Глава 11. По горячим следам. Шурка Беккер

Белая тишина поселилась в тайге ранним утром. Снег не успел слежаться, был пушистым и мягким, смело цеплялся за мохнатый лапник зеленых красавиц, и они меняли прическу, привыкали к подзабытому светлому наряду. Даже валежник, путающий и искажающий внешний порядок, был заметён и припрятан. Однако не все в этом царстве было так, как обычно. Кто-то мог бы принять занесенный шалаш за медвежью берлогу, но в ней и в это святое утро обитателям пришлось просыпаться. Продырявив новое белое полотно, обросшая в разных местах клочьями непонятного цвета голова высунулась наружу и издала вопль, напоминающий звук полковой трубы.
- Забодай меня комар, дожили! Эй, медведь, не спи - замерзнешь. Все, каюк арбузам. Слышь меня, каюк говорю, пожаловал, встречай и радуйся, на улице не выше десяти с минусом, бахча не выдержит.
- Опять затянешь песню, «и зачем за тобой потащился»?
- Ага, выходил на свою голову, теперь можешь и клыки показать. Это ж надо, потребовалась машина арбузов для того, чтобы ты на ноги встал.
- Что делать, крайней оказалась она.
- Шофер, бедняга, небось, до сих пор не опомнился. Посреди бела дня из очереди на погрузку увели такую махину.
- Не будет бросать без присмотра. Как думаешь, далеко мы от первых домов?
- В кузове спидометра не заметил. Если б не эта пара мешков с рисом, которые меня удержали, где бы ты теперь был?
- Ладно, хорош на благодарность напрашиваться, оценил.
- Крепкий орешек, столько металла принять и не загнуться. Эта сволочь, Удодов подходил удостовериться, что пульса нет. Его у тебя и не было, хорошо, что я сил напрочь лишился, не ушел обратно.
- «Расстреливать два раза уставы не велят», везет мне в последнее время на таких снайперов. А ты, Илья - молодец. Так расскажи, наконец, зачем все-таки за мной потащился? Как успел в кузов нырнуть?
- Растерялся я совсем после швартовки, понимаешь. Ты у меня как спасательный круг, Иван исчез, куда податься и что делать не представлял, как и сейчас. Дальше-то что? По тайге пешком далеко не уйдем. Дырки твои затянулись, но столько крови потеряно, силенок даже на поговорить до сих пор не было.
- Не волнуйся, я крепкий, арбузная терапия сделала свое дело, мы с тобой очистились, скинули все лишнее, пойдем налегке. У тебя вон даже валенки есть, не замерзнешь. А содержимое куда подевалось?
- В надежном месте.
- Ну-ну.

Благодаря Илье Беккер зализал раны, нанесенные ему тем, от кого он перестал ждать неприятностей. Удодов, приставленный к машинам с золотом, засомневался. Ему разрешили исполнять свою должностную роль люди не знакомые и, уже поэтому не очень надежные. Какими бы ни были, штатскими, военными, деловыми или бандитами, они внушали страх, и это чувство усиливалось с каждой минутой. Бывший шеф гидрогеологов совсем оробел, когда подслушал разговор двоих из конвоя, и при этом ничего не понял, те говорили на каком-то странном языке. Рискуя потерять доверие, он все-таки нашел возможность передать Шурке мобильник во время небольшой остановки у предпоследнего, как оказалось, жилого места маршрута. Было понятно, разговор шел не с позвонившим ему Кобой, а с Иваном, и это еще больше растревожило, опасность начинала дуть с двух сторон сразу. Одну из них Удодов и решил обезвредить, указав на машину, которую без правильной подачи никто бы и не заметил, потому как Шурка следовал на почтительном расстоянии, единственная дорога следы не путала, а начавшееся бездорожье их не скрывало.
 
Теперь из этого глухого места, куда вряд ли кто-то совался без нужды, пусть и по неглубокому, но снегу, да по морозцу, выбираться было не просто. Шурка понимал, ему противопоказано длительное движение, железо в верхней части груди сигналило об опасности. Оно же и торопило, надо было искать тепло  и того, кто сможет освободить от смертельного груза.
- Хорошо, что мы уходим отсюда.
- У кого-то были сомнения на этот счет, а, Илья?
- Нет, боялся, пронюхают нас. Не улыбайся, будь уверен, далеко караван не продвинулся, затаились они, ждут, пока реки станут. Не с руки им мосты и трассы. Все время думал, проголодаются гады, жратва кончится, и вспомнят о машине с арбузами, а там и дымок от нашего костерка. Давай меняться, нога замерзла.
Путники одновременно сняли валенки, которые больше напоминали вытянутые и замороженные в одной позе ботфорты, и быстро переобулись. Поделиться по-братски предложил гидронаблюдатель, и Шурка не стал отказываться, хоть смешная, но щедрость.
- Жаль, никто нас не видит, зрелище что надо, два придурка, на каждом по валенку, и сзади четыре полосы следов. Ты их специально заказывал? Такие длинные я еще не встречал, выше колена сантиметров на десять.
- Достались в наследство.
- В одном еще можно ходить по снегу, а два уже чересчур.
- Может, привальчик устроим? Часов шесть бредем, есть хочется, сварганим любимой рисовой каши, подкрепимся.
- Согласен, - Шурка резко свернул с просеки, направляясь к поваленной березе. Он старался не думать о моменте, когда боль и слабость возьмут верх, и придется выключиться основательно, что это произойдет скоро, сомнений не оставалось.
 
Илья озабоченно заглядывал в бледное, покрытое каплями пота лицо, на котором большие черные глаза были невероятно большими и черными. Его пробивал озноб при виде все чаще опускающихся век, и этот озноб заставлял говорить громко и по возможности весело.
- Геофизик, которого не оказалось на судне, помнишь, я говорил? Так вот он мне одну свою армейскую историю рассказывал, безумно смешную. Она тебя тоже согреет. Старшина однажды поручил им быка завалить. Говорит, бык не подложенный, мясо будет не вкусным. Чтобы сохранить его в съедобном состоянии, нужно в момент убоя быка кастрировать. Объяснил, как это делается. Один должен стать впереди с молотом, второй, это он, ну, геофизик - у хвоста с огромными ножницами. Действия производить одновременно, то есть, первый бьет этой кувалдой между рог, а Паша отрезает яйца. На счет три солдат с силой взмахнул кувалдой, и она у него со свистом слетела с рукоятки. Представляешь, да? Паша этого, конечно, не видит, он резко делает свое дело, и тут началось, - Илья с трудом произносил последние слова, он взвизгивал, держал живот и падал в снег. 
- Садисты, - Шурка прикрыл глаза, его рассеянное внимание сконцентрировалось на запахе, уверенно сменявшем другие. Илья еще не развел костер, дымом несло со стороны леса. - Не знаю, кто здесь водится, но он уже греется у огня, - это были последние слова, после которых Шурка мог только изредка наблюдать за движением и отрывочно слышать незнакомые голоса на фоне нервного звонкого покрикивания гидронаблюдателя.
- Говорю, самурай какой-то дикий, выскочил, дал очередью, отстрелялся и сгинул…. Вам-то какая разница…, я не спрашиваю, откуда в этой глухомани взялся снегоход. - Илья притих только после того, как один из любителей охоты по первому снегу не без удовольствия произнес фразу в трубку своего странного телефона: «Нашли. Так точно, живой». - Тоже мне, если искали, то почему так долго? Чай, не иголка в стогу.
- Тебя боялись спугнуть.

Шурке казалось, что из всех органов, которыми он владеет, работает только один - обоняние. Нос ловил молекулу вещества, приходящего на смену предыдущему, раздувал эту молекулу до таких пределов, что она перекрывала дыхание. Запахи постоянно менялись, новый вселялся робко, набирал силу и щекотал удушьем. Освободиться от ароматного нашествия не удавалось до тех пор, пока не включился мотор незаметного вихря, потащившего по узким, коридорам, устремленным вверх.

Знакомое судно, сделав очередной круг по отяжелевшим от снега морям, вновь готовилось к походу, и капитан был не против того, чтобы взять на борт пассажира. Все сходилось, надо было только прожить несколько растянутых до бесконечности дней, которые старательно рылись внутри выздоравливающего тела, меняли привычные ткани души на новые. Беккер чувствовал раздражение и неудовлетворенность, ощущал себя на распутье, где дороги извивались и в разных неподходящих местах выставляли запретительные знаки, свободной оставалась одна, старая и прямая. Шагать по ней не хотелось, и лежащий на больничной койке человек в полудреме старался подошвами ног нащупать направление движения. Голые ступни сами тянули в сторону теплого бездорожья, которое манило и заполняло своей гигантской тайной.
 
Смятение появилось ниоткуда. В первую полноценную ночь, свободную от капельниц и уколов, Беккер босиком вышел из палаты и оказался в темном коридоре, ведущем к массивной деревянной двери. Ее и открыл, и шагнул в снег, который бодро обсыпал голую грудь. Замерев от нахлынувшей свежести, он глубоко вздохнул и расправил плечи. Странным было то, что ступни не ощущали холода, напротив, наметенный сугроб стал быстро таять под ними, в итоге Шурка стоял на теплой сухой земле.
Тепло глубоко проникло, зацепилось и осталось, теперь он его ощущал в моменты раздумий, оно то усиливалось, то затихало, мысли приобрели определенный градус, и по его уровню хотелось выстраивать новые планы.

«Караван твой отслеживаем. Своим ходом машины не пойдут, уверенность в этом крепнет. Сейчас группа базируется недалеко от станции, ждет подходящего момента. Думаем, технику погрузят в вагон…».
Слушая командира отряда, прибывшего для выполнения спецзадания, окрепший пациент смаковал свободу. Да, он свободен, и еще долго сможет поступать так, как заблагорассудится. Разговор получился коротким, Беккер спешил к пирсу, где его ожидало судно, направляющееся к островам. Его ждал новогодний праздник…

Уходящий год решил позабавить Курильских жителей щедрым снегопадом. Циклон здесь не редкость, но чтобы вот так, до крыш домов и столько дней без продыху, такого даже старожилы не припоминали. Ветер полютовал и умчался, а снег сыпал и сыпал, выполняя чье-то строптивое желание - добавить и повторить. Все притихло, жизнь остановилась, волновалось одно воронье, которого лишили последней возможности раздобыть пищу. Однако всякое терпение имеет предел, и кто сказал, что празднику не бывать, что все будут сидеть в своих заметенных домах, что не будет ни елки, ни веселья. Даже знак вопроса здесь неуместен.
 
Прощальное утро исчезающего года включило свой знакомый звонкий будильник, будоража в каждом живом существе предвкушение радости, усилило хвойный аромат и заставило всех без исключения взять в руки лопаты. К обеду белая пустыня была посечена глубокими порезами, по которым, как муравьи, засновали люди, их одежда не выдерживала никаких цветов, тут же покрывалась белыми хлопьями.

Марта умудрилась снаружи добраться до своего окна и освободить его небольшую часть. Она села в снег и, рассматривая облепленное наледью стекло, задумалась о том, что вся ее жизнь на острове представляет собой такие вот форс-мажорные обстоятельства. Постоянно приходится пробиваться через какие-то преграды или, защищаясь, строить свои. Здесь все, что в других местах течет плавно и размеренно, воспроизводится остро и угловато. Раньше она не задумывалась над тем, как важно иметь огромный запас терпения и воли, что все это может стать необходимым в обычном общении, притом, не только с подростками, но и с коллегами, и с другими взрослыми умными людьми. Сложно.
 
Марта наполнила чашку и отрезала очередную порцию большого круглого и красивого праздничного изделия. Соседка постучалась не просто мимоходом, ей нужно было успеть сказать нечто важное, сказать именно сейчас. Лучшего слушателя Людмила не встречала, это и вселяло надежду на то, что, наконец-то, впервые за все время пребывания на острове она приближается к осуществлению намеченного. Ее слегка косоватые цыганские глаза тянулись к прикрытому легкой вязаной накидкой плечу девушки, она с наслаждением представляла трепет маленьких крыльев бабочки - тату, удержать взгляд и наполнить его другим интересом удавалось с трудом, но все-таки удавалось. Темы были заготовлены житейские, не такие и важные, на первый взгляд, однако открытость и эмоциональная щедрость Марты любое слово делали знаковым и уместным.

Когда стало понятно, что разговор утомляет, Людмила перевела свое внимание на предметы, которые одним своим видом напоминали о наступающем вечере.
- Господи, все умеешь и все успеваешь. Торт просто тает во рту, и елку нарядила, и угощений море. Из ничего можешь сделать не еду, а праздник, с тобой нигде не пропадешь. Слушай, давай погадаем, мне кажется, сегодня что-то произойдет, я чувствую. И исходит это от тебя, поверь, моя интуиция не подводит, - Людмила быстро извлекла из кармана теплого халата колоду и, откинувшись на спинку мягкого бархатистого кресла, расслабилась, опустила веки и стала медленно поглаживать ладонями послушные, привыкшие к этим рукам карты.
Марта улыбнулась ее загадочной позе и отложила в сторону вечернее платье, которое старательно дошивала, не мешая соседке излагать свои взгляды на происходящее.
- Ты кого-нибудь ждешь?
Вопрос относился к окружающему пространству и заставил присевшую напротив девушку повторить улыбку, которая тут же увела ее далеко.
- Вот, видишь, марьяжная постель, сердечная карта - сплошные пики, но сочетание очень интересное. Мне говорили, на елку здесь заглядывают люди с проходящих рыболовецких и торговых судов. Ищут приключений. Что ж, посмотрим, мы с тобой впервые будем встречать год на Шикотане.

Единственный в поселке Дом культуры с большим трудом выдерживал натиск желающих встретить Новый год в его стенах. Никто не хотел праздновать дома, точнее, домом в такие моменты и было это здание, а семьей - жители острова. Все здесь знали друг друга не только по имени, и объединяло их не только место жительства.
 
Большой киношный зал освободился от мебели, в центре его сверкала наряженная елка, вокруг которой бушевал праздник. Пляски и танцы музыканты зажигали по-деловому, продуманно, по хорошо подготовленной и отрепетированной программе. Они важно и профессионально красовались на сцене, отлучаясь лишь на короткие перерывы, без которых было бы трудно до утра держать чистую ноту. Надо сказать, случайных в группе с хорошим названием не было, лучшие представители столичного музыкального мира проникали на край света кто как мог, и задерживались, и наслаждались этой тихой экзотикой, и тоже становились здешними, а значит, родными.

Ближе к полуночи шумное веселье сбавило тон. Нужно было вдохнуть в себя новой энергии и приготовиться к главной минуте. Соседка Людмила постоянно находилась где-то рядом с Мартой, и теперь подвернулся момент увести ее в сторону, уединиться.
- Ты под зорким наблюдением.
- Под чем? - Марта нахмурилась и повернулась к цыганке, при тусклом свете глаза Людмилы показались темными почти бездонными.
- Винниченко даже со сцены не упускает из виду. Мне ведь, ты знаешь, интересно все, все подмечаю. Если б не его гитара…
- Понимаешь, вот в твои глаза заглянула, и меня словно током ударило, будто что-то забыла сделать, важное очень. Может, утюг не выключила? Примерно такое состояние. Домой мне надо.
- Так иди. Самое подходящее время упорхнуть незаметно.
Марту удивило равнодушное согласие, но тон укрепил волнение и придал решимости.
- Пожалуй, ты права, побегу, ноги сами несут.
- Давай-давай, я прикрою отступление, - довольная ворожея взяла номерок из потайного карманчика бального наряда и отправилась к гардеробу. Она чувствовала себя, как школьник, только что проделавший трудную работу над ошибками, замечать существенные погрешности, подправлять которые придется позже, ей не хотелось.

У Людмилы на данный момент было два любимых образа, в одном она была дамой с цыганскими глазами и приятным именем, во втором - мобильном и удобном - порхала крыльями бабочки. Сила она, безусловно, темная, на все времена и планеты, но не злая сама по себе, вредная, но не без живого интереса. Участие ее в больших судьбах и линиях второстепенное, однако, успевала же, где-то подпортит, где-то подтянет. Задачу свою знала и умела маскироваться, рассмотреть ее было не просто. Даже Такуми до поры не придавал значения легкому шороху нежных крылышек, только удивлялся своим неудачам в любовных схемах. 
Прохлада окутала бегущую фигурку девушки. Дома не светились окнами, они покорно ждали обитателей, которые появятся только под утро. Поселок превратился в сплошное тихое предвкушение, ведь праздник очень скоро разольется из общей тары по барачным стаканам, запенится и загудит надолго. Единственный фонарь, висевший на столбе у дороги, вдруг лопнул, как новогодняя хлопушка, рассыпав яркие брызги конфетти. Хорошо, что прокопанные утром тоннели были узкими и прямыми, сбиться с пути было невозможно. В какой-то момент Марта почувствовала, что подошвы обуви перестали скользить, точно попадая в отпечатки странных следов, утопающих почти до земли. На нее повеяло легким теплом, и оно усиливалось с каждым торопливым шагом.
«Господи, остановиться не могу, словно ветер несет, сердце сейчас выскочит, и я упаду», - с этими мыслями она замерла на месте, увидев распахнутую освещенную изнутри входную дверь своего длинного, занесенного снегом барака. На этом оранжевом фоне четко выделялся силуэт Шурки.
 
Вот так, здесь, пожалуй, пора и зажмуриться. Тем более, что слова в сцене, длиною в январские школьные каникулы, утонули в водовороте. Мы помним, раньше эти герои общались по-другому, к чему повторы. Теперь куранты точно отбивали время праздника, чего уж там. 
Иван и Ёши остались далеко позади, у озера. Машину трясло и подкидывало так, что педаль газа то и дело вырывалась из-под подошвы раскаленной обуви. Шурка бросил на нее тяжелый прямоугольный ящик с набором инструментов, который можно было фиксировать коленом, а сам намертво вцепился в баранку. Глаза разъедал дым, он же заставил забыть о том, что такое видимость на дороге, ее давно не было. Наконец, пелена посветлела, тайга отступала от просеки, оттягивая на себя жар и пламень. Опасное место длилось долго, кроме прочего оно измерялось колючей болью под лопатками, физическим ожиданием взрыва. КамАЗ, окутанный паром, шипел, он готов был разлететься на куски, но медлил.
 
Беккер почти по-звериному носом почуял воду. Смахнув с глаз ручьи пота, он ухватил кусок прорвавшегося пространства и понял, впереди пологий спуск.  Речушка ошалела от резвости железного раскаленного ныряльщика, который кряхтя прервал ее привычное течение, заставил пробираться вокруг да около. Спасительный юго-западный ветер отталкивал огонь от противоположного берега, и Шурке надо было очень спешить и успевать, вытягивать затянувшийся тайм. Тормозил кашель, легкие освобождали место для свежего воздуха, и шальной игрок не сопротивлялся, в этот момент его захлестнуло радостное чувство победы. Хорошая точная подача, грузовик крученым мячом перелетел сетку, миновал все вытянутые в прыжках руки, не взлетел на воздух, не врезался, а приводнился, сменив счет в пользу сильнейшего.
 
Все, кто раньше был в кабине, не вынесли и половины огненной дороги, задохнулись. Перед глазами Шурки дымились подробности того, как выбирался из своего укрытия, из-под раскаленного кузова, как вытаскивал трупы и гнал вперед. Ну, просто песня, точно, песня про того, который в огне не горит. «Э-ге-ге, живой я, слышишь, Варвара!», - кашель сбил крик радости, подчеркнув грубую ошибку в тексте.  «Эко, нас с тобой развернуло, красавец ты мой ненаглядный, - Шурка черпал помятым ведром речную воду, окатывал ею потемневшую от копоти морду и кузов подрагивающего зверя. - Резина, небось, тоже горит, как мои подошвы. Это правильно, значит, идем туда, куда следует. Топливом хозяева твои запаслись, хватит надолго. Сейчас перекурим и рванем, вон по тем камушкам на дорогу и вырулим».

К лобовому стеклу намертво прикипел укутанный в пленку лист, на котором прежний водитель нарисовал для себя карту движения. Разобраться в ней теперь не было никакой возможности, из всех крестов и кружков чернел один, самый жирный в самом конце. Смешно, но именно он и интересовал Шурку. Куда нужно доставить груз, стало ясно, очень хотелось посмотреть на тех, кто этот груз встретит. На карте коряво и как-то по-детски изображалась дорога к большому схрону, об этом рисунке они с Иваном до сих пор могли только мечтать. Однако самым удивительным было то, что жирный круг обосновался в месте до боли знакомом и даже родном. Можно себе представить, сколько лошадей в этот миг подкинул железному двигателю душевный настрой сидящего за рулем.
 
Машина шла легко, на помощь подключился ветер, внезапно сменивший свое направление. Это означало, что все, оставшееся позади, пустилось в погоню, пламя захватывает сейчас сухие верхушки деревьев и мчится следом.
«Ну, давай, дружище, давай, представь, что ты один из тех, кто побеждает на гоночных трассах. Похоже, пожары здесь тушить некому, за все время ни одной живой души, прибудут позже, просчитают площадь выгорания. О, вот и ветерок, и снова сбоку, - мысли вырывались на голос, и это был единственный способ взбодрить послушного коня, крепкие мышцы Шурки, закованные в железную клетку кабины, не добавляли скорости, но тоже очень старались. Он вдруг поймал себя на том, что все его слова обращены не к машине, случайно вырвавшееся имя притянуло к памяти внимательный светлый взгляд Варвары, и острое, задвинутое в дальний угол чувство сильно кольнуло. - Нет, дорогой, забудь. С тобой я, Марта. Скоро доберусь до города и сразу позвоню, теперь знаю, на какой станции буду тебя встречать».
Дорога, отделявшая Шурку от обозначенного на трофейной карте конечного пункта, измерялась по-разному. Если исключить километры, вылетающие из-под отвыкших от тормозов колес, то на первом месте были показания спидометра, который накручивал желание водителя приблизить финал затянувшейся гонки. За ее пределами находился поворот к другому берегу, так было решено. Приличным довеском на этих показаниях светилась радость встречи с родными местами, Шурка чувствовал их запах, от него кружилась голова, уставшая от бессонных дней и ночей. Была и оборотная сторона прибора, и она вертелась в обратном направлении, постоянно напоминая о том, как медленно тянется время, как долго надо еще держать в руках этот надоевший чужой штурвал.

При первой возможности Беккер воспользовался связью, сделал все, что должен был сделать, и, конечно, сообщил ожидавшей звонка Марте, куда и на какое число нужно было взять билет. После разговора с ней дорога совсем потеряла свою привлекательность, стала еще длиннее, то и дело петляла, огибая всевозможные препятствия. Конечно, никто не поверит, что можно без отдыха крутить баранку столько суток подряд, и при этом видеть все, что проносится мимо, и не пропустить главный последний поворот - подсыпанный самодельный переезд через железку, ведущий на едва различимую проселочную дорогу. Но в этом случае было именно так.
 
Разбитая колея хорошо утрамбованной и местами покрытой травой грунтовки свидетельствовала о прошедшем ливне, в который на знакомый Шурке пригорок недавно поднималось несколько тяжелых машин. Можно было себе представить, как они выглядели, и не только представить. Выбирая место, для тайной парковки, в непролазном высоком кустарнике он обнаружил пустые вездеходы геологов. Все сходилось. Оставалось прошагать всего-то несколько километров, но сон стучал в виски с такой силой, что не открыть ему теперь было бы неразумно.

Примерно в это же время на грунтовку с другого ее конца сворачивала долговязая фигура. Илья, наконец, решился отправиться на поиски утерянного телефонного аппарата, и сейчас, с каждым своим шагом накручивал на собственную шею удушливые упреки по очевидному поводу: давно пора, и какого черта он до сих пор медлил. Ну, вообще-то без дела не сидел, трудился, можно сказать, как пчелка, такие дела провернул, самому не по себе.

На половине пути идущий отметил, что его никто не обогнал и не встретился, дорога пустовала. Грустное одиночество взбодрил старый столб у развилки, на котором висела жестяная стрелка, с выцарапанным сообщением: «Болиндеру крышка». Илья вспомнил, один из друзей Леера перебрался к тому из поселка с таким названием, теперь бывшего поселка нет, говорил, разбрелись все, кто куда: «Зато наш стоит крепко, и будет стоять, будет хорошеть и разрастаться. И Болиндер этот могли бы поставить на ноги, жаль не дождался».

До пригорка, со спуском к железнодорожному полотну ему пришлось идти не так уж и долго. Когда в прошлый раз партизанил за Удодовым с дружками, времени ушло намного больше: «Оно и понятно, передвигался скрытно, перебежками, от кустов к кустам, чтоб не засекли. Ловкий я все-таки парень. Кстати, если у полотна трубку свою не сыщу, надо будет возвращаться теми же зигзагами, где-то она, бедняжка, до сих пор отдыхает, подобрать было некому, здесь, как в пустыне. Вот именно, и чего это я разбежался, никто на пятки не наступает, можно и отдохнуть, обратно успею засветло».
 
Илья лежал в траве и впервые за долгие годы наслаждался концентрированным запахом позднего лета, здесь оно пахло медом и чем-то еще, чем-то из далекого детства. Он даже ощутил вкус парного молока с горчинкой, которая появлялась от разнообразия свежего корма вольных деревенских буренок. Увесистые шмели с мохнатыми лапами планировали перед глазами, перелетали от одного щедро осыпанного пудрой пыльцы цветка медвянки к другому, звуки их крыльев бороздили мысли отдыхающего, отвлекали от главного. А ему, как никогда, хотелось настроиться на удивительную полновесную волну, смахнувшую пустое и бессмысленное существование. Она погружала в события такого масштаба и значения, о которых раньше и не мечталось.
 
Как удержать в себе постоянный настрой? Вопрос не праздный. Эмоции проникали, но не задерживались, Илья это чувствовал и сожалел. Сам себе он казался каким-то неправильно построенным зданием, в котором отсутствует, по крайней мере, две противоположные стены, форма вроде бы есть, а содержание выдувается ветром: «Да, каких только чудес ни придумает матушка природа, - он глубоко вздохнул, поднялся и пошел в сторону высоких кустов, притянувших взгляд необычной подвижностью, крайние ветки их вздрагивали, будто стремились выпрямиться, принять  вертикальное положение.
- Вот на хрена ты опять тащишься туда, куда не звали? - Илья вздрогнул от собственного к себе вопроса. - Дожил, блин, сам с собой разборки устраиваю. Может, там и найду, и может даже то, за чем пришел», - он резко остановился, заметив две ровные полосы примятой травы.

Любопытство и страх - привычные силы движения и на этот раз разродились щедрой наградой. Шел за телефоном, чтобы попробовать дозвониться до Беккера, а пришел к нему, родимому, к живому, как всегда сильно обросшему и вдобавок так сладко спящему. Бывший гидронаблюдатель застыл в метре от своей находки, не зная, как выплеснуть бешеную радость. Ну, не будить же, в самом-то деле, ведь видно, человек свалился от усталости, ни просто прилег.

Отдышавшись и успокоившись, Илья осмотрелся. Из глубины зарослей предательски торчало крыло грузовика, от которого несло не только соляркой: «Где ж тебя носило, болезный ты мой? - он внимательно обследовал машину, потрогал и понюхал все ее доступные части. - В каком аду коптят таких гигантов? Краска сгорела, даже металл подплавился, но ты сберег хорошего человека, отдельное тебе за это спасибо».

До рассвета Илья просидел рядом с Шуркой, слушал его дыхание и думал о том, с чего нужно начать свой рассказ. Он вспоминал подробности, складывал их в четкой последовательности, стараясь ничего не забыть. Рядом по железной дороге проносились товарняки и пассажирские поезда, терзали грохотом и настораживали. Каждый мог разбудить спящего, и первое, что тот увидит, проснувшись, будет довольное лицо добровольного сторожа, которому было любопытно, что же при этом будет сказано.
 
С насиженного места Илья поднялся в час, когда роса легла на гладкие стебли высокой травы. На обратной дороге от ручья, где был наполнен найденный в кабине котелок, он собрал сухие ветки и быстро развел небольшой костер. Вода закипала медленно, и было приятно смотреть на торопливые пузырьки, разбивающиеся о стенки этой плоской посудины, почерневшей снаружи от дыма и копоти. Пахло свежестью и прохладой, и запах был настолько сильным, что казалось, им можно было напиться. Илья подставил лицо навстречу легкому ветерку, прикрыл глаза и надолго замер в таком положении. Когда он поднял веки, Шурка сидел перед ним на корточках, смотрел и улыбался.

- Ты даже не представляешь, как я к тебе привязался, - Беккер обнял вскочившую долговязую фигуру и с такой силой прижал, что Илья вскрикнул от боли.
- Полегче, ты же и раздавить можешь. Не знаю, кто к кому привязался, но веревка оказалась крепкой. Прикинь, я пошел искать телефон, ну, тот, который ты мне тогда дал, а тут ты дрыхнешь, как младенец. Дюк снова подметит, что я везучий. А Варвара определит на роль всемогущего.
- Что ты сказал? - Шурка сел на землю и потащил за собой этот радостный вопросительный знак, который резко шлепнулся рядом.
- Проверяешь кости на прочность, могу рассыпаться, потом ведь не соберешь, а мне столько надо тебе рассказать, обратной дороги не хватит, - воодушевленный диким нетерпением, вырывавшимся из черных глаз, которые замкнули его на себе, Илья пытался вспомнить подготовленный план рассказа, стараясь освободить плечи от цепких рук онемевшего слушателя. Внезапный теплый ветерок привел в чувство и того, и другого. Шурка опомнился от обрушившегося на него звука имени, а Илья потерял стержень вдохновения, моментально скис, обнаружив скрежет в пустом желудке.

- Давай чайку, а? У меня и бутерброды остались.
Костер давно затух, и вода в котелке остыла, но по всему было видно, что покидать насиженное место не торопился никто. Шурка сидел, обхватив голову ладонями, пальцы его впивались в кожу при грохоте проходящих внизу поездов. Такой поворот Илью не удивил, однако очень хотелось понять причину, которая была, но не проявлялась. Он смотрел и молча наслаждался радостью встречи, зачем мешать, видно, есть человеку над чем подумать, пусть освободит побольше места для свежих новостей. Период ожидания закончился с первыми каплями дождя, которые Илья не почувствовал, а увидел на опущенных ресницах сидящего напротив.
- Его только не хватало. Ты глянь, тучи собрались, я и не заметил, как темно-то стало, сейчас ливанет, - долговязая худая фигура напоминала журавля, стоящего на одной ноге и вытянувшего крылья вдоль туловища. - Ну, наконец-то вспомнил обо мне. О чем задумался, генерал? Совсем не торопишься услышать о моих подвигах.
- Верно подметил, ни о том думаю. А мы с тобой суетиться не будем, переждем ливень в кабине, там обо всем и доложишь по форме, - Шурка устало улыбнулся, одним движением руки стянул с себя верхнюю часть одежды и,  расправив плечи, откинул голову, подставляя дождю обросшее лицо. - И бритву пора поточить, я прав, а, Илья! Выходим из тайги, отдаемся свежему течению жизни. Ох, какой приятный душ, какой классный напор!
- А вот тебе и мыло душистое, - Илья сорвал несколько цветков чистотела и кинул ему в руки. - Не сомневайся, средство проверенное, видишь, и моет, и пенится. Давай, наслаждайся, я подожду под крышей.
 
Шурка едва успел прикрыть за собой дребезжащую дверь кабины, как на него обрушился поток слов, вырвавшийся из Ильи. Летняя гроза разошлась не на шутку, вокруг сверкало и пенилось. Дождь наступил сплошной стеной, капли, тарабанившие по лобовому стеклу, были увесистыми, крупными и беспощадными. Продолжительный водопад прибил к земле траву, склонил ветви кустарника, а по коромыслу дороги, покатилось его продолжение, щедро разбавленное размокшей глиной. Все живое попряталось, только поезда шли по своему расписанию, и у слепого переезда старались протяжными звуковыми сигналами перекричать небесные раскаты.
 
Понятно, что смена декораций в таком масштабе мало интересовала тех, кто отгородился от всего на свете железной коробкой. Подробности недавних похождений гидронаблюдателя имели другие краски и запахи, их было так много, что Шурка любым замечанием или вопросом мог спутать, сбить Илью с высоты воодушевленного красноречия, он помнил особенность рассказчика, терять силы и скисать в самом неподходящем месте, поэтому слушал молча.
- Заканчиваю, теперь ты почти все знаешь. Скажу главное, этим ни с кем еще не делился. Понимаешь, я уверен, что мы с Дюком сделали такое, о чем до сих пор никому и не снилось, выпустили джина из бутылки. Да-да, не удивляйся. Это мы вытащили на поверхность нанавирус, он там, в крысиной стае расплодился. Откуда ему еще-то появиться? Бог ты мой, что теперь творится в стране, даже я прилип к телевизору, а интернет, говорят, распирает новая тема. Ты же все это время в дороге находился, не в курсе. Так имей в виду, не слушай никого, никакой это не эксперимент, никого правдой-маткой не глушат. Природа, она сама по себе умная, свое дело знает, а мы слегка подсобили. Я доволен, а что, может, именно для этого и родился. Нашу зараженную зону обложили со всех сторон, самые ловкие службы сети плетут. Напрасно, ничего у них не выйдет, проникнем везде.
- Сам-то на все вопросы отвечаешь правдиво?
- А как же? Спрашивай, - Илья осекся и о чем-то задумался. - Яшка умный, он до сих пор не поинтересовался, где я взял то, чем его рюкзаки наполнял. Интересно, что было бы, если б спросил? Нет, точно, я бы не сказал, Дюк велел хранить секрет до появления тебя и Ивана.
- Логично. Значит вирус ваш не всесильный, или он тебя уважает, доверяет тебе, а, носитель? Ты его, получается, носишь на своей поверхности. Где, в каких местах припрятал? В карманах? Со мной уже поделился или ждешь согласия? - Шурка смеялся, а Илья мрачнел на глазах.
- Зря веселишься. Я пока еще не все понял, но результат вижу, он проявляется, правда, местами, выборочно как-то. С Дюком поговоришь, он тебе объяснит тонкости, он знает, убедишься.
 
- Ладно, не расстраивайся, я заметил, что-то не совсем обычное происходит. Раньше без труда связывался со своим шефом, а теперь, похоже, ему не до меня. Все к лучшему, Илья, все меняется к лучшему. Кроме погоды, - Шурка слегка опустил стекло и подставил лицо под мелкие брызги разбивающегося об острую кромку крыши ливневого дождя. Вернувшись в свое прежнее положение, он опустил руку на плечи поникшего рассказчика, который нуждался в сочувствии и поддержке. - Тебе можно позавидовать, не каждый даже тренированный человек смог бы выдержать такую нагрузку. А ты не отступил, не спрятался, шел вперед. Ты смелый боец, и за это я тебя уважаю, - Шурка заметил вспыхнувший огонек в глазах Ильи и с удовольствием продолжил раздувать пламя его радости. - Я бы сказал больше. Ты человек уникальный, восприимчивый и тонкий. С тобой можно говорить на любые темы, я понял это еще в тайге, когда ты усиленно кормил меня арбузами и рисовой кашей. Помнишь этот факт нашей биографии?
- Уж не забыл, - Илья расправил худые плечи, растянул рот в довольной улыбке и тут же сморщил лицо в брезгливой гримасе. - Я сказал тебе, что Удодова крысы съели?
- Сказал. Картина эта удовольствия не доставила, понимаю.
- Они за тебя отомстили, как пить дать.
- Да, и тебя не тронули в благодарность за то, что меня спас от погибели. На нашей стороне хвостатое войско вместе со своим нанавирусом.
- Вот мы с тобой ржем, как жеребцы, а ведь это - оружие, притом для многих оно страшнее бомбы. Я только сейчас понял. Ой, Шурка, как все забурлило, жизнь задвигалась, я ее кожей чувствую, так много всего во мне никогда не задерживалось, распирает во все стороны, - он действительно перегрузился энергией, заполнил собой все пространство кабины. Шурка был доволен таким настроением, ему понравилось, что Илья впервые обратился к нему по имени, раньше он этого по какой-то причине не делал.
- Дорогу совсем развезло, по ней с машиной на эту горку не подняться.
- Какой там, и пеший завязнет по колени, ливень пройдет, отправимся по траве. Есть уже хочется, время обеда пропустили за разговорами, скоро пора будет ужинать, а здесь и подножного корма не сыскать, - Илья открыл алюминиевый увесистый бочонок, который ему ногой пододвинул Шурка, и весело рассмеялся. - Ничего себе, расплавленный шоколад вперемежку с упаковкой, ты из него суп варил, что ли?
- Кашу. Нож возьми. Попробуй, аппетит здорово отбивает.

Увлекательное занятие по извлечению съедобных крошек не мешало разговору, точнее, говорил Илья, и звуки его голоса улетали в пространство, не касаясь Беккера, который думал о другом. Всего каких-то пара часов ходу разделяла его с Варварой, с его Варварой, сомнений не было. Она вернулась сюда, в места, куда до этих самых пор сам он боялся сворачивать, здесь был воздух, которым они дышали вместе.
- … оттуда ноги растут, теперь знаю точно. Ты чего молчишь, даже дыхания не слышно? Не слушаешь, что ли? Так вот, лежу я утром, смотрю в окно, оно одно светлое, потому как ранний рассвет, в комнате темнота кромешная. Дом старый, даже русская печь в нем с лежанкой имеется. Слышу, сверху, с этой лежанки значит, кто-то спрыгнул на табуретку, вроде как кот. А в доме кроме людей только собачка жила, маленькая, туда ей не забраться. Я удивился, но вставать, чтобы посмотреть, не хотелось, думаю, засну еще, рано ведь. И тут между мной и окном, вижу, продвигается фигура, черная, ни то мужик худой сгорбленный в трико, ни то котяра таких размеров. Лапы передние держит у груди и ступает мягко, совсем неслышно. Я замер от ужаса, чуть сердце не остановилось. А он у ног моих постоял и возвращается, снова на фоне окна видно. Встал у торца кровати, склонился над головой и в глаза заглядывает. Тут уж я не стерпел, вскочил, как ужаленный, свет включил - никого. Успокоился малость и вышел на закрытый двор. На крыльце стою, тоже везде темно, свет только из открытой в сад широкой двери льется. И снова на этом фоне фигура черная, уже вроде женская, потому как в шляпе с огромными полями, а сзади шлейф, а может хвост, не понял. Так за поленницу и уплыла. Было это аккурат за неделю перед тем ливнем, когда я с тропы сбился. Представляешь, будто ушел в какую-то другую жизнь, все изменилось.
- Надо было спросить, к худу или к добру, чтобы знать, чем все это закончится, домовые обычно отвечают.
- Не ерничай, я ж не придумал, все так и было. Кстати, чем закончится, вместе узнаем, мы теперь в одной струе, тебя она несет туда же.
- Несет, говоришь? Ты, Илья, прав, я больше не могу сидеть и ждать, скоро начнет темнеть.
- Нет-нет, не суетись, через час это небесное ведро опустеет, поверь на слово, я чую, а ты забыл, что хотел бороду свою сбрить.
- Уговорил. Один час еще выдержу, не больше, подошвы горят, - Шурка раскрыл бритву и улыбнулся в ответ на заботу Ильи, который припас для этого случая несколько цветков чистотела. Тот подставил ладони под прямые потоки, хорошо их намылил и пришлепнул к его щекам.
- Вот так, теперь разотри, пойдет, как по маслу.
- Скажи, где это ты на острове дом с русской печью нашел? Мне не попадались. И коты там почти все бесхвостые, а, не так? Сам-то в бараке жил, наверное?
- В бараке. А ведь ты прав, не могу вспомнить, где тогда ночевал и почему. Кажется, я совсем запутался. Нет, но все наяву было, я не придумал, вот те крест. На кой чего-то выдумывать, когда и без того весь оброс сказками? Раньше бы кто рассказал о себе такое, ни за что б не поверил, - Илья задумался, глядя в широкое зеркало заднего вида, в котором по щеке Шурки осторожно двигалась опасная бритва. - Интересно, какой ты на портрете? Хотелось мне подсмотреть, но Варвара не любит, чтобы мешали, показывает только законченные картины.
- Почему ты решил, что там мой портрет?
- Почему. Видел бы ты ее лицо в то время, когда она его рисует. Сплошная любовь. Имя твое от меня услышала, так подумалось, чеку из гранаты случайно выдернул, сейчас взорвется. Я же наблюдательный, сразу понял, ради кого она подробности из моей памяти выскребает. Ведь Иван родственник Варвары? Скажи хоть ты, а то от нее не дождешься. Брат? Похожи они здорово.
- Ошибаешься.
- Иди ты. А я был уверен.
- Нет, это ты иди, дождь кончился. Мне пока что в другую сторону, до станции дойду по железке, встретить надо кое-кого. Возможно, придем вместе с Иваном, пора и ему уже объявиться. А ты не говори никому обо мне, потерпи немного. Денек-другой поварись в ожидании сам, других не тревожь. Давай, дружище, двигай помаленьку, я покурю и тоже пойду, за машинами вернемся позже.

Долговязая фигура растворилась в предзакатном солнечном блеске, а Шурка так и сидел в позе, в которой его оставил поднимающийся по вязкому склону Илья. Сказать, что покидать сухое укрытие мешали раздумья на определенную тему, было бы не совсем верно. Не мысли держали Шурку, он погружался в редкое для него состояние эмоциональной неопределенности, прежняя привычка ясно видеть цель, запуталась в неловком повороте. Он чувствовал, защита, блокирующая былой незаживающий свищ в области груди, рушится, осколки ее кололи физически, дышать свободно не получалось. Спасала другая жизненно важная задача, он должен был довести до конца дело, которому они с Иваном отдали немало времени и сил. Теперь ждал итог, ошеломляющая развязка, и ее требовалось осуществить, чего бы это ни стоило.

Шпалы, покрытые мутной водой - не самая удобная дорога, Шурка бежал по рельсам, он скользил и лавировал, держал скорость и не терял зафиксированного равновесия. Время от времени приходилось уступать поездам, скатываться с высокой насыпи и снова взбираться, снова двигаться и ускоряться. С последнего моста, рассчитанного строго на ширину состава, он спустился и пошел по обычной дороге, с нее и начинался этот небольшой городок, центр которого украшал невзрачный железнодорожный вокзал.
 
На фасадах домов светились вывески, их было не очень много, и они не претендовали на оригинальность. Однако объединяло городскую рекламу не только внешнее однообразие, взволнованной торопливостью веяло от каждого наспех установленного щита, от каждой растяжки. Они больше походили на дежурные указатели, и красивость в этом случае, видимо, считалась совсем не обязательной. Шурка не вникал в содержание, но только до поры. Название «Частная исповедальня» заставило включить внимание. Его заинтересовало, какое заведение можно открыть под такой вывеской. Ресторанчик или кафе? Плакат, приклеенный к входной двери, убедил в том, что кофе здесь точно не подают: «Очисти совесть - отдай долги».  Следующая яркая точка вблизи сообщала о находящемся во дворе пункте приема награбленного или незаконно приобретенного.

«Странно, туда ли я попал? Людей не видно, машин тоже, окна темные. Что же здесь такое происходит? - Шурка брел по лужам, хаотично расположившимся на дороге, и разглядывал нелепые сообщения, стараясь найти для всего этого вразумительное объяснение. Слово «карантин», мелькнувшее с очередной доски объявлений, напомнило о рассказе Ильи. - Вот оно что, нанавирус, эпидемия. Неужто и впрямь все так серьезно?».

Вокзал, к счастью, был открыт, в нем скучало несколько человек, ожидали очередной пассажирский поезд. Как выяснилось, никто никуда не ехал, они встречали. Прибывать на станцию разрешалось, а покидать ее, нет. Об этом Шурке поведал задумчивый старичок, одиноко сидевший на гладком широком диване. Сказал он и о том, что все, от мала до велика, сейчас толпятся у входа в здание бывшего «Дворца пионеров», опять приехали какие-то шишки из правительства, так люди сами хотят посмотреть и послушать, вживую, не по отчетам.
 
К гудящей, как разворошенный улей толпе Беккер подошел в тот момент, когда входную дверь открыли, и все заспешили просочиться и занять места. Тут же рядом с ним остановилась еще одна машина, и группа очень уж одинаковых парней направилась к ней.
- Ну, что тебе говорил, а, Дюк? Теперь я везде персона нон грата, никуда не пускают, сейчас начнут объяснять, почему, - мужчина захлопнул дверцу и повернул свое обиженное лицо к тому, кого он назвал именем, уже известным Шурке. - Запомнили мои вопросы, я же первопроходец, до сих пор цитируют, где только могут, и отгораживаются, как от прокаженного.
- Не спеши с выводами, камеру возьми, а то так и будет лежать в салоне, - Дюк поднял руки навстречу приближающимся здоровячкам, изображая радостное приветствие, и группа, словно услышав команду, выстроилась в шеренгу. - На первый-второй рассчитайсь, - парни один за другим икнули, и глаза их застряли на выкате. - Все правильно. Нам с товарищем нужно подготовить два места в первом ряду, вы сами этого хотите, я чувствую, так постарайтесь.
Тот, кто доставал с заднего сидения камеру, эту негромкую сцену пропустил. Включая сигнализацию, он готовился к схватке, но когда повернулся, увидел вежливые улыбки и подобострастно протянутые в сторону входа ладони.
- Ты, товарищ главный редактор - паникер. Видишь, они тебя обожают, ждут самых правильных вопросов к тем членам, которые будут отвечать, так что не подведи, мон ами.

Странное чувство заполнило Шурку, наблюдавшего сцену у машины. Площадь опустела, даже охранники, которых он сразу выделил наметным глазом, протиснулись внутрь здания, плотно прикрыв за собой дверь. Можно было повернуться и двигаться к залу ожидания, но что-то мешало. Да, это странное чувство, оно заливало ноги тяжелым свинцом, держало крепко на одном и том же месте. Распахнутые окна зала загремели сначала аплодисментами, затем взорвались дружным хохотом, и эти звуки повторялись многократно с небольшими интервалами, в которые невозможно было расслышать ни слова. Такой дружный интерес начинал забавлять, Шурка давно не присутствовал в толпе, страстно выражающей свою подноготную. Видно, задевает за живое, бодрит и заставляет просыпаться, толпа приобретает собственный смысл, становится гармоничной. С чего бы это? И ни где-нибудь, здесь, в равнодушном захолустье?

- Ты прав, забавно. Встряхнуть всех и сразу, мало кому удавалось, у них сейчас такое ощущение, что хоровод повернулся вверх ногами, при этом движется и рвется вверх, пытаясь обрести устойчивое положение. Весело, - когда к нему подошел человек, лицо которого кого-то напоминало, Шурка не заметил. - Ты увлекся, потому и не заметил.
- Мы знакомы?
- Давно. Правда, вот так, лицо в лицо, разговаривать не случалось. Такуми, - японец протянул руку и только притронулся к ладони, как свинцовая тяжесть в ногах Шурки исчезла. - Отлично, и Дюк появился, поедем к нему, там поговорим. Девушка по имени Мартта, так звучит ее настоящее имя, она же из северной страны, ты об этом еще не слышал, так вот Мартта до этих мест доберется не раньше, чем через день.
- Интригуешь? Что еще известно из моей биографии?
- Все. Абсолютно. Не заводись, я свой, Иван тебе подтвердит и очень скоро. Они с Ёши едут в нашу сторону. Дюк, знакомься, это Александр Беккер, одноклассник Варвары, - два последних слова Такуми выделил интонацией, в которой что-то сквозило, ирония или сомнение.
- Привет. Ну, что, поехали? - Дюк махнул рукой в сторону стоящей неподалеку «копейки», и Шурка понял, компания поджидала именно его и именно здесь.

Машина резво крутилась по узким улочкам, поднимая отдыхающих на дороге собак. Пахло поспевающими ранетками, ветви этих деревьев то и дело шуршали по крыше, мелкие кисло-сладкие плоды залетали в щели над опущенными стеклами и падали на колени пассажиров.
- Смотри не растворись в удовольствии, на этот раз ты порадовал земляков сверх всяких ожиданий, - японец похлопал по плечу Дюка и повернулся к сидящему рядом Шурке. - Наш друг увлекся, наводит порядок на отдельно взятой части суши. Заметил, на кого он похож? Присмотрись, универсальный герой всех революций, преобразователь. Но, уверяю, он никого никуда не ведет, просто всем подряд раскрывает глаза и верит, что у каждого в загашнике души оживут добрые побуждения.
- Кончай ехидствовать, я в твои дела не лезу.
- Вот мы и обиделись, - Такуми говорил с Дюком, а смотрел на Шурку, у которого давно назрели вопросы. - Не спеши, отвечу на все, уже подъезжаем.

Чайник из тонкого благородного фарфора, наполненный напитком, над которым долго мудрил хозяин дома, перешел в руки японца. Движения этих внешне не схожих людей так плавно перетекали одно в другое, что Шурка, наконец, утерял ориентир наблюдателя, ему казалось, здесь восседает один - задумчивый японский борец немыслимых размеров, он занимал весь сад и головой упирался в темное ночное небо. Однако узковатые глаза Такуми светились рядом, голос его бодрил, снимал усталость, заставлял слушать и воспринимать каждое слово.

- Приятная у нас мужская компания, Дюк, и зелье на троих ты сообразил замечательное. Когда еще так посидим? - Такуми в очередной раз наполнил чашки, разные по форме и цвету. - Воспринимаем мир глазами, привыкли к простому, доступному, ясному, ходим по проторенным кем-то тропам. Предлагаю свернуть.
Поворот не был плавным, там, где они оказались, трясло и распирало, ни тело, нет, Шурка чувствовал, как его мозг оживал и наполнялся, как четко укладывал новые смыслы, образы и условия. Нырять, подниматься и взлетать в субстанции мысли было настолько увлекательно, что ему хотелось еще и еще раз повторить упражнение, укрепить в себе силу, возможности которой прежде не открывались. Хотелось понять и принять. И это получалось легко.
- Наш человек, - глаза Такуми, сидящего напротив, как в самом начале мужской посиделки, выражали восхищение. - Как я его, а, Дюк?
- «Не оставляйте стараний, маэстро…,
- …не убирайте ладоней со лба»…, - Шурка допел строчку, подкинутую Владимиром Васильевичем. - Всегда знал, что попаду в сборную, но чтобы в такую….
- Хорошо сказано. Получается, я - курьер еще и неплохой тренер. Выполняю поручение Акси, он - капитан, и он единственный, кого еще не знаешь. Ты догадался, что тот японец на Шикотане, которого в разговоре с Иваном ты обзывал ненормальным, я и есть. Да, на острове вы оказались не без моих усилий. Почему именно вы? Критерии отбора объяснить просто, я искал людей, чьи интересы не замыкались на узком. Искал открытых, в очень широком смысле, специфическом. В зарослях ваших родословных, отследил четкие линии живого содержания, свободного от металла. Себя-то я чистил сам, а вас сохранила природа. Не скажу, что тренировки сборной, как ты выразился, прошли гладко. Не следил за делами сердечными, в этой сфере промышляет ловкая сила, за которой бесполезно гоняться. Хотел бы я с ней поспорить, да некогда. Разберетесь, это не сложно, даже, наверное, приятно.
- Знаешь, что в сегодняшнем вашем уроке меня поразило? Ведь во всем, что узнал, нет невозможного. Все реально, доступно, если додуматься, но раньше и в голову не приходило, что можно в таком направлении себя развивать. Ты, наверное, первый, в этом виде, - восхищение Шурки достигло пика.
- Я - единственный, если теперь не считать вот этого двойника, - Такуми встал, повернулся в сторону проклевывающейся зари и смачно потянулся, подставляя ей тело. - Я искал свое ремесло, понимаешь, свое. И нашел, и овладел. Имя ношу недаром.
- Ладно, ремесленник, не увлекайся собой, вопросы еще не исчерпаны, - Дюк поднес ладонь Шурки к свету и стал внимательно всматриваться в четкие линии.
- Вопросов не будет. Теперь знаю, куда и зачем несли меня мои ноги. Долго же я пытался объяснить природу тепла, разгребал и увязывал с ним схемы пространства и собственные устремления, но до сути не дошел. Спасибо за старания, рули дальше, Такуми, не подведу, - Шурка сжал ладонь, которой почувствовал дыхание Дюка и по его глазам понял, о чем сейчас пойдет речь.
- Молодец, подхватил мысль. Давно хотелось вот так близко увидеть счастливца, которого выберет Варвара, представлял разные варианты, но знал одно, мне он обязательно понравится. Я ничего не перепутал, не сомневайся, утром любовался твоим портретом. Другой, который был начат раньше, остался незавершенным.

- Не рано ли ты, Дюк, ставишь любовные точки? - Такуми недовольно поморщился. - Ёши я не просто подбирал для Акси, я вырастил эту девочку, сохранил ее чистоту, подготовил к сложной жизни на необитаемой планете. Теперь ты так легко и небрежно напоминаешь мне о моей недальновидности.
- Ладно, прости за грубость, не хотел. Иван - тот же Акси, только через несколько поколений, он же его потомок, здесь твоя ошибка может и к лучшему, не психуй. Сам напомнил о неуловимой силе, точки любовные ставлю не я и не ты, а она. И точки у нее, похоже, не единственные знаки препинания. А почему бы и нет? - Дюк повернулся к Шурке. - Как думаешь, по-настоящему полюбить можно только однажды? Ладно, не отвечай, знаю о чем думаешь. Дерзай, момент подходящий, Варвара там, на месте вашего общего сбора, подробнее может сказать Такуми, у него есть любимый облик по имени Чаплин.
- Ранний завтрак с Ильей начнется минут через десять, сейчас Варвара кормит свое резвое стадо, - Такуми смешно выгнул спину и прыгнул на скамейку. Дюк веселился.
- Чаплин это черный кот с белыми усиками, он увязался за ней на колымской трассе. Кто такой Илья, напоминать не надо?
- Так я, пожалуй, пойду.
- Иди, родимый, иди. Правильно, Марта приедет не сегодня, встретим. Все складывается. Не научился еще прятать свои мысли? Не тушуйся, мы не очень любопытные, правда, Такуми? Может, тебя подвезти?
- Спасибо, дорогу знаю.

Дюк смотрел вслед уходящему, и Такуми ничего не оставалось, кроме как подменить грустные мысли своего двойника-соратника на более конструктивные.
- Слушай, я, кажется, начинаю думать казенными фразами, ты подкидываешь?
- Избавляюсь от таких, не радуйся и не подбирай. В тебе, Такуми, как в старом сундуке, столько всего хранится, не знаешь, что и когда всплывет на поверхность.
- На себя посмотри. То шкодливый малец, то мудрый старец. Необъятные мы, поэтому и жизнь у нас сложная. Ты не сильно-то замыкайся на знакомых проблемах, спираль до конца не раскрутишь. Говорю тебе - тупик впереди. Живых спасать надо, а ты балласт на свои ноги накручиваешь. Не время отвлекаться, постигай ремесло, не топчись на месте. Сейчас эту команду проводим, возьмемся за другую, будет не так сложно, потому что дороги знакомы.
- Надежда умирает последней. Не забывай, есть у нас слово такое - «авось», положи его в свой сундук и время от времени доставай да любуйся. Просчитывать и вымерять шаги - это правильно, а верить и выискивать нечто, из ряда вон - интереснее, устроен я так, и переделывать нет смысла.
- Ладно, Дюк, я ценю нестандартность, просто отвлекаю от грустных мыслей.
- Ты прав, хотелось бы оказаться на месте Беккера. Как думаешь, не растеряем в своей необъятности щемящих людских радостей?
- Понятия не имею.
Шурка шел очень быстро, а может, бежал, какая разница, сам он не чувствовал ни ног, ни дороги под ними, он находился там, где этой ночью рассекал вместе с курьером, с Такуми то есть. Прежние горизонты давили виски, но удержать границы возможности уже не было, не было и такого желания, напротив, с каждым ударом сердца росло стремление еще раз осмыслить и постичь. Пока что самостоятельные попытки напоминали ему старания едва оперившихся птенцов, выпавших из безопасного гнезда.
- Стоять-бояться! - Беккер повернулся на голос и увидел палку в руке, которая угрожающе махала из-за толстого ствола березы. - Куда, бегишь, касатик, кто это тебя здесь ждет? Поворачивай, пока не поздно. Онемел что ли? Говорю, сюда нельзя, карантин у нас, чужих не пропускаем.
- Свой я. Это ты, Эсмеральда? Голос узнаю, выходи. Шурка я, на дачу к нам захаживала, забыла?
- А ты-то что позабыл? Твоих здесь уж год как нету, - палка облокотилась на дерево, а в руках замелькала пачка папирос и коробка спичек. Прикурив, худая мускулистая баба в затертых джинсах вышла из укрытия и приблизилась. - Ну, здорово, куда путь держишь?
- В Хмелевку, - Шурка тоже потянулся за сигаретами, поддаваясь призывному знаку, посидеть вот здесь, на пригорке, да поговорить спокойно. Он, действительно, хорошо помнил эту странноватую доярку, предлагавшую дачникам унесенное с фермы молоко.
- Поняла, что не в Москву, ты, чай, из нее? В форме тебя видали, на чьей стороне теперь будешь?
- В каком смысле?
- В прямом. Со мной в прятки играть бесполезно, выкладывай все, как на духу.
- Илюха здесь и Варвара, Дюк сказал.
- А, ну, если Владимир Васильевич, тогда ладно. Хотя и соврать ведь можешь, чем докажешь?
- Ты, Эсмеральда, по собственной инициативе в сторожа записалась? Дюк сказал бы мне, что охрана работает.
- Смирка я, все так зовут, и ты язык не ломай. Батюшка мой книги любил читать. Когда родилась, как раз дочитывал про Эсмеральду, вот и наградил меня в ее честь. А охраняю добровольно, мы с бабами так решили. Уговорил, иди, если что замутишь, мы тебя быстро взад направим.
- Дом покажешь?
- Некогда мне. Сейчас тихоня появится, она и проводит. Младшая моя немного не в себе, так ты к ней с разговорами не лезь. О, бежит, родимая. Тося, здесь я, - Смирка поднялась и захлопала в ладошки. Девушка с внешностью красавицы из русской сказки опустила перед матерью туесок и, ожидая дальнейших указаний,  послушно встала напротив. - К дому Варвары отведи вот его. Поняла, куда? Молодец. А после возвращайся, вместе пойдем на стройку, только сменщицу дождемся.

Судя по звукам, деревня просыпалась рано. Визг пил, и стук молотков послышались задолго до того, как открылась панорама крайних домов. Беккер окликнул бегущую впереди Тосю - дочь Эсмеральды и попросил не спешить. Он совсем не был готов к встрече, смятение накатывалось с шагами, заполняло душу и заплетало ноги. Затершееся где-то в глубинах чувство волнения и даже трепета всплывало и обнажалось, от него пересыхало горло и дрожали пальцы. Пребывать в таком состоянии не приходилось.
- Ты мне просто покажи дом, я немного отдохну и дойду сам, - ожидая ответа, Шурка долго смотрел в безучастное красивое лицо. - Понимаешь? Хорошо. Этот? Может, тот? - Тося старательно сжала свой кулачок, вытащила из него указательный палец и протянула в сторону дальнего дома. - Хорошо, спасибо тебе, я все понял, иди.

Река усилила утреннюю прохладу, Шурка нырял и плескался в темном омуте, выходил на берег и снова возвращался, брел вглубь, сбивая упорство резвого течения. Ему нужно было найти себя, спокойного и уверенного. И он искал.
Солнце приближалось к зениту, когда скрипнула калитка, открывшая короткую дорожку к высокому крыльцу. Окутанный собственной внутренней тишиной двор замер в ожидании, и только через несколько сложных мгновений Шурка услышал шаги, за спиной. Тося подошла тихо, она, наконец, завершила порученное ей дело, довела гостя. Тот удивленно улыбнулся девушке, которая остановилась у ограды и положила голову на ухватившиеся за штакетник руки. Его «спасибо» она не расслышала по разным причинам, одной из них можно считать пронзительный взгляд черного кота, сидящего на ветке яблони. Чаплин на мгновение удостоил вниманием и Шурку, но этого хватило на то, чтобы застрявший в калитке вернул себе привычную уверенность, ощутил силу.
 
- Ну, слав те, дождался. Заходи, что стоишь? - Илья вышел из-за угла дома и, раскинув руки, рванулся навстречу. - Давай сюда, сейчас я тебя горячим попотчую. Варвару не встретил? Она должна уже на берегу быть, вон в той стороне. Куда ты? Нет уж, постой, ты хоть осмотрись немного, скажи пару слов. Кстати, на портрет не хочешь взглянуть? - последняя фраза вонзилась в спину, Шурка остановился, постоял и пошел за прыгающим в сторону летней кухни вопросительным знаком.
Сняв полотно, прикрывающее холст, Илья остолбенел. Причем тут белая роза и зеленое яблоко, из которого сочится кровь? Ох, капля как настоящая ползет к основанию, к живой бабочке на снегу. А, вот! На размытом фоне, на втором плане, всмотревшись, он увидел то, что можно было назвать не глазами, нет, скорее взглядом, от него не оторваться. Когда смог, Илья выдавил из себя слова: «Говорил же, тебя рисует», - в ответ скрипнула закрывающаяся калитка.

С пыльной дороги деревенской улицы свернули трое, в разных местах. Ноги Шурки выбрали поворот, ведущий на узкую почти заросшую тропу. Ее когда-то протоптали дачники и местные, пробираясь друг к другу по необходимости. Тося и Чаплин шли в противоположную сторону. Девушка возвращалась к матери, она брела туда, где оставила ее утром. Кот первым достиг березы, окруженной разного вида окурками, он сел на первую удобную ветку и издали всматривался в объект своего вспыхнувшего грустного интереса.

Мысль о том, что напрасно потерял время, у Шурки мелькнула при виде заросших лебедой и крапивой заброшенных дачных участков. Покосившиеся строения служили фоном единственному огромному дому, который хозяин и те, кто его достраивал, без лишних сомнений считали дворцом. «Да, уродство не скроешь, а если оно большое - тем паче. Как же он собирается жить на развалинах?», - фраза скользнула и не задержалась, ведь на этом задохнувшемся от перемен месте где-то совсем близко бил горячий ключ воспоминаний, он рвался к нему, с надеждой. И надежда не обманула.
Дачный дом матушки пустовал, в нем пахло сухими листьями и залетающим в щели ветром, но трава у входа была примята. Все правильно, Варвара приходила. Конечно, она была здесь совсем недавно, и сейчас шла по следам Шурки, и он не успеет вывернуть из нахлынувшей радости перед тем, как сзади на плечи опустятся ее теплые ладони.
- О, Господи, - Шурка выдохнул звеневшее в нем слово и опустился на старый скрипучий стул, кольцо его рук остановило любое возможное движение Варвары. Какие же ножки высохшего деревянного изделия выдержат столько, они тут же разъехались и легли на полу рядом с теми, кому было все равно в каком положении смотреть друг другу в глаза и целоваться.
- Несколько лет пытки меня реабилитировали?
Оказавшись в вихре нежности, Варвара открыла дорогу собственным чувствам, и теперь на этой дороге препятствий не возникало, она позволяла себе любить. Давно Шурке не хватало именно такой полноты, он жаждал именно такой близости, особой. В ней каждый взгляд и вздох, слова и желания обретают точный смысл в глазах напротив.
- Мы не спешим, дом ждал долго, и у меня появился шанс исправить ошибки. Бери уздечку, я послушен и сдержан.

Удивление, которое Варвара постаралась прикрыть ресницами, говорило о том, что прошлый побег от счастья это ее ошибка, она знает, а нежный румянец, четко проступивший на щеках, призывно уступал выбор дороги. Конечно, в этом танце вести ему, но прежде чем продолжить и не сбиться с медленной и уже оттого умопомрочительной скорости, нужно было отключить в себе опцию, создающую легкую рябь на чистом изображении, надо было забыть о Марте.
- Спасибо за портрет, Илья позволил взглянуть. Сейчас знаю, копия, даже самая точная - не для меня, мне всегда нужна была только ты, вот такая, в оригинале. 
Заря едва занималась. Роса покрывала все вокруг, даже песок был сырым и прохладным, выходить из сохранившей тепло воды совсем не хотелось. Поднырнув под Варвару, пловец удерживал ее на своем теле и, лежа на спине, греб к противоположному берегу, пока дно не коснулось его лопаток.
- Приплыли. Не двигайся. Сейчас ты услышишь то, о чем я должен был сказать еще вчера, но отложил до утра, - он замолчал, выделив немного времени для воображения.
- Хочешь угадать?
- Попробую, сейчас поцелую тебя и узнаю все мысли, Такуми мои услышал, он необъятный, не знаю, заметил ли ты.
- Об этом чуть позже, где поцелуй?
Кто бы знал, как не хотелось Шурке нарушать ауру страсти, этими счастливыми мгновениями он бредил годы, он сходил с ума. Напряжение смогла приглушить Марта. Конечно, она и раны земли лечила. Странно, звонка от нее до сих пор не было. Об этом Шурка не думал, факт просто физически присутствовал, отдаленно. Варвара занимала пространство без остатка, свободного уголка не находилось. Надо все сохранить, удержать в неизменном виде, однажды ему это не удалось, но не теперь.
- Знаю, больше всего на свете, если, конечно, не считать меня, ты любишь путешествовать, - Беккер перенес Варвару на берег, и они побрели по тропе вдоль реки.
- А если считать?
- Тогда путешествовать со мной.
- Свадебная прогулка?
- Хорошее название. Отправляемся сегодня. Теперь, мон шер, тебе придется внимательно выслушать подробности. Я сам узнал их буквально вчера от Такуми. Надеюсь, то, что нас ожидает, не станет очередным испытанием на прочность.
- Сколько можно, не рвемся мы, проверено.
Игривую легкость, которую в этот миг он испытывал сам, и которой наслаждалась любимая, грузить не хотелось, но куда деваться, следом шло то, что уже настигало и завораживало.
 
Следующая глава - "Все в сборе. Белая ночь"