Другой Мир

Степан был сиротой. Сиротой при живых родителях.
Когда его вытащили на свет Божий, он был синий, полудохлый, и мать как-то сразу отвергла его.
Да и он выплёвывал её грудь, а позже накормить его было практически невозможно.
Отец вообще намекал, что он не его родной сын.

Но у отца были свои проблемы. Он начал пить ещё в молодом возрасте, хотя и был очень начитанным и, по сути, неглупым человеком.
Но сам не познав любви, он, видимо, не мог дать этого никому и ничему другому.
Кроме того, мать Степана стала приводить своих любовников прямо домой, несмотря на троих детей.

Да, у Степана были ещё младшие брат и сестра.

Отец Степана, которому приходилось всё это видеть, запил ещё сильнее, тушил окурки сигарет у себя на руках, дико вопил ночами, набрасывался на мать, да и на детей тоже.

Степану приходилось ездить в школу с уклоном на английский язык, хотя другая была под боком, — каждый день двенадцать остановок.
Кроме того, родители посчитали нужным отдать его и в музыкальную школу, которую он просто ненавидел.
Время от времени они пытались отослать его и в какой-нибудь спортивный клуб — то балет, то баскетбол, то ещё что-нибудь.

Степан учился хорошо, забирал младших из садика, помогал по дому, но всё, что он получал в ответ, — подзатыльники, побои и упрёки.
Степан знал, что, кроме брата и сестры, которые были ещё совсем маленькие, его никто не любит.
Почему — он не понимал.
На восьмое марта он сам делал стенгазету для матери или шёл в лес за первыми подснежниками.
Отца, несмотря ни на что, ему было очень жаль.

В первый раз в психиатрию, или, точнее, в детское отделение больницы, ещё советской, он попал в тринадцать лет.
Он сидел за столом и почувствовал вдруг, что не может дышать.
Пришлось вызывать скорую.
Ничего не обнаружили, но положили в больницу.
Степан не хотел больше жить. Мир для него потух.

Как только Степану исполнилось семнадцать, он ушёл из дома.
Тогда только начались девяностые, и он начал продавать себя.

Он насмотрелся и на извращенцев, и на лицемерных попов, которые тоже были не прочь...

И стал убивать.
Нет, не ради денег.
Мир для него был липкой, серой, тошнотворной массой, кишащей всем этим — полный тараканов, называющих себя «человек».

Газеты начали печатать, что, мол, появился серийный убийца.
Его, конечно, искали. И нашли.

После, на удивление недолгого процесса, его признали невменяемым — и вот, он опять оказался в психиатрии.
Ему было около тридцати трёх.

Когда были часы общей терапии, он сидел в дружном кружочке с психами или душевнобольными, смотрел из-под лба на утомлённого психотерапевта, которому, по сути, и дела не было до своих пациентов.

Всегда одни и те же вопросы. Одни и те же ответы.

«Как вы спали? Как вы себя чувствуете? Какие у вас планы на сегодняшний день?»

Какие могут быть планы у шизофреника, убийцы-маньяка, тяжёлого алкоголика в глубокой депрессии — и далее... сидящих в психушке?

Один раз была замена — пришёл другой психотерапевт.
Очень молоденький, но со странным взглядом, который впивался в тебя, но в то же время успокаивал.
В простом, но аккуратном костюме цвета хаки, с тёмными волосами до плеч и почему-то с тросточкой.
Потом стало ясно — он хромал на одну ногу.

«А может, он просто делает вид?» — подумал Степан и ухмыльнулся.

Опять все сидели в кругу, а психотерапевт стоял в середине, не садясь на стул, опираясь обеими руками на свою трость.
Он пристально смотрел на Степана.

«Что бы вы желали больше всего на свете?» — спросил он у него.

Степан не задумываясь ответил:
«Другого мира».

В эту ночь Степан скончался.
Тихо и мирно — во сне, на своей больничной койке.


Рецензии