Незнакомка на картине

Жил в одном городе Человек. Название города, как и имя нашего героя, совсем неважно, ведь в каком городе этот Человек бы ни жил и как бы его ни звали, он был бы всё тем же обычным чиновником, каким являлся сейчас. Он не любил свою работу, но она вынуждала отдавать ей всего себя. Лишь сну и обеду удалось ухватить по крупинке времени этого чиновника. Но Человек вовсе не замечал такой несправедливости. Так бывает, когда у людей одинаковая работа, повторяющаяся изо дня в день и съедающая время, как голодный волк единственную в лесу овечку, набрасываясь и, ни капли не жалея, разрывая на куски. Самое ужасное в подобной жизни - это то, что каждый такой человек и не замечает всей этой жестокости к себе, а не только наш.

У чиновника никогда не было ни жены, ни детей. Радостей семейной жизни Человек не знал и даже не интересовался ими. До некоторого момента он поддерживал очень хрупкую и еле-еле державшуюся, как последний пожелтевший листик в конце октября, связь с братом. Последнее письмо его пришло вчера, и Человек выделил минутку от своего нехватавшего ни на что времени и забрал его с почты. Письма брата всегда были ожидаемы, а их содержание предсказуемым. Раскрыв письмо по дороге домой, Человек лишь слегка вскинул бровь, подражая какой-то эмоции, которую он разучился испытывать. Люди часто открывают письма по дороге с почты, потому что любопытство не даёт им покоя, растягивая всё внутри словно шарик, который вот-вот лопнет. Чиновник же открыл письмо по иной причине. Ему не хотелось тратить такое драгоценное время на такое бесполезное занятие дома, просиживая в кресле. Буковки в письме гласили о том, что отец Человека утром позавчерашнего дня отправился на тот свет, и завещание будет вскрыто в ближайшее время. Никто не приглашал чиновника на похороны или поминки. Было лишь сказано то, что всё завещанное покойным младшему сыну, если таковое будет, отправится посылкой сразу после вскрытия. Человек не был близок с отцом и не надеялся на наследство, потому, вернувшись домой, он закинул это письмо к остальным таким же на дальнюю полку и, переодевшись, лёг спать. Проблем со сном у чиновника никогда не возникало. Обычно ему удавалось заснуть также быстро, как и встать. А если вдруг не удавалось, то он начинал думать о работе, бесполезных делах, на которые потратил время и вскоре всё-таки засыпал. Данный Человек был совсем обычным, он имел совсем «серое» мышление. Никаких безумных мечтаний и творческих идей у него ни разу в жизни не появлялось, как и мистических, ярких или совсем кошмарных сновидений. Такой вот скучный этот Человек.

Настало завтра.
Наш Человек сделал все обыкновенные для людей утренние процедуры и, натянув свой потрёпанный, то ли серого, то ли грязно-коричневого цвета, сюртук, застучал каблуками таких же поношенных туфель по каменным ступенькам, полу парадной, а после по тротуару. Другой человек, вероятно, любопытно глядел бы по сторонам, разглядывая старинные фасады домов или восхищаясь абсурдностью нынешней моды, находя на проходящих дамах самые необычные и этим привлекательные наряды. Но наш Человек слишком скучен для этого, он даже не отстукивал каблуками какой-то определённый ритм. Чиновник просто шёл и думал о работе. Он ещё не представлял, что ожидает его вечером того же дня, а ожидать стоило чего-то необычного. Птички, сидящие на деревьях парка, мимо которого проходил Человек, щебетали об этом.

«Необычен сегодняшний день. Будет что-то такое, что никто не предскажет. Что-то такое, что изменит жизнь твою», - щебетали они, но Человек был слишком погружен в мысли о всяких департаментах, документах и месячных отчётах. Лучше бы не перечислять всего этого, от одного звучания слова «департамент» становится серо и скучно, оно только угнетает мысли. Так что думать о департаментах мы не будем. Пожалуй, я и слова этого более называть не стану.

Прошёл почти весь день, Человек наконец вышел из своего рабочего здания. Он также прошёл по проспекту к дому, описывать эти действия смысла я не вижу, ведь Человек даже ходил всегда одинаково, не меняя дороги, скорости шага и башмаков. Так что сразу перенесёмся к моменту, когда Человек ступил на порог своего дома, сбросил сюртук и, выпив кружку чая, стал думать о работе, глядя в свеженький выпуск газеты. Она была скорее для виду. Человек частенько «читал» газеты, но событий своего же города не знал. Впрочем, они его и не интересовали.

Так бы прошли и прочие дни Человека, но вечером того особенного дня пришло ещё одно письмо. Оно гласило о том, что все вещи, полученные в наследство Человеком от отца отосланы посылкой в тот де день, что и данное письмо и, что она предположительно уже доставлена на почту. У Человека было одно очень даже хорошее человеческое качество: он не откладывал дела на потом. Именно поэтому он счёл разумным пойти на почту сейчас и забрать посылку, хотя особого интереса она не вызывала и надежд на себя не возлагала. Описывать дорогу Человека до почты я опять же не стану, ведь читатель посчитает это скучным и банальным. Поэтому перенесусь к моменту, когда посылка была занесена в квартирку Человека. О ней, кстати, тоже стоило бы сказать, чтобы читатель представил картину жилья чиновника. В квартирке было всего две комнаты. Одной из которых являлась маленькая кухонька с шатким столиком и посудным шкафом без дверцы. Возможно, эта дверца раньше и была. Акцент стоит сделать на слове «раньше». Это слово имеет довольно неопределённое по сроку значение, что и делает его подходящим в данном описании. Вторая комнатка была спальной. Почти всю площадь занимала железная кровать на ножках, стоявшая чуть левее середины спальни, в углу ближе к окну стоял письменный столик, захламлённый бумагами. Судя по приличному слою пыли, Человек поверхности не протирал. Стена напротив кровати была какой-то слишком пустой. На ней виднелся какой-то посветлевший квадрат. Такие следы часто оставляют после себя снятые картины, висевшие на одном месте весьма долгое время. Но при новом хозяине стена пустовала.

Читатель уже, верно, заинтригован и хочет узнать, что же получил в наследство наш Человек? Со страхом вас разочаровать всё же вернусь к посылке. Упаковка была прямоугольной формы и то самое наследство оказалось явно немалого размера. Почти плоская фигура в вертикальном положении чуть не доставала до плеча Человека. Он распаковал посылку, не проявив ни малейшего интереса к содержимому. Автор сочтёт это довольно странным, ведь любопытство - очень важное чувство, имеющиеся у каждого человека, а тот, кто его не имеет, и не человек вовсе. Но вернёмся же к наследству. Это была картина, а точнее портрет одной дамы крайне приятной наружности. На нежно-светленьком личике живо сверкала пара серых, словно утренняя дымка, глаз, а блондинистые с лёгкой желтизной волосы были затянуты в небрежный пучок, но эта растрёпанность делала образ лишь приятнее. Она слегка улыбалась неуверенной улыбкой. Но неуверенность эта скорее заключалась в том, что никто точно не знает, и правда улыбка это или нет. Видели ли вы Джоконду, написанную да Винчи? Она то ли улыбается, то ли усмехается над видом художника, ведь кто знает, в каком образе предстал перед ней художник в тот момент, может вид его и воистину смешон, а может дама вовсе в ссоре с кем-то, но не хочет этого показывать и скрывает чувства под этой натянутой недоулыбкой. Именно такой и была улыбка дамы на картине нашего Человека. Получатель данного подарка не был ему рад, он ненавидел всякого рода картины, а особенно портреты. Человек вовсе считал любое творчество и его плоды пустой тратой времени, от чего автор может лишь сочувственно вздохнуть. В ближайших планах Человека было избавится от картины. Он не стал даже её рассматривать. А рассматривать было что. У той дамы было такое замечательное платье! Ей богу, что за платье! Правда на портрете видна была лишь часть корсета, но даже по этому кусочку можно было убедиться в том, что платье сшито из дорогих качественных материалов. Оно без сомнений не раз сверкало на различных балах и светских вечерах. А какая ткань и декор! Бедно-васильковый корсет с белыми кружевами и серебряные украшения на ровной и мягкой шее и аккуратненьких маленьких ушках красавицы лишь подчёркивали все достоинства и добавляли некоторую невинность и застенчивость образу. Но Человек даже не соизволил этого заметить, о чём стоило бы пожалеть сразу. Избавится от картины было не так просто. Ничего бы не составила труда взять и вынести картину в парадную, оставить на улице или продать по дешёвке какому-нибудь коллекционеру, но произошёл однажды один разговор с не самой приятной для Человека личностью, под влиянием которого отношение к портрету малость поменялось. Этой личностью был руководитель по работе нашего Человека. Такие случились обстоятельства, что герою этого рассказа пришлось принять данную персону у себя в квартирке как гостя. Если бы Человек имел хоть крошечную часть фантазии и творчества, он бы описал это так:

«Еремей Ефимович - так звали моего начальника - заявился по моему приглашению в гости и сидел на самом удобном кресле в моей небогатой квартирке, куда я же ему и указал присаживаться ранее. Тема нашего разговора была весьма скучна и обыденна, так что указывать её, как и суть диалога, я смысла не вижу. Уже минуту как в комнате пребывало неловкое молчание, растекаясь всё дальше и дальше, охватывая всё больший радиус с каждым тихим вздохом, который обычно получается, когда ты собираешься что-либо сказать, но желание это как-то внезапно проходит, стоит тебе только открыть рот. Это молчание прервал Еремей Ефимович, упаси его за это Всевышний. Новая тема открывшегося разговора показалась мне довольно странной, но стоит радоваться и ей. Уверен, я не только лучше, но и хуже темы не придумаю, так что отвержение любой идеи обернётся в глупость. Та проклятая картина всё ещё занимает место в моём углу, никак не отважусь её выкинуть подальше. Она то и привлекла внимание Еремея Ефимовича. Точных слов сейчас не вспомню, но попробую привести синонимы им и воспроизвести диалог:
- Лаврентий Васильевич, а что за портретик пылится у вас в уголочке? – что точно помню, так это то, что он по-особенному произнёс слово «портретик», выделяя каждую букву «р» и протягивая «э», вместо «е», будто говоря на картавом французском.

Я ответил что-то невнятное про наследство, на что мой начальник лишь одобрительно промычал и, будто не дождавшись от меня какой-то важной информации, спросил, с некой заинтересованностью, которую пытался скрыть, но не получалось.

- Не давинчева ли это Мона Лиза? – скажу сразу, Мона Лизу я не помнил, но был уверен, в углу моём не она.

- Никак нет, Еремей Ефимович. Оный портрет был начеркан моим многоюродным дядюшкой, который уж точно не мог быть итальянцем, тем более Да Винчи.

- Жаль… Но портрет всё же хорош, и правда хорош! – Еремей Ефимович осматривал картину и так, и сяк, приговаривая эту фразу.

– За такой портретик и шинель отдать не жалко, а были бы у меня эполеты, так я их бы заложил, таков уж портретик, больно хорош портретик! – про эполеты он, думаю, преувеличил, но картина моя, верно, воистину хороша собой. Мне перехотелось её выкидывать.

- Лаврентий Васильевич, а продайте мне вашу картину! Она у вас в уголочке то стоит, не нужна видно, а меня радовать будет, как взгляну. Повешу в гостиной у себя, гостям показывать буду. Продайте портретик то, Лаврентий Васильевич! Я за него готов корову свою самую родную, тёлочку здоровенькую отдать. Что, согласны вы, Лаврентий Васильевич? - Был бы предо мной кто-то другой, ей богу, кто угодно, только не Еремей Ефимович, продал бы картину и за бутыль молока, но начальник мой мне с самого начала неполюбился, такой уж он человек был. Да и на что корова то мне? Я сам то в квартирке еле умещаюсь, не хватало ещё и животину в прихожей разводить. Другое дело эполеты, они не мычат и корм им не требуется.

- Прошу простить, Еремей Ефимович, но продать портрет вам я не могу. Самому мне он нужен, а в углу стоит, так это потому, что я только принёс его, местечка не нашёл. Сегодня вот пригляну его и сразу повешу, – делать этого я, конечно, не собирался, но другого слова в голову не шло, пришлось сказать, как думается.

- Эх, Лаврентий Васильевич. Жалко ж как! Огорчили старика вы. Дело это ваше, конечно, но, ей богу, огорчили! – вздыхал как можно наигранней и жалостнее Еремей Ефимович. Но вскоре такой спектакль ему надоел.

- Что же, судьбу, Лаврентий Васильевич, не обмануть. Как сказала она, так этому и быть. Но не забывайте, если надумаете продавать, то я в очереди покупателей первым стою! – я в ответ ему лишь кивнул и бросил какое-то обычное слово согласия.

После разговора о моей картине начальник заявил, что время позднее и что дел у него полные карманы, поэтому вынужден откланяться, чему я был только доволен. Как только дверь моя захлопнулась, дунув потоком уличного холодного воздуха, я направился в спальную и заснул, как только тело моё полностью соприкоснулось с кроватью, казавшейся тогда такой мягкой, хотя прохудившийся матрац стоило бы сменить ещё полвека назад, как и плоскую подушку, почти ничем не отличную от наволочки.»

Жаль, что Человек не имеет должной порции фантазии, ведь рассказ вышел бы и правда интересный.

После того разговора у Человека вовсе пропало желание избавляться от картины. Она стала казаться ему очень даже хорошей. Удивительно, как влияет на нас чужое мнение! Теперь картина просто стояла в углу комнаты, и Человек лишь иногда бросал на неё мимолётные взгляды. Но чем дольше портрет там стоял, тем страннее вещи начинали происходить. Человек стал задерживать свой взгляд на картине подольше. Ему начало казаться, что девушка с портрета следит за ним. Она непременно за ним следила, но стоит Человеку взглянуть в глаза даме, как она принимала свой привычный нарисованный вид. А ведь картина и правда творит чудеса! Ранее Человек смел думать только о работе, а теперь мысли его захватывает необычный портрет. Ничто его так раньше не интересовало и не пугало. А через некоторое время в квартирке Человека появилась первая книга, приобретённая не для красоты и эстетики, а для чтения! Удивительно влияет этот портрет, ничего не скажешь. Но тревога, ранее не появлявшаяся в душе Человека, с каждым днём только росла. Теперь ему не казалось. Он был уверен в том, что портрет следит за ним. Утром, вечером и ночью. Абсолютно каждую минуту нахождения Человека в квартирке картина наблюдала за его действиями. Пристально смотрела, не отводя своих нарисованных, но будто живых глаз. Как-то в книге, той самой, которая была приобретена для чтения, попалась Человеку фраза, гласившая, что «со своими тревогами всегда нужно дружить и говорить, тогда тревоги станут чем-то другим, иначе они навсегда тревогами останутся». Тогда он и решил сделать кое-что абсурдное и детское. Если вы ещё не считаете героя рассказа сумасшедшим, то сейчас он обязательно станет для вас более, чем безумцем. Человек поговорил с дамой на картине. Он аккуратно и вежливо поздоровался, спросил, комфортно ли девушка себя чувствует, подходя к вопросу о слежке, и вот, наконец, спросил то, что его интересовало. Но к большому разочарованию картина была не очень разговорчива в тот вечер и ничего не ответила. Может у неё просто такое настроение, или вопрос смутил юную леди? Человек решил спросить у дамы то же, но чуть позже. Он её прекрасно понимает. Немногие станут отвечать на странные вопросы незнакомцев, особенно если они портреты. Человек задал портрету тот же вопрос спустя сутки. А потом ещё раз, и ещё раз, и ещё раз. Каждый раз ответом являлось смиренное молчание девушки, но однажды она ответила. Какого было удивление Человека, когда, готовясь отвернуться от картины, не услышав в очередной раз ответа, он услышал тихий и скромный голосок. Он звучал лишь мгновение, но этого хватило, чтобы насладится им. До чего прекрасен был голос! Бархатные нотки плавно вливались в душу, будто тёплое молоко, и разжигали огонёк удовольствия, который так давно не появлялся в таком тёмном холодном месте, как внутренность Человека. Голосок умолк, но ещё несколько мгновений после отдавался эхом. Человек теперь не мог отвести глаз от картины. Простояв так ещё, он решился на продолжение разговора. Девушка ответила, что вовсе не следит за обитателем квартирки, и что вовсе он ей неинтересен и даже скучен. Что за мода пошла, все нынче говорят на французский лад! Это заявление дамы немного задело разогретую душу Человека, но он ничего не сказал об этом, произнеся лишь слова извинения за свои преждевременные ошибочные выводы. А потом разговор не вязался. Да и время было позднее, о чём напомнила незнакомка на картине, выводя Человека из его углублённой мысли о чём-то. Они простились, и чиновник лёг в кровать.
 
Отныне диалоги с дамой на портрете происходи каждый вечер. Говорили они совершенно на разные темы, даже на те, в которых оба собеседника едва разбирались. По четвергам это часто была политика, по понедельникам обычно обсуждалась литература, а если по календарю шла среда, то разговор, вероятно, пойдёт о кулинарии или рукоделии. Человек по-настоящему поменялся. Он начал много читать, не ограничиваясь той первой своей книгой для чтения, чтобы было о чём рассказать даме. Он начал посещать театры и оперы, чтобы было, что обсудить с красавицей на портрете. Он даже начал интересоваться модой, причём не только мужской, но и женской, чтобы собеседнице было интересно его слушать. Он стал будто одержим общением с ней. Человек не иначе, как сошёл с ума! Ведь портреты никак не могут говорить, они ведь и моргнуть не могут, и тот, кто слышит их голоса, абсолютно точно сумасшедший. Да, они вовсе не говорят. Ни по-русски, ни по-французски, ни по-английски, ни по-немецки... Абсолютно никак не говорят, что за абсурдные фантазии!
Но тем не менее общение с дамой на портрете продолжалось. Как это не было грустно, но мира без войны не бывает, как и крепкой дружбы без ссоры. Самые плохие конфликты обычно начинаются с самого наиглупейшего разногласия. Так и наш Человек поссорился со своей дамой из-за какого-то спора по поводу моды. Оба они далеки от войны и военного дела, однако разногласие было как раз о том. Дама заявила, что золотистые эполеты давно не в моде и что нынче солдат стремится к серебряным. Человек же был противного мнения. Он стал доказывать, что золотые были в моде всегда и выходить из неё не собираются. Ладно ещё бронзовые, ладно погоны, но серебряные эполеты никак не в моде. Так и разгорелся пылкий конфликт. Ссора сия длилась несколько суток. Человек и не думал подойти к картине, а картина и не думала подходить к Человеку. Но уже на вторые сутки, пусть и не подавая виду, но Человек начал тосковать, чувствовать свой день неполноценным, а душу опустошённой и тускнеющей. Дамы очень не хватало. Но почему понять Человек не мог. Какое-то странное ощущение пленило его внутренность, оно не появлялось ранее, поэтому казалось как таким странным. Человек даже задумывался о том, не болен ли он, но с телом было всё замечательно, нездорова была лишь душа. Любовь ранит сердце молниеносно, въедаясь в самое уязвимое место, мучая нас целыми сутками. Она никогда не проходит бесследно. Любовь всегда оставляет шрамы. И чем дольше мы любим, тем больше эти шрамы. Так любовь добралась и до нашего Человека. Она безжалостно захватила его в свои острые когтистые объятия и не собиралась отпускать. Но есть в любви этой и хорошие стороны. Благодаря ей Человек понял, кто для него дама с портрета и вынужден был извиниться. Общаться, даже просто видеть даму было ему просто необходимо, иначе грустные и страшные мысли тут же захватывали разум Человека. Но самым страшным и безумным было то, что Лаврентий Васильевич признался в своих чувствах той даме. Он осознал их, поверил в них и без страха сомнений заговорил о них. Не менее, чем сумасшествие! Абсолютное безумство! Также вы, думаю, несомненно заметили, что я зову Человека Лаврентий Васильевич. Почему же только сейчас? А вы сами посудите. Раньше он был серым, ничем не отличающимся чиновником, а теперь очень даже необычный сумасшедший. А всех необычных личностей однозначно нужно звать по именам!

Что же было дальше? Лаврентий Васильевич на этот раз долго не ждал ответа своей дамы. На своё «Я Вас люблю» он получил довольно схожее «О, я Вас тоже люблю, какая радость!». Улыбка девушки в этот момент была чёткой и ясной, совсем не такой, какой она была в самом начале, когда картина не говорила. Теперь нельзя было поспорить, сказать, что это не улыбка вовсе, а сарказм или сомнение. Каждый скажет, что это однозначно улыбка радости и ничто больше. Так Лаврентий Васильевич и дама с портрета начала вместе ужинать. Они непременно бы гуляли и ходили в театр, если бы картина была не такой тяжёлой, особенно её позолоченная рама. Но девушка уверяла, что вечеров с любимым ей очень даже хватает, она всё время припоминала, что жёны военных вовсе видят их считанные разы в месяц, а то и в год, и потому быстро остывают и бросают их. Как часто она упоминала, что рада тому, что Лаврентий Васильевич не военный, а лишь чиновник!

Стоит сказать, что Лаврентий Васильевич ещё не достиг верха своего безумия, хотя был к этому близок. Представьте на миг себя священником, которого просят обвенчать чиновника и весьма симпатичную написанную на портрете даму. Я думаю, вы бы отказались, сторонясь того человека и правильно сделали бы! Однако сумасшествие росло и в один вечер Лаврентий Васильевич решился просить руки своей дамы, чье имя узнал лишь на прошедшей неделе. София показалось ему самым наикрасивейшим именем в мире. В то же время теперь он отказывался верить в существование других дам с этим именем, для него в этом мире была лишь одна его София, а остальные однозначно перепутали, и они вовсе не Софии.

И вот Лаврентий Василевич и София сели как обычно за их небольшой столик. Они уже поужинали и сейчас пили чай. Длинная свеча то ли белого, то ли кремового цвета горела в центре стола, немного накренившись в сторону. Почти со всеми дешёвыми свечами происходит сия проблема, причём они быстро сгорают. При малейшем ветерке свеча бы упала, и стоило подумать о своей скатерти и деревянном столе, а не любоваться картиной, стоящей на стуле на противоположном конце стола. Но не стоит забывать, что Лаврентий Васильевич был человеком сумасшедшим. И это сумасшествие, ворующее внимательность, повлекло за собой довольно неприятную ситуацию, а для кого-то даже трагедию. Да, будь я Лаврентием Васильевичем, это для меня стало бы сильнейшей трагедией!

Форточка была слегка приоткрыта. На улице была полная вечерняя тишина, только иногда слышались порывы ветра. В комнате повисло то же молчание. Лаврентий Васильевич в мыслях искал слова, чтобы попросить руки дамы его сердца, всегда путаясь, лишь стоит ему взглянуть на Софию. А София в своё время смотрела на него, не отводя своего манящего взгляда, будто специально путая его мысли. В этих переглядках присутствовала некая нежность и чувствовалась тихая любовь. Да, верно эта любовь истинна и волшебна, с этим не поспорит никто, увидевший эти взгляды. Да что тут взгляды! Одного дыхания Лаврентия Васильевича было достаточно, чтобы всё понять. Но пришёл тот самый миг трагедии. Свеча накренилась почти под прямым углом и была готова вот-вот упасть, но была подхвачена ветром, из-за чего упала быстрее. Этот ветер был холоден и молниеносен. Порыв мгновенно перебросил капельки жидкого воска и мелкие огненные искорки, не успевшие шлёпнутся на стол или подсвечник, на портрет. Всё произошло слишком быстро. Спустя считанные секунды миленькое личико девушки было сожжено, а еле сверкающие искорки продолжали разъедать картину, расползаясь по платью и нежнейшим девичьим ручкам. Лаврентий Васильевич глянул на портрет, только осознав произошедшее, и тут же выплеснул бокал шампанского на него, намереваясь хотя бы как-то затушить и спасти свою Софию. Но действия эти были бесполезны. Еле горевшие искорки удалось затушить, но девушки уже не было. Осталось лишь чернеющее пятно и небольшой клочок василькового платья внизу картины. Софии больше не было, ни одного её кусочка не осталось, всё сгорело. Однозначно, портрет не восстановить, ни один мастер не будет делать этого, ведь легче написать новый. Да и зачем? Какой бы художник не переписывал Софию по описанию, выйдет вовсе не она. Бесспорно, хороший художник может нарисовать даму довольно привлекательную и не хуже Софии, но это будет совершенно другая дама. Человека перешить невозможно, как и в точности повторить любой портрет.

С момента смерти Софии, Лаврентий Васильевич места себе не находил. Для него это была великая утрата. Портрет был для чиновника больше, чем портретом, а девушка, больше, чем девушкой. Он потерял свою будущую жену. Лаврентий Васильевич много плакал, тосковал по ночам, вместо сна, много раз рвал волосы и одежду, виня себя в смерти возлюбленной. Казалось, он ещё больше сошёл с ума! Вовсе потерял здравый смысл во всём, стал самым безумным из всех живущих на свете безумцем! Через некоторое количество суток, а может недель или даже месяцев, Лаврентий Васильевич немного успокоил себя и начинал мыслить, хотя нельзя сказать, что здраво. Книги он читать перестал, ведь теперь их было не с кем обсудить. В театры и оперы он ходить перестал, ведь о них теперь было некому рассказать. Теперь Лаврентий Васильевич вовсе выходил из своей квартирки не более, чем на работу. Ненависть ко всем портретам стала разгораться и превратилась в ненависть к художникам, кистям, холстам, краскам и шпателям. Он их не желал больше видеть, вспоминать о Софии было слишком больно. Однажды ему пришла мысль, что не всё потеряно и образ возможно повторить. Тогда, не смотря на ненависть, он пригласил одного художника, не очень известного, но хорошего и со вкусом. На лучшего в городе у него попросту не хватило бы денег. Этому творцу Лаврентий Васильевич был готов отдать всё, что он нажил, всю его копилку, и даже деньги, полученные с продажи единственной его шинели. Художник был рад такой плате за работу, пока не увидел, что ему требуется сделать. Он был намерен отказать, но Лаврентий Васильевич уговорил попробовать взяться за работу. И вот уже четвёртые сутки художник пишет по воспоминаниям Лаврентия Васильевича его любимую Софию. У него выходила очень даже симпатичная юная леди, но вовсе не схожая с прежней обитательницей портрета. Разве что разрез глаз и немного нос совпадали с тем обликом. А остальное… Нет, она была совсем другой. София была живая, её взгляд, её губы сияли свежестью, от неё веяло жизнью. Жалкая пародия художника по сравнению с Софией была мёртвой, будто восставшей из гроба. Глаза мутно глядели в никуда, лицо не выражало эмоций. Совсем другая, совсем не та… Работа была готова к сдаче. Лаврентий Васильевич с воодушевлением и надеждой готовился снова встретить свою любовь. Но увы, он её не увидел. Художник был горд работой. Он не знал Софию, он даже и предполагать не мог, какая она, поэтому воссоздать образ было невозможно. Так в жизни устроено, что надежда - очень опасная вещь. Она полезна и её не стоит терять, но окажись надежда неоправданной, она превращается в нечто страшное и неконтролируемое. Лаврентий Васильевич взглянул на портрет, всмотрелся в каждый его элемент, но не нашёл знакомых черт и жизни. Надежда стала ненавистью. Ещё большей ненавистью, чем была раньше. Лаврентий Васильевич ненавидел художника, невинно глядящего на него сейчас каждой частичкой своего сердца и души. Эта ненависть - самое опасное в мире чувство. Она в миг овладевает телом и разумом, заставляя творить их непростительные вещи. Разумный человек учится совладать с ненавистью, но безумец ей поддаётся. Лаврентий Васильевич схватил со стола художника спички и чиркнув ими, швырнул в портрет. Он не желал видеть эту жалкую пародию на его Софию. Как любой, уважающий себя художник, автор картины попытался предотвратить действие, ведь порча любого шедевра творца - это верх неуважения к нему, но оказался отброшен сильным ударом Лаврентия Васильевича. Ударившись о стоявший рядом стол, ничем не виноватый художник потерял сознание, но чиновнику было всё равно. Для него важно было уничтожить ненавистный ему предмет - картину. Он наблюдал, как медленно чернеет лицо девушки, её васильковое платье, нежные руки… Отчаяние снова охватило Человека. Тем временем огонь перекинулся на недалеко стоящий стол с эскизами, а после и на штору, нам пол, попутно охватывая одежду лежащего без сознания художника, пожирая его со всем остальным. Лаврентий Васильевич в ужасе обернулся и посмотрел на горящее тело, а после отшатнулся и поспешил выйти из мастерской. Дым валил из окон, привлекая к себе внимание. Человек удалился с того места. Он был не в силах размышлять, но ясно понимал, что он ужасен, что он безумен, и это непростительно. Лаврентий Васильевич не мог снова овладеть собой, он был себе слишком отвратителен. Лишь сейчас разум прояснился, осознавая содеянное. Ужас. Страх. Отвращение. Нет прощения таким людям и никогда не будет. Вот Лаврентий Васильевич уже достиг своей квартирки. Этот вечер казался ему самым кошмарным в его жизни. Сейчас он был ещё хуже, чем, когда он потерял Софию навсегда. Однозначно хуже. Сегодня он потерял себя. Уничтожил свою же душу.
 
Так прошло несколько недель. Следствие о смерти художника активно велось, у него при жизни были довольно полезные связи и люди, которым его личность была интересна. У него были те, кто тосковал и сожалел об утрате, а это более, чем ценность. Следователь, вероятно, спишет всё на несчастный случай… Художник писал очередной портрет, решил зажечь свечу и обронил её. Споткнувшись о что-то, он ударился и потерял сознание. Мастерская сгорела. Довольно логичная история, не так ли? В любом случае она звучит правдивей, нежели рассказ о безумце, сжёгшем им же заказанную картину.

Что же можно сказать о Лаврентии Васильевиче? С того дня его не видел никто. Он не выходил из своей квартирки ни разу за тот долгий месяц, что прошёл с ужаснейшего вечера в его жизни. Однажды сам начальник Еремей Ефимович заглянул в гости с намерением узнать причину отсутствия Лаврентия Васильевича на рабочем месте, но был вынужден уйти, не найдя того дома. Спустя долгое время тело чиновника нашли облитым спиртом и со спичкой в руке неподалёку от дома, в одном из переулков города. Глаза умершего были широко распахнуты и мёртвым туманным взглядом глядели куда-то вперёд, если приглядеться, то ещё можно заметить частичку некого страха, постепенно угасающего. Но страх этот был будто нереален. Вероятно, души в этом теле не было уже не один день. Как умер этот человек оставалось только предполагать. Этого не дано было знать никому. Может, Человек вспомнил нечто страшное и умер от тревоги и волнения. Может во всём виновен некий другой человек, внезапно появившийся из-за угла переулка. А может явился призрак его любимой Софии и забрал его с собой прежде, чем Человек совершил очередное безумство. Может, он хотел романтизировать смерть таким безрассудством, как поджёг себя. Хотел повторить участь своей возлюбленной и зверски убитого художника. В любом случае, причин нам знать не дано. Сумасшедшие люди всегда умирают безумной смертью, поэтому они мало чем отличаются в наших глазах от глупых людей.