Кочегар паровоза Анна

     Простая советская труженица, мать семерых детей, награжденная знаком ордена «Материнская слава» 3 степени, Кузнецова Анна Сидоровна сама уже не расскажет о себе и о том, как в годы Великой Отечественной войны наравне с мужчинами, можно сказать, гоняла паровозы по Забайкальской железной дороге. Хоть и не машинистом или его помощником, но кочегаром, выполняла самую тяжёлую и чёрную работу, зная, что без этой работы поезда не пойдут, на фронт не поедут бойцы, а предприятия не будут снабжаться топливом. Анна Сидоровна умерла в 2008-м, но при жизни, желая рассказать о своей молодости детям и внукам, составила что-то вроде собственного жизнеописания, совсем не по правилам мемуарного жанра, но весьма просто и очень проникновенно и искренне. Эти тетрадные листочки сейчас бережно сохраняет её младшая дочь Наталья, которая и предоставила их для этой книги.
 
     Анна оказалась в Забайкалье, когда ей было тринадцать лет. В Алтайском крае в селе Новоегорьевка, где она родилась в 1924 году,  ей, десятилетней девочке, пришлось испытать голод. В разгар колхозного движения, когда семье в 1933-м пришлось записаться в колхоз, там из-за саранчи пропали хлеба, от голода умирали люди. Пухла от голода и её семья. Когда раскулачили семью старшего брата: жену и ее родителей, те уехали в Забайкалье и обосновались в Могзоне. В 1937 году сын написал, чтобы и мать с отцом – Сидор Иванович и Ульяна Михайловна, с Анной и братьями приезжали жить к ним.

     До войны, в 1941 году,  Анна окончила Могзонскую школу и стала разнорабочей в местном интернате: мыла полы, топила печи, пилила дрова, на коне возила воду и продукты. Тех, кто здесь учился и проживал, в Могзоне пренебрежительно называли «кашапёрами». Когда она пришла туда, ей с издевкой сказали: «Что, к кашапёрам пришла кашу есть?». И потом постоянно так дразнили. Конечно, интернат был на полном довольствии, и голодать не приходилось. Но еда простая: каша, щи, немного хлеба да чай. Ребятишки учились, а после выполняли разную работу: вязали носки, шили рукавицы, кисеты, вышивали платочки, писали бойцам письма. У этих детей не было отцов или матерей, а если оставались отцы, то воевали или уже погибли на фронте. Анна жалела обездоленных ребятишек даже тогда, когда они обидно называли ее «кашапёркой», но как могла она утешить их? Горько было терпеть обиды от сверстников, и она перешла на другую работу.
 
     В войну ее подруги почти все стремились выучиться на медсестер, а  Анну тянуло на мужскую работу. Ей надо было поддерживать семью, а там, где трудились мужчины, платили больше. Поэтому в апреле 1942-го она пришла работать в депо станции Могзон железной дороги имени Молотова. Её поставили учеником слесаря выучиться ремонтировать паровозы. «На первых порах мне дали молоток, зубило, кусок железа, чтобы на нем научиться рубить. Первое время себе по руке попадала.  Было очень трудно, руки болели. Но потом научилась, как зубило держать, куда смотреть, когда рубишь, научилась работать молотком», – записала в своих «мемуарах» Анна Сидоровна. Выдержав испытание, продолжала работать учеником слесаря, ремонтировала паровозы и добилась третьего разряда, а потом разряд повысили до четвертого. Её фотография красовалась на деповской Доске почёта, ей объявляли благодарности и выписывали премии. Вот сведения о поощрениях и награждениях в её трудовой книжке за 1943 год: «Январь, 31. За высокую производительность труда на воскреснике благодарность. Приказ № 21. Март, 7. За перевыполнение взятых обязательств благодарность. Приказ № 42. Апрель, 20.  За высокую производительность труда благодарность. Приказ № 72. Апрель, 28. За образцовую работу и перевыполнение взятых обязательств в предмайском соц. соревновании занесена на деповскую Доску почёта. Приказ № 78. Май, 7. За лучшие образцы в работе по выполнению взятых обязательств благодарность. Приказ № 86. Сентябрь, 17. За досрочное и качественное выполнение ремонта паровоза благодарность. Приказ № 170». А когда в августе «за успешное выполнение производственных заданий и проявление при этом образцов стахановского труда» её наградили значком «Ударнику Сталинского призыва», то об этом напечатали в газете «Отпор» за 1943 год в № 104-м. Не каждому парню удавалось добиться таких рабочих высот.
    
     Вот такую ударницу направили в напарники к рабочему с 7 разрядом. Звали его Дмитрием Рязановым. Они хорошо сработались. «Скат поставят на ремонт, шейка загнута на несколько миллиметров. Я сажусь за скат, беру пилу, снимаю стружки. А он ходит с руками за спиной,  маленькой линейкой меряет: проверяет, сколько и где пилить». Как пишет Анна Сидоровна, многому она научилась рядом с опытным наставником. Но однажды они «сделали брак», и на деповском собрании отчитали лишь одного наставника, назвав его бракоделом, а об ученице даже не вспомнили. Он сидел, понурив голову, весь красный от стыда. Вдруг не выдержал и закричал, что работали они с Анной-четверторазрядницей вместе, но она по-прежнему стахановка, а он – бракодел! Рассердился и, не обращая внимания на вразумления: «отвечает тот, у кого больше разряд», вышел из Красного уголка, в сердцах хлопнув дверью. Рабочие в страхе смотрели на него, видимо, опасаясь последствий. Но все обошлось, а «дядя Митя отказался со мной работать». Анна стала работать самостоятельно, поэтому ей дали в ученики её младшего брата Ивана и его приятеля соседского парнишку Пашу Трофимова, а за них ей повысили зарплату. Когда Рязанову прислали учеником Колю Шевченко, он с ним и неделю не проработал, пошёл к мастеру и сказал: «Слабак бестолковый, верните мне Анну». Так и стали дальше работать вместе, позабыв взаимные обиды.
 
     В начале 1944 года Анну зачислили на курсы помощника машиниста. Проучилась три месяца – поставили дублером машиниста, съездила в первую учебную поездку. А потом стала ездить вначале дублером кочегара, а потом полноправным кочегаром. Чтобы бросать в топку уголь почти без устали, нужна не только сноровка, нужны сильные руки. Закалилась на этой работе, но в мужика не превратилась. Два года в грохоте, угольной пыли, резком звуке паровозных гудков. Лицо и руки чёрные от копоти. Придёт домой, отмоется и снова ладная дивчина. «У нас в войну на дороге тридцать две  девчонки на паровозе ездили! Гордились, что наравне с парнями и взрослыми мужиками», – позже запишет Анна Сидоровна. И здесь отличалась в работе. В марте 1945 года за особые заслуги по выполнению соц. обязательств ее поощрят месячным окладом. А в августе 1946 года будет награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне»…

     Ударному труду мешало постоянное недоедание. При тяжелой мужской работе надо бы и питаться лучше. Но нет. На сутки, а то и на двое, давали скудный паёк. «Сядешь, съешь зараз и не сытый, и не голодный. Иногда идёшь домой от депо километра полтора, есть охота, в глазах темно. Мама сварит трехлитровый чугунок картошки в мундире, почищу её и всю сама съем. Говорю, почему так мало? Мама всё удивлялась, что съела достаточно, а не наелась».   Один раз машинист с помощником наказали ей взять ведро и с ним пойти к их эшелону попросить  что-нибудь поесть, пообещав выполнить её работу: нагрести уголь, натаскать воды, а на стоянке в Могзоне отпустить до срока  домой на отдых. Анна – в комбинезоне, на голове берет, косы до пояса – подошла с ведром к военной полевой кухне рядом с вагоном, а там солдаты с котелками. Она засмущалась, зарделась, постыдилась просить у них еду. А они, увидев ее, закричали: «Какая красивая машинисточка!». Выхватили у нее ведро, налили туда супа, нашли свободный котелок и вместе с кашей отдали ей. «Мы потом сели и втроём враз весь суп съели, а после и кашу».
 
     В последний военный год она вышла замуж за стрелочника Морозова и перебралась жить к нему на станцию Ингода. Продолжала работать кочегаром на паровозах-толкачах, которые толкали составы по железной дороге вверх на Яблоновый хребет от станции Яблоновой до станций Тургутуй и Сохондо. Работа тяжёлая и грязная, а потому свекровь каждый день все пилила и пилила: «Не женское это дело. Кочегар – не человек…». Анна не выдержала упреков и два месяца не ходила на работу. Думала, будь что будет, ведь тогда только за пятиминутное опоздание сажали в тюрьму на год, и на 5 лет – за дневной прогул. Когда пришли из милиции, собралась, а ей говорят, что пришли еще и за её мужем. В участке, когда рассмотрели её трудовую книжку с благодарностями да поощрениями, сказали, что такого работника грех в тюрьму вести. А мужа посадили на пять лет за тунеядство. Анна вернулась снова в Могзон.

     В начале 1946 года ладную и красивую дивчину, полтора военных года проездившую на паровозе, покидавшую в пылающую топку уголь, наглотавшуюся  паровозной пыли, потянуло туда, где ничего этого нет. Даже хотела уехать из Могзона, но не могла оставить родителей. Решив, что не вернется на паровоз, попросила начальников Свистунова и Афанасьева назначить её работать вызывальщицей паровозных бригад. Стала ходить в дома, в общежитие, туда, где проживали железнодорожники одни или с семьями. Однажды во время киносеанса пришлось вызывать из клуба паровозную бригаду. Сама, как всегда, в фуфайке, на голове берет. Здесь её приметил помощник машиниста Владимир Кузнецов, воевавший с японцами в августе 45-го и вернувшийся с медалью «За боевые заслуги». Спросил своего приятеля Петра Выскубова: «Кто такая?». Тот посмеялся и ответил: «Она и тебя придёт вызывать». И действительно, утром следующего дня она отправилась по его адресу. Когда вместе шли к депо, он спросил: «Пойдешь за меня замуж?». Она, теребя в руках свой легкий газовый платок, растерялась, пока обдумывала, что ответить, их нагнали машинисты другой бригады. Сосед Юрка подбежал и, играючи, выхватил платок из её рук, Володя отобрал, и они чуть не подрались». Отстояв платок, Володя не вернул его своей суженой, а повязал себе на шею и так целый год ездил с ним в поездки.

     В войну голодали, а после войны не лучше было. «Булку хлеба на базаре купишь за триста рублей, а это очень дорого, и за один раз ее съешь. Стакан манки – двадцать-двадцать пять рублей, одна конфета – рубль, махорка – семьдесят рублей. За кусок мыла заплатишь сто рублей, а там, в середине, – деревянный брусок. Чай тоже покупной такой же: в пачке сверху чай, а на дне – шара». В деповской столовой еще можно было подкрепиться кашей или вареной рыбой. Если и этого не было, то из двух баков на выбор служащие просили налить им отвар крапивы, зеленого цвета, или лебеды, чуть посветлее. «Я просила, чтобы мне наливали из того бака, где посветлее». Железнодорожникам еще выдавали наркомовские талоны, на которые можно было получить двадцать граммов сахара, двести граммов колбасы, четыреста граммов хлеба. Их сразу «проедали». А вот  Володя для Анны сэкономил четыре таких талона: все добивался ее расположения.
 
     Потом под видом того, что надо забрать у Анны «шарманку» - металлический чемоданчик, куда машинисты складывали продукты в дорогу, приходил к ней домой каждый вечер, не забрав «шарманку», возвращался к себе. Тогда отец Анны сказал, что он не за «шарманкой» ходит, а за Анной.  И, действительно, вскоре Володя пригласил Анну посмотреть свою квартиру, сказав, что намерен на ней жениться. Она не возражала. Квартира была совершенно пустая. «Мы купили кровать за семьдесят рублей, вместо шторок повесили на окна марлю, в матрасовку набили сено. Стол дал сосед. Когда мы легли спать, к нам приехали гости – родственники и знакомые, человек 6, у каждого в сумке  продукты. Я растерялась: в доме ни вилки, ни ложки, ни тарелки. Побежала к соседям, а на дворе ночь. Но всё дали и плохого слова не сказали. Только сели за стол, пришли звать Володю в поездку. Тогда мы уговорили другого парня вместо него пойти в смену, дали ему продуктов. Мы опять сели за стол, поели, попили, вот и вся наша свадьба».
 
     На следующий день вечером новоиспечённый муж остался дома, а молодая жена убежала на работу в ночную смену. Ее отправили обратно домой вызывать Владимира в поездку. А на улице дождь, холод. Анна пришла, а Володя спит. Она прилегла рядом с ним отдохнуть, да и уснула.  «Володя проснулся, спросил: пришла меня вызывать? Я соскочила, как ошпаренная. Говорю: бежим скорей в депо. Прибежали. Паровоз уже на контрольной. Думали, выгонят с работы или может даже отдадут под суд. А над нами посмеялись, сказали, что с молодоженами всякое бывает».