно погребли близ мечети. Смерть его восприняли по-разному.

Нет, не напрасны были десятки лет боев и походов, катаклизмов среди врагов, кровавой борьбы Умара для того, чтобы знамя свободного Ачеха развевалось над Суматрой.

Ибо верная в любви и в военных деяниях Чут Няк Дин подхватила этот флаг из рук мужа. Она возглавляла сопротивление в течение многих боевых лет.

Однако один из ее командиров донес голландцам, где укрылся штаб. Те атаковали, застигнув повстанцев врасплох.

Чут Няк Дин была схвачена, но дочь ее скрылась и продолжила сопротивление.

 Очень больную и безумно уставшую Чут Няк Дин выслали в ссылку на Западную Яву, чтобы вдалеке голос ее затих. Ибо голландцы боялись, что она призовет на бунт весь народ Ачеха.

В безжалостной неволе эта женщина-военачальник закончила дни своей великой жизни. Ее по праву называют индонезийской Жанной де Арк.

…Порою я, автор, задаюсь вопросом, кто же был Теуку Умар? Народным героем и пылким патриотом или отчаянным военным авантюристом? В любом случае он старался для пользы своего Отечества.

 Оценив заслуги Теуку Умара, ему в свободной Индонезии, с входящим в нее Ачехом, в 1973 году посмертно присвоено звание Национального героя. Его именем названы улицы городов, университет и корабль военно-морского флота.

А ранее, в 1964 году, его соратница Чут Няк Дин была посмертно провозглашена Национальным героем Индонезии. Чтобы помнили их и не забывали!

Однако вернемся в годы деяний и похождений наших россиян.

Наташа, будучи на бриге, идущем уже от берегов Америки к воюющей Кубе – с загруженными контрабандными ящиками винтовок и патронов, бочонками пороха, чувствовала себя как-то беспокойно и тревожно.

Хотя капитан и его бойкая команда, да и Коля-Николаша, были довольны проделанной работой! Весело кучковались на палубе разные добровольцы, плывущие тайно на остров для участия в военных действиях против испанцевколонизаторов.

А она, она просила Бога, чтобы дал им возможность в этом рискованном плавании благополучно добраться до кубинского берега.
 Ибо угнетала ее какая-то неведомая опасность и сердечная маета. Поглядывала на небо, которое вдали приобретало свинцовый, какой-то угрожающий оттенок.
 Над судном в воздухе летали и пронзительно кричали буревестники.

Начались у нее приступы морской болезни, хотя раньше ею не страдала. Почувствовав дурноту и пытаясь пересилить ее, часто полоскала сухой рот и проводила языком по обветренным губам. Спускаясь за водой вниз по скользким ступеням трапа и стараясь удержаться, зацепилась подолом и разорвала свою лучшую юбку. Сны ее стали наполняться какими-то безысходными и мрачными кошмарами.

Дивясь сама себе, Наташа старалась отвлечься от тягостного ощущения. То перебирала, укладывала в кладовом отсеке по пакетам и коробкам запасы медикаментов, лекарств и бинтов, то на палубе шутила с бойкими матросами, одаряя их своим обаянием, заглядывала на запах стряпни в камбуз к чернокожему кок-повару или пристально вглядывалась в океанскую ширь, подставляя лицо освежающему ветру, и хмурила брови, вспоминая об оставленном вдалеке сыночке Сереже.

Спрашивала себя, как все это странно.
Может, она, молодая женщина и мать, физически устала и изнервничалась душой в этих бесконечных и рискованных плаваниях, или же чуткая интуиция в очередной раз предупреждала ее о близких тревогах и опасностях.

Слишком уж хорошо все складывалось в последнее время.
К ее горячему сердцу стылым комом подкатывало предостережение, и она вздрагивала. Как бы не быть беде!
 Ведь у Бога для нас, грешных, припасено всего много, и мир полон случайностей.
 Как бы роковая судьба не бросила тень на их долю и теплые сердца.

 Она словно разрывалась, терзаемая каким-то черным предчувствием, хотя и упорно гнала прочь от себя призрак неизвестной горести.
 
 ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...ГЛ.23 ВПЕРЕД НА КУБУ! http://proza.ru/2023/03/27/366