Любовь не умирает. Быль

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПРОШЛОЕ
     – Вот и Пермь! Наконец-то! – обрадовано произнесла немолодая уже женщина, Елена Ивановна, не отводя своего взгляда от окна поезда, за которым замелькали полустанки пригорода: она вглядывалась в придорожный пейзаж все утро, едва лишь забрезжил рассвет.
     Пообщавшись с младшей сестренкой, живущей в Перми, к которой она и приехала, и сделав первоочередные дела, буквально на следующий день она уже шла от проспекта Ленина к мосту через Каму. Осталось перебраться на другой берег реки, туда, где располагался пляж, и где на горячем песке, несмотря на раннее утро, уже нежились загорелые тела. Елена Ивановна взглянула на воду, которая манила к себе темноватой глубиной, перевела взгляд на набережную, где поодаль от речного вокзала виднелись корпуса завода имени Ленина, а с другой стороны моста – корабли торгового порта.
     «Больше сорока лет назад я уехала отсюда… Как все изменилось с тех пор! Во времена моей юности в городе не было высотных зданий, видимо, попросту не умели их строить. Не было такого количества рекламных щитов и иллюминаций, магазины можно было пересчитать по пальцам, да и число автомобилей тоже не было запредельным. Изменилось все! И это неудивительно.  Эпоха моей молодости давно миновала, на смену пришло другое поколение…
     А тогда, в семидесятые годы, пляжа в городе не было вовсе. То есть, песок-то был, но вокруг все было «по-дикому». Другими словами, пляж не был оборудован ни спортивными, ни развлекательными площадками. Кроме того, негде было переодеться, справить нужду и утолить жажду. Наверно, поэтому мы тогда стремились уехать из города куда-нибудь на природу, "подичать" и «оторваться по полной». Помню один такой поход… Но, пожалуй, об этом я подумаю позже».
     По оборудованной лестнице, примыкающей к шоссе, женщина спустилась на парапет, миновала заросли кустарника, прошла мимо припаркованных машин и ступила в пляжную зону. Скинула с ног туфли и подошвами ощутила жар прибрежного песка.
     Так сладко было лежать под палящим солнцем, зная, что, «дойдя до кондиции», запросто можешь вскочить и ринуться в воду! Рядом резвятся и дети, и взрослые: кто-то брызжется водой и визжит при этом, кто-то на берегу  строит башню из песка, кто-то играет в волейбол. И никому до тебя нет дела. Все заняты собой. Цивилизация. Красота!
     Вдруг, откуда ни возьмись, на небо набежала тучка. Отчего стало неуютно… Память внезапно погрузилась в далекую юность. Подумалось: «А мы с тобой, Витя, так ни разу и не сходили ни на пляж, ни на набережную… Не хватило времени… Хотя, если бы я знала, что все так получится, то обязательно поехала бы с тобой… туда, куда ты предлагал, а не на природу с компанией веселых друзей.
     Но надо вспомнить все по порядку. Началось все с того, что после окончания техникума меня направили на отработку в цех, где работал Лешка, который в дальнейшем и познакомил меня с тобой, Витя. А впрочем…»

НАЧАЛО ПРАКТИКИ

     «Ну, надо же! Всех мои одногруппников распределили в основные цеха завода, а меня отправили «к черту на кулички», в седьмой цех, который находится в трех остановках от главного корпуса предприятия, – того, что в Мотовилихе.  Так что добираться до Балмошной придется каждый день на электричке», – думала Ленка, глядя из вагона на мелькавшие за окном и тянувшиеся вдоль берега Камы кирпичные корпуса, являвшиеся теперь ее местом работы. Вместе с толпой народа она прошла через проходную и остановилась, сказала вслух: «А теперь куда?»
     – Новенькая? Пошли, покажу, – сказал, довольно улыбаясь, круглолицый полноватый мужчина средних лет с залысинами на голове. Он отворил железную дверь в корпус невысокого здания и пригласил Лену следовать за собой.
     Как оказалось, это был начальник первого участка. Ленка отметилась у начальника цеха, кабинет которого находился в огромном,  рядом стоящем корпусе, и снова подошла к своему провожатому. А он, ехидно посмеиваясь, подвел ее к токарному станку: «Знакомься с техникой. Будешь на нем работать».
     Лена знала и ожидала, что после окончания техникума, в течение года, ей по закону могут предложить работу на станке. Поэтому молча, переодевшись, погрузилась в бумагу, на которой был описан техпроцесс изготовления деталей. Затем  закрепила заготовку в шпинделе станка, включила обороты и подвела резцедержатель. Стружка ленточкой бежала за резцом, изредка обрывалась и падала вниз, в корыто станины.
     «Пожалуй, такая работа мне нравится. Может, даже и лучше, что меня отправили на отработку сюда,  в седьмой цех». И Ленка вспомнила, в какой грязи им с девчонками приходилось вкалывать на практике во втором цехе Мотовилихинского завода, проходная которого находилась в черте города: «Да, было время… Помню, нанизываешь на шпиндель целых семь колец, которые поступали туда чуть ли не из цеха штамповки, включаешь подачу и… резец начинал свое грязное дело. Стружка летела во все стороны, не спасали ни защитные очки, ни металлические ширмы».
     – Привет! – услышала девушка голос над ухом.
     Подняла голову: рядом стоял улыбающийся краснощекий коренастый парень. Он, небрежно пожевывая спичку, оценивающе наблюдал за ее движениями. Лена, смутившись, остановила станок. Резко повернулась:
     – Привет! Что скажешь? – оглядев парня, девушка по его внешнему виду поняла, что он тоже, скорее всего, станочник.
     – Я работаю в главном корпусе, на станках с программным управлением… Скоро обед, пойдем, нам в одну сторону – в столовую.
     Это был тот самый Лешка.

ЗНАКОМСТВО

     «Ну, надо же, какой веселый парень, этот Лешка! И сильный… Чего не скажешь о его голосе: при таком крепком телосложении голос мог быть намного ниже. А у него… женский баритон. Да ладно, не усмехайся. Что дано, то дано. Ты ведь тоже неидеальна», – думала Ленка, возвращаясь с работы в свой общежитский городок на улице Электрической.
     Почему в общежитие, а не в собственную квартиру?
Вопрос риторический, или, вернее, житейский… Давным-давно, когда Лене было всего четыре года, папа увез маму к себе на родину в поселок, а теперь вот приходится жить здесь, вместе с другими приехавшими «кто на заработки, кто на обучение». А вот и её улица…
     "Интересно, почему этот высокий и симпатичный парень так на меня посмотрел, проходя мимо? Может, у меня что-то не в порядке? Неужели, новенькое платье, сшитое любимой бабушкой Шурой, где-то неожиданно порвалось? Или пряди волос торчат в разные стороны? Ладно. Не язви. Ты ведь прекрасно понимаешь, в чем тут дело – ты красива и потому притягиваешь взгляды…"
     Бедненький мальчик, так и шею свернуть можно. Вообще-то, он уже не мальчик… Высокий, крепкий парень с шапкой волнистых русых волос на голове.
Лена подошла к входной двери и взялась за ручку, из-за близорукости так и не заметив, что за нею наблюдают от дома напротив, являющегося мужским общежитием.
     Ближе к вечеру в квартире раздался протяжный звонок. Лена, напевая про себя, отворила дверь и… попятилась от свалившегося ей прямо на голову охапки сирени. Этот непроизвольный жест незнакомца, тычущего букетом сверху вниз девушке в лицо, заставил ее отступить вглубь комнаты. Из-за объемистого подарка невозможно было разглядеть пришедшего. Но вот букет отклонился в сторону… Перед ней стоял все тот же, накануне засмотревшийся на нее парень. Взгляды их встретились. От неожиданности он растерялся, уставился на нее опешившими глазами и… молчал.
– О-о-о! – наконец-то промолвила Ленка.
– Это вам! – с усилием выпалил гость и поспешил скрыться.
     Ленкина душа ликовала от ожидания невероятных и счастливых событий. Утром она просто-таки летела на работу, целый день не отходила от станка, машинально вытачивала заготовки и думала, думала.
     Кто этот парень? Почему он так быстро ретировался? Чем объясняется его столь быстрый уход? И как его зовут?
     Вечером к ней пришли в гости Леша и… Витя, тот самый незадачливый незнакомец. Ленка была поражена, и словно невзначай спросила его: «Осыпать девушку цветами – это твой способ знакомиться?», – на что получила утвердительный ответ.
     Витя был на удивление тих и скован, чувствовалось, что он растерян, и не знает о чем говорить. Он молча осмотрел книжные полки в комнате, затем спросил: «А ты цветы любишь?» После того, как Лена сказала: «Да», улыбнулся и произнес с облегчением: «Стало быть, я угадал с подарком!», – прерывисто вздохнул и попросил что-нибудь рассказать о себе.
     Лена заговорила о книгах, которые прочитала, и которые ей нравились, о младших сестренках, о том, как они в детстве катались с гор, шалили и дурачились. Он в свою очередь рассказал, что у него есть младший братик, которого он очень любит, и мама, которую он обожает, что место, где проживает его семья, находится в живописном месте Пермской области.
     Назавтра и все последующие дни Витя дарил девушке букеты: в основном, это были гладиолусы, потому что на вопрос парня о том, какие именно цветы ей больше нравятся, Лена назвала именно их, ее радовало, что они очень долго сохранялись в первозданном виде. В результате, цветами была заставлена вся тумбочка  и стол в комнате, где, кроме Лены, проживали еще две девушки. Все емкости, свои и чужие, были заняты, и Лене пришлось ставить цветы в… ведро, после чего она вынуждена была попросить парня «сбавить обороты».
     Вечерами они бродили по улицам города, смеялись, хохотали, радовались любой мелочи. Затем зашли в кинотеатр, где шел просмотр двухсерийного фильма «Есения». Сидели рядом, Витя держал девушку за руку, и она краем глаза видела, что он смотрит не на экран, а на нее. Когда вышли на улицу, проникновенно прошептал: «Ты очень похожа… на Есению». Лена в ответ заливисто засмеялась и, шутя, потрепала его кудрявую шевелюру.
     На следующий день Виктор прибежал к ней в общежитие, взлетел по лестнице на четвертый этаж и начал сходу:
– Я взял два билета на электричку, которая повезет нас… за грибами.
Лена сдержанно молчала. Она подумала: «Знал бы ты, насколько мне знакомы эти забавы, ведь в поселке я жила рядом с лесом.  Хочется чего-нибудь необычного».
     Витя весело продолжал:
– Между прочим, поедут любители природы со всего завода! Что ты молчишь?
     Лена осторожно проговорила:
– Татьяна - это моя подружка по комнате - предлагает  поехать с группой ребят на природу. Якобы, ребята сами меня пригласили поехать с ними…
     Лена видела, как улыбка сошла с Витиного лица, он помрачнел.
– Витя, это всего лишь поездка к Камскому морю. Я так давно об этом мечтала! Хочешь, я замолвлю за тебя словечко, и мы поедем вместе?
     В ответ парень напрягся и резко сказал:
– Нет, я с ними не поеду…

НЕЗАПЛАНИРОВАННАЯ ПОЕЗДКА

     И вот уже их веселая компания едет в электричке в сторону Камского моря. Предводитель местной братвы, Петька,  играя на гитаре, недвусмысленно посматривал в сторону Лениной соседки по комнате, Татьяны. Бок о бок с подругами, на лавке, обнявшись, сидели две молодые супружеские пары, кивали головой в такт музыке и проникновенно пели туристские песни. Петькин друг, Славка, сидел в стороне и затаенно посматривал в сторону Ленки, которая не обращала ни на кого внимания и с восхищением посматривала в ту сторону, где за окном открывалась прекрасная картина: колея железной дороги пролегала вдоль реки с отвесными скалистыми берегами, заросшими кустарниками.
     Стояла ясная солнечная погода, настроение было на высоте. Здорово было шагать с рюкзаками за спиной по высокому берегу и узенькой туристской тропочке, вдоль лесной полосы, примыкающей к водной глади реки. Наконец, они спустились в низину, подошли к песчаной прибрежной полосе, где к колышкам была привязана лодка. Вдалеке, за рекой, просматривались домики садовых участков.
     – Вот тут мы разведем костер, – скомандовал Петька, и работа закипела. Поставили палатки, девушки занялись приготовлением пищи.
     Ленка надела на себя купальник и потихоньку ушла от шумной компании в сторону леса, вскарабкалась на рядом стоящую высокую скалу, откуда открывалась великолепная панорама раскинувшегося поодаль Камского моря.
     Когда она вернулась к месту разбитого лагеря, ее друзья уже были навеселе и стали наперебой предлагать ей тоже выпить.   
     Подвыпив, друзья разбрелись вдоль прибрежных кустов, кто-то парами уединился в палатке. Лена подошла к  лодке и близоруко прищурившись, посмотрела на противоположный берег, где виднелись лепившиеся друг к другу небольшие садовые домики. Девушка почувствовала, что сзади к ней кто-то подошел.
     – Хочешь, покатаю на лодке?
     Лена оглянулась: рядом стоял высокий крепкий веснушчатый Михаил.
     – Хочу…
     Парень сел за весла, Лена расположилась напротив, и они отчалили от берега в сторону моря. Впереди открывалась обширная синева, завораживающая своей глубиной. Наконец-то она увидит море! О котором всегда мечтала! Вот только грезила-то она об обитаемой водной пустоши, а здесь на горизонте не было ни одной мало-мальской посудины… Вдобавок пошел дождь, началась гроза, и волны начали захлестывать лодку. Поднялся ураганный ветер, и ее спутник, кажется, не справляется с управлением!
     – Плывем к берегу! – услышала она сквозь грохот внезапно поднявшейся бури.
     Они причалили к берегу со стороны коллективного сада, у одного из домиков. Там их уже встречали: женщина и мужчина любезно пригласили их к столу, напоили чаем с вареньем. Стемнело, Лене предложили лечь на матрас на веранде, а Мишке нашлось место в доме. Немного позже Лена сообразила, что радушными хозяевами были родители Михаила, а состоявшееся чаепитие – смотринами, которое устроил маме с папой послушный сыночек. Это по его просьбе ребята позвали ее с собой в поход! Он хотел произвести на девушку впечатление, и так получилось, что удалось заодно и познакомить «предков» с претенденткой на роль собственной жены.
     Но… Тогда все Ленкины мысли были заняты одним Витей. Ей было скучно в этой веселой компании, единственной целью которой было «попить винца», «попеть песни под гитару» и «пообниматься на природе». Если бы не увиденная ею прибрежная природа с ее первозданной красотой, весь этот поход можно было бы считать пустой тратой времени.
     А пока она сладко спала на матраце на даче у родителей Михаила. Утром они благополучно переправились на другой берег, где приятели их встретили насмешливыми претензиями:
     – Ах, вы там в тепле отсыпались! А мы здесь все кусты облазили, искали вас, думали, что утонули.
     Выслушав все слова дружеского неодобрительного ворчания, Лена снова ушла в лес, прошла вдоль берега, спустилась к реке. Увидела на берегу сиротливую  фигурку Славки. Сгорбившись, он сидел на камне, подогнув под себя ноги, и хмуро смотрел на воду. Лена окрикнула его. Он искоса взглянул на нее, что-то подобрал с песка и с силой кинул в реку.
     «Что это с ним?» – бездумно промолвила Лена и подошла к компании. Приятели тесным кольцом сидели возле костра, смотрели на огонь и пели песни о любви.
     Лена присела на пенек напротив исполняющего песню гитариста, который сегодня был явно в ударе. Рядом с ним, уцепившись за рукав, сидела его жена. Лена слушала слова песни, близоруко щурясь, смотрела прямо перед собой и задумчиво улыбалась. Любовь… Какая она? Наверно, такая, как у них с Витей: с нежными прикосновениями, робкими поцелуями и преподнесениями цветов.
     Прозвучали последние аккорды. Внезапно жена гитариста вскочила с места и кинулась с кулаками на Ленку, дико выкрикивая: «Сидит тут, улыбается. Красавица писаная! Всех неженатых парней с ума свела, теперь и до женатых добралась!»
     «Ну и дура!» – подумала тогда о ней Ленка, но вспомнила этот случай значительно позже, когда в отчаянии поняла, что никуда ей не спрятаться от ухажеров, и что одну ее улыбку окружающие могут трактовать по-разному. А если она позволит кому-то себя поцеловать? Эту невинную шалость  некоторые заинтересованные лица могут истолковать как измену… И преподнести как свершившийся факт.

"ПРОКЛЯТЫЙ" КОЛХОЗ

     Добрались путешественники домой только к вечеру, где у подъезда Лену ждал Витя. Лишь только увидев его, томившегося в ожидании, девушка моментально повеселела, но, сославшись на усталость, закрыла перед ним входную дверь.
     На следующий день на работе Лене объявили, что ей и еще группе ребят надлежит поехать на месяц в колхоз. Девушка немного огорчилась этому обстоятельству, но утешила себя мыслью, что «еще не вечер, и впереди еще много времени для встреч». Витя же был очень огорчен, он просто-таки не знал, куда деться от досады.
     На следующий день ребята-станочники из цеха и Лена, которая теперь работала счетоводом в Бюро труда и заработной платы, гурьбой отправились за тридевять земель, в колхоз, до которого нужно было два часа ехать на электричке и столько же на грузовой машине. Автобусного сообщения с деревней не было.
     Городской бригаде выделили небольшую комнату, сплошь уставленную кроватями, где надлежало почивать и женскому и мужскому полу. Поскольку Ленка никакой работы не гнушалась, наоборот, всегда старалась выполнять любое поручение «от и до», здесь ей надлежало подставлять мешки под элеваторное окно, заполнять емкости доверху, и затем оттаскивать их в сторону.
     Вечерами к ним в теплушку заваливали деревенские парни, балагурили, лезли обниматься… Там Ленка вдоволь нацеловалась с симпатичным парнем – Сашкой. Целовалась и думала: «А пусть Витя поревнует…»
     Однажды Сашка с компанией пришли чуть пьяные, и позвали Лену и девчонок в соседнюю деревню на танцы. Лена с опаской взглянула на них, помялась в нерешительности, но, в конце концов, согласилась. У Лены на голове были накручены бигуди, поэтому она повязала платок и, услышав  зов приятелей, выбежала из теплушки.
     Поехали туда на двух мотоциклах: один с коляской, другой – нет. Добираться нужно было в кромешной темноте, по разбитой дороге. Сидя за водителем одиночного мотоцикла, Лене пришлось испытать все прелести сельской дороги. Вот железный конь нырнул в яму с водой и…
     Очнулась девушка уже в коляске ранее следовавшего за ними мотоцикла. Охотники до приключений очень испугались, когда мотоцикл, шедший первым, перевернулся. Они подбежали к потерявшей сознание Ленке, усадили ее в коляску и в спешке повезли обратно в свою деревню.
     Результат этой поездки на несостоявшиеся танцы – рана на голове. Очевидно, от летального исхода девушку спасли… бигуди.
Обо всем об этом Лена написала Вите, через неделю пришел ответ:

14 августа 1975 года
     Здравствуй, Леночка.
     Наконец-то получил от тебя долгожданное письмо. Хотя прошла всего неделя, мне показалось, что каждый день приравнивается к месяцу. Каждый день жил только ожиданием твоего письма. А сегодня на работе умотался, еле ноги дотащил до общежития, смотрю – письмо, ей-богу, не помню, как в комнате очутился.
     Немного погодя Лешка заходит, смотрит на меня: «Ты что, – говорит, – с ума сходишь, от Лены письмо что ли получил?» Нет, серьезно, если письма будут так редко ходить, я наверняка с ума сойду.
     Когда прочитал твое письмо, в тоску впал. Это точно, ты там наверняка до своего собственного конца дойдешь, если вовремя оттуда не смоешься. Дядя твой, человек бывалый, правильно тебе советовал. Надо сматываться оттуда, пока не поздно, не то, серьезно, отдашь там концы, и все.
     Я показывал Лешке письмо, он такого же мнения. Выбирайся быстрее оттуда, это будет не бегство, а самый благоразумный выход в создавшемся положении. А здесь, ты не переживай, мы из тебя быстро нормального человека сделаем, даю обещание.
     Все, заканчиваю писать, а то меня Леша уже буквально за руку тянет, в кинотеатр Кристалл, там опять что-то интересное про индейцев идет. Приезжай, Леночка, быстрее!
До свидания. Витя.
Хотелось написать многое, но не стал, надеюсь, что ты сама скоро приедешь.

     Получив письмо, Лена вновь погрузилась в «колхозные» заботы. Через некоторое время снова порадовалась пришедшему письму:

23 августа 1975 года
     Пришел с работы, смотрю, от тебя письмо. Даже удивился, что оно так быстро пришло, я надеялся его получить только через неделю.
     Сейчас сходил в душ и пишу тебе перед сном грядущим. Ты Леночка, больше так не преувеличивай, как в первом письме, а то, скорее всего, придется меня лечить, если не тебя.
     А вот и Лешка пришел, и сразу же пошел к соседям что-нибудь на ужин искать. Между прочим, горох у нас в комнате - любимое блюдо, гороховый суп в брикетах быстрее и легче сварить, правда, у нас иногда каша получается почему-то вместо супа.
     Лешка вернулся с добычей, сегодня у нас будет царский ужин: черствая горбушка и две луковицы. Скорее бы уж Букварь приезжал, он уже целую неделю дома живет, с домашними гостинцами. Юрка у нас заготовкой хлеба насущного ведает. Мы о нем вечерами частенько с тоской вспоминаем.
     Погода, кажется, немножечко направляется. Наконец-то ты, Леночка, поешь свежих жареных грибов, утолишь свою жажду, сейчас их много пойдет.
     Я сейчас как солдат, который считает оставшиеся дни до твоего приезда. Когда же он настанет? Раз мы обязаны Лешке тем, что познакомились, то тут благодарностью не отделаемся, придется ему памятник ставить, на меньшее он не пойдет. Я его знаю.
     Заканчиваю писать, а то уже помимо воли, стал медленно, но верно отходить ко сну. До свидания. Пиши. Жду. Витя.

     Когда миновал срок командировки, руководство колхоза обратилось к «ссыльным» с предложением остаться на вторую смену, при этом сообщили, что с этой же просьбой к ним обращается и заводское начальство. И Лена, зная, что пока не закончилась отработка на заводе, она человек подневольный, сдуру согласилась… Через какое-то время приходит письмо от Вити:

8 сентября 1975 года
     Здравствуй, Лена.
     Я так ждал твоего приезда, но взамен этого только письмо. Ну что ж, ничего не поделаешь, на ниве колхозной тоже работяги нужны. Знаешь, я раньше думал, что если срок пребывания в колхозе, на который человека послали, закончился, то его больше ничего там не держит, у нас в цехе большинство так и делает, остаются только те, кому там нравится, оказывается, это не так, если взять, к примеру, хотя бы тебя. Ну, что ж, надо, так надо.
     Я тут Таню из твоей комнаты утомил уже, третий день несколько раз подряд заходил, спрашивал, приехала ты или нет. Ты, Лена, когда приедешь, не сочти за труд, зайди к нам на вахту и оставь мне записочку о своем приезде.
     Ну что ж, напишу трохи о своем житье-бытье. Пашем мы с Лешей сейчас как звери, понемногу превращаемся в фанатиков. Лешка начал постепенно выключаться из обычной жизни и переходить на треугольник, вернее, четырехугольник: общежитие-завод-спортзал-общежитие.
     У меня тоже сейчас временно такая же система. Каждый день в спортзал, не исключая и воскресенье. И успехи есть у обоих. Приедешь, расскажу, как я от такой жизни лунатиком чуть не стал, поэтому сегодня, в честь твоего письма, я сделал выходной.
     Хотелось бы написать многое, но… В общем, будем ждать твоего приезда. А может, ты, Лена, вырвешься как-нибудь из колхоза, ведь мне осталось жить свободной гражданской жизни какой-то несчастный месяц с небольшим. Жду. Витя.

     Получив последнее письмо, Лена забеспокоилась: о чем это он? Интересно, что именно ему угрожает? И почему «свободной гражданской жизни» осталось всего месяц? Надо выбираться отсюда…

ПРОВОДЫ

     Когда Лена наконец-то вернулась из колхозного заточения, забралась в ванну, где отмокала два часа, зная, что где-то снаружи ее в нетерпении караулит Витя.
     Сегодня влюбленные решили пойти в городской парк культуры. Накануне Витя сказал:
– Ты знаешь, Ленка, мне пришла повестка…
– Что за повестка? – беззаботно переспросила девушка.
– Нужно явиться в военкомат. Меня забирают в армию…
– ??? – Лена опешила. – А ты разве там не был? Ведь тебе уже двадцать лет?
     Она чувствовала, что земля уходит у нее из-под ног. Боже мой! Неужели им предстоит еще и это испытание? И как она теперь будет здесь одна, без его поддержки? Почему он об этом не предупредил ее заранее, ведь тогда бы она попробовала отказаться от поездки в колхоз! Впрочем, она ведь на заводе сейчас находится на «птичьих правах», в простонародье называемых «трехлетняя отработка»… Ее бы никто не отпустил. Что же теперь делать-то? Мрачные мысли долго метались в голове, не находя выхода.
     Стало быть, это судьба так распорядилась, ничего не поделаешь. Не пускаться же ему в бега… от военкомата.  Витя зовет в парк, чтобы там сфотографироваться на память. Ведь ему служить целых два года!
     За окном стояла уже прохладная погода, требующая одежды потеплее. Лена выпросила у подружки кожанку, и они с Витей поехали на главную улицу Перми, где располагается центральный парк культуры, подошли к фотографу, прогуливающемуся по дорожкам парка, который и запечатлел их вместе.
     Настал день прощания. Лена плохо запомнила этот день, все было как в тумане. На улице было холодно, они долго стояли, прижавшись друг к другу,  в тамбуре женского общежития. Лена понимала, что сегодня они прощаются надолго, возможно, и навсегда… Она гнала от себя эти мысли, но они не покидали ее, и поэтому она никак не могла оторваться от теплой широкой груди парня.
     Наконец, пересилив себя, сказала: «Все, иди!», нырнула в проем двери, пронеслась мимо вахтера общежития и взлетела на четвертый этаж.

КАК ТЕПЕРЬ ЖИТЬ?

     Ленка не спала всю ночь. Наутро поспешила на работу. А Витя в это время маялся на отправном пункте и надеялся, что за его колючей проволокой вот-вот мелькнет такое знакомое любимое лицо. Но Ленка и понятия не имела о том, что где-то наличествует подобный пункт и что призывники еще нескоро разъедутся по местам своей службы.
     Для Ленки уже начался обратный отсчет времени, теперь надо ждать письма. Первое пришло где-то через неделю. Обнаружив письмо на вахте, на полочке с цифрой 45, девушка поспешила в комнату, забралась к себе на кровать, подогнула под себя ноги и… уплыла:

Письмо, написанное в дороге по пути в армию
     Здравствуй, любимая.
     Пишу тебе уже второе письмо, первое у меня реквизировали, когда я пытался его отправить, нам почему-то запрещают письма писать и отправлять тоже, но мы все равно пишем, но без толку.
     В Свердловске полный эшелон набрали ночью и сейчас без остановки шпарим. Будем ехать где-то около семи суток, проедемся по всей азиатской границе, начиная с края китайской, развезем ребят-пограничников, а потом и сами приедем, куда-то рядом с Ташкентом. Будут нас полгода учить в учебке, выйдем оттуда радистами. В общем, будем мы иметь самое прямое отношение к комитету госбезопасности. Все это нам наш капитан рассказал, хороший мужик попался.
     И, между прочим, Леночка, я опять начал делать карьеру, лишь только успел сесть в вагон, меня назначили командиром отделения, то бишь, начальником купе, нас сюда десять человек втиснули. Вот сейчас мои ребята сидят, анекдоты травят, а я тебе письмо пишу, все-таки надеюсь опустить, или отдать, чтобы опустили.
     Вот сейчас Петропавловск проезжаем, скоро уже в Казахстане будем или уже там, всю географию позабыл. Спасибо тебе за то, что написала записку на прощание, теперь я ее читаю, не переставая, и такое у меня счастливое выражение лица, что ребята завидуют, ей-богу. И тут еще одному парню девчонка письмо положила в рюкзак и не сказала, вот он нашел его и сейчас тоже читает и улыбается. Мы с ним и сидим вдвоем, балдеем.
     Вчера, когда нас вели на вокзал, я по сторонам смотрел, знал, что тебя не должно быть, но все равно надеялся на какую-нибудь случайность. Уехали мы в шесть часов вечера, а до этого торчали во дворце Дзержинского, млели от жары, я пытался на улицу вырваться, позвонить тебе или в общагу, но не удалось. Скорей бы уж в часть приехать, а то я, наверное, с ума сойду от мыслей о тебе.
     Лежу сейчас на полке, вспоминаю все твои слова, все твои слова, все, что ты говорила, каждое твое движение, как ты танцевала, твою улыбку, все, все! И столько у меня сейчас ласковых слов для тебя, какие раньше не находились. Но все равно, самыми важными, самыми главными остаются: я люблю тебя, Леночка! Люблю тебя больше жизни! Не знаю, дойдет ли это письмо до тебя, но мне очень хочется, чтобы оно попало к тебе в руки.
     Мы едем уже, кажется, по Казахстану. Табуны лошадей около дороги бродят, дома уже не такие, и степь кругом, горизонта не видно, снегу где-то десять см., а ветер сильный, даже в окно задувает.
     Время так долго движется, я тебе уже три часа письмо пишу. Ребята смеются, зря, говорят, пишешь, все равно не дадут отправить, но я надеюсь.
Сегодня Николу пошлю дневальным, это с общаги парень, я тебе показывал его, он тоже своей девчонке письмо написал еще вчера, а отправить не может. Может, сегодня сумеет отправить…
     Сейчас прошел обед. Решили опробовать гречневой кашки с солеными помидорами, хотя у нас еще своей пищи дней на пять. Даже не верится, что мы уже в армии, второй день едем, только и делаем, что едим и едим, никакого движения, а еще неделю ехать.
     Вот приближаемся к какому-то казахскому городу. О, уже видны какие-то люди нерусские, все, кончилась Россия. Город называется Кокчетав. Ленка, посмотри по карте, как мы едем. Что я не люблю, так это езду в поездах. Вот уже второй час едем и все одна степь, только вдали виднеются одни перелески. Все, заканчиваю писать, а то тебе надоест читать всю эту дорожную одиссею. Да и на полке писать неудобно, видишь, какой у меня стал почерк.
     Ребята опять про девчонок заговорили, и опять меня тоска взяла по тебе, только по одной тебе. Вот они взяли фотографии своих подруг и теперь показывают их друг другу, а у меня твоей нет, но зато я так красочно тебя описал, столько порассказал, что они согласились со мной, что ты у меня самая лучшая, самая красивая. Притом, тебя один парень в техникуме видел и говорит, что за тобой полтехникума парней бегало. А ну-ка признайся!
     До свидания. Целую тебя крепче, чем ты меня целовала на прощание. Передавай привет нашим общим знакомым. Витя.

Через неделю пришло другое письмо:
     Я тебе в вагоне столько писем написал, все пришлось порвать, все равно бы они до тебя не дошли отсюда. В вагоне у ребят была гитара, и я всю дорогу подбирал на ней: «Сероглазая девчонка ты моя». И знаешь, отлично потом исполнил, и в вагоне, и здесь. По крайней мере, ребята остались довольны. Пожалуй, если так и дальше дело пойдет, то по приезде домой, я ансамбль организую. В одиночестве всегда таланты какие-нибудь особенно проявляются, это я уже заметил.
     Знаешь, «Льдиночка», я очень тоскую по тебе, чувствую, что действительно не смогу без тебя. А еще очень, очень долго ждать. Если бы меня оставили в Перми, то я бы, наверняка, каждый день бы бегал в самоволку. А сейчас осталась только моя  тоска, да одинокая любовь по милой прекрасной «Льдиночке», по самой красивейшей из девушек, по моей любимой Ленке, да еще твои письма, которых пока нет, но они будут и очень часто, на что я надеюсь очень.
     Интересно, что со мной будет через год службы, если я неделю прожил, и уже чуть с ума не схожу по тебе. Я люблю тебя, Леночка! Неужели я никогда не смогу быть любимым самой очаровательнейшей из девушек. Чем растопить твое ледяное сердце, «Льдиночка» ты моя дорогая? Как хочется, чтобы твои маленькие ручки очутились в моих руках, просто хочется обнять тебя крепко, крепко, поцеловать тебя так, чтобы все на свете забыть, все-все! Опять перепутать твои локоны, услышать твой голос, увидеть твою улыбку, не ту, которой ты меня в каменный столб превращала, и я с места не мог сдвинуться, а другую, которой ты меня так редко одаривала. Но этого не будет долго, долго, целых 723 дня».

     Читая письмо, Ленка кусала себе губы и плакала от счастья и от невозможности сейчас же прижаться к Витиной груди и прикоснуться к такой родной шершавой щеке.
     Дальнейшие события собственной жизни стерлись из памяти, события тех дней были не столь важны. Главное, что отложилось в памяти – нужно подождать два года, а потом все будет как нельзя лучше.
     Утром она вставала, спешно одевалась и летела через сквер, вниз по длиннющей лесенке на станцию, где как раз останавливался электропоезд, приближение которого она интуитивно чувствовала, и появлялась на мосту в то самое время, когда из-за поворота появлялся первый вагон поезда. Скатывалась с моста, бежала по перрону и заскакивала в последний вагон…
     Потом был станочный гул цеха, обход своего участка, частенько выполняемая ею фотография рабочего дня, подсчет результатов социалистического соревнования. Все как всегда. Ничего нового не было. Были только письма.


ПИСЬМА ИЗ АРМИИ

Без  даты
     Здравствуй, моя милая «Льдиночка»!
     Пишу тебе уже третье послание, наконец, из части. Приехали мы сюда в воскресенье, 16 ноября, но только сегодня удалось написать тебе письмо. И то только тогда, когда отмыл свою законную порцию полов. Освободились вместе с Николой пораньше, я тебе его показывал, у него девчонка в 99 комнате живет, в вашем общежитии… Ну, в общем, поработали по-стахановски и засели за письма.
     Служба у меня пока идет нормально, ну, ты же меня знаешь. Вчера и позавчера подшивались: получили обмундирование и начали пришивать все, что положено. Посмотрела бы ты на меня сейчас, вообще бы не узнала, или это мне только так кажется. Но даже мы сначала друг друга с трудом узнали. Как-то все сразу повзрослели года на два, на три, а что потом будет, вообще трудно предсказать. Мне как всегда повезло, шинели на мой рост нашли не сразу, пришлось порыскать по сусекам. Теперь я солдат.
     С твоего разрешения, опишу природу, которая была за окном вагона и немного местную. Часа четыре ехали по берегу озера Балхаш. Красивое озеро. Сначала была все степь и степь каменистая, с пылью, снега вообще не было. А потом, когда уже стали подъезжать к Ташкенту, снег появился.
     Леночка, вышли, пожалуйста, очень прошу тебя свою фотографию, не в этом письме, так в другом, а то я здесь…
     Я люблю тебя, Ленка! Что бы мне ни стоило, я все равно добьюсь отпуска, и приеду весной или летом в отпуск. Хотя…

Без даты
     Здравствуй, милая Еленка!
     Урвал свободную минутку и спешу черкнуть тебе пару строчек. Живу я пока нормально. Каждый день дышу свежим воздухом по самую завязку. Хожу, гуляю, службу несу. Через день в наряд хожу, как у нас говорят: через день на ремень. На ремень – это когда автомат за плечом. Хожу, думаю о тебе, о нас, мыслей много, а написать некогда, надо устав учить. Как это в песне поется:
День и ночь, и ночь и день
На моем плече ремень.
Всюду мрак и тишина,
Все забыли про меня!
     Первые три строчки – совершенная истина, а вот последняя – нет. Обо мне еще помнят! Эта песня как раз о нас, часовых, если хочешь всю ее услышать, спроси у Лешки, он ее знает, и если хорошо попросишь, то он тебе может спеть ее.
     Да, о Лешке еще: скажи ему, чтобы он больше никому из женского пола не давал моего адреса, поговори с ним «поласковей», ты это можешь, я знаю. А то тут меня письмами заваливают.
     Позавчера бежали три километра в противогазах, я бежал, бежал, проклял тот день, когда курить начал. Остановился, спички разбросал, снова рванул, немного погодя, опять остановился, сигареты в грязь втоптал. Ребята смотрят на меня как на сумасшедшего, а я растоптал и дальше. Потом меня спрашивают: чего ты там изображал? Я сказал, что от курения отрекался.
     Посылаю тебе фото, это наш взвод, те ребята, с которыми я раньше был. Второй в первой шеренге и третий в последней, в том числе и я – из Перми. Остальные из Ташкента, Челябинска. Николая Суханова здесь нет. Я же тебе не написал, что мы с ним вместе попали служить в комендатуру. Заканчиваю писать. До свидания. Пиши почаще, Леночка! Прошу тебя. Целую. Витя.

19 ноября 1975 года
     …Отпуска здесь добиться очень трудно, но я буду стараться, ты стоишь этого!
     А сейчас у нас идут занятия, занятия, занятия. Притом, у нас сейчас карантин. Личного времени остается где-то минут 40, да и то оно тратится на мелочи. Тебе письмо писал три дня, не успевал за один раз все написать, и в это, кажется все не уйдет. Если время останется, надо будет домой написать, еще не успел. Хотел отправлять тебе весточку каждую неделю, но пока ничего не получается, но я исправлюсь. Ты Лена, пиши мне большие, большие письма, договорились? У тебя ведь немного больше времени, а? Шарфик, наверное, уже довязала, принялась за что-нибудь другое? Да, как там у тебя с подготовительными курсами? Пиши обо всем. Как там наши ребята живут, как Оленька, привет всем передавай, я ребятам потом напишу, когда времени больше будет. О чем-то еще хотел тебя спросить, но из памяти выбило, а вспомнить некогда, через пять минут личное время закончится. Своим предкам завтра напишу.
     Да, о местной природе. Здесь стоит почти весна, снега вообще не видно, солнце пригревает, загорать можно, так что к весне черным как африканец буду. Но на улице мы в общей сложности около часа бываем, все в помещении занимаемся пока, у нас самая горячая пора сейчас. Все, Леночка, заканчиваю письмо, а то придется завтра письмо дописывать. Отвечай сразу же.
    Целую, моя дорогая Льдиночка, неужели ты и весной не растаешь, а вообще-то, не надо, прошу тебя, не тай до моего возвращения, убивай всех своей пронизывающей улыбкой, кроме меня, конечно. В каждом письме одаривай меня улыбкой. Жду писем. До свидания. Витя.

20 ноября 1975 года
     Здравствуй, моя милая Ленка!
     С солдатским приветом к тебе курсант школы связистов Виктор и т.д. и т.п. Ну, как ты поживаешь там, как у тебя вообще дела. Пиши обо всем, мне все будет интересно. А то я ждал твоего письма целых две недели, а ты написала так мало о себе. Мы сейчас как бы оторваны от мира, никаких новостей не знаем, у нас сейчас карантин. Ты можешь спросить, если хочешь, у Вали, что это такое. Уверен, она знает.
     Ленка, я пишу тебе каждый день письма на листочках из блокнота, на различных бумажках, как только выпадает свободное время, а его пока очень мало и будет еще меньше. Вот сейчас сижу, собираю воедино все свои мысли. Так что ты не удивляйся, если будешь читать письмо, и оно будет чередоваться различными по смыслу отрывками. Я под каждым отрывком буду ставить число, когда оно написано. Ну что же, начнем.
     Сегодня нас водили гуртом в баню, потом читали лекцию про историю части, потом дали полчаса свободного времени. Пять минут я уже затратил на подшивание подворотничка к гимнастерке, каждый день приходится менять их, скоро за две минуты буду подшивать, а сейчас стал писать тебе письмо, надо успеть до вечерней прогулки. В общем, жизнь у меня пока идет отлично, так более-менее.
     В последние дни температура поднималась до 20-ти жары в тени, но она здесь не так ощущается, как у нас, в России. В ясную погоду отлично видны горы и ташкентская телевышка, я же тебе забыл написать, что мы в 18-20 километрах от Ташкента. Где-то после присяги будут возить на экскурсии в город, ну и все такое. Третьего января у нас будет присяга.

21 ноября 1975 года
     Даже не верится, что у нас на Урале зима бушует. Как ты там, не замерзла? А вообще, что я спрашиваю, я же знаю, что ты ходишь как ледышка, точно! Тебя бы сюда отогреть! Здесь все ходят еще почти в летнем, а мы маемся в шинелях, шапках, ну и прочей зимней солдатской амуниции. И во всем этом нас учат ходить строем. Так по четыре час в день погоняют, и через месяц все что угодно будешь делать. Помнишь, мы сначала с тобой никак не могли ходить в ногу. Теперь я к кому угодно могу приноровиться. Как угодно могу ходить, даже на ушах, приеду – изображу. И вообще, так как здесь нас учат всему, если бы в школе или в институте учили, то золотых медалей бы на всех не хватило.

23 ноября 1975 года
     Нас сейчас перековывают трудом. Трудимся как пчелки. Помнишь, возле нашей заводской проходной солдаты траншею копали, они, между прочим, тоже были связистами. Вот и мы сейчас, пока у нас карантин, после обеда развлекаемся так же. Если они там еще копают, то пройди, посмотри, и можешь представить меня в их одеянии, вот примерно и я так выгляжу, только чуть чище.

25 ноября 1975 года
     Напишу еще немножко о погоде. Она у нас здесь сейчас отличная, я тебе немножко опишу ее. Встаем когда еще сумрачно, немного погодя из-за гор показывается солнце. Раньше я только несколько раз видел это чудо. А сейчас каждый день. Днем солнце освещает эти величественные вершины с вечно нетающими снегами. Вообще, красота неописуемая, надо самой все это посмотреть. Кислороду здесь море. Бассейн у нас в части отличный, летом купаться будем, а сейчас только с тоской на него смотрим, он у нас открытого типа. Сейчас обходимся горячей водой, которая бьет прямо из подземного источника, пьем чистую природную водичку без всяких там микробов и наконец-то без хлорки.

26 ноября 1975 года
     Вчера и сегодня ребята из Перми получили письма из дома, от своих девчонок, от своих любимых. А мне от тебя все нет и нет письма. Я тебе сейчас опишу этот торжественный акт получения письма. Каждый получивший радостно отходит в сторону и сразу как-то преображается, он уже не здесь, он дома. Окрикнешь его, он не слышит, только когда дернешь за рукав, он очнется. А не получившие письма, как-то сразу сникают и ходят оставшиеся полдня какие-то подавленные. Письмо ждешь, как не знаю что, я говорю о письме от тебя. Из дома как-то не очень, от ребят из армии тоже. А от тебя… Хоть знаешь, что, вроде бы, ему еще рано прийти, но все равно с ума сходишь, когда письмо не получаешь, достаю твой талисман и понемногу успокаиваюсь, смотрю на него и представляю себя дома.
     Я тебе раньше не говорил, стеснялся что ли, или просто боялся, что ты будешь смеяться над этим, сейчас ты, наверно, это и сделаешь. Я говорил себе, что надо сделать во имя тебя! И у меня все получалось, это было на самом деле так! И сейчас, когда у меня что-то не получается, я произношу про себя, что надо сделать, и сделать во имя тебя! Твое имя стало для меня особым допингом. Особенно оно помогает при занятиях строевой и вообще почти всегда и везде! С твоим именем на устах я все что угодно могу совершить, вот что ты со мной сделала!!!
     Да, кстати за твой талисман я уже успел схватить три наряда вне очереди, я не ожидал, что это мне так дешево обойдется, он стоит гораздо больше, теперь ношу его там, где обещал, у самого сердца!
     Вот еще новость для всех обитателей 45 комнаты, и вообще для всех, кому я оттаптывал ноги, особенно для тебя: я записался в кружок танца и пляски. Правда, не знаю надолго ли, отдавлю какому-нибудь курсанту ножку своим сапожком 44-ого размера, и меня вежливо попросят оттуда. Но я буду стараться. Надо же хоть плясать-то по-русски научиться.
     Я представляю, вы с Оленькой сейчас каждую субботу и воскресенье на танцы ходите, ни одного вечера не пропускаете. Знаешь, даже не верится, что я в армии, кажется, что все это временно: месяц, другой и все это закончится, и мы опять будем вместе, но очнешься, вспомнишь, что впереди еще очень долгих два года, и все становится на свои места.
     У Николая тоже такие же мысли, мы с ним здорово скорешевались, в общем, изображаем с ним где-нибудь шагающий экскаватор или какие другие землеройные машины и думаем вслух о вас, он о своей любимой, я тоже.
     Помнишь, я говорил, что ничего не буду писать о своей солдатской жизни, но как видишь, приходится, тем более что про службу-то я ничего не пишу, ты же знаешь, где я служу.

27 ноября 1975 года
     Я очень скучаю по тебе. У нас по вечерам в школе, там, где мы и живем, ребята через динамики от магнитофона передают новые и старые песни, в общем, все те, которые я слышал в вашей комнате. «Арлекино» по нескольку раз передают. Лишь только услышу эту песню, сразу ваша комната вспоминается, мой последний праздник, 7 ноября, все ваши обитатели, Ольга с Ниной. Но больше всего ты, танцующая под эту песню в своем шикарном сомбреро. До сих пор смешно вспоминать, как я ходил всех поздравлял с праздником, что поделаешь, вас было много, я один. Помнишь, как ты меня с уголовной рожей послала гостя встречать. Он до сих пор, наверно, с опаской в вашу комнату заглядывает… Как там поживает несчастная обезьянка? Вы ей с Олей не успели еще хвост оторвать? Ах, ах, ах, как ее жалко, заступиться за нее некому.

28 ноября 1975 года
     А сейчас я тебе, Ленка, расскажу один эпизод из наших трудовых будней. Как мы сегодня морковку дергали. Пригнали нас на огромное поле, нас было где-то человек 30, вот, говорят: ваша боевая задача – убрать всю морковку, а там где-то площадь около гектара. Начали работать, копаем пять минут, десять, а на месте кучи только две маленькие морковки лежат. Сержант удивляется: «Да вы что, ребята, с ума что ли сошли, что мы на склад-то сдавать будем?» А мы дело туго знаем, запаслись витаминами на полгода. Больше нас на подобные работы посылать  не будут, а то мы одни убытки части принесли. Не в том дело, что питаемся плохо, кормят здесь отлично, часть у нас такая, положено. Просто, знаешь, соскучились по зелени, да и морковь здесь какая-то желтая, вкусная очень. Видимо, специальный сорт высаживают, ну что ж, спасибо им за это, нам она очень понравилась.

Без даты
     А сегодня, Леночка, у меня большой праздник, самый лучший день в моей, пока недолгой службе. Я получил письмо от тебя. Ты даже представить не можешь, как я обрадовался твоему письму. До самого отбоя ходил как в тумане, сержант даже мне замечание несколько раз сделал, почему я старшим по званию честь не отдаю. Да какая там честь, для меня в этот день все были на одно лицо. Я никого не замечал.
     Сегодня воскресение, нас повезут в кино, смотреть 2-ю серию фильма «Встревоженная тишина», вчера мы первую смотрели. Я постараюсь заработать наряд вне очереди, чтобы не пойти в кино, отработать, что положено и дописать тебе письмо. Но я, вероятно, все равно не успею, придется в понедельник дописывать, потому что, если я начну тебе писать, то не могу остановиться, где я разговорчивый, так это в письмах, точно!
     Но начну я получать от тебя письма только через две недели. От тебя они идут гораздо быстрее, чем до тебя. Слушай, Леночка, может, ты последуешь моему примеру, и будешь мне хотя бы через день писать, и когда придет от меня письмо, вложишь исписанные двойные листки в конверт и отправишь мне. А может, ты их будешь каждый день отсылать, ты подумай, Ленка, сделай так, чтобы каждый день моей службы был похож на тот, когда я получил от тебя первое письмо! Все зависит только от тебя. Пока прекращаю писать, пошел зарабатывать наряд вне очереди, первый раз иду добровольно на это тяжкое дело. Ну,… я пошел!

1 декабря 1975 года
     …Вот, наконец-то, я дописываю тебе письмо. Наряд я вчера заработал, но в кино пришлось пойти, после фильма заставили искупить свою вину, вся ночь в моем распоряжении была, но все равно я в обиде не остался, всю вторую серию проспал, в первый раз в жизни в кино спал.
     Лена, я не слишком мелко пишу? Вот писал, писал письмо, и под конец опомнился… Если мелко, ты напиши, я обещаю исправиться, а то придется тебе мое повествование через лупу разглядывать.
     На счет песни… Знаешь, я, кажется, треть слов в песне, своими словами заменил, благо ее никто не знает, да она мне так больше нравится. Но сейчас не до музыки, на письмо я и то отовсюду время отрываю. Можешь, Леночка, успокоиться, я тебе больше не буду писать, раз ты не хочешь, таких слов, от которых ты губы кусаешь, чтобы не засмеяться. Твое желание для меня закон!!!
Я же совсем забыл, что у Ольги день рождения в ноябре, 24-ого, кажется, поздравь ее от моего имени, пожелай, что сама хочешь. Лучше поздравить позже, чем никогда. Как она там живет? Как у них с Лешкой? И вообще, как там жизнь движется?
     С твоего разрешения опишу немножко местную погоду. У нас, кажется, осень наступает. Вчера вечером с гор сполз туман, а сегодня весь день накрапывал дождь, а сейчас он уже лить начал как из ведра. Сейчас ходили на ужин в гимнастерках, ну и нас промочило всех. Твое письмо немножко расплылось и на этот листок попало. Это письмо я пишу тебе в три приема.
     Знаешь, Ленка, вот сядешь тебе письмо писать,  и не хочется его заканчивать. Когда я его пишу, мне кажется, что я с тобой разговариваю, что ты где-то совсем рядом. А как только запечатаю его, то сразу начинаю ждать ответа, хотя письмо еще в кармане. Вообще, я какой-то странный стал, ты еще этого не замечаешь?
     Леночка, милая, любимая моя, самая лучшая на свете, все равно, хоть ты этого и не признаешь, самая очаровательнейшая из девушек, не забывай, что я жду твоего письма, как… не знаю что! До тебя оно все равно меньше, чем за 8 дней не дойдет, а до меня? Это от тебя зависит. Первое дошло за 4 дня, это очень долго. Леночка, отошли сейчас с «авиа»!
     Если бы еще было время, то я бы тебе писал, не знаю что, но писал бы. Так мне это письмо заканчивать не хочется, а приходится. Сейчас будет построение на вечернюю прогулку, потом поверка и отбой, день закончен. Леночка, пиши больше, прошу тебя… Чувствую, что что-то главное не написал, но не знаю… Целую. Пока. Я жду.

2 декабря 1975 года
     Здравствуй, моя милая Ленка!
     Не успел я отправить тебе письмо, как уже пишу новое. Не хотел писать до твоего ответа, но ничего не получается. Сегодня ребята получили кучу писем, а мне ни от кого нет. Тогда я достал твое письмо, прочитал, и как будто опять от тебя получил. Да еще Никола меня скоро доконает, он, шельма, каждый день стал получать письма от своей Раи. Знаешь, хоть и немного написано, а все же это так много – письмо от любимой. Леночка, милая, постарайся делать так: черкни пару строчек вечером, или на работе и отправь их мне, и так каждый день, я в долгу не останусь, обещаю, каждую свободную минуту пишу тебе письмо. Благо, пока время позволяет.
     Нет, Леночка, я, видимо действительно не смогу без тебя, моя любимая! Проснусь иногда ночью, и больше не могу уснуть, лежу, думаю о тебе, твое письмо мысленно прочитываю, я уже его скоро насквозь до дыр зачитаю, а до твоего следующего письма еще очень долго, целых 12 дней, может чуть меньше, но все равно очень долго.
     И Сашка, обормот, не пишет. Рядом служит, на Кушке, а писем все нет и нет. Ему остался еще год службы, счастливый, черт. Написал Юркиным предкам в Кунгур, чтобы выслали его адрес. Куда же его, интересно, забросили, шоферит где-нибудь, он же механик. Да, весной все мои ровесники приходить будут, а я только начал… Последний из могикан, так меня Сашка в своем последнем письме назвал, это потому что я самый последний из нашего класса в армию ушел, самый последний и приду, кроме моего близнеца, так нас в классе с одним парнем звали: самые длинные и самые младшие. Ему повезло, он в Морфлот попал, позже меня на полгода придет.
     Сегодня поручили мне исправить вентилятор, не такой как у вас, может быть, в БТЗ стоит или у начальника цеха, а настоящий вентиляторище. Так я в два раза положенного срока возился, знаешь, просто соскучился по слесарной работе, весь перемазался и ходил потом такой довольный.
     Вот опять кричат «на построение», опять, наверное, будет тренаж по подъему и отбою. Скоро за 30 секунд отбиваться буду, если не меньше. Все, бегу!
     Уф, отмаялись. Я ошибся, был тренаж по заправке кроватей, он уже всем во сне снится. Нет, чем мне армия нравится, так это ритмом жизни, ни одной напрасно потерянной минуты. Вообще-то, это точно, армия здорово воспитывает! Обкатывает человека как надо. Я приду из армии, ты меня не узнаешь, а вообще-то, кто его знает, мне кажется, что я таким и останусь, каким был. Это хорошо или плохо? Напиши!
     Да, совсем чуть не забыл, дарю тебе этот цветок, правда это не тот, какие ты любишь, да я и сам не знаю, что нарисовал. Но что-то похожее получилось, да? Пора заканчивать письмо, а не хочется, было бы еще время, я бы тебе еще два таких развернутых листа написал.
     До свидания, моя хорошая. О сероглазая шалуния моя!!! Пиши больше и скорее. Жду. Витя.

6 декабря 1975 года
     Здравствуй, моя милая Ленка!!!
     Вот выпала свободная минутка, и я спешу тебе написать письмо. Личное время у нас с каждым днем все сжимают и сжимают, объем программы большой, или делаешь в личное время то, что не успел сделать или не сделал в течение дня.
     Опишу немножко свою солдатскую жизнь. Хотел написать тебе в среду, но не успел. Ребят погнали на морковку, а я смылся в наряд – быть дневальным на сутки, хотел написать, и тоже не удалось. Освободился в шесть вечера, а после ужина нам раз: пожалуйста, слушать лекцию, а потом – отбой.
     В пятницу спим все, готовимся к новому учебному дню, чувствуем, что вот-вот будет подъем. Только дневальный успел дотронуться до выключателя, он еще ничего сказать не успел, а мы уже в строй бежим. Ты такой оперативности позавидовала бы, а вообще-то у тебя ничуть не хуже получалось! Встали в строй, а сержанты лежат на койках и смеются, вы что, говорят, сегодня же пятое декабря, День Конституции. Фу ты, черт, мы же про этот праздник совсем забыли, так, пожалуй и про Новый год, забудем! Пошли обратно отбиваться, целый час досыпать.
     Что мы делали в этот праздничный для всех трудящихся страны день? Первую половину дня занимались хозработами на свежем воздухе. А во второй половине дня начались наши культурно-массовые мероприятия и продолжались до самого отбоя. Начали с просмотра кинофильма «Вальтер защищает Сараево». Я на этом фильме отоспался немного, все равно я уже его наизусть помню, правда, согрешил так не я один, почти полвзвода спали.
     После ужина нам показывали «Есению». Тут уж я не мог совершить такой тяжкий грех, как уснуть во время сеанса. Почти все смотрели этот фильм, но все равно все с интересом глядели на экран, я уверен, что каждый видел что-то свое, каждый в это время вспоминал «гражданку».
     Лично я сидел и думал о тебе. Смотрел с закрытыми глазами на экран и вспоминал тот дождливый вечер. Ты только что переехала в 45 комнату, там царил полный беспорядок, и я завалился к тебе в гости… Потом мы пошли в «Горн» на «Есению». Еще ненадолго поднимались в киноаппаратную. А потом смотрели фильм. Честно признаться, если бы я в тот раз смотрел «Есению» в первый раз, то я бы ничего не помнил, экран для меня был просто каким-то цветным пятном, и все! Я помню только то, что ты сидела рядом со мной!!! Тот вечер часто вспоминается мне, и за то, что я не помню того, что было на экране, я дарю тебе эти цветы. За тот вечер!
     А потом нам показывали концерт артиста из Москвы. Артист Геннадий Щавелев, кажется, я не помню уже точно. Но пел он здорово. Богатый репертуар был. Вначале песню о Родине, потом «Дороги», а потом отрывки из опер: арию Ленского и многое другое, романсы разные.
     Еще он исполнил: «Я помню чудное мгновенье». Знаешь, как-то раньше я не понимал этой классической музыки, просто не принимал всерьез, да и почти все думали так же как я. Но вчера мы все сидели как зачарованные, потом несколько раз его на «бис!» вызывали, он даже растрогался, ей-богу. Я, говорит, никогда раньше такой солдатской аудитории не встречал. Ну, это не удивительно. У нас в роте где-то человек 15 после десяти классов, остальные все после техникумов или с незаконченным институтским образованием. В общем, вся часть состоит из таких, как мы. Просто у нас служба такая, головой приходится очень здорово думать, домой вернусь, не узнаешь, извилины сквозь череп проступать будут, шучу, конечно, но все же!
     Сегодня суббота, мне должны письма из дома прийти, а до твоих писем еще долго, около недели. Сейчас урвал пару минут от ежедневной утренней уборки и пишу тебе письмо. Сегодня нас опять поведут в кино, смотреть «Фронт без флангов», сегодня первая серия, завтра вторая. Как только карантин закончился, нас стали баловать культурно-массовыми мероприятиями. Я имею ввиду посещение клуба в нашем военном городке для просмотра кинофильмов и все. Парадку нам еще не выдали, ходим всюду в своей повседневной солдатской робе. Вот так и живем, в общем, ничего интересного.
     Все, опять кричат на построение, что интересно сейчас у нас будет? Все, бегу, бегу!
     Леночка, дорогая моя, какая же ты молодец, что написала мне пораньше. Я сегодня самый счастливый у нас в роте, получил четыре письма: одно из дома, одно от Сережки из Перми, и два от тебя, даже не ожидал, что ты так быстро напишешь. Спасибо тебе самое большое, моя любимая Еленка.
     Ты счастливая, домой съездила на праздник. Раньше как-то меня домой не очень тянуло. А сейчас как будто бы дома год не был, потянуло что-то так. У нас здесь восемь человек из Ташкента, так к ним каждое воскресенье предки приезжают. Так они этим ребятам сначала продуктов килограммов по двадцать привезли, старшина на первый раз смирился с этим, ну мы им помогли все это «уничтожить». А когда второй раз к ним приехали, то старшина сам с ними на КПП пошел и образумил предков. Вы что, говорит, здесь концлагерь, что ли? С тех пор только конфеты килограммами привозят, ну это разрешается. Вот так и живем потихоньку.
     Ну вот, я тебе почти всю свою курсантскую жизнь описал, хоть ты и не хочешь писать о буднях, а мне приходится. Впечатлений у меня действительно сейчас уйма, даже еще больше, как впрочем, у всех наших ребят. Вчера стояли с Николой у карты и смотрели, как домой быстрее доехать. Да, да, ты не смейся, мы уже планы намечаем на обратный путь, хотя впереди еще очень долгих два года, хотя нет, уже на один месяц меньше.
     Ребятам я уже написал письмо, где-то около недели назад, теперь жду их жизнеописаний: Юркиных похождений и Лешкиных спортивных успехов. Ты пишешь, что на твою жизнь кое-кто покушается, вообще-то у нее характер агрессивный, так ты ее предупреди, что интересно она мне скажет, когда я приеду! Я про Ольгу пишу. Про вечер в бывшем нашем общежитии нам с Николой ребята тоже написали, так что мы в курсе общежитской жизни. Ребята нас не забывают, обо всем пишут, обо всех происходящих событиях, ну, может, и не о всех, но пишут.
Сейчас здесь… солнце сквозь окна светит жарко, да и на улице на солнышке тепло, а в тени дубаря даем. Климат здесь какой-то сухой, 10 градусов мороза, да еще ветер здесь постоянно, тут все 20 градусов нашего уральского мороза. Да нам еще на днях боевую тревогу обещают. А сегодня пойдем 2-ую серию досматривать.
    Видишь, Леночка, как я тебе подробно, чуть ли не по часам свою жизнь описываю, не хотел всякую мелочь писать, но ничего не получается, про службу нельзя, а как сяду тебе писать, так не могу от ручки оторваться. Но кажется, все. Надо заканчивать. До свидания, моя любимая Леночка.

11 декабря 1975 года
     Здравствуй, моя любимая Еленка!
     Дарю тебе еще один цветок, это за твое письмо. Сегодня пришли два письма. Ты даже не знаешь, как я им обрадовался. Но оба они такие разные. Прочитал первое письмо и сразу узнал тебя, а второе какое-то грустное, со-всем не похоже на то, что ты его написала. Просто, может быть, я просто не замечал у тебя таких мыслей. И твои слова в конце письма обо мне меня тоже удивили. Как ты можешь такое подумать, и откуда ты можешь знать, какие я буду тебе письма писать. Странная ты все-таки, Ленка! Вся в противоречиях. И твои рассуждения о потерянном времени, и вообще ты странная.
     Знаешь, мне раньше, до армии тоже очень часто такие мысли приходили. Чувствовал, что живу как-то не так, что-то надо было менять в своей жизни. Искал себя, что ли, кто его знает. Подумывал и о том, чтобы уехать куда-нибудь на стройку и наверняка бы уехал, но встретил тебя, ты даже, Ленка, не можешь представить, как ты много для меня значишь, я каждую минуту боюсь тебя потерять, а потом эти твои письма, вернее, последнее письмо.
     Я люблю тебя, Леночка, я не смогу без тебя жить дальше, я имею ввиду после армии и сейчас. И если письма будут приходить редко в эти полгода, то это не моя вина, у нас сейчас времени совсем в обрез, но потом времени будет гораздо больше, через полгода, по крайней мере, так сержанты говорят.
Напишу трохи о себе. Жизнь у нас сейчас самая веселая, и я не стал только сейчас веселым, просто во мне это было как-то зажато, и мне не всегда удавалось быть таким, каким я был на самом деле. Да и ты меня, Леночка, подавляла своим авторитетом. Шучу, конечно. Ты, Леночка, пиши все что думаешь, не опасаясь, что я смогу обидеться, мне сейчас твои шуточки очень даже нравятся.
     Да, насчет танцев. Можешь не бояться больше за свою солидную репутацию танцора, или как это там в женском роде. Весь кружок со мною во главе поразогнали, ввиду того, что времени на нас приходится тратить много, а толку мало. Так что можешь успокоиться.
     У нас сейчас осень наступила, дождь уже целую неделю идет, а по ночам заморозки, а может, это и есть зима, кто ее знает, какая она здесь.
     Опишу тебе немного свою личную жизнь, если ее можно назвать личной. Мы тоже стараемся во всем увидеть смешное, и удается, особенно по вечерам. Каждый вечер в КВН играем. Построимся перед отбоем, и сержант нам: «Ну что, ребята, поиграем?» «Так точно, товарищ сержант, поиграем!» Он достает свой секундомер: «30 секунд сроку… Отбой!», а потом за такое же время подъем. Вот так раз по 10-15 сыграем, пока во время не уложимся, покажем свою изобретательность, и спать, довольные, не мы, сержанты.

15 декабря 1975 года
     И вообще у нас сейчас настало веселое время. Помнишь, я писал тебе про то, как мы пойдем досматривать вторую серию «Фронт без флангов». Так вот, 2-я серия не состоялась. Посидели мы полсеанса, а потом: «Боевая тревога!». Сорвались мы из клуба и бегом в казарму за оружием.
     А дальше совсем весело. В полной боевой, в противогазах, сделали мы кроссовую пробежку километра три с гаком, а потом на машине в степь, к границе. Вгрызлись мы там в матушку землю… и пробалдели на свежем воздухе почти неделю, в пятницу приехали обратно, и пошли тут совсем интересные вещи, очень «веселые» на наш общий с ребятами взгляд. Начались учения в части со всеми отсюда вытекающими анекдотами.
     Я тебе, Ленка, сейчас ничего толкового не смогу написать, у меня в голове все мысли вразброд, спят на ходу, да и зачем это тебе. Но если хочешь, я тебе расскажу несколько веселых историй. Началом их служит то, что у меня проявились новые таланты: спать как сурок в противогазе, знаешь, мне это очень понравилось, храпеть перестал, пока в нем спал, конечно. А сегодня, если все нормально, опять он, несчастный этот храп, появится.
     Вчера мне очень повезло: назначили в кухонный наряд. Вот там и начали проявляться мои другие таланты. Если хочешь, приеду – научу: картошку чистить в противогазе, я за эту ночь ее столько начистил, сколько за всю свою жизнь не смог одолеть, и знаешь, очень хорошо получается, сидишь с серьезным видом и режешь ее, бедную, а как посмотришь на других, как и они на меня, только противогаз сотрясается от смеха. Сидят роботы в шапках и белых халатах и кромсают плоды земли. Посуду мыть тоже очень удобно, если хочешь, попробуй. Ребята даже курить в противогазах приспособились, и меня грешного соблазнили на такое дело, и неплохо получается.
     Все заканчиваю писать об этом, а то напишу тебе что-нибудь такое, что приведет мою Аленушку в тихий ужас. Лучше я тебе при случае сам расскажу.
     Дописываю тебе уже в понедельник, вечером. Все осталось по-прежнему, и еще бог знает, сколько будет продолжаться. Но все это ерунда, по сравнению с тем, что я от тебя уже целых два дня не получал письма, хоть пару строчек.
     У нас здесь уже, кажется, по-настоящему началась зима, выпало уже целых два сантиметра снега, а что у нас на Урале сейчас творится, можно себе представить. Завалило, наверное, все ваше общежитие снегом, и ты в своем пальтишке как танк пробиваешься сквозь него. Здесь так же холодно, как и у вас там. Ветры помогают.
     Помнишь, мы с тобой в гололед на работу добирались, еще ветер, дождь со снегом нас все время старались назад отбросить. Вот у нас сейчас такие ветры гуляют постоянно, но они нас мало беспокоят, мы обычно все в помещении находимся, за исключением некоторых дней.
     Да, скоро уже Новый год, твой день рождения, вы все, наверное, уже вовсю готовитесь к этому, елочку в комнате поставите, ну и все такое прочее, проводите как следует старый год и встретите Новый.
     Лешка мне все еще не написал, закрутился, наверно, на гражданке, я его понимаю: работа, спортзал и все такое прочее. У него с Ольгой ничего и не получится.  Она ему очень нравится, но я знаю его и его мысли лучше, чем вы с Ольгой. Может быть, сейчас все изменилось, кто его знает, время меняется, но…
Знаешь, бывают такие моменты в жизни, которые словно врезаются в память, и их всегда помнишь так, как будто это только что произошло. Вот и мне тоже наша пещерная одиссея так запомнилась, так же как и тебе, кажется – до мельчайших подробностей. Ты точно угадала, мне действительно очень хотелось тебя поцеловать, но… Я есть я!
     Я не завидую твоим письмам, я их так зачитываю, что скоро придется их подклеивать. Как получу твое письмо, сначала его несколько раз прочитаю, потом все остальные письма читаю, которые раньше от тебя получил.
     Все, заканчиваю писать, иначе придется завтра дописывать. Спасибо за уголовную рожицу, жаль, что я не сфотографировался в таком виде. До свидания, моя милая Еленка. Целую тебя так же, как бы ты хотела меня поцеловать.           Леночка, я тебе, кажется, письмо вверх тормашками написал, это потому, что я его писал везде, где успевал.

18 декабря 1975 года
     Здравствуй, Леночка.
     Вчера получил твое письмо, прочитать удалось только после отбоя, вот сегодня, если успею, допишу тебе, а хотелось бы успеть.
     Значит, мои гаврики покидают нашу старую каморку, тесно им стало. Слушай, Ленка, я не помню, на счет чего мы договаривались, или это было без меня, я пишу о переселении. Напиши. Ольге привет передавай, будем считать, что она шутит, и больше так не будет говорить.
     Ах, да, насчет казашек… Мы их, Леночка, видим не ближе, чем через колючую проволоку. И то они производят неприятное впечатление: ходят какие-то оборванные, грязные, или это у них будничная одежда, но все равно насчет этого,  в смысле, что кто-то мне может понравиться, можешь быть спокойна, тем более что за два года службы, в город ни разу не придется сходить, не отпускают.
     Раньше у меня была мысль: на первом году службы уехать поступать в училище. Но недавно у нас была беседа с компетентными лицами, разбирающимися в этих вопросах. Так вот, на первом году службы ни в одно училище поступать не отпускают, а на втором для меня будет слишком поздно. Так что, Леночка, не быть мне офицером, все! И тут тупик, ну ничего, два года большие, что-нибудь придумаем еще.
     Ты, Леночка, глаза береги, они у тебя и так не очень, а ты притом еще и без очков ходишь, стесняешься кого-то! Вот и я раньше ходил здоровый, ожидал от чего угодно беды, только не от глаз. Сейчас у меня иногда зрение на некоторое время расплывчатым становится. Сегодня вечером в медсанчасть кладут, грозятся в госпиталь отправить, не дай бог! А то еще придется Новый год в госпитале встречать. В общем, ты не подумай чего-нибудь такого, вроде того, что писать мне надоело. Если все нормально, я тебе напишу.
     Не беспокойся, Леночка, что я домой редко пишу, почти так же как и тебе, правда раз в пять пореже и объемом так строчек в десять. Ну что я могу домой написать? Жив, здоров и все! Главное то, что письмо написано.
     Сережка тоже меня не забывает, уже два раза написал. От Юрки тоже письмо получил. Я про Юрку Возжаева из Кунгура пишу, ты, может, его чуть помнишь. Так вот, ему здорово повезло. Попал служить в Свердловск, в авто-роту, служит почти в городе. Мне бы на его место! Хоть в стройбат, но поближе к дому, к тебе!
     Значит, вы запасаетесь алкоголем на Новый год. Правильно делаете, только не будет ли вас с Олей с этого народного напитка потом наизнанку выворачивать, ох, не позавидую я вам тогда. Тост за меня не забудьте поднять: за тех, кто Вам дает спокойно и счастливо справить этот праздник, это в большей части к нам, к ребятам из нашей части относится, кто его знает, где мы будем в это время!
     Допишу чуть позже, сейчас мы будем вокруг части бегать, ох, не завидую я себе.
     Уф, еле отдышался, и сразу сел тебе письмо дописывать. Сегодня от тебя опять письма нет. Леночка, милая, если от меня писем не будет, то ты все равно пиши, потом я тебе целую кучу накатаю. Все-таки не охота ложиться в госпиталь, от ребят отстану дня на три хотя бы и все, конец, спишут меня в комендантский взвод. Буду всю службу вдоль проволоки ходить. Все, хватит ныть, заканчиваю писать. Жду писем, моя дорогая милая Ленка. Очень жду! Витя.
Лена, спроси у Лешки, не приходило ли им в комнату письмо от меня к тебе, адресованное на их комнату, а подписанное тебе, а то у меня уже какие-то задвиги.

31 декабря 1975 года
     Здравствуй, моя милая Леночка!
     Наконец-то я вырвался на волю. Два дня назад выписался из госпиталя. Приехал, а от тебя куча писем. Спасибо! Вчера еле успел их дочитать, дочитывал уже после отбоя. А сегодня пытаюсь написать тебе письмо.
     У нас здесь сейчас завал полнейший, к присяге надо устроить концерт, вот все свободное время ребятки репетируют. Личного времени, говорят, уже целую неделю не видели. Меня сразу же включили в хор, исполнять какую-то шуточную песню, не смотря на мои мольбы и заверения в том, что у меня отсутствуют музыкальные данные, они не вняли моим мольбам и включили меня в хор, но ничего, я же заранее предупреждал… Но в армии как: «Не умеешь – научим, не хочешь – заставим». Это основной принцип армейской жизни!
     Да, совсем забыл написать о моем здоровье. Сейчас со мной все нормально. Я довольно легко отделался, отлежал около недели с повязкой на глазах, потом еще немножко и все. Теперь я смогу увидеть орла на горной вершине, которая синеет вдали. А вот тебе и подтверждение. Вчера у нас были стрельбы, и я постарался: выбил 29 очков из 30-ти. Даже сам удивился. Если бы еще одно очко выбить, то была бы благодарность от командира части, третья по счету, но…
     Да, я тебе забыл написать, что уже успел заработать две благодарности, это здесь называется – поощрение, одну за хозработы, другую за ту ночь на кухне в противогазе. Так, пожалуй, глядишь, к лету и отпуск можно заработать.
В госпитале отдохнул на славу, благо времени предостаточно было. Обо всем передумал, что мне еще оставалось делать, никогда столько свободного времени не было. Вспоминал все наши с тобой дни, начиная с того дня, когда я к вам по просьбе Петьки Володинского черемуху притащил и кончая последним нашим вечером, ни одного дня старался не пропустить, да их в общем-то не так уж и много было, почти больше половины отнял у меня проклятый колхоз. Для меня, по крайней мере, проклятый!
     Ну, что же напишу немножко о службе. Приехал в часть и не узнал ее, вся засыпана снегом, как у нас, в России. У нас в части снега очень много, вдоль дорог особенно. На ветвях лежит снег, они прогнулись его под тяжестью, и по дороге идешь, как по аллее, особенно утром, когда солнце из-за гор выглядывает. Почти так же, как у нас в лесу, в России, так же красиво, но такая красота ненадолго, дня на два, на три.
     Да еще и мы внесли свою лепту в разрушение этого чуда природы. Вечером нас погнали на расчистку территории части. Вышли в полном вооружении: лопаты, фанера. Мне досталась тяжкая доля, с деревьев снег стряхивать. Подойдешь к нему, трясешь, трясешь, снег только слегка осыплется и все. Потеплело как раз, он намок и плохо осыпается. Тогда я начал применять другой метод. Разбежишься посильнее, тараном в него вдаришься… и стоишь потом как Дед Мороз, белый-белый. Постоишь немного, вспомнишь детство и дальше к другому дереву. В казарму пришли все мокрые, где-то уже под утро, часа в четыре утра. Но деревья отряхнули от снега почти все, спасли их, а где не успели, там ветки пообломались.
     Ребята из Ташкента говорят, что такого снега за всю жизнь столько не было, за их жизнь. За эту борьбу со стихией нам командир части общую благодарность объявил. Вот такая у меня сейчас служба. Страшно веселых дней больше не будет для тебя, да, кстати, зачем тебе нужно это знать, все про мою службу?
     Сейчас упорно занимаюсь, пытаюсь догнать ребят по спецпредметам, не знаю, что получится, здорово я от них отстал. Сейчас придется все оставшееся свободное время до присяги в классах пропадать, хоть немножечко догнать, но осталось всего два дня!
     Сегодня 31 декабря, до Нового года осталось около восьми часов. Даже не верится, что старый год уже закончился почти. Сегодня ходили поздравляли друг друга с праздником, а в ответ с иронией: «И тебя так же».
     Сейчас построили нас  после обеда, сделали объявление: «Так как «парадки» нет у трети подразделения, то в клуб на танцы все пойдут в х/б. В армии есть еще такой принцип: или все, или никто. Дальше объявляют: «Кто желает пойти в наряд, подняли руки!» Все невольно осмотрели себя, горестно вздохнули  и подняли руки, вернее, руки сами потянулись вверх. Но повезло не всем, мне тоже не повезло, придется идти в клуб на новогодний бал в х/б. Печальная картина будет. Я ее тебе, может, потом опишу. Ну что ж, придется пойти, уроки своего учителя я еще достаточно хорошо помню!
     Сейчас  всем раздали письма, от тебя почему-то нет, почему-то у меня было предчувствие, что от тебя будет письмо, но…
     Пишу тебе везде, где только возможно: и в клубе на репетиции, и в курилке на подоконнике, и везде, где можно писать. Поделиться хочется многим, но времени мало.
     Да, на счет моего храпа, тебе придется с этим смириться, я уже почти отвык, но вдруг как  какая-то эпидемия напала на наше подразделение, поголовно все начали храпеть, ну и мне, чтобы не отстать ото всех, снова пришлось начать. Но это ерунда по сравнению с тем, что по ночам большинство, да что там – все… начали концерты ставить, лунатизмом заниматься и прочее.               
     Заходит Володька, дружок мой, он тоже из Перми, ночью в спальное помещение, где он дневальным был… Я привстал с койки, произнес какую-то речь, которую он не может вспомнить, так как закатывался в то время от смеха, посмотрел на него, произнес четко: «Эх, водочки бы стаканчик сейчас для начала!», и снова рухнул обратно в койку. Утром он мне рассказывает, а я ничего вспомнить не могу. Раньше за мной такого не замечалось. Ну, ничего, чего только под Новый год не случается, точно, Еленка!?
     Ты, Леночка, не обижайся, но ты действительно мне запомнилась всегда веселой, готовой кого угодно поднять на смех, может быть, потому, что я чаще всего такой видел. Выходит, что я тебя совсем не знаю, как не обидно мне. В письмах ты бываешь иногда совсем, совсем другой.
     Почему ты думаешь, что я сейчас замкнулся в скорлупе и считаю твои мысли о будущем чепухой и бреднями? Ты ошибаешься. Наоборот, сейчас, как никогда, я мыслить начал. До обидного жалко времени, которое я впустую потерял на гражданке. Это верно, что армия многому научить может, очень многому.           Помнишь, ты говорила, что кто в армию не сходил, того ты за парня не считаешь. Почему? Интересно, кем же я раньше, на гражданке был, а? Жду ответа. Я тебе еще раз напишу, что армия мне нравится ритмом жизни, эх, этот бы ритм мне на гражданке!
     Когда я в госпитале лежал, я обо всем передумал, о будущем, тем более. Я без тебя его как-то даже не мыслю. Понимаешь, у меня даже таких мыслей не появляется, что ты меня не сможешь дождаться два года, или еще что-нибудь, хотя я понимаю, что жизнь есть жизнь, в ней все может случиться, но без тебя для меня уже будет совсем другое, я даже представить это не могу. Ты для меня – все! Все мои мысли и надежды о будущем – все с тобой связано! Да, осталось встретить еще один Новый год в армии, интересно, где я его встречу, а потом мы уже будем встречать его вместе!
     Мне, как и тебе, не дают спокойно написать письмо. Никола через каждые две минуты подходит и тянет перекурить: да брось, говорит, после Нового года напишешь. А сам каждый день письма катает. Ему сейчас легче прожить, скоро его заберут в автовзвод, и сейчас ему здесь и другим ребятам дают  немного отдохнуть перед бешеной пахотой, там они как пчелки будут работать, притом они будут самыми молодыми, да, не завидую я ему, достанется, так же как и мне, если я в комендантский взвод попаду.
     Ты уже заметила, Ленка, что я пишу письма так же почти, как и ты, рассказываю тебе почти все, они для меня тоже как дневник. Это хорошо, что к тебе сестренки приедут, по Перми погуляют, хотя там хорошего мало. Они, наверно, такие же с характером, как и ты?
     А вот Сережка, мой брат, отличается от меня, ты правильно угадала, он у меня боевой пацан, я какой-то замкнутый был, мне одному нравилось быть, все свободное время мы с Сашкой в лесу пропадали. Нравилось бродить по лесу, вообще мы друг друга здорово дополняли. Во многом ты на меня подействовала. Вот что любовь с человеком делает!
     Да, о Сережке еще. Письма начал писать мне. Уже два прислал. Рассказывает, как живет, кому нос расквасил, как в школе урок сорвал. Он в классе заводила, мне это его одноклассники говорили. Чуть что – Сережка Белоногов. Просит у мамы боксерские перчатки, она ему не дает, говорит: «Вот Витя приедет и сам их тебе отдаст». Так вот, почти в каждом его предложении просьба о перчатках. Приеду, свой парадный белый ремень ему отдам, представляю, сколько хвастаться будет ходить, хотя он уже в седьмом классе будет учиться.
     Мама у меня действительно очень хорошая  женщина. Она для меня самый дорогой человек. Она в каждом письме о тебе спрашивает, пишешь ли ты мне. Ты ей, между прочим, очень понравилась! Вчера от нее посылку получил, конфеты, ну и там разное, необходимое для солдатской жизни. Не забыла, что я сладкое очень люблю. Да кто его здесь не любит…
     Дописываю тебе уже гораздо позже. Нас гоняли в клуб, снежинки развешивать, ну нигде без нас не могут обойтись. Насчет чего я говорил? Ах, да на счет сладостей. Так вот, всю зарплату солдатскую ребята на конфеты тратят, а из дома сигареты присылают. В армии вообще на сладкое  здорово тянет, черт его знает, почему. Ну все, заканчиваю писать, а то придется дописывать в 1976 году. Целую, милая Еленка. Еще раз поздравляю с Новым годом! Завтра постараюсь написать тебе письмо, отчет о Новом годе, о солдатском новом годе, раз тебе интересно знать об армии. До свидания, заканчиваю свое сумбурное письмо. Витя.

1 января 1976 года
     Здравствуй, шалунья Еленка!
     Пишу тебе сразу же на второй день, уже в 1976 году. Встретили его нормально, зря я отчаивался. Сначала все как-то стеснялись в х/б, потом смотрят, народ свой – солдаты, чего стесняться, и разбушевались вовсю.
     Ребята с разных мест, каждый танцует как-то по своему, ну и показали местному населению класс, кто во что горазд. Жаль только, партнерш было мало, одна девушка на десять солдат, и то старички нас в сторону оттерли, как-никак давно уже здесь. В половине первого ночи обратно в казарму бегом.
     Знаешь, интересно получается, сколько бы я не встречал Новый год, всегда снег идет, и в эту ночь тоже шел. В казарме долго не смогли уснуть. Все ворочались, думали о доме, как там Новый год встречают, о своих девушках. Ну, а ты как его встретила? Да вообще-то что спрашивать, я представляю немного, как вы там встречали, праздник на гражданке не то, что праздник в армии. Собралась, наверно, у вас компания человек в десять и… здравствуй Новый год, до свидания старый!
     Сегодня я иду в наряд на кухню, вместе с Николой, в последний раз, послезавтра, он уйдет в автовзвод. Он сегодня ночью учудил. Сплю я, слышу сквозь сон, кто-то про елочку поет, что такое? Поднялся на локте, смотрю, а Николай сидит и поет во сне, потом говорит: «А теперь ребята хороводом вокруг елочки побегаем». Ну, тут всех почти он разбудил, как грохнут, лежат, корчатся от смеха на койках. Только тогда он проснулся… Вы что, говорит, смеетесь? Когда ему растолковали, в чем дело, он моментально к нам присоединился. Армия есть армия, всего навидаешься.
     Слушай, Лена, тебе не кажется, что я стал писать скучные письма. Напиши. А то понимаешь, времени мало, пишешь все, что быстрее всего в голову придет. До свидания, Еленка. Как мне хочется, Леночка, быть рядом с то-бой, но… Целую!!! Витя.

Без даты
     Здравствуй, милая Еленка!
     Наконец-то получил от тебя письма. Их не было целую неделю. Ну, что о себе написать? Служу я там, куда ожидал попасть. Ничего не поделаешь, не смог ребят догнать, отстал капитально. Ну, ничего, здесь служба будет даже интереснее, чем в другом месте. Здесь будет все, через что проходят мотострелковые войска, их по телевизору часто показывают, и кроме этого – караульная служба… Зря я раньше расстраивался. Жизнь «веселая» пойдет, гораздо веселее, чем раньше. Ну, а сейчас устав грызем, учимся стрелять и еще многое другое.
     Третьего декабря (вероятно, ошибка – января, прим. автора) приняли присягу. Вроде бы ничего такого особенного не произошло, но понимаешь, появилась какая-то ответственность за свои поступки, действия, все-таки как-никак клятву Родине дали.
     Я тебе немножко опишу этот день. В общем, вывели нас в 8 часов на плац при полном параде, белых ремнях, перчатках и т.д. К ребятам из Ташкента родители приехали, присутствовали при этой церемонии. День жаркий выдался. Стоим мы час, второй, а солнце печет. Смотрю, слева от меня кто-то раз на колени и на бетонку. Не выдержал, переволновался и в обморок упал, и еще трое повторили его падение. Разволновались, и все, готово, оттаскивай.
     Потом родителям разрешили в казарму пройти, сделали для них день открытых дверей. Познакомились с нашим бытом, довольными остались. К ребятам приехали друзья и девчонки, привезли новые магнитофонные записи. Сидим в ленинской комнате, музыку слушаем, письма пишем, в общем, кто во что горазд.
Вдруг – сирена! Мы все рванулись к выходу, потом смотрим, что-то не то. Оборачиваемся, а все смеются. Родители недоуменно на нас смотрят, а молодежь смеется, оказывается, сиреной один из шейков начинается. Потом, когда он снова начинался, мы все только привставали и под общий смех садились.
     Леночка, мне сейчас тебе редко придется писать, времени почти вообще нет. Но это только на полгода, но ты продержишься, а вот я без твоих писем не смогу жить. Они нужны мне как хлеб, как вода, как воздух. Они очень мне нужны, очень!!!
     Когда получаешь твое письмо, службу гораздо легче нести. Они как бы успокаивают и подбадривают. Прошу тебя очень, пиши, пожалуйста, почаще!!! Если тебе очень нужно знать про мою службу в комендатуре, можешь спросить ребят, что это такое, хотя… Думаю, это тебе не очень интересно.
     Зря ты, Лена, переживаешь, что будешь встречать Новый год одна, ты никогда не останешься без внимания, это я знаю. Я очень люблю тебя, Лена, может быть, тебе уже надоели мои вечные признания, но что поделаешь, от истины никуда не скроешься.
     Получил твое письмо и фото. Ленка, ты очаровательна, я же тебе не раз говорил, что ты самая прекрасная на свете. Твоя улыбка самая обаятельная на свете! Да, и что же я читаю: «ищи помоложе». Ты что, Ленка, с ума сошла что ли, что ты пишешь, что это значит? Да я же тебя где угодно найду, если что! Мне без тебя не жить. Я без тебя – ничто! Может быть, для тебя это высокие слова и т. д., но они для меня святы… Все, заканчиваю писать, допишу в следующий раз.
     Получил от тебя опять письмо, большое спасибо за это. С глазами у меня все нормально, ничего страшного, просто мне повезло гораздо больше других. Вот и все. Армия есть армия! Не беспокойся, Ленка!
     Да, живешь ты сейчас весело, если судить по твоим письмам. Молодец. Ну, а я что? Служу. Да, на счет «зеленого» и «салаги»… Стал я считать, какое же это по счету мое прозвище, и пальцев не хватило. Что вы, девчонки, вообще знаете об армии, из книг, и то, что от ребят слышали. Да и вообще, зачем это вам знать, что такое армия. Пусть будет по-вашему – школа мужества.
     Ты написала о сестренках, об их характерах. Хочешь, я скажу какая ты? Если собрать все то, что ты о них написала в одно целое, то получишься ты! Вот так!
     Да, еще «почему я называю колхоз проклятым»… Разве я не написал в том письме? Если хочешь, я напишу еще раз. Он отнял у меня самые мои счастливые дни, короче, к двум годам армии можно добавить еще два месяца в колхозе! Довольна?
     Отпуска, Леночка, мне не видать. Это и сейчас ясно. Так что впереди еще 22 месяца. До свидания.
     Заканчиваю письмо, а то буду писать его еще целую неделю. Целую, моя милая Ленка. У меня небольшие изменения в адресе, посмотри на конверте. Пиши чаще, Еленка!
     Хотелось бы писать еще много и много. Но, время! Я еще домой после Нового года не успел написать. Совсем зашился, вернее, заслужился. Еще раз снимаю шляпу и откланиваюсь! Жду твоих писем, Леночка!

7 января 1976 года
     Здравствуй, Леночка!
     Получил твои письма. Да, ты права, строчки писем, написанные мною в спешке, не имеют той важности, какой бы я хотел. У меня сейчас все мысли вразброс. Я понимаю тебя, тебе трудно, очень трудно ждать меня два года. И, как я думаю, главной причиной для тебя является то, что тебе уже 20 лет, а впереди еще два года, и ты не уверена в том, что все будет так, как мы решили. Ты этого боишься, это видно почти в каждом твоем письме. Ты не веришь высоким словам о любви, может быть, мы понимаем их по-разному, но… как же их еще понимать. Но я люблю тебя не только за твою красоту и молодость. Я, так же как и ты, прежде всего, ценю в людях доброту и честность, а потом уже все остальное.
     У нас с тобой чем-то похожее детство. Тебе повезло, твоя мама была твоим самым близким другом и во всем помогала тебе советом. У меня все несколько сложнее. Мама у меня тоже хорошая женщина, ты сама говорила, что наши мамы чем-то похожи.
     Ты не права, ты ошиблась, в гневе я спокоен, до сумасшествия спокоен, как это ни странно, хотя бывают моменты….
     Во мне гораздо больше черт материнского характера, чем отцовского. Но понимаешь, каждый день жизни учит чему-то новому, особенно здесь, в армии, я начинаю смотреть на некоторые вещи с другой стороны, но я уверен, что в худшую сторону я не изменюсь, останусь почти таким же, как и прежде.
     Ты спрашиваешь, за что я тебя люблю! Не знаю, конкретно это никак не выразить. Понимаешь, на это трудно ответить, это не просто по порядку перечислить все человеческие достоинства и недостатки. Ты чем-то очень дополняешь меня, в тебе есть то, чего мне не хватает. И еще, ты очень добрая, но в тебе доброта скрыта под твоею насмешливостью, под этой твоей «защитной броней», как ты как-то выразилась. Ты еще говорила, что не завидуешь мне, потому что у меня ее нет, этой брони. Действительно, без нее иногда очень тяжело, но лучше быть самим собой.
     Да, кстати, почему ты боишься делать какие-то открытия без меня, может быть потом это будет еще более тяжкий удар для меня, чем сейчас!
     Потерять тебя – это будет уже слишком чем-то большим, мне больше никогда не встретить такую, как ты.
     Может быть, ты и права, что нам нужно некоторое время не писать друг другу. Ну что же, пусть будет так, как ты хочешь. Но меня волнует, Еленка, как долго будет продолжаться наше молчание. Ну, все, хватит.
     Давай думай, разбирайся в своих мыслях.
     Ну что ж, помолчим!
     Пока. Жду, как всегда, твоих писем, но, бог мой, когда они будут… Целую. Витя.

Без даты
     Здравствуй, моя милая Еленка!
     От тебя уже так долго, почти целую неделю нет писем, что меня уже начало сильно тревожить. Что случилось!?
     Сережка мне написал, что у вас там морозы под – 50 подходят, если это так, то я не завидую тебе так же, как ты  не будешь завидовать мне летом. Как ты там зимуешь, я не представляю.
     У нас здесь тоже относительно холодно, – 8, как-то даже не осознаю, что у нас  там, на Урале, под 50, при мне там никогда столько не было.
     Да, знаешь, Ленка, здесь появились первые цветы, местные подснежники. Правда, они какие-то желтые. Дико, да. За окном стоят жуткие морозы, а где-то совсем рядом уже появились первые цветы. Я дарю тебе эти подснежники, хоть они и желтого цвета. (В письмо вложен желтый цветок). Но все равно, ты сможешь гордиться тем, что тебе самой первой подарили самые первые весенние цветы.
     Значит, у тебя скоро будет отпуск, это хорошо, ты даже, кажется, говорила, что собираешься к тетке в Молдавию. А мне отпуск светит только через 21 месяц, после окончания службы, раньше здесь получить отпуск дело темное, даже если пристрелишь какого-нибудь нарушителя, и то получишь благодарность от командира части и все. Дни летят быстро, вроде бы незаметно, но сколько еще впереди.
     Знаешь, Ленка, я как-то вообще быстро привыкаю к новому месту. И сейчас меня домой тянет только из-за тебя. Если бы ты была где-то рядом, то я уверен, меня домой вообще бы не тянуло. Ведь если здраво рассуждать, не будет же человек всю жизнь рядом с родителями жить, никогда с ними не расставаться, все равно его потянет куда-нибудь в другое место, где как ему кажется, лучше будет жить, гораздо интереснее, чем раньше. Ведь так?
     По-моему, армия – это то же самое, просто уехал куда-то человек и все, правда, не по своей воле. Но одному ему всегда трудно, что бы он ни говорил. Я хочу, чтобы ты была со мной всю жизнь! Без тебя мне будет тяжело. А сейчас твои письма оказывают большую поддержку мне. Ты даже не представляешь, как они важны для меня, твои письма. Когда не получаешь письмо, то ходишь весь день какой-то подавленный, как будто что-то дорогое потерял для себя и не нашел.
     Да, Ленка, я отправляю свои письма не совсем обычным образом, не как все. А отдаю ребятам, чтобы они опустили в Ташкенте, и письмо быстро дойдет. Так у нас в комендатуре многие делают. Но, понимаешь, дома с некоторых получателей взимают пошлину – 10 копеек. С тебя ее не берут? Напиши, Ленка. Вот пока и все. Целую, моя милая дорогая Еленка. Витя.

22 января 1976 год
     Здравствуй, Леночка!
     Пришел сейчас с поста, написал «боевой листок» и сел тебе писать письмо, надо успеть написать до смены. Погода сейчас стоит черт-те что, туман такой, что штык-нож на своем автомате смутно различаешь. Ходишь в этом облаке, слушаешь, как собака, всяческие шорохи и постоянно ждешь какого-нибудь подвоха от начальства на проверку моей бдительности. Как у нас здесь говорят, я уже начал «врубаться» в службу. Грызу уставы и все такое прочее.
     Как только заступлю на пост, мыслей сразу много появляется, и почти все они о тебе. Для раздумий времени предостаточно, а вот для того, чтобы их на бумаге изложить, тю-тю, нет. Хожу, думаю о тебе, даже представляю, как ты сидишь над листочком бумаги, пишешь мне письмо и думаешь, что бы еще такое соврать мне. Да, дожили, вернее, я дожил!
     Ты что, Ленка! Опять за свое. Всех истиранила своими «коронками» и решила приняться за меня? Или ты и вправду боишься написать мне слишком откровенно, что-то я не узнаю тебя! Леночка, мы же договаривались писать друг другу все, что думаем, и к чему эти слова: "Пусть скучают те, у кого свободного времени в избытке" и т.д. и т.п. Нет уж, видно, каким я был, таким и останусь, говорю и делаю то, что думаю, а не то, что понравится другим.
     Если у тебя появятся еще какие-нибудь откровенные мысли, то можешь писать, не стесняться и не бояться! Так будет гораздо лучше, чем писать какими-то недомолвками. Все, хватит об этом.
     Я вчера ходил по своему посту и думал, почему же ты мне так редко пишешь, и эти мысли как-то сами собою вылились в неуклюжие строчки. Что поделаешь, литературного шедевра не получилось, но что-то похожее на стихи написал:

Письма
Любить легко,
Когда подруга рядом.
Любить в разлуке
Очень тяжело.
Пишите письма,
Девушки, солдатам.
Они приносят
Радость и тепло.
Пишите,
Чтобы от разлуки с вами
Не так уж было
Тягостно бойцам.
Как в дни войны
Когда-то ваши мамы
Писали вашим
Будущим отцам.
Пусть не вмещает письма от любимых
У почтальона тяжкая сума.
И чтобы он, когда проходит мимо,
Не оставлял солдата без письма.
Пишите и любите на здоровье,
И к вам любовь солдаты сберегут.
Ведь письма, что написаны с любовью,
На ратные их подвиги зовут!
Женатым плохо,
Неженатым – без писем от любимых
Тяжело!
Пишите письма,
Девушки, солдатам!
Они приносят
Радость и тепло!

     Вот видишь, стоило мне только отбросить свою лень, и у меня начали появляться кой-какие таланты.
     Напишу тебе еще о погоде, буду писать так же, как и ты мне пишешь. Слушай, Ленка, а может, тебе уже надоело мне писать, и ты просто так пишешь, чтобы исполнить какую-то обязанность. Я не верю этому!
     Ах, да, о погоде. Сейчас здесь стоит такая погода, что в одни сутки можно увидеть четыре времени года, вот тебе и зима! А у нас на Урале, наверно, морозище, ты бегаешь, дуба даешь?
     Ничего, Еленка, скоро весна, оттаешь, здесь она уже будет где-то в конце февраля. Степь покроется красным ковром тюльпанов, но зачем они, когда тебя не будет, некому будет их дарить! Между прочим, Сары-Агач в переводе на русский – желтая ветка. Кругом одна романтика. Не армия, а курорт.
     Пока. Целую. Пишите девушки солдатам! Витя.

28 января 1976 года
     Здравствуй, сероглазая шалунья моя!
     Вот видишь, мне уже почти стало хватать времени, пишу тебе через день, думаю, что так и дальше будет. Сейчас сменился с поста с романтическим названием «Долина смерти». Это его так наши ребята окрестили, потому что зимой там частенько бывают пронизывающие ветры с дождем и снегом (вот и я в такой попал), а летом, по рассказам ребят, постоянная невыносимая жара, а поблизости ни кустика.
     Как пришел, сразу в сушилку забрался и оттаиваю понемногу, и пишу тебе письмо заодно. И от Николы спрятался, ему сегодня боевой листок оформлять, а он старается на меня свалить это дело, а я и так почти за весь наш набор пишу. Вот нашел меня, сейчас узнаем, какую причину он придумал. Машет письмом от тебя, а в другой руке – боевой листок. Вот изверг, знает, чем меня донять, почти полсуток письмо от меня прятал. Его счастье, что мне отсюда выбираться неохота, оклематься никак не могу, а то бы он запомнил, как письма от тебя прятать. О, черт, ничего не поделаешь, придется опять за него боевой листок написать, ну, я ему припомню это….
     Дни летят здесь гораздо быстрее, мы их считаем не по дням, а по нарядам. Мне еще осталось 329 нарядов, совсем немного, и мы с тобой опять будем вместе. Мне так иногда хочется, до невозможности, увидеть тебя. Я по тебе скучаю сейчас так, что когда думаю о тебе, обо всем забываю, ей богу, если бы я был где-то поблизости от Перми, то я бы не раз к тебе приехал, смылся в так называемую «самоволку».  А сейчас… И ты не прилетишь ко мне на ковре-самолете.
     Дописываю тебе уже гораздо позднее, перед концом наряда. Принесли письма, а от тебя нет, ну, ничего, я уверен, что завтра от тебя обязательно будет письмо.
     Получил письмо из дома, отец написал, спрашивает, почему не пишу, а я им две недели назад написал. Пишу я им «скупые солдатские письма», пишу, что жив, здоров, служу нормально, а больше ничего. Не то, что тебе. Раскрываю все, что думаю, что со мной происходит. Да, кстати, зачем тебе адрес матери, ах, да, я и забыл, что ты написала, чтобы не спрашивал. Вот адрес: Пермская область, село Уинское… Зое Дмитриевне.
     Спешу дописать тебе письмо, сегодня с ребятами отправлю его, и дня через три оно дойдет. Потом пойду досыпать, сколько успею.
     Вчера одного кадра искали. Он в самоволку смылся, а мы все чердаки и подвалы в городке обшарили, а он в это время дома, в Ташкенте спал. В общем, когда нашли его, то ему влетело от нас и от начальства. И служить ему, еще полгода, будет хуже, чем нам, молодым. Я ему не завидую. Сам командир части об это позаботится.
     Пока все. До свидания. Целую!!! Витя.

29 января 1976 года
     Здравствуй, Леночка!
     Сейчас ребята готовятся к наряду, гладятся, уставы учат и т.д. и т.п. А я иду дневальным в роту, у тумбочки стоять, готовиться мне не надо, и я решил написать  письмо в ответ на твое, так и источающее твою ироническую усмешку, особенно в конце письма, от которой, пока я дочитывал письмо, чуть в камень не превратился. Ей богу, чтоб мне с места не сойти, если я что-то не так написал, ты как всегда верна себе, чуть что, сразу так мило улыбаешься, что…. Все, все, не буду повторяться.
     А что касается фотографии, то я остаюсь верен самому себе, как ни старался улыбнуться, ничего не получилось. Сегодня получил фотографию от Сережки, он загримировался под индейца так, что я его с трудом узнал. Опять наверно у себя дома, в Голованово, бесились, что-нибудь экстравагантное устраивали. Пишет, что твоя тезка, его малышка, мне уже приветы передает. Счастливый, черт, все у него пока идет как надо. Я даже завидую ему иногда.
     Вопрос с девчонками, «юными, прелестными существами», я выясню. Он больше никому не будет давать мой адрес, кстати, это были наши общие с Лешкой старые знакомые. Ничего не поделаешь, придется и Лешке написать сегодня.
     Напишу тебе чуток о погоде, здесь уже, кажется, начинается весна, травка зеленеет, солнышко блестит… Ночью дубаря ходишь даешь, а днем жарко. Ходишь, гуляешь, минеральную воду пьешь, вечно горячую, притом. Если хочется холодной водички, то только из графина или из арыка, есть у нас  такой канал вдоль ограждения части, как в старинном бастионе живем, сначала канал с водой, потом колючая проволока, да еще мы, комендантский взвод в придачу. В общем, «спите, воины, спокойно».
     Кажется, я так и не смогу бросить курить, чтобы спать меньше хотелось, перед заступлением на пост накуриваешься до одури, чтобы не задремать, и не дай бог, уснуть, чтобы не пришла потом маме бумажка: «погиб при исполнении служебных обязанностей». А такое здесь бывает, народ здесь дикий. В каждом басмач еще живет. Когда приеду, будет что рассказать, и веселого, и интересного. Разных историй до конца жизни хватит.
     Знаешь, Ленка, я чувствую, что этим летом мы с тобой увидимся, какое-то предчувствие у меня. Нас в командировки посылают, во все концы страны, и в Пермь тоже иногда.
     Если бы ты знала, как я скучаю по тебе. Никогда раньше не думал, что может так быть со мной. Когда я в первый раз из дома уехал, я по маме и то не так скучал, как сейчас по тебе. Знаешь, я даже сейчас пытаюсь представить нашу встречу, но что-то смутное получается. Мне почему-то кажется, что ты из Перми уедешь, у тебя таких мыслей нет?
     Заканчиваю письмо, но чувствую, опять осталось что-то невысказанное, что-то я не написал тебе, моя любимая Еленка, если бы ты была рядом, я бы тебе смог сказать гораздо больше, чем раньше и сейчас в письме!
     Целую. Жду твоего письма, хотя бы через день. Витя.

Без даты
     Здравствуй, Леночка!
     Спасибо, что написала все, что думаешь. Мне всегда казалось, что в твоих письмах чего-то не хватает. Я ждал от тебя этого письма. Хочется написать многое, но не получается, не могу написать так, как хотелось бы мне. Своим письмом ты не довела меня до белой горячки, нет. Ты как-то даже успокоила меня.
Может это прозвучит смешно, но я сейчас, с тех пор как призвали в армию, ревную тебя ко всем, и даже к Лешке. Да, два года – не два дня. Я чувствую, что без тебя мне не прожить. И сейчас хочется просить прощения за те ссоры, виноват в которых был я, и ты. Да, действительно все было бы иначе, если бы я уже сходил в армию, а вообще-то, кто его знает, как может быть лучше! Может быть, все идет, как надо!
     Вчера я опять тебя видел во сне, первый мой сон в караулке был о тебе. До вчерашнего дня я не видел ни одного сна, до того заслуживался. В общем, приснилось мне, что ты подошла ко мне, поцеловала, что-то говорила, говорила, потом раз, как залепила пощечину. Враз проснулся. Смотрю, Николай для нового удара замахивается. Ты что, приборзел, говорит, пора на пост идти, а ты дрыхнешь. Все настроение враз испортил. Хоть мы постоянно так друг друга будим, но все же…
     Не могу, Леночка, написать то, что думаю, мысли воедино не собираются. Да, на счет твоего фото. Когда пришло оно в письме, ребята сразу за фото. Это, говорят, кто!? А один только что с улицы зашел, не разобрал, в чем дело и говорит: «Слушай, я ее в каком-то фильме видел, но не помню, где она снималась». Тут все запали: «Ты что, это девушка свою фотографию прислала». Он только тогда поверил, когда на обороте надпись посмотрел. Ну, ты, говорит, даешь». Как всегда, все от тебя в восхищении, а про меня и говорить нечего…
     Понимаешь, Ленка, если бы не было тебя, то мне бы очень тяжело пришлось служить. Ты своими письмами успокаиваешь, не даешь сорваться. Если бы не ты, что бы я наделал со своим характером, ты меня еще плохо знаешь, да я сам себя еще не знаю. Слушай, Ленка, я очень прошу тебя, пиши чаще такие откровенные письма, они очень нужны мне, очень!
     Заканчиваю писать, а то придется дописывать завтра ночью, в следующем наряде. Я тебе сейчас письма только ночью пишу, когда времени больше, и никто не мешает. Никола тоже так приспособился, мы с ним часто в одну смену попадаем. Вчера он три письма получил, так пока всех ребят обошел, нос красный от ударов конвертами сделался. Мне пока везет меньше, но было бы гораздо лучше, если бы больше перепадало. Единственное, что здесь свято – это письма, письма из дома, от девушки. Получив их, человек как-то сразу мягче становится, добрее что ли.
Пока все. Завтра еще постараюсь написать. Целую, моя милая, любимая Еленка. Целую еще и еще раз!!! До свидания. Витя.

Без даты
     Здравствуй, моя милая Еленка!
     Получил от тебя уже два письма, а ответить никак не могу. Как ты уже догадалась, опять этого несчастного времени не хватает. Ну, что же, как ты выражаешь будни, сначала немного джаза.
     У нас вот уже около недели продолжается «веселая жизнь». Совсем немного осталось до 25-ого съезда. Не удивляйся, я недаром написал эту фразу. Чем ближе этот день, тем нам труднее служить. Накануне таких важных событий местное население всегда преподносит какие-нибудь «приятные сюрпризы». В Сары-Агаче, в этом городке, кто только не живет: те, кого выселили из больших городов, бывшие военнопленные эсэсовцы, немцы из Прибалтики, уйгуры – переселенцы из Китая и прочий уголовный сброд. Все это, и еще много чего «хорошего» о местном населении нам рассказали люди из политотдела нашей части, так что, за точность данных могу поручиться.
     Ходишь каждый день на посту как наэлектризованный, за эти два часа выматываешься так, как будто восемь часов на заводе отпахал. Впечатлений и острых ощущений на всю жизнь хватит, когда отслужу, будет что вспомнить.
     Вот и сейчас уже пятый день у нас в части боевая тревога, идет проверка нашей боевой готовности. Сейчас все ходят злые как черти, за эти пять суток у нас в комендатуре никто больше двух часов в сутки не спал. Если я раньше немного жалел, что не попал на границу, то сейчас ничуть не расстраиваюсь, служба почти такая же как там, ничем не лучше.
     Можешь меня поздравить: я обрел новую профессию – пожарного. А за два года, пожалуй, в этом деле мастером стану. Позавчера загорелось в Сары-Агаче одно солидное учреждение. Вот вам, пожалуйста, «приятненький сюрпризик», и нам пришлось тушить пожар. Мне поручили ответственное дело – вручили брандспойт, и я старался, тушил. Сначала было даже интересно, что-то вроде романтики, но потом… Лучше не вспоминать. Только успели потушить, загорелось в другом месте. В общем, пришлось повозиться. Вернулись чумазые, все мокрые. У меня к тому времени снова отросли мои волосы, мои кудри, но пришлось опять сбрить, подпортилась немного моя прическа. Сейчас ходят все как после великого побоища, у кого рука перевязана, кто хромает или еще что-нибудь. А у меня вообще завал, хожу как великий мученик с перебинтованной головой, ничего, так даже теплее, голова не мерзнет.
    Ну что же, немного о погоде. Ребята написали, что в Перми уже кое-где за 30-40 градусов переваливает. Да, Леночка, достается тебе, я представляю, но ничего, ты выдержишь, не заморозишься. Держись, Ленка! Мне повезло, вовремя смылся оттуда, вернее, меня смыли, а то ходил бы я сейчас там, всеми цветами радуги переливался. У нас здесь выше минус восьми-десяти не опускается, но, если учесть этот пронизывающий ветер, то… лучше бы домой.
     Но понимаешь, вот странность, вроде бы и холодно, особенно по ночам, но без перчаток вполне ходить можно, а травка зеленая, день ото дня все больше и больше растет. Перед этим тепло было, даже почки на деревьях набухли, а сейчас что с ними будет… Местные жители говорят, что, насколько они помнят, эта зима самая холодная. Посмотрим, что летом будет.
     Я беспокоюсь за тебя, за нас, Ленка. Не знаю почему, но в меня вселилось какое-то тревожное беспокойство. Я очень скучаю по тебе, Ленка, очень! После тех трех писем от тебя уже три дня писем нет. Что такое, что-то случилось с тобой, или я тебя чем-то обидел в своем письме? Мне иногда хочется, просто до сумасшествия, услышать твой голос, увидеть тебя. С твоей фотографией я нигде не расстаюсь, но понимаешь, на ней ты какая-то другая, такой я тебя почти не видел.
     Слушай, Леночка, у меня к тебе огромнейшая просьба. Вышли мне, пожалуйста, ту фотографию, на которой вы вдвоем с Таней на фоне нашего общежития. На ней ты такая, какой я тебя видел каждый день. Я знаю, тебе очень трудно будет выслать ее, она у тебя единственная, но постарайся, пожалуйста, выслать! Заканчиваю писать, сейчас ребята поедут с почтой и увезут мое письмо. Целую, Леночка! Еленка! Витя.

28 февраля 1976 года
     Здравствуй, любимая!
     Еще раз поздравляю тебя с праздником, с весной! Как бы мне хотелось сейчас преподнести тебе скромный букетик хотя бы местных подснежников, но, увы, у меня нет такой возможности. Но ничего, отслужу, и наверстаю то, что не смог сделать. Засыплю тебя цветами.
     Если бы ты знала, моя дорогая шалунья, как мне хочется увидеть тебя, но опять, увы, мне остается только твоя фотография. Я достаю ее из кармана и смотрю, и смотрю на нее….
    Так, значит, вы пьете за нас, а нам остается только читать об этом. Да, славные пошли времена, тем более, что наша смена почти ни на один праздник не попадает, в это время мы в наряде, и 8-ого марта тоже. Хотя это и ваш праздник, но к нам тоже немножко относится. Я буду стоять на посту, и думать в это время о тебе. Сколько я тебе стихов посвятил, но все они останутся в голове, до того они неуклюжие, что рука стесняется занести их на бумагу и тем более отправить тебе.
    Читал твое письмо и ясно представлял тебя, тебя… в своем репертуаре. Как мне хочется обнять тебя, поцеловать так, чтобы забыть обо всем на свете! Но, опять это несчастное «увы». А сколько их еще будет.
    Немножко о погоде. Здесь тоже в последнее время стояли не солнечные дни. Ветер такой пронизывающий, что лучше бы уж минус сорок. Но сейчас потеплело и кажется, начинается настоящая весна. Скоро начнет цвести яблоня, вишня и прочие фруктовые деревья. Весной здесь очень красиво, чего не скажешь про лето. Правда, не так как в Сахаре, но всё же сходство очень большое, особенно, если ветры будут степные.
     Ты опасаешься, что одичаем за два года. Не бойся, тебе это не грозит, а вот мне, кажется, да. Ты уже, наверно, заметила, что речь моя стала бедна словами, ничего не поделаешь, приходится выражаться междометиями и прочими непечатными словами. Да, да, грешен, в чем я и раскаиваюсь, ты уже заметила, наверное, что я тебе, как никому пишу обо всем, ты для меня самый близкий человек!
     Я очень скучаю по тебе, да, действительно, два года – не два дня. А, может, это и к лучшему, а? Говорят, что чувства проверяются расстоянием, может это на самом деле так? По крайней мере, я чувствую, что чем больше проходит дней, тем сильнее мне хочется тебя увидеть, разлохматить руками твои волосы, поцеловать тебя и не отпускать никуда, никуда, говорить тебе самые ласковые нежные слова, держать тебя на своих руках и целовать, целовать…
     Да, очень жаль, что ты вклеила в альбом ту свою фотографию, ты на ней такая, какой я тебя помню, особенно, когда ты танцуешь, в своей мексиканской шляпе, отставить, в сомбреро. Было бы очень хорошо, если бы она была у меня, или та, другая, которую ты хочешь мне прислать, сфотографировавшись не расчесываясь, сразу после сна! Решай, какую ты сможешь мне прислать. Я жду. Шутки шутками, но я, Ленка, жду твое фото! До свидания. Целую, моя сероглазая шалунья.

18 марта 1976 года
     Здравствуй, любимая!
Сегодня уже 14 марта, прошло четыре месяца службы, дни все бегут и бегут, правда, не так быстро, как хотелось бы, но бегут. Да, можешь меня поздравить, недавно у нас прошли контрольно-проверочные занятия по уставам (или как у нас кратко выражаются – КПЗ), и я немножко отличился. Командир взвода поощрил меня, объявил мне благодарность, третью по счету за всю мою короткую службу, она формулируется примерно так: «За отличное знание новых Уставов вооруженных сил и т.д.»
     Как видишь, стараюсь, служу, пытаюсь заработать отпуск, не знаю, что выйдет, а если отпуска не будет, то встретимся мы только в самом конце 1977 года, если не в 1978. Но я надеюсь, что ничего не случится, если вокруг нас все будет тихо-мирно, то я 25 декабря, самый ранний срок, демобилизуюсь. Смешно, да? Впереди еще много-много месяцев службы, а я уже думаю о дембеле.
     Ленка, почему ты не пишешь? Твое молчание меня очень беспокоит! Что случилось? Прошло уже более полу-месяца, как я получил от тебя последнее письмо. Как у тебя дела? Как у тебя дома? «Льдинка», мне без тебя очень трудно, без твоих писем!!! Когда приносят почту, я сразу ухожу куда-нибудь, чтобы не видеть, как другие получают письма.
     Напишу немного о службе. Третий день в свободное от службы время копаем траншеи под трибуны, землица здесь не то, что в России, утром придем, воды нальем, а вечером копаем то, что размокнет. Притом, сегодня была подменка, наша смена должна двое суток отдыхать, но отдыха не получилось, пришлось чуток потрудиться.
     Ленка, здесь уже началась весна, почки распускаются, через несколько дней появятся цветы на деревьях, и тюльпаны, домой сейчас, как никогда, потянуло…
Извини, Ленка, за такой помятый листок, но пере-писывать не хочется. Пишу тебе это письмо уже четвертый день, и все не успеваю закончить.
     Ты зря думаешь, что мне неинтересны твои размышления о будущем. Меня это тоже волнует, что я буду делать после армии. Если у меня и дальше все будет нормально идти, то я все-таки попытаюсь остаться в армии, не на сверхурочную, нет, а поступить в какое-либо военное учебное заведение. Раньше я о будущем даже как-то не задумывался, все у меня было связано с авиацией, а теперь стою на перепутье, что делать! Ребята сманивают махнуть куда-нибудь на стройки в Сибирь, или еще куда-нибудь подальше. Ну, ладно, впереди еще неполных два года, что-нибудь решим.
     Про Лешку с Юркой я совсем забыл, все никак не соберусь написать им. Ты уж им привет передай. Через месяц-полтора времени не так, чтобы много, но достаточно будет, потому что сейчас готовимся сдавать полугодовую проверку, и тут решается моя судьба. Вся моя служба зависит от этого месяца, пан или пропал.
     Ленка, пиши больше о себе, обо всем, о чем хочешь, мне все будет интересно. Вот только начал писать, мысли из головы полезли, а время закончилось, пора на пост. Жду твоих писем. До свидания, любимая, целую.
Ах, да, о моем дне рождения, он у меня 18 мая, еще два месяца.

26 марта 1976 года
     Здравствуй, любимая!
     Сегодня вторник, 23 марта. Вот и еще одной неделей меньше стало. Хочется, чтобы дни бежали еще быстрее, но они бегут медленно, но верно. Как всегда хочется многое тебе сказать, но не получается, слов не хватает, чтобы тебе обо всем написать, что я думаю. Если бы мы были с тобой вместе… Через неделю с небольшим уже апрель. Ты, кажется, собиралась в отпуск в апреле, да? Это очень хорошо, съездишь куда-нибудь, отдохнешь, а я лично, наверно, домой бы закатился, нет, дома я полмесяца бы не выдержал.
     Дописываю я тебе уже в караулке, спустя день. Вес-на уже разошлась по-настоящему, все вокруг цветет. Вчера сорвал веточку яблони и все два часа ходил и наслаждался запахом, скоро сирень будет цвести, тогда вообще тоска будет, как только почувствуешь запах сирени, сразу перед глазами будет возникать девушка в дверях 44 комнаты, чуть-чуть похожая на ту цаплю, что на конверте, о которой ты спрашивала, кого она напоминает.
     Уф, сейчас прибежали с поста, привели «деда», бесценного кадра, как Володя Мусихин, спроси у Лешки, кто это такой, он тебе расскажет. Открыл огонь по жителям, ему показалось, что в него целятся, и будут стрелять. К счастью, все обошлось более-менее, жертв нет, те отделались далеко не легким испугом и все. Этот кадр – ходячий анекдот, да и только, я удивляюсь, как ему оружие доверили. Его из наряда вывели, а его товарищи по набору, да и сержанты тоже, из себя выходят: «Он у нас сейчас хуже молодого пахать будет». Я ему не завидую. Таких только так учить и надо, иначе нельзя.
     Принесли почту, все бросились к письмам, а я благоразумно остался на месте, и правильно сделал, мне опять ничего нет, уже целую неделю, из дома тоже не пишут почему-то, что у них там случилось, только она и пишет мне письма, да еще Сережка своим юмором заставляет загибаться от смеха. Что-нибудь такое отморозит, что только остается удивляться, откуда у него что берется. Потешный парень растет, приеду домой – не узнаю.
     Знаешь, Ленка, в своих письмах ты открываешься с какой-то другой стороны. Я не сумею это объяснить, но ты мне с каждым днем все дороже становишься, я тебя все сильнее и сильнее люблю, без тебя я не смогу дальше жить. Как бы мне хотелось сейчас хоть на миг увидеть тебя, на один только миг, но у меня нет такой возможности. Как я завидую всем тем, кто находится сейчас рядом с тобой, я готов принять на себя все те немилости, которыми ты так щедро оделяешь окружающих, лишь бы быть рядом с тобой, но…!
     Все, меня уже зовут. Мне сегодня в Ташкент ехать сопровождающим. До свидания, моя дорогая Еленка. Целую.

Без даты
     Здравствуй, любимая!
     Получил от тебя сразу два письма, вот уж чего никак не ожидал, и фотографию. Вот сейчас сидел в караулке, около часа смотрел на нее и представлял: как будто ты рядом со мной, и я не письма твои читаю, а ты мне все это рассказываешь, ждал, что вот-вот в уголках твоих губ появится твоя ироническая улыбка, глаза заискрятся смехом. Но… ничего этого не случилось, ты смотрела на меня и как будто что-то хотела сказать.
     А почему плохо, что я в мае родился, а? Что ты там придумала?
На счет Миши Колобова, чуть не забыл, знаешь, мы с ним как-то не очень, как бы это сказать, разговаривали. О тебе был разговор, просто мы с ним абсолютно мирным путем выяснили отношения и все. Больше ничего.
     Леночка, посмотрела бы ты на меня сейчас, ты бы точно каталась со смеху. Опять я подстриженный наголо, вернее, побритый. После той последней подстрижки, волосы у меня отросли, и командир отделения начал на утреннем осмотре замечания делать: тут не так, там подравнять надо. Слушал я его, слушал, надоело мне все это и подстригли машинкой наголо, посмотрел я на свое отражение в зеркале, вздохнул с тоской, а ребята подзуживают: «Давай бритвой, чего тебе терять!» Посмотрел я еще раз в зеркало и отрешенно закрыл глаза, а они меня в две электробритвы и начали обрабатывать. Когда я открыл глаза, то сам себя не узнал, типичный уголовник, да еще когда тельняшку десантную на себя одел (она входит в нашу форменную одежду), то тогда хоть на лбу пиши «слабонервных прошу не смотреть».
     Наш набор вообще какой-то чудной, что-нибудь да такое вытворят, что хоть всех наказывай. А ребята вообще-то дружные. У нас тоже сейчас политзанятия, политзанятия и еще раз политзанятия. Я научился сейчас, вернее, меня научили такие речи толкать, что куда там Цицерону, далеко в хвосте.
     А вообще-то, надоела вся эта учеба до чертиков, изображать из себя подопытных кроликов. Скоро пойдем на настоящее дело. Не ломай голову над тем, что я тебе написал, вернусь, может что-нибудь и объясню. Между прочим, фильмы про армию в большинстве своем без прикрас, там даже все несколько упрощенно, в жизни все гораздо сложнее и интереснее.
     Леночка, я тебе некоторое время не буду писать, не знаю, какое время, но думаю, что не больше месяца. Намечается небольшая командировочка, в общем, все будет нормально, не беспокойся за меня, я ведь немножко везучий.
     Все, до свидания, моя милая, любимая, самая прекрасная на свете Еленка. Целую тебя так, как не целовал даже в наш последний вечер. Витя.

Без даты
     Здравствуй, Еленка! Здравствуй моя милая, прекрасная «Льдинка»!
Вчера вернулся из дальних странствий. Хотел тебе написать откуда-нибудь с дороги, но не удалось. Побывал в таких местах, где даже никогда не думал очутиться. Вроде бы и был недолго, где-то с полмесяца с небольшим, но тянуло на Родину здорово, по ребятам соскучился. По тебе я все время скучал.
     Со мной все нормально, на этот раз ничего не случилось. Получил еще одно поощрение за эту «командировку». Командира нашего на орден «Красной звезды» представили, он его честно заслужил, я бы ему большой награды не пожалел, если бы не он, то…
     Сейчас меня ожидает сдача полугодовой проверки, проверка знаний, всего того, чему меня научили за эти полгода. Через неделю будет сдача. Огневая подготовка меня не беспокоит, стреляю я отлично, выбиваю 27-28 очков из 30-ти, натренировался за последнее время, а плохо нам стрелять никак нельзя.
     Немножко о погоде. Сейчас у нас идут проливные дожди, вероятно последние за это лето. Все расцвело, все распустилось, степь вся зеленая вокруг, даже не верится, что где-то несколько дней назад задыхались от зноя в этих проклятых песках. А у нас, на Урале, снег, наверное, еще не совсем растаял, и еще иногда даже припорашивает снежком?
     Знаешь, Ленка, я сделался сам себе на удивление очень сентиментальным, вот уже второй день хожу по части, на каждый цветок насмотреться не могу, или зайду в кусты яблони, стою, наслаждаюсь ароматом, отойти не могу. Или это весна на меня действует или еще что-то. Сегодня ежа нашел, забавный такой, возьмешь его в руки, он клубком свернется и лежит. У нас, в России, они как-то меньше мне попадались, а здесь их, говорят, очень много, как и черепах. Ребята из них различные сувениры делают, красиво получается.
     Бегать я научился довольно сносно. Теперь вполне оправдываю свой девиз «Всю жизнь бегом!». Лешкину коронку – три километра за 11 минут 30 секунд преодолеваю, никогда не ожидал от себя такой прыти.
     Да, ты сейчас там не скучаешь. Понимаешь, Ленка, прочитал я твое письмо, и мне показалось, что написала ты его не в себе, под влиянием чего-то. А может быть, я не прав?! Все, больше не буду об этом писать, чтобы опять не удариться в какую-нибудь крайность. А то, что ты написала, что после моего возвращения исчезнешь на некоторое время, чтобы дать мне возможность погулять с другими девчонками, то это просто чепуха, и как ты смогла такое написать, ты же знаешь, что я никогда не смогу этого сделать. В общем, замнем этот вопрос для ясности.
     Совсем скоро исполнится шесть месяцев, как я в армии, даже не верится, что полгода службы уже позади, еще три раза по столько, и мы с тобой вместе будем. Если бы я служил где-то близко от тебя, я уверен, ты бы все равно ко мне приехала, разве не так! Леночка, ты же собиралась в отпуск в апреле, или уже съездила? Ну, как ты там, пиши.

17 апреля 1976 года
     …Как там Лешка с Ольгой? Все собираюсь написать ребятам, но как-то времени не хватает. Привет им передай. Как у тебя домашние, как мама? У меня мама целых две недели в больнице в Перми лежала и не писала мне об этом, когда только домой поехала, написала. Гастрит желудка у нее, она в последнее время вообще стала частенько болеть, боюсь я за нее, да и она себя нисколько не бережет.
     Жаль, что я не смогу сейчас сфотографироваться, у меня сейчас довольно экзотический вид, лицо черное от загара, в солдатской панаме, летом постараюсь обязательно сфотографироваться и выслать тебе.
     Сегодня привезли новый набор салаг, теперь я уже из этого ранга вышел, из Ташкента. Даже не верится, что и я таким же был, подавленным, неуверенно озирающимся по сторонам.
     Леночка, как мне хочется сейчас увидеть тебя, если бы я сейчас очутился хотя бы на одни сутки в Перми, то домой бы ни за что не поехал, остался бы с тобой, и гуляли бы мы с тобой по весенним улицам, ни на минуту бы не расстались. Как жаль, что я не могу подарить тебе роскошный букет тюльпанов или маков, которых сейчас в степи в изобилии.
     Заканчиваю писать, пора на занятия, опять учиться. Целую, моя любимая! До свидания. Витя.

Без даты
     Здравствуй, милая Ленка!
Пытался ответить на твое письмо сразу, но как всегда ничего не вышло. Напишу немного о службе. Полугодовую проверку сдал на отлично, и теперь я «отличник боевой и политической подготовки». Для начала это в общем-то неплохо!
     Сегодня 9-е мая, уже вечер, весь день стоял в почетном карауле у какого-то памятника. Самое плохое то, что жарко очень, вечером снял парадку, а у нее весь подклад белый от соли, жара – как в литейном цехе, немножко, может, меньше.
     Когда садился писать письмо, столько мыслей было в голове, а сейчас ничего… Да, Лена, будешь писать своей маме, передай от меня большое спасибо за поздравление. На этот раз я никого не поздравил, даже домой не написал, вот свинья.
     У нас здесь все еще стоит зеленое лето, но постепенно трава начинает уже сохнуть, в конце мая поспеют абрикосы, яблоки, урюк, а сейчас мы их уничтожаем в полуфабрикате, до тех пор, полка кто-нибудь детскую болезнь не схватит.
     Жуков разных здесь великое множество, есть даже такие, которые походят на наших майских жуков, но величиною они с куриное яйцо, и даже больше. Возьмешь их в руки, а они крыльями машут, как маленький вентилятор. Но один случай немного охладил мой интерес с этим тварям.
     Пошли мы с Мишкой в курилку посидеть. Он тоже из Перми, только с весеннего набора. Сидим, о дембеле вслух мечтаем, потом он что-то повернул голову в сторону. Смотрю, передо мной какой-то паук висит. Хотел я взять его в руки, рассмотреть, но что-то он мне подозрительным показался, сгребли мы его в коробочку, пошли в казарму, прапорщику на стол выпустили, хотели спросить, что это за живность такая. А он как ужаленный отскочил от стола, заикается и нецензурными междометиями нас кроет: вам, что, говорит, жить надоело, это же каракурт! Тут мы с  Мишкой враз побелели и слова сказать не можем. Только тут до нас дошло, что, можно сказать, свою смерть в руках держали. Теперь я эту живность далеко стороной обходить буду.
     Ты не подумай, что я пишу все эти ужасы для большей романтики что ли, нет, просто здесь все это, и разные ползучие гады, и эти паучки, считаются в порядке вещей, так же, например, как автомобиль на улице города. Сначала, конечно, трудно привыкнуть ко всем этим «прелестям», но служить надо, никуда не денешься, и приходится привыкать, как-то даже стараешься меньше обращать на все это меньше внимания.
     Хотелось бы, чтобы это письмо ты получила до 15 мая, до того, как уйдешь в отпуск.
     Дописываю тебе уже 11 мая, так уж получилось. У нас в части опять тревога, опять, наверное, неделю с лишним протянется, ребят-дембелей демобилизовать даже еще и не думают, они все с ума сходят, обещают уволить их в начале июля, переслуживают почти два месяца, вот и мне придется так, не дай бог, в январе домой приеду.
     До свидания, сероглазая шалунья моя. Целую. Витя.

Без даты
     Здравствуй, любимая!
     Сегодня – День советской молодежи, а я опять попал в наряд, в караул. Вечером, да впрочем, уже вечер, в клубе будут танцы, концерт, да в общем, вечер отдыха.
     Через окно доносится музыка, под которую мы с тобой танцевали во дворце Ленина, у вас в комнате. Смотришь через решетку на окнах на улицу, по которой гуляет гражданская молодежь: дети офицеров, прапорщиков и на душе…
     Сейчас подняли «В ружье!» Что такое? Слышим какие-то выстрелы, выскочили на улицу, а там оказывается, ракеты для иллюминации пускают. «Тьфу, черт!» – ругнувшись про себя и вслух, заходим обратно в караулку.
     Сегодня мне повезло: попал в наряд вместе с Николой, я его уже почти два месяца не видел. Он сидит какой-то печальный, нет, это не то слово, которое могло бы охарактеризовать его состояние. Его девчонка скоро выйдет замуж, свадьба где-то в июле, об этом ему написал его друг, а та по-прежнему пишет веселые жизнерадостные письма, где обещает, что будет ждать его. Зачем она это делает, для чего?! Или боится написать правду?!
     Иногда мне, Ленка, хочется до невозможности, хоть на какое-то мгновение увидеть тебя. Если я тебя, Ленка, потеряю, то для меня уже не будет смысла: как жить, где жить. Ты для меня – все! Это не высокие слова, ты понимаешь это и знаешь. Я люблю тебя, Ленка!
     Днем была военизированная эстафета, посвященная дню советской молодежи. Как бы мне не хотелось, пришлось участвовать, народу не хватает, а молодые еще не пришли, всему нашему подразделению пришлось участвовать. Мне досталось бежать в ОКЗ (общезащитный комплект, можешь спросить у Лешки, что это за одеяние), расстояние один километр, потом полоса препятствий в нем же, и снова тот же несчастный километр. Да, не повезло мне с этапом, или как у нас говорят «боком вышло».
     Ну, в общем, наше подразделение заняло второе место, до первого нам не хватило где-то секунд восемь. Обидно, но что поделаешь.
     Понимаешь, Ленка, у меня настают такие моменты, когда мне хочется раскрыться, излить перед кем-то все то, что у меня накопилось, и тогда я сажусь писать тебе письмо. Но сегодня, кажется, не очень-то получилось.
     А знаешь, Леночка, твой кулончик до сих пор еще целый, даже удивительно мне, как он уцелел.
     Слушай, Лена, я тебе уже, кажется, раньше писал, понимаешь, я отправляю тебе письма не через почтовый ящик у нас в части, а отдаю ребятам, и те отправляют из Ташкента, так в два раза быстрее и больше надежды, что письмо дойдет в целости и сохранности. С тебя там, дома, не берут никакой пошлины, ведь конверт без марки и без штампа воинской части? Напиши обязательно. Договори-лись? Ну, все, до свидания. Целую. Витька.

Лето 1976 года
     Здравствуй, Леночка!
     Пишу тебе это письмо домой, в Пермь, надеюсь, что ты уже там. Хочется писать и писать, но не знаю с чего начать. Сегодня получил из дома кучу писем, все как сговорились, просят фотографии. Как будто это от меня зависит. Командир части запретил увольнения, скоро вообще на карантин закроют часть. Наше славное молодое пополнение, его почти третья часть, в госпитале с дизентерией лежит. Фруктов наелись, воды напились и все, готово. Теперь приходится тянуть солдатскую лямку за двоих, за себя и за него. Тяжко же им придется, когда они вернутся, их свой же набор заклюет. Сами виноваты, не захотели честно служить, не слушались, и теперь пусть пашут.
     Стою на посту, на вышке, неподалеку от меня работают ребята из дисциплинарного батальона, под охраной. Здесь неподалеку находится их зона. Копают котлован одними лопатками, а земля здесь – киркой еле возьмешь. Настало время обеда, они едят прямо в котловане, пищу распределяют по принципу: кто заработал, тот и получил. Норму наполовину выполнил, половину и получишь, ничего не сделал, ничего не получишь.
     Недавно трое пытались бежать, конвоирщики пристрелили их на месте, малоприятная у них служба, хотя и у нас руки не чище, за два года психом станешь наверняка, нужно просто забыть про нервы, чтобы не тронуться, пока это мне, кажется, удается.
     Вот видишь, опять начал плакаться в жилетку. Все, буду писать о погоде. Все еще стоит эта чертова азиатская жара, хотя и на Урале у нас сейчас, если судить по сводкам погоды, не очень-то прохладно.
     Купаться нам тоже запретили, бегаем купаться как в самоволку. И смешно, и грустно. А кто-то сейчас на пляже кайфует. Ничего, будет и на нашей улице праздник. Точно, Ленка, будет, еще какой будет! А сейчас придется тянуть солдатскую лямку до конца.
     Иногда наступают такие моменты, что не знаешь куда деться от невыносимой тоски по тебе. Хочется видеть тебя! Достаю твою фотографию, смотрю, смотрю на нее без конца, мысленно прошу прощения за то, что когда-то я чем-либо тебя обижал. Нет, я все сделаю, чтобы добиться отпуска. Пока все идет нормально, если так и дальше будет, то отпуск обеспечен.
     Ленка, милая, приходится спешно заканчивать письмо, иначе я отправлю его только через неделю.
     До свидания, "Льдинка", целую. Витя.

Без даты
     Здравствуй, любимая!
     Как всегда верен себе, пишу после долгого перерыва, в то время пока ты путешествовала по солнечной Молдавии, я «путешествовал», по дикой пустыне Туркестана. Никогда не думал, что буду заниматься подобными делами, призывать к порядку «романтиков 30-х годов», любителей острых ощущений: снять скальп с живого человека, глаза выколоть и т.д. и т.п., есть еще такие. Приходится исполнять роль мясника на мясобойне. Ну, все, хватит об этом, не стоило даже начинать письмо с таких мрачных картин. Но никуда не денешься, хочется кому-то душу излить, а вообще, надоело все это до чертиков, хочется домой, увидеть тебя, прижать твою голову к себе и молчать, молчать.
     Помнишь, ты писала, что возвращаются парни из армии и ревнуют своих девчонок к каждому столбу, мол, мы там, в армии, служили, а вы здесь каждому встречному на шею бросались. Это твое, чуть ли не дословное выражение. Я не разделяю этой точки зрения, да и не все такие, может быть, какие-то жалкие единицы, и, во-вторых, каждому свое и на судьбу нечего обижаться. Но я понимаю их, что они такие нервные, за два года некогда было, да и негде отдохнуть. Мне тоже сейчас необходимо на лето куда-нибудь в более спокойные места смыться, а то у меня уже сейчас такие развинченные нервы, как зубы после цинги.
     Ты оказалась опять права, помнишь, ты говорила, что гораздо спокойнее жить, если со всеми соглашаться, улыбаться всем. А я вот так создан, что отстаиваю свою точку зрения, не привык кому бы то ни было угождать, кроме своей мамы, а такие в армии, впрочем, как и везде, не в почете. Сержант на полтора года меня младше, только что прибыл с учебки, по идее, совсем еще щенок, а я должен называть и постоянно обращаться к нему на «вы». Хотя это и положено армейской дисциплиной, но всякий раз, когда я говорю ему «вы» меня всего коробит.
     Ты же знаешь, что я говорю то, что думаю, и мою, может быть, и дурную привычку язвить над кем-либо, если считаю, что он что-то делает не так, унижает свое достоинство, в общем, говорить правду в глаза. Вот и сейчас на бумагу ложится все то, что я думаю, хотя, может быть, это и не следовало писать.
     Лето у нас здесь уже начинает сказываться, трава в степи уже посохла, и остались одни колючки. У нас раз в месяц проводится тактика, где-то часов пять или шесть, ребята рассказывают, что летом после каждой тактики до следующей тактики вытаскивают колючки, и единственная их мечта, чтобы не было тактики.
Фрукты уже частично созрели, уже лакомимся абрикосами, вишней, черешней и ранним сортом яблок, не знаю только, как он называется.
     Кажется, я уже акклиматизировался, к жаре отношусь более-менее спокойно, зато она ко мне симпатий не испытывает. Вырос на целый сантиметр, теперь рост у меня 189 см, а вот на счет веса – полная противоположность. Сбросил шесть кг, хотя вроде бы и сбрасывать нечего было. Когда меня спрашивают, кем я работал до армии, говорю, что… роботом в музее, изображал живое распятие Иисуса Христа, а по совместительству в мультфильмах снимался в роли Кощея Бессмертного, между прочим, вполне похож.
     Дописываю письмо, чуть ли не неделю спустя, так что уж извини, что письмо немного поистерлось…

Без даты
     Хочется написать многое, но ничего не получается: днем от жары извилины не ворочаются, а ночью в сон клонит, скорее бы зима. У нас уже ребята на посту днем, с двух до четырех особенно, вырубаться стали, я еще пока держусь, себе на удивление.
     Хочется видеть тебя, хоть ненадолго, но такой возможности мне еще год не представится, а весной я все-таки надеюсь приехать в отпуск. Мишка, я тебе про него как-то писал, уехал домой в отпуск, в Пермь. Я просил его зайти, передать тебе привет от меня, но едва ли он зайдет. Он женат, живет в Голованово, и я уверен, что он все десять дней отпуска носа не покажет, и я его понимаю.
     Леночка, ты наверняка в последнее время где-нибудь фотографировалась, я очень прошу тебя, моя милая «Льдиночка», вышли, пожалуйста, фото. Я даже не жду, что ты откажешь!
     Ленка, я чувствую, что мои письма становятся какими-то сухими, у меня просто не хватает слов, чтобы их написать, но как раньше я буду смотреть тебе в глаза долго-долго, и ты меня поймешь. Поймешь, что я люблю тебя по-прежнему, что я не могу без тебя. Твое цветное фото я всегда ношу с собой, и когда мне действительно очень трудно, то я смотрю на тебя, и ты меня подбадриваешь: "Держись, Витька, осталось совсем немного, всего полтора года, держись, я люблю тебя!" Разве это не так?
     Вот так всегда. Только расписался, кончается листок, и пора идти на пост, но я все же допишу тебе это письмо чуть позднее. А пока на всякий случай до свидания. Целую, моя милая Еленка.

Без даты
     Здравствуй, любимая! Моя милая Еленка!
     Ну, что о себе написать, служба идет нормально. Знаешь, Лена, недавно прочитал книгу Владимира Карпова «Маршальский жезл» и поразился: до чего же все похоже, все почти  так же как у нас в части – жизнь солдатская, когда мы дома, особенно природа, вот только отношения между военнослужащими в корне противоположны. Если хочешь, можешь прочитать эту книгу, она тебе, уверен, понравится, во-вторых, ты сможешь представить, как я служу сейчас, то есть тогда, когда я нахожусь дома, в части. Вот видишь, для меня уже наша часть домом стала.
     Помнишь, ты мне писала про фильм «Между небом и землей», про парня, молдаванина, служившего в десанте, я тебя тогда не понял, пытался защитить фильм, хотя и не видел его. В эту субботу нам его показывали. Да, действительно, фильм явно не удался, похож ни на комедию, ни на что другое. Фильм для детей дошкольного возраста, в общем, явная «лажа» (то есть плохой, если говорить нормальным языком).
     Что-то сегодня на меня накатило, все о фильмах, да о книжках, сейчас опять куда-нибудь в сторону уйду. Ну, что ж, попробую написать о природе. Солнце все светит и светит, с каждым днем все нещадней. Трава уже почти вся высохла, только деревья остались, и наш военный городок выглядит как кусочек оазиса в пустыне.
Лакомимся фруктами, съели уже, наверное, не одну сотню килограмм, даже удивительно, что до сих пор ходим здоровые, а не в госпитале с дизентерией. Может быть, потому, мы неплохо усвоили неписаную меру предосторожности: не пить после немытых фруктов воду. Зато чай потребляем, бог знает, в каком объеме.
     Получил, Леночка, сегодня твое письмо. Нет, Ленка, зря ты беспокоишься, что я стал другим, а впрочем, кто его знает, о себе трудно самому сказать, но мне кажется, что немного изменился, стал другим – это не то слово.
     Ты хочешь ко мне приехать, конечно, к нам можно приехать, и мне даже очень хочется, чтобы ты приехала. Но все же, Леночка, этого лучше не делать, потом очень трудно будет расставаться, и ждать, ждать! К тому же, краем уха я слышал, что числа 15 июля нам предстоит какая-то длительная командировка, ты приедешь, а меня уже не будет. Поедем куда-то за Москву, через Москву, разумеется.
     Значит, Лешка с Ольгой уже целый год тянут эту волынку. Лешка все сразу оборвать не может, не люблю нерешительных людей.
     Вчера провожали третью партию дембелей. Это основная партия, осталось еще где-то человек 20. Ходят они, прощаются, а у самих слезы на глазах, да и у нас тоже, все-таки как бы мы не жили с ними, но полгода вместе прослужить, есть, как говорится, из одного котелка, это уже кое-что значит.
     Числа четвертого июля придет к нам молодежь и нам придется «воспитывать», как нас «воспитывали», ох, не завидую я им.
     Семнадцатого июня у нас в части был слет отличников. Делегатом от нашего подразделения почему-то выбрали меня, и еще одного парня, тоже из Перми. Читали нам лекции на разные темы, называли нас помощниками командиров, заставляли нас делиться опытом, а я думал, да, уверен, почти все думали так же, «хочешь выжить – всего добьешься».
     Потом были соревнования. Мне пришлось бежать кросс шесть километров. Когда не особенно жарко, я в числе первых эту дистанцию преодолеваю. А тут с самого утра плюс сорок на солнце, а днем термометр совсем одурел, показывает плюс пятьдесят шесть и точка! Ну и добралось нас до финиша из восемнадцати человек только двенадцать, я на удивление себе прибежал пятым (думал, сойду с дистанции). Все мы, кто добежал, были в буквальном смысле слова как рыбы, вытащенные из воды, жадно раскрывали рот в поисках глотка прохладного воздуха. Гимнастерки стояли на нас, белые от соли, как лубки какие-то. Ей богу, будь я на гражданке, то, наверное, сошел бы с дистанции на первом километре, а тут появилась какая-то ответственность, долг перед ребятами.
     Леночка, твое имя всегда почему-то для меня какой-то сильнодействующий стимулятор энергии, что ли. Бегу, а в голове кровь ударами: «Лена», «Лена!» и ноги как-то произвольно начинают двигаться быстрее, и дыхание снова появляется.
     Хочется какого-нибудь дождичка, я уже забыл, когда последний раз купался в чистой воде. Здесь в арыках или речках, по-нашему, вода мутная-мутная, как после дождя. Это она от песков такая. Но потом нашему терпению пришел конец, и мы решились. Правда, командир части запретил купаться в такой воде, и не дай бог, кто попадется, но как говорится, законы для того и издаются, чтобы их нарушать.
     Вот видишь, опять нашло на меня, пишу и пишу без конца, тебе уже, наверное, надоело читать мои излияния? О чем же тебе еще рассказать? Ах, да, совсем забыл, из меня получился, оказывается, заправский садовник. Вчера целый день подстригал легюстру, это длинные невысокие кусты акации возле штаба, под конец дня, видимо, стало неплохо получаться, потому что старшина из соседнего подразделения смотрел, смотрел на мою работу и говорит: завтра с разрешения твоего командира, будешь у нас легюстру выравнивать. Вот влип со своей старательностью, иногда она, видимо, тоже до добра не доводит.
     Все, Ленка, заканчиваю писать, а то чувствую, меня раскрутило и я могу общую тетрадь написать. До свидания, моя «Льдинка». Еще раз до свидания, любимая. Витька.

5 августа 1976 года
     Здравствуй, Еленка!
     Не дождавшись твоего письма, пишу второе или уже третье. Что-то опять с тобой случилось.
     В это воскресенье у нас был выезд в Ташкент. Решили, так сказать, устроить день отдыха для солдат. А какой там отдых, если за каждым твоим шагом следят. Только нам троим удалось нечаянно отколоться. Посидели, шашлык с сухим вином попробовали. Потом Агзам, парень из Ташкента, друзей встретил, они нас затащили в какое-то кафе, где патруля почти никогда не бывает, и привезли нас потом в парк, где мы должны были отдыхать, чуть тепленькими. Ну, думаем, все, залетели, сейчас нам втык дадут. Потом смотрим, от остальных тоже не водичкой минеральной попахивает. Кончилось все тем, что нам до Нового года запретили  всякие выезды и увольнения. Но мы, по крайней мере, не жалеем, что смылись из парка, хоть немножко отдохнули по-человечески.
     Сидели в кафе, слушали музыку, танцевали, и я все время думал о тебе. Как было бы хорошо, если бы ты тогда была рядом, танцевала бы со мной, а потом бы мы тихо-тихо смылись бы оттуда, бродили по аллеям, как бродили мы с тобой тогда, дома. Но всего этого не случилось и кто-то другой ходит сейчас по тем аллеям и нежно целует свою любимую.
     Я понимаю, Ленка, тебе гораздо труднее ждать, чем мне, я за колючей проволокой, а вокруг тебя постоянно вертятся твои поклонники. Но я знаю, ты меня будешь ждать! Хотелось бы говорить эти слова, глядя прямо в твои глаза, целовать твои губы, волосы, руки. Впереди еще год с небольшим без тебя, и потом мы вместе!!! ВМЕСТЕ!
     А теперь опять о твоих письмах, что случилось, почему ты не пишешь, что с тобой? Я знаю, если с тобой что-нибудь случится, то ты напишешь мне всю правду, так же как и я тебе. Помнишь, мы договаривались?
     Настало время и для наших общих друзей. Как там Ольга с Лешкой, что с ними? Привет им передавай, а также тем, кому ты сочтешь нужным, ты меня понимаешь.
Немного о себе, сижу сейчас в бытовке под вентилятором, он крутится так, что от него только что дым не идет, а толку мало, обливаюсь холодным потом, и пишу тебе письмо. Хочется написать многое, но в голове какое-то сплошное отупение и бьется одна мысль: «Куда-нибудь в холодок!», но его нигде нет, разве что только забраться в холодильник-мясохранилище, растянуться блаженно рядом с тушей барана и спать, спать.
     Заканчиваю писать, а то сейчас от полнейшего отупения начну какую-нибудь ересь писать. До свидания, моя милая Еленка! Целую! Витя. Не задерживай с письмами!

9 августа 1976 года
     Здравствуй, милая Еленка.
     Ленка, ты почему не пишешь? Что-то случилось!? Вот уже скоро будет месяц, как я написал тебе письмо, а от тебя нет ответа.
     Коротко напишу о себе. Сдаем сейчас годовую проверку, я уже половину сдал, еще столько же осталось. Писать о себе вроде бы нечего, служба идет потихоньку.
К парню с нашего набора приехала сестра с его девчонкой, а в части у нас усиление, все увольнения запретили, вот он и мается бедный, только через проволоку и видит их, да на КП пару-другую часов посидит с ними и все. И в самоволку нельзя смотаться, нас в любую минуту по тревоге поднять могут. Да еще этот Мао Цзе Дун исдох, мы теперь вообще как на горячих углях живем. Борьба за власть у них просто так не кончится.
     Ленка, а вообще, что с тобой, почему молчишь? Леночка, извини, что так мало написал, сейчас ребята в Ташкент с почтой поедут, надо успеть отправить письмо, чтобы раньше дошло.
     До свидания. Целую, моя любимая, единственная на свете. Витя. Жду писем!

Без даты
     Здравствуй, Еленка!
     Сегодня получил твое письмо с фотографией. А перед этим, отчаявшись ждать от тебя писем, отправил тебе письмо, полное упреков – почему не пишешь. Но я надеюсь, что ты великодушно простишь раба божьего и твоего. Спасибо за фотографию, большое спасибо. Я осознаю свою вину, я перед тобой в неоплатном долгу, в скором времени я тебя, если хочешь, засыплю фотографиями.
     Да, судя по твоему письму, ты не очень-то скучно живешь. Нет, как ты Ленка, не проси, но придется все-таки наказать твою подругу Леночку. И справедливая кара не заставит себя долго ждать. Этой осенью демобилизуется с погранвойск, с Кушки, мой лучший друг Сашка. Он разберется с нею самым натуральным образом. Он живет тоже в Лысьве. Когда-то давным-давно, я уже не помню, сколько лет прошло, мы учились с ним в восьмом классе и постоянно, как говорят летчики, ходили «в паре». То есть, что не сделает он, сделаю я, что не скажу я, скажет он. Придется ему, видимо, вспомнить нашу старую добрую традицию. Ты ее, кстати, предупреди, чтобы она никуда не уезжала, а то кто же познакомит Сашку с тем «страстным, видимо, влюбленным мальчиком».
     А может, ты выручишь свою подружку, напишешь мне адресочек того Дон Жуана, или как говорят в народе, бабника, извини, но я тебе это вполне серьезно пишу. Саня поговорит немножко с ним, чтобы у него погас интерес к романтическим, ничего не понимающим девушкам. Ленка, я думаю, что ты не будешь по-глупому обижаться на меня, да?
     Все, заканчиваю писать. Сейчас будет подана команда на вечернюю прогулку, а потом проверка, отбой.
     До свидания. Целую! Витя. Пиши скорее, жду.

Без даты
     Здравствуй, Леночка!
     Получил твое письмо от седьмого августа. В колхоз я тебе два или три письма написал. Фотографии, я тебе уже сообщил, что получил.
     Ленка, ты не отчаивайся, все это пройдет. У меня точно такое же настроение. Тоже не знаю, отчего. Но я почему-то уверен, что это от тоски по дому, по тебе. Ребята рассказывают, что с ними это часто случается здесь.
     Ленка, ты постарайся сделать вид, что с тобой ничего не произошло, что ты такая же, прежняя. А вообще-то, зачем я тебе советую, ты ведь и сама не знаешь, что с тобой.
     Ленка, милая моя, любимая, самая дорогая на свете, извини за это короткое торопливое письмо. Все, что недописано, я хочу выразить одними словами: «Я люблю тебя!», «Люблю!»
     Через полчаса мы выезжаем, нам дали на сборы всего 40 минут. Уже осталось десять минут. Опять командировка, по слухам к китайской границе. Будет возможность – напишу.
     До свидания. Целую! Я люблю тебя! Витя.
     Если письма не будет больше месяца, напиши моей маме.


Без даты
     Здравствуй, Еленка!
     У меня все нормально, все хорошо. Не беспокойся. Вернулся я в свой дом родной, день назад. Поездка была не из приятных, вернулось нас 70%. Остальные ребята уехали домой сопровождать, и в Пермь тоже два человека, а я лежу у нас, в санчасти, подхватил ангину, смешно, да? Жара и вдруг ангина. Ничего удивительного. Здесь такое часто бывает. Жарко, выпил очень холодной воды и пожалуйста.
     Ну, а ты как, что там делаешь, как у тебя дела с сестренкой, устроила ее куда-нибудь на работу? Письма твои получил, но сейчас их у меня с собой нет, даже не помню, на что ты просила ответить. Ах, да. Ленок, бандероль твою я тебе уже писал в колхоз, получил. Фотографии тоже получил, большое спасибо. Письма твои до меня, по-моему, все дошли. А вот мои до тебя едва ли.
     Вчера разговаривал с одним прапорщиком. Он родом из Перми. Недавно приехал оттуда из отпуска. Мы с ним совсем земляки, оказывается. Живет он, вернее, его сестра живет напротив медсанчасти №4, справа, в доме напротив. Вот, он рассказывал, что холодно у нас там. Дожди частенько идут, говорит. Жалеет, что съездил. Он уже отвык от нашего уральского климата, почти двадцать лет здесь служит. А здесь постоянно тепло. Я привыкну здесь к жаре, домой приеду, больше тебя буду мерзнуть, что ты тогда будешь делать?
     В часть приехали, а здесь одни новости. Парень с нашего набора подал заявление на прапорщика, весной его уже переводят. Его  девушка приехала, на той неделе пойдут в загс. Квартиру им уже дали, сразу же на другой день после ее приезда. В чем-то я ему завидую! Приглашал всех нас на свадьбу, если удастся, надо будет сходить, пропустить стаканчик-другой виноградного сока за их счастье! А вообще-то он молодец.
     Ленка, ну как там Лешка с Ольгой! Ах, да. Ты же писала, что Ольга в отпуске, потом, зачем-то Лешка не поехал к ней. Что-то я ничего не понял. Ты как-то туманно написала.
     Леночка, милая, любимая моя, так давно я не произносил этих слов. В последнее время, несколько раз  видел один и тот же сон: я схожу с поезда, а ты встречаешь меня на перроне. Думал, думал, но никак не смог разгадать, к чему бы это. До дембеля еще ой как далеко, отпуск тоже вроде бы мне не светит. Вот начали сны сниться, хоть как понимай. А тебе что снится?
     Как у тебя мама, как у нее со здоровьем, что она тебе пишет, да, ты, кажется, писала, что она у тебя в отпуске была.
     Приходится заканчивать письмо, сестра ручку отбирает, врачу грозит пожаловаться. Заканчиваю писать, с ними шутки плохи.
До свидания. Целую. Витя.

24 сентября 1976 года
     Здравствуй, милая Еленка!
     Сегодня уже 23, получил твое послание, которое ты отправляла 15-ого. Да, это, конечно, очень странно, что до меня не доходят некоторые из твоих писем. Здесь, вроде бы, некому, не должны пропадать, но кто его знает, нашлись, значит, слишком любопытные. Не дай бог, я узнаю, кто этим занимается.
     Да, я тоже с начальством на ножах. Началось с комсомольского собрания. Выступил комсорг, начал о какой-то комсомольской честности болтать (хотя, где она есть?), потом командир подразделения прошелся на эту тему, несмотря на то, что сам постоянно всюду «липу» создает. Если бы все у него было основано на честности, так он бы до сих пор в младших лейтенантах ходил.
     В общем, парню одному должны были комсомольское взыскание вешать (строгий выговор с занесением за нарушение воинской дисциплины: самоволки, вылазки на бахчи) и хамство (за то, что он говорит правду в глаза, невзирая на звание). Ну, ты же сама знаешь, что тем, кто любит лесть, это не очень нравится. Вот на этой почве у них и происходили частые столкновения с отцами-командирами, я имею в виду офицеров.
     Я взял и выступил против выговора, ну тут на меня «Сухой» поднялся (наш командир подразделения): я знаю, говорит, почему ты против выговора, у тебя у самого рыльце в пушку. Это недавно я, этот парень и еще один пошли в самоволку и немножко со стройбатовцами поцапались, и нас засекли там. Короче, это дело замяли.
     Ну, тут я возмутился, зачем же было тогда это дело заминать. И еще ему кое-какую липу припомнил. В общем, ребята проснулись, зашевелились, и, в конце концов, тому парню ничего не сделали. А потом меня «Сухой» вызвал к себе в кабинет и мы с ним поговорили в духе взаимопонимания. Я тебе приведу некоторые фразы: «Вот рапорт командиру части о представлении тебе и Суханову (это тот парень, с которым мы вместе из одной общаги призывались), но я вижу, придется порвать этот рапорт, ты недостоин его». И на моих глазах порвал его, что меня, конечно, ненадолго огорчило, ты сама понимаешь, мне до ужаса хотелось в отпуск, но все-таки, я сделал правильно, что выступил на собрании, не хочу быть просто пешкой.  И еще: «Я считаю, что с тобой стоит персонально поговорить на комсомольском собрании…».
     Ленка, ты как считаешь, я был прав или нет, между прочим, я знал, по слухам, о предстоящем отпуске. Ничего, Еленка, осталось совсем немного, год с небольшим хвостиком.
     Сейчас нас задействуют на хозработах. Вчера мы лук дергали в соседнем колхозе, все на корточках, мне приходилось на коленях, так ночью мне этот лук только и снился. Когда нам сказали, что сегодня мы поедем в этот же колхоз, то уж я подумал, а не сбежать ли мне куда-нибудь, только бы не ехать на эту каторгу. И в машине мы все сидели грустные, подавленные, но когда нас привезли на виноградник, то мы враз воспряли духом. Это работа для нас. Сначала мы усердно собирали, но как только начальство чуть ослабило внимание, то мы быстрее, чем раньше начали собирать в другие посудины. Через некоторое время мы еле-еле с большим трудом, стали перемещаться с места на место, потом, что только с этим виноградом ни делали: и кожицу с виноградинок снимали и аккуратно отправляли в рот и т.д. и т.п.
     Потом я решил напиться виноградного сока, положил в платок гроздья и начал давить ее, изображая соковыжималку. Вдруг смотрю, мои друзья куда-то исчезли, отправился искать их, слышу какое-то чавканье, гляжу, а они забились в виноградные лозы, поставили перед собой 15-ти литровый бидон и давят через майку в него сок.
     Решили мы этот бидон в часть провезти, а чтобы наш  «Сухой» меньше обращал на него внимания, собрали ему три ящика самого отборного «киш-миша», «дамских пальчиков» и еще какой-то сорт винограда. Ну, и за компанию себе пару ящиков прихватили – ребятам, которые в казарме остались. В общем, провезли мы этот бидон и сейчас думаем, как же этот невинный виноградный сок превратить как можно быстрее во что-нибудь гораздо более крепкое.
     Пишу тебе письмо на первом посту (у Боевого Знамени части). Опять мне повезло, сюда направляют только отличников, каковым я являюсь чуть ли не целый год. Хотя это почетное звание мало что дает. Времени без десяти десять, то есть, по нашему, «пермяцкому» времени это где-то 8-50. Что интересно ты делаешь в это время?
     Утро, уже 24 сентября, воскресенье, в штабе никого нет, стою, кемарю и одновременно пытаюсь написать тебе письмо. Сегодня ночью должен выйти приказ о демобилизации призывников 1974 года. И я перейду на третий этап службы и по неписаным солдатским законам, буду именоваться «черпаком». Смешно, но это так.
Сережка, братишка мой, пишет мне такие юмористические письма, что я только диву даюсь, откуда у него что берется. Мама пишет, что он уже почти ростом с нее. Через год приеду, трудно будет узнать его.
     Хотели приехать ко мне в гости, но я отсоветовал, у нас сейчас который месяц усиление в части и в увольнение не пускают.
     А у тебя как дела? Судя по твоим последним письмам, они не на высшем уровне. Слушай, а как там Лешка с Ольгой, или она все еще не приехала из отпуска?
     От Сережки из Перми получил фотографию, где он вместе со своей дочкой Леночкой. Трогательная картинка. Он с какой-то счастливой гордостью держит на руках свое маленькое чудо. Я ему даже позавидовал, ей богу.
     Как ты, Ленка, думаешь, по-моему, пора заканчивать писанину, а то я еще могу на два таких листа разойтись. До свидания, Еленка. Передавай привет сестренке, хоть я ее и видел только на фотографии, кажется, но, по-моему, характер у вас одинаковый.
     Целую, моя «льдинка». С большой неохотой прекращаю писать, когда я тебе пишу, мне кажется, что я с тобой разговариваю, что мы вместе. Витя.

Без даты
     Здравствуй, Ленка!
     Число несчастливое, по крайней мере, для меня. Почему? Да потому, что сегодня весь наш взвод получил по 2-3 письма, а я с двумя такими же горемыками ни одного. Что-то от тебя давно вестей нет.
     Напишу трохи о себе. На той неделе у нас в части были учения (всего два дня). Наше отделение было «диверсантами». Наводили панику, смуту. Надавали каждому взрывпакетов, дымовых шашек, гранат со слезоточивым газом, по три магазина холостых патронов, и мы разбежались по всей части. Решили мы с другом панику навести среди учебного подразделения.
     Пробрался я к их блиндажу  и бросил туда дымовую шашку, они наружу как зайцы повыскакивали, а дружок из автомата по ним. Неприятное ощущение, когда по тебе из автомата строчат, да еще ночью. Видно, как огоньки пламени из ствола вырываются, даже если знаешь, что по тебе холостыми лупят, а они не знали.
     Вообще, вся часть не знала, что мы будем диверсантами, некоторые, даже большинство, думали, что по-настоящему началось. Да я еще пару взрывпакетов бросил к ним. Что тут вообще началось… Нам смешно, а они чуть с ума не сходят. Потом специально для них решили сделать учения в части, для учебного подразделения.
     Потом все-таки догадались, кто мы такие, бросились нас ловить. А мы завели их в кольцо из травы и разного дровяного хлама, заранее облитого горючей жидкостью и подожгли.
     В общем, кому весело было, так это нам. Ребята тоже шухер наводили. Подожгут где-нибудь, а когда тушить приедут, они дымовые шашки подожгут, да еще гранату со слезоточивым газом взорвут. Поневоле приходится противогаз одевать. А пожар тушить и так тяжело, а в противогазе и в общезащитном комплекте вообще глухо. А двоим нашим удалось в штаб шашек набросать. Трое самых здоровых патрулей снимали, и офицеров. Днем мы немного отоспались, а ночью за прежнее взялись. В части никто не знал, кто этим делом занимается, разумеется, кроме определенных лиц.
     Ребята на нас по-настоящему разозлились, и потом, когда командир части нам за наши действия благодарность вынес, нам чуть конец не пришел. И ко всем нам клички плотно приклеились – «диверсанты».
     Сегодня ездили на картошку, для части заготовлять, а сейчас ребята, начитавшись писем, спят, а я забрался в каптерку к старшине, светомаскировку опустил на окна и пишу тебе письмо. Да и бессонница меня, Лена, замучила. Всю ночь ворочаюсь, не могу уснуть, а когда часа 3-4 до подъема остается, засыпаю, а потом хожу днем как лунатик.
     Скорее бы уж зима, а там служить останется совсем немного, только один год. А как ты, Ленка, живешь, как сестренка? Что-то я так и не получил Лешкиного письма, он что, все еще ищет мой адрес?
     Все, пора идти укладываться, может, усну, уже четыре часа ночи (по-нашему, по-пермскому, три часа).
     До свидания, «сероглазая шалуния моя», иногда так хочется услышать твой голос, поющий эту песню.
Целую, Ленка. Витя.

Это было последнее письмо.

БЕДА

      На следующее лето Лену опять отправили в колхоз, причем сразу на три смены, что по срокам составляло примерно месяца три. Девушка, не раздумывая, согласилась, ей было все равно, потому что в городе не было… Вити. И снова в ее быт вошли: размытые проливными дождями дороги, выкопанная из-под снега мокрая грязная картошка, которую нужно было собирать, запыленный элеватор и тяжелые мешки с просеянным зерном.
     Были и веселые минуты деревенского бытия. Запомнилось, как однажды ее посадил за руль открытого трактора один из знакомых хлопцев, который был к ней явно неравнодушен, и сказал: «Поехали!» А в кузове между тем сидели все приезжие городские «колхозники». Лена послушно положила руки на руль, нажала на газ и… услышала визг за спиной: трактор завилял по дороге, полетел вперед на огромной скорости, умудряясь при этом взобраться на все встречающиеся возвышенности и въехать во все ухабы проселочной дороги.
     Бесшабашная юность давала о себе знать. Ленка опять целовалась с кем-то, оправдывая себя тем, что хотела сравнить эти поцелуи «с кем попало» с Витиными поцелуями.
     И вот наконец-то они приехали домой. Можно забраться в ванну, поблаженствовать в воде. Но кто-то стучится в дверь.
– Кто там?
– Это я, – сказал голос очередного отставного ухажера, проживающего в том же общежитии, что и Витя с Лешей. Подумала: «Решил посетить подругу и застолбить за собой место при ней». Она нехотя вышла из комнаты и пригласила его следовать за ней на общую коридорную кухню.
     В это время в комнату 45 прибежали с вахты и сказали, что Лену приглашают к телефону. Поскольку кухня находилась как раз напротив, Лена услышала, что ее зовут. У девушки екнуло сердце, и она стремглав бросилась вниз по лесенке. Звонила Витина мама: «Лена, тебе Витя ничего не писал?» Лена старалась, но не могла заставить угомониться разбушевавшееся сердце, которое словно предчувствовало беду. Между тем, Витина мама выдохнула в трубку: «Витя погиб» – и заплакала.
     Лена не помнила, как она поднялась обратно в комнату, что говорила при этом, остались в памяти только… мелькающие ноги сочувствующих девушек, которых в комнате оказалось чрезвычайно много. Видимо, Лена сидела на кровати, выла и смотрела в пол.
     Действовать в подобной ситуации могла только ее подружка, Ольга, которая распорядилась:
– Одевайся, пойдем к Лешке, займем денег, у него всегда они есть.
     Лена покорно последовала за подругой. Лешка никак не отреагировал на известие, сказал только: «Этого и следовало ожидать», но денег дал.

КАК ЭТО ПРОИЗОШЛО?

     Стерлось из памяти, как она добиралась до аэропорта, как она и Витины мама и папа летели в самолете рейсом «Пермь-Ташкент», как добирались до части. В себя она пришла от крика, доносившегося из кабинета военоначальника, который кричал… на Витиных родителей. Это было непонятно и возмутительно. У них в части погиб мой милый Витя, а он еще осмеливается кричать, и на кого? На родителей? А может?... Эта мысль обожгла, резанула по сердцу и лишила последних сил.
     Из кабинета вышли Витины мама и папа. Они были растеряны и подавлены, у папы тряслись руки, а мама рыдала. Лена все поняла… Ее тоже пригласили в кабинет. Она вошла с гордо поднятой головой, с мыслью, что не позволит этому командиру на себя орать.
     Мужчина средних лет в воинской форме полковника стоял к ней спиной и вытирал носовым платком свой затылок. Вот он повернулся, взглянул на нее и… Губы его расплылись в улыбке, он подбежал к ней, придвинул стул, затем сел напротив и долго силился заговорить. Но разговора не получалось, то ли потому, что Елена была слишком сдержана, то ли потому, что он был слишком напряжен. Он потел, потирал руки, заискивающе улыбался. Елена отстраненно подумала: «Поплыл…».
     Тело Виктора родственникам сразу не выдали, приказали ехать домой и ждать сообщения о прибытии свинцового гроба. Лене посоветовали полететь домой сегодня же, привезли в аэропорт и посадили рядом с женой полковника, которая здесь работала кассиром и сумела так подъехать к Лене и вызвать ее на откровения, что убитая горем девушка в течение часа в ожидании своего рейса рассказывала незнакомой женщине о своих переживаниях и любви к Вите.
     Наконец, Елену попросили удалиться из кабинки, и она подошла к окну: посреди привокзальной площади раскинулась клумба с красными тюльпанами. Точно такие цветы год назад каждый день приносил ей Витя, которые с течением времени, помесячно, сменялись гладиолусами, розами, хризантемами. Теперь он никому уже их не подарит… Его нет… Он умер… Погиб… Ночью, во время очередного дежурства на посту номер один, забежал в казарму и расстрелял целый взвод солдат, после чего убил себя из автомата…

ПРОЩАНИЕ

     Как теперь жить с этой болью? Мне тяжело, а матери каково? Что случилось? Почему он это сделал? Нет, он не мог… Он был настолько… правильный и всегда поступал по справедливости… Этого же ожидал от других. Стало быть, что-то пошло наперекосяк. Но что? Болело сердце, и эта боль была невыносима.
     В ожидании прибытия рейса из Ташкента Лена стояла на улице, у здания Пермского аэропорта, подставляя свое тело порывам пронизывающего зимнего ветра. Снег бил в лицо, щеки мерзли, губы онемели от холода. В голове мелькнуло: «А в Ташкенте и сегодня тюльпаны цветут». Она стояла неподвижно, словно на посту, в оцепенении глядя в одну точку.
     Самолет прибыл, гроб погрузили на машину и… снова провал в памяти. Она помнит только большую комнату деревенского дома, посреди которой стоит гроб, в нем лежит ее сердечный друг в повседневной форме рядового… И сейчас ей придется лечь спать, здесь, рядом с гробом.
     На следующий день вся деревня вышла попрощаться с Витей. Лицо его было неподвижно и непроницаемо. Лена мысленно шептала: «Витенька, что же ты наделал? Почему ты распорядился таким образом своей и чужой жизнью? Ты не подумал о том, что для матери это будет ударом. А для меня? Ты словно наказываешь нас за что-то… Витя, за что? Когда ты уходил в армию, я тебе сказала, что гулять буду, но невинно, потому что буду тебя ждать. Я свое слово держу. А ты?»
     После похорон Ленку, всю заплаканную, посадили в отъезжающий автобус до Перми. Девушка взглянула в окно, запечатлела в памяти панораму поселка, вокруг которого расстилались покатые снежные холмы, в земле одного из которых лежит теперь ее солдат.

     Началась другая жизнь, если это прозябание можно назвать жизнью, но… уже без Вити. Память смутно сохранила еще две поездки на его могилку. Лена помнит, что вроде писала Витиной маме, спрашивала разрешения приехать, но не уверена: то ли это было сразу же после похорон, то ли на следующий год. Скорее всего, это было в 1977 году.

     Письмо, написанное Витиной мамой, Зоей Дмитриевной, 4 ноября 1977 года, еще в Пермь.

     Здравствуй, Лена.
     Извини меня, что я беспокою тебя своим письмом. Лена, у тебя ведь еще долги, да сейчас холод, а у тебя, наверно, только летнее пальто. Я тебе не отказываю. Дело твое, рассчитаешься с долгами и приезжай к нам, а лучше летом, сходим к нему.
     А то, что я тебе дала одеть, бери все себе и вспоминай его. Мне ничего не высылай, это мы оба решили – отдать тебе, носи на здоровье. Платок и сапожки новые, я их не носила, так что бери и носи, не обижай меня, и так очень тяжело.
Поздравляю тебя с Праздником и желаю тебе только счастья в личной жизни, все равно рано или поздно надо тебе его как-то забывать… Я знаю, что не то пишу, но что поделаешь, встретишь человека по душе, легче будет, а одной очень тяжело быть, и мне нелегко.
     Герман после похорон пил десять дней и на работу не ходил. Вот, Лена, милая, одно горе и второе рядом. У Вити  часто бываю. Когда тяжело, иду, наревусь на могиле и опять живу несколько дней. Мне, конечно, его никогда не забыть.
     Лена, я только тем довольна, что коллектив у меня хороший, они всячески стараются, чтобы я немного забылась, поговорят как люди… Я оно только думаю, что не его тут вина, все равно что-то совсем не то, что именно, не понять. Все время думаю и прошу, чтобы хоть он привиделся, все сам рассказал мне всю правду, но не могу увидеть никак, так и встаю со слезами на глазах.
До свидания. Пиши, как ты там и что нового.

     Лена тоже молила небеса, чтобы Витя ей приснился и рассказал сам, что именно тогда произошло. Однако проходила ночь за ночью, а ее солдат не торопился ее тревожить. Одно она знала точно: Витя не мог этого совершить! Он был слишком правильным для этого. Вспоминала, что даже тогда, когда, казалось, что служба его «достала», он все еще намеревался стать военным, таким, какими являлись герои полюбившейся книги. Он осуждал тех, кто отступал от устава и позволял себе «спать дома» вместо того, чтобы вовремя вернуться к месту службы. Он был романтиком, очень любил любимую девушку и свою маму, о собственных друзьях никогда не сказал ни одного худого слова, о сослуживцах всегда говорил «мы с ребятами», всегда стоял за справедливость. Он заступился на комсомольском собрании за своего приятеля. Такого же отношения ожидал и от других.
     Лена была уверена: в тот день произошла ужасная ошибка, а возможно, и преступление. Со временем она нашла в себе силы, достала солдатские письма, перечитала их, и события тех дней выстроились в несколько версий.


ВЕРСИИ

     Депрессия длилась долго. Для того чтоб как-то себе помочь оправиться от горя, Лена запретила себе даже думать о Вите и вспоминать короткие эпизоды их такой недолгой истории любви. Письма от него сложила в стопку и засунула в дальний ящик. И что удивительно – Витя ей ни разу не приснился. Зато приснился ее подружке Оле. Что он сидит в солдатской шинели на срубе дома, держится рукой за голову, раскачивается и твердит одно и то же: "Что же я наделал, что же я наделал…"

Версия первая.
     Лена не находила себе места. Что могло там произойти? А может… Нашлись «доброжелатели», которые сообщили Вите о ее якобы неверности, мифической измене? Но, в том, что она позволяла себе некоторые вольности, не было ничего страшного! Тем более, она и не скрывала, что позволяет флиртовать с собой  кое-каким слишком настырным особям. Когда Витя уходил в армию, она ему сказала, что «гулять будет, но невинно, и его дождется обязательно». И все же…
     Кто мог преподнести ему эту весть? По-моему, «колхозный Сашка» имел доступ в Витино общежитие, поэтому мог узнать его адрес и написать…
     Кстати, у этого Сашки была девушка, которую он «отставил» после того, как в его деревне появилась Лена…
     К тому же, Витя писал, что в Ленином общежитии живет девушка его армейского кореша – Николая Суханова, и она тоже могла невольно высказать свое мнение, не подозревая, насколько оно ошибочно…
     Мог это сделать из злорадства и Мишка Колобов, на чьей даче перед самой отправкой Вити в армию побывала Лена…
     А также, не исключено, что у самого Виктора были тайные обожатели, девушки, которым он «дал отставку», и поэтому они не без удовольствия донесли до него «правду», причем преподнесли ситуацию «в картинках», да так, что у него случился срыв…
     Взвесив все «за» и «против», Елена посчитала эту версию не очень убедительной, поскольку, даже если этим «доброжелателям» и удалось заставить Витю сомневаться в верности любимой девушки, то…, причем здесь сослуживцы, товарищи по службе?

Версия вторая.
     Эти мысли не давали девушке покоя, она истерзала себя, постоянно думая об этом. Пока не вспомнила реакцию Лешки на случившееся: «Этого и следовало ожидать».
     Почему он так сказал? И Лена начала анализировать. Витя рассказывал ей, как, живя дома, в семье, он постоянно воевал с отцом, потому что тот пил и обижал мать. Наверняка, это обстоятельство сказалось на его характере. Мать он очень уважал, беспокоился за ее здоровье, обожал своего младшего братика. Но в отношении хамов у него, очевидно, сложились свои, особенные… приемы.
     Ведь что он пишет в своем последнем письме? Что его заставили быть «диверсантом». Какова была реакция ребят, по которым ему пришлось стрелять холостыми патронами и которые были «убиты»? Понятно, что они были злы на него и, возможно, даже впали в бешенство, и это вполне могло привести к расправе над солдатом, выполняющим приказ руководства.
     Неспроста Витя в своем последнем письме, которое, к сожалению, потерялось, находясь в состоянии близком к невменяемому, называет кого-то «козлами» и «дебилами». Это письмо очень напугало Елену, и она поспешила спрятать его подальше. А после трагических событий, когда приехавший к ней из Витиной части полковник попросил принести ему последние письма солдата, она показала ему самые невинные из них,  а это послание и вовсе засунула куда-то… в небытие.
     Учитывая то, что произошедшее случилось не в родном Прикамье, где реакция была бы вполне адекватной, а в другой республике, где свой, особый, менталитет, там подобный мнимый «расстрел» вполне могли назвать предательством и отомстить по полной программе. Неспроста же он пишет, что в «каждом местном жителе до сих пор живет басмач». Что именно пострадавшие могли с ним сделать такого, что он решился направить на них автомат с боевыми патронами? Могли надругаться. Этого никто не смог бы простить…

Версия третья.
     Рыдая над гробом, Витина мама словно в бреду повторяла: «Прости меня, Витенька, что я вовремя не сообщила в военкомате, что тебе нельзя находиться под палящим солнцем. Ведь мы из-за этого и уехали из Казахстана…. Там ты постоянно падал в обморок, и из носа шла кровь. Поэтому и приехали сюда, на Урал. Прости меня…»
     Перечитывая письма, Лена заметила, что, действительно, служба Вите давалась очень тяжело. Можно сказать, он прилагал последние усилия, после чего отлеживался в госпитале: «Бедный Витя! Пишет, что делал это ради меня… А я ему еще какие-то капризы устраивала… в письмах. Дура!»
     Как он старался соответствовать моим ожиданиям! Знал, что я обожаю юмор и наверняка посмеюсь над его солдатскими причудами, писал: «Заходит Володька, дружок мой, он тоже из Перми, ночью в спальное помещение, где он дневальным был… Я привстал с койки, произнес какую-то речь, которую он не может вспомнить, так как закатывался в то время от смеха, посмотрел  я на него, произнес четко: «Эх, водочки бы стаканчик сейчас для начала!», и снова рухнул обратно в койку. Утром он мне рассказывает, а я ничего вспомнить не могу. Раньше за мной такого не замечалось». В другом письме он пишет о своем друге, что он тоже оказался «лунатиком».
     Другими словами, он и еще кто-то другой страдали лунатизмом. Но мог ли он заснуть на главном посту части? Запросто мог. Потому что писал в последних своих письмах, что засыпает только под утро, перед самым подъемом. А если ему приснилось, что они с напарником резвятся в образе «диверсантов» и открывают «огонь» по своим товарищам? А поскольку в этот момент в его руках находился автомат, заряженный боевыми патронами, то он запросто мог это сделать во сне. Придя в себя и поняв, что именно он натворил, пришел в ужас, снял телефонную трубку и крикнул своему сослуживцу: «Это все! Прощай!» После чего направил дуло автомата на себя.
     Неспроста после случившегося его командиры распорядились о посмертной трепанации черепа. Видимо, намеревались подтвердить версию о лунатизме.
В Интернете Лена нашла мнение ученых по поводу этой болезни: «Если преступление выглядит немотивированным и нехарактерным для этого человека, то это поддерживает точку зрения о совершении его во время снохождения».


Версия четвертая.
     Витя писал, что в основном, в их части служили ребята из Ташкента, хотя военный городок находился поблизости от этого города, и даже в другой республике. Не секрет, что в те годы в Южных регионах процветало кумовство, то есть, были и такие «воины», которые приходили на службу, как на каждодневную работу, с тем, чтобы назавтра завернуть домой, к родственникам. И если такая установка коснулась и этой части, то нет ничего удивительного, что «рука руку моет». Короче, Витю могли просто подставить. Свалить на него чужую вину.
     Как это можно было сделать? Просто. Кто-то «из своих» зашел в казарму и открыл огонь по солдатам, убив при этом и Витю тоже, после чего приволок его тело на пост, где его потом и нашли, выпустил из его автомата очередь в воздух, чтоб все выглядело правдоподобно. А сам, как ни в чем не бывало, начал изображать из себя жертву. И, если этот убийца приходился кому-то из руководства сыном, братом или племянником, командиры запросто могли спустить ситуацию «на тормозах», чтобы потом объявить убийцей Виктора, то есть того, кого во избежание огласки успели доставить к месту караула, где солдаты стоят на посту с боевым оружием.


Версия пятая
     В последнее время в мировой практике  открыты новые средства для достижения определенных военных целей. Например, зомбирование. Кто знает дату изобретения подобного оружия? Второе десятилетие 21-ого века? Но описанные события происходили в 1976 году, когда еще не было ни мобильных телефонов, ни электронной техники. Поэтому версии о вшитом в головной мозг чипе и о психотропном воздействии на человека каких-то мудреных лекарств оставим для научной фантастики. Однако все может быть…

Версия шестая
     А вот версия воздействия гипноза на человека, уставшего, постоянно недосыпавшего, да еще находящегося в состоянии постоянного стресса, вполне вероятна.
     Когда Елена училась еще в восьмом классе, одна из ее одноклассниц, уединившись с подружками в квартире, устроила показательно представление: одну из девочек загипнотизировали и заставили ее лечь на две спинки стула и прогнуться при этом. Поэтому Лену не стоило разубеждать в невинности таких вот забав. Под гипнозом человек может выполнить любую команду! И если в школе, среди детей, нашелся такой вот гипнотизер, то почему бы ему не найтись в огромной воинской части?


Версия седьмая
     Учитывая то, что отношения в части на тот момент были напряженными, кто-то из недоброжелателей мог силой завладеть боевым оружием, то есть, вырвать его из рук стоявшего на посту Виктора, выпустить в него первую обойму, затем зайти в казарму, и из Витиного автомата расстрелять солдат. После чего вложить оружие в руки Виктора и притвориться пострадавшим, тем самым сделать стоявшего на посту солдата «козлом отпущения». И эта версия более всего похожа на правду.


     Однако… Хотя все эти версии имели право на существование, и Лена не раз пыталась выяснить, что же на самом деле тогда там произошло, но…
     Вернулся из армии Николай, тот самый, служивший вместе с Виктором. Как-то Лена встретила его возле своего общежития, бросилась к нему с вопросом, но рядом с ним стояла его девушка, и видно было, что между ними происходил непростой разговор. Поэтому ответа она тогда не получила…
     Позже она пыталась сделать это через Интернет. Нашла по номеру части людей, служивших в те же годы вместе с Витей, обратила внимание, что большинство их анкет были открыты только для друзей, поразилась их секретности, а возможно, боязливости.
     С тех пор прошло почти сорок лет, и за это время утекло немало воды. Советский Союз распался, южные республики отделились от России. Приехать туда, задать вопросы на месте, сегодня, увы, ей не представлялось возможным.
     Но всю жизнь жила в сердце та любовь, которую сумел разжечь в ней только Он, её невозможный, упрямый, любимый... Спустя годы и десятилетия, вновь и вновь перечитывая строки его пронзительных писем, она чувствовала, как будто её Витя рядом с ней, и так хотелось побежать встречать его, выходящего из прибывающего поезда...