Писательница

Обратили внимание на кавычки? Правильно, опять липовая роль. Потому что никакая я не писательница. Я просто люблю писать. И хочу рассказать о том, что меня волнует. Когда я пишу, мысленно адресую это Анечке – внучке. Умная девочка уже сейчас многое понимает и с интересом слушает отдельные фрагменты моего черновика. Надеюсь, что по мере взросления она сможет, если сочтёт нужным, разобраться и во всём остальном.
Но ведь, если честно, хочется, чтобы и ещё кто-то прочитал, «проиграл» эти роли. Что же я хочу донести до «зрителя»? Кому ещё адресую их? Кому, точно не знаю. Любому, кто захочет со мной познакомиться. Со мной, то есть с моим поколением. Возраст, образование, национальность, жизненные идеалы значения не имеют: роли доступны для понимания самой широкой публикой.
Одна роль для того, чтобы «зритель» сказал: чертовщина какая-то! Уж я-то точно такой глупости не сделаю! Хорошо, правильно, я этого и добивалась. И хотела сказать: учитесь на моих ошибках, дешевле обойдётся.
Другая или другие роли – просто опыт моего поколения. Ведь я – лишь одна из тех, кто жил на рубеже веков. А точнее, с середины двадцатого до нынешних дней. И хотя для того, кто будет читать, это уже будет далёкое прошлое, познакомиться с тем, что стало основой сегодняшнего и завтрашнего – не вредно. Потому что без фундамента не будет и крыши, всё по порядку. Некоторые же роли имеют явно провокационный характер и написаны для того, чтобы подзадорить: у меня вот получилось! А вам слабо?
Поверьте, я не лопаюсь от важности, изображая саму себя. Просто думаю, что если бы близкие мне люди, которым я доверяю, в своё время рассказали мне о своей жизни честно, анализируя ошибки, то я не сегодня стала бы исправляться, когда уже в общем-то поздно, жизнь прожита. А, прежде, чем тратить время на какую-то очередную затею, подумала бы, подходит она мне или нет. Справлюсь ли? Как лучше сыграть? Как это делали те, кто желал мне добра?
Вот и я, желая всем добра, вхожу в последнюю роль «писательницы», а точнее, описательницы.
Что же я подразумеваю под ролью писательницы, если ни одной моей книги не существует?
Во-первых, я писала стихи, басни, сказки, рассказы, эссе, очерки, рецензии на книги. Что–то печаталось в газете и пару стихотворений в областном сборнике. Что-то вообще не предназначено для печати. А что-то, может, ещё увидит свет.
Во-вторых, я за свою жизнь написала такое количество качественных, с опорой на десятки, а в общей сложности – на тысячи первоисточников, контрольных, курсовых, дипломных работ, рефератов для студентов – заочников, что смогла бы защитить не одну диссертацию. Круг моих интересов, а, следовательно, и ролей, достаточно широк: современный русский язык, введение в языкознание, литературоведение, всемирная история и история России, литература – от древнерусской до современной, включая зарубежную, философия, экономика, мировая художественная культура, педагогика, психология, обществознание и др. Все до единой работы получили оценку «отлично» у разных преподавателей разных вузов страны.
В-третьих, я сочиняла сценарии всех школьных мероприятий, в том числе, конференций, семинаров, презентаций и пр.
Наконец, я написала около трёхсот страниц  «Нескончаемой повести для семейного чтения», собрав уникальный материал о своих предках, начиная с 18 века по сегодняшний день, описав жизнь около ста персоналий. Дописана и ещё одна повесть с очень странным, предельно кратким названием «Я». Подзаголовок, правда, подлиннее: «Если вся жизнь – театр, и люди в ней – актёры, то какие роли и как играла я».
Ничего оригинального ни в сюжете (по этому сценарию живут многие), ни в манере исполнения (жила, как все), нет.
И всё-таки на своём примере (своя рубашка ближе к телу) я хотела показать, что познание жизни любого человека – это открытие. И делать это открытие так же интересно, как читать хорошую книгу, в которой обязательно найдёшь и тайное, и смешное, и детективное, и трагическое. Строки из стихотворения К. Ваншенкина давно засели в моём сознании:
Людей неинтересных в мире нет.
Их судьбы, как истории планет.
У каждой всё особое, своё,
И судеб нет, похожих на неё.
И если кто-то незаметно жил
И с этой незаметностью дружил,
Он интересен был среди людей
Самою незаметностью своей.
Писать портреты людей мне интересно было ещё в школьные годы. Как-то так случилось, что однажды я, придя в школу, увидела в классе новенькую, которая приехала к нам из Славянска-на-Кубани. Она была вся какая-то нездешняя: внешность, выговор, манера держаться так поразили меня и заворожили, что придя домой, я взяла чис-тую тетрадь и, написав крупно заголовок «Нина Кузина», я быстро, находясь под впечатлением, написала её портрет.
Так я начала собственную серию «ЖЗЛ». Настоящими книгами из серии «Жизнь замечательных людей» я зачитывалась уже тогда, и читала, и собирала их всю жизнь. Но тогда, в шестом классе, я ещё не умела ни обобщать, ни анализировать. Я просто не могла не записать. Это не помещалось во мне.
С тех пор и до сегодняшнего дня я ценю больше всего на свете благорасположение людей. Лучше, чем сказал об этом  Антуан де Сент-Экзюпери, не скажешь: «Единственная роскошь, которую я знаю на свете, это роскошь человеческого общения».
Мне и сейчас по-настоящему интересны люди. Любые. Бомжи (только не пьяные). Бывшие заключённые (только не насильники и убийцы). Учёные. Мои коллеги. Родственники. Таксисты и случайные попутчики в поезде. Родители моих учеников и, конечно, сами ученики. Я пополняюсь, подзаряжаюсь от них каким-то новым видением жизни, новыми впечатлениями и ощущениями. Что это – энергетический вампиризм? Или просто любопытство? Зачем мне это? И где это хранится? Поразительно, но многие встречи, лица, даже манеры и голоса хранятся в памяти десятки лет, чтобы потом, в самый неожидан-ный момент всплыть и прилепиться к какой-нибудь строчке, мысли, образу, роли, наконец.
Когда я говорю с людьми, знакомыми или незнакомыми, мне интересно всё: и то, что говорят, и как говорят. Акцент, выговор, ми-мика, жесты, образ мышления.
Очень редко общение с кем-то раздражает, бывает неприятным. Это относится к людям с ярко выраженными пороками: жадность, злобность, зависть, высокомерие. К счастью, таких мне попадалось немного. Чаще я просто не могу оторваться от собеседника.
Несколько лет назад на рынке, покупая восточные вкусности - курагу, вяленую грушу, чернослив и орехи, я обратила внимание, по своему обыкновению, на продавца. Это был молодой человек нерусской внешности, который вежливо и неназойливо представил мне свою продукцию, посмотрел на меня на мгновение дольше и… сделал значительную скидку. Какой-то уголочек был загнут в моём сознании. Нет, скидки здесь ни при чём. Что-то было во взгляде. Мы «глянулись» друг другу.
Через пару недель я снова искала сухофрукты. А заодно и этого мальчика. Он тоже сразу заметил меня. С тех пор прошло уже пять лет. Я по-прежнему покупаю южные дары у него. Он как-то незаметно стал обращаться уважительно «мама». Это так странно и так приятно.
Однажды я, заранее извинившись за вопрос, спросила, кто он по национальности. Он просто, охотно ответил: «Таджик. Под Душанбе жил». Я сказала, что моя родственница  пятьдесят лет прожила в Душанбе. Теперь живёт под Орлом, в России. Не стала рассказывать, что тётя Шура девчонкой уехала по призыву комсомола строить его столицу. Построили. А потом бежали с сумочками, которые могли до-нести в руках. Железнодорожные пути были разобраны в 60 километрах от города, и вещи выбрасывали по дороге там, где заканчивались силы.
Но мой знакомый, уловив в моём молчании грустное, вдруг сказал: «Не только русские бежали. Я вот тоже уехал ни с чем. У меня жена русская». И опять меня мучает вопрос: ну кому нужно было, чтобы мы с этим молодым таджиком ощущали себя потенциальными врагами, если ни он, ни я не хотели и не хотим этого? Если он называет меня уважительно «мама», а мне хочется потрепать его по румяной щеке?
Интересно, что при всей своей любви писать, я за всю жизнь не написала и десятка писем. Ну, двух десятков. Да и то, когда жила несколько месяцев вдали от родителей, на Кавказе.
Я писала чужие выступления на серьёзных конференциях, семинарах и прочих сходняках, то есть была в роли референта. Свои собственные выступления я никогда не писала полностью. Мои 40-50- минутные речи вполне умещались на 1-2 блокнотных листочках и представляли собой обрывки фраз, несколько цифр и какую-нибудь цитату. Во время говорения они обрастали всем необходимым.
Каюсь задним числом, что даже конспекты открытых уроков я не писала полностью. А когда меня вынуждали это делать, так как их необходимо было утверждать, я умудрялась вести урок, не придерживаясь написанного.
А ежедневные уроки вообще невозможно и нецелесообразно было конспектировать. Если у меня параллельно были А, Б и В классы, то и уроки были абсолютно разными. Понятно, от чего это зависит: разный уровень подготовленности детей, разное эмоциональное состояние конкретно сегодня. Если я чувствовала пристальное внимание «зрительного зала», урок шёл по намеченному плану. Но иногда полезнее было отклониться и рассказать, увлекая за собой в водоворот событий слушателей, например, о маленькой ленинградке Тане Савичевой, похоронившей в окружённом Ленинграде всех своих родных. Показать её дневник, фотографии, письма родственников, которые они присылали нам из Горьковской области, заставить их душой, кожей ощутить чужую беду. Почему я пишу об этом в главе «писательница»? Всё очень просто. К любому уроку я готовилась очень тщательно. Во-первых, много читала, складывала всё в кладовую памяти, систематизировала, переживала сама, выбирала нужный момент, когда и с чем можно подать к умам то, что взволновало меня. Тогда это выстреливало. Помните, как в Пушкинском «Выстреле»? Оставить за собой выстрел, дождаться момента, не пропустить, но быть всегда к этому готовым.
Какое отношение имеет вышесказанное к теме главы? Да самое прямое. Большую часть того, что я готова изложить на бумаге или внести в память машины, я уже написала. Но эти «черновики» нужно использовать тогда, когда появится потребность в этом, внутренняя или внешняя. Совпадут эти факторы или нет – трудно сказать. Будем надеяться.
Итак, репетировала я роль писательницы, практически, с детства, с шестого класса. Писала стихи о природе, даже о политике. Потом, как все, в 16-18 лет – о любви. Потом деловые статьи, отчёты-доклады, контрольные и дипломные работы в вузы. Потом вторая волна любовной лирики в 40-50 лет, посвящённая одному лицу. Изредка, параллельно, посвящения дочери, сестре, подругам, мальчишкам. Ста-тьи в «Балашовскую правду» разного плана – от рецензий на книги местных авторов до интервью.
Вопрос: если бы я бросила всё и посвятила себя только этой роли, сыграла бы я её пусть не на бис, но очень прилично? Смогла бы я ровно и вдохновенно творить так, чтобы мне аплодировали? Ведь у меня, как у запойного человека, это было каким-то временным возлиянием, срывом.  Когда «накатывало» ЭТО, я писала в любое время суток и где угодно – на автобусной остановке, на уроке, прерывая обед и сон. За три года – больше трёхсот стихотворений, три четверти которых посвящены одному объекту.
За две недели написан и этот опус, который до сих пор не знаю, на какую полку положить, то есть к какому жанру отнести. Как беспородный пёс. Полторы сотни страниц  за такой короткий срок – для начала неплохо. Для конца – тоже. Потому что может случиться, что на этом всё и закончится.
Что же нужно было делать, чтобы эта роль стала главной? Развиваться, прорываться, добиваться внимания к себе любой ценой, расталкивать локтями окружающих, идти по головам? Но я не умею этого делать, и не умела никогда. Может быть… впрочем, не буду фантазировать, что было бы, если бы да кабы… И так ясно, что эта роль писательницы – чистая самодеятельность. Сейчас известных и знаменитых столько, что читателей уже не остаётся. Все норовят что-то писать. К тому же, серьёзных писателей, не стремящихся веселить или удивлять пошлостью, каким-то изощрённым распутством или леденящими  душу преступлениями, так называемый массовый читатель и знать не хочет. Так сегодня он «заточен». Скучно думать. Философствовать. Проводить какие-то занудные параллели и аналогии между собственной жизнью и судьбами  литературных героев. А вдруг сравнение окажется не в его пользу? Зачем «грузиться»?  Легче и удобнее, как в еде, питаться этакими идейными (а точнее – безыдейными) фастфудами: готовенькое зажевал, запил и топай дальше, не задумываясь о пользе и последствиях.
Вот и эта моя роль едва ли доживёт до премьеры…