николай заболоцкий

я не автор            Стихи.руАвторы Произведения Рецензии Поиск Магазин О портале Ваша страница Кабинет автора 1 сообщение
 Николай Заболоцкий
Николай Заболоцкий
Майя Уздина
7 мая 1903 года родился Николай Алексеевич Заболотский, выдающейся русский поэт XX века, раннее детство которого прошло в окрестности Казани, в  Кизической слободе. Он вышел из русской крестьянской семьи. Отец Алексей Агафонович Заболотский — агроном, а мать Лидия Андреевна (урождённая Дьяконова) — сельская учительница.

В 1910 году семья Заболотских переехала на родину предков — в Вятскую губернию. Поселилась она в Уржумском уезде в марийском селе Сернур, где отец опять стал  работать агрономом. Николай от души полюбил природу Сернура, и здесь он написал свои первые стихи. В доме родителей был большой шкаф, наполненный книгами.  Еще учась в начальной школе, будущий поэт не случайно пристрастился к чтению.
 
В 1913 году после окончания  Уржумского реального училища поехал в Москву. Но продолжил учиться  не в Москве, а   в  Петрограде, где поступил в 1921 году на литературный факультет Педагогического института им. А. И. Герцена, закончил его в 1925 году. С этого времени фамилия его стала Заболоцкий.
 В эти годы  он сближается с группой молодых поэтов, называвших себя "обэриутами" ("Объединение реального искусства").

Так называли себя представители «левого» искусства, создавшие литературную группу  поэтов  серебряного века.
Датой образования ОБЭРИУ считается 24 января 1928 года, когда в Ленинградском Доме печати состоялся вечер "Три левых часа". Именно на нём обэриуты впервые заявили об образовании группы, представляющей "отряд левого искусства". В ОБЭРИУ вошли И.Бахтерев, А.Введенский, Д.Хармс (Ювачев), К.Вагинов (Вангейнгейм), Н.Заболоцкий, писатель Б.Левин. К обэриутам были близки художники К.Малевич и П.Филонов.



 Обэриуты попытались в конце 1920-х годов вернуться к некоторым традициям русского модернизма, в частности футуризма, обогатив их гротескностью и алогизмом. Они культивировали поэтику абсурда, опередив европейскую литературу абсурда, по крайней мере, на два десятилетия. Обэриутская эксцентричность и парадоксальность, а также антиэстетический эпатаж  в полной мере проявлялся во время публичных выступлений. При всём различии  творческих манер, они обладали общей чертой - старались убедить, что только абсурд  передаёт бессвязность жизни и смерти в постоянно меняющемся пространстве и времени.

Их редко и мало печатали, но они часто выступали с чтением своих стихов. Участие в этой группе помогло поэту найти свой путь.
 
В 1926 — 1927 Заболоцкий служил в армии. По окончании службы получил место в отделе детской книги ОГИЗа, активно сотрудничал в детской литературе, в журналах для детей "Еж" и "Чиж". Выходят его детские книжки в стихах и прозе "Змеиное молоко", "Резиновые головы" и др. В 1929 вышел его первый  сборник стихов "Столбцы".  Всего в сборник вошли 22 стихотворения. Книжка вызвала ажиотаж, через месяц невозможно было достать даже экземпляр. Вот одно из стихотворений книги:

        НА РЫНКЕ

     В уборе из цветов и крынок
     Открыл ворота старый рынок.
     Здесь бабы толсты, словно кадки,
     Их шаль невиданной красы,
     И огурцы, как великаны,
     Прилежно плавают в воде.
     Сверкают саблями селедки,
     Их глазки маленькие кротки,
     Но вот, разрезаны ножом,
     Они свиваются ужом.
     И мясо, властью топора,
     Лежит, как красная дыра,
     И колбаса кишкой кровавой
     В жаровне плавает корявой,
     И вслед за ней кудрявый пес
     Несет на воздух постный нос,
     И пасть открыта, словно дверь,
     И голова, как блюдо,
     И ноги точные идут,
     Сгибаясь медленно посередине.
     Но что это? Он с видом сожаленья
     Остановился наугад,
     И слезы, точно виноград,
     Из глаз по воздуху летят.
     Калеки выстроились в ряд.
     Один играет на гитаре.
     Ноги обрубок, брат утрат,
     Его кормилец на базаре.
     А на обрубке том костыль,
     Как деревянная бутыль.
     Росток руки другой нам кажет,
     Он ею хвастается, машет,
     Он палец вывихнул, урод,
     И визгнул палец, словно крот,
     И хрустнул кости перекресток,
     И сдвинулось лицо в наперсток.
     А третий, закрутив усы,
     Глядит воинственным героем.
     Над ним в базарные часы
     Мясные мухи вьются роем.
     Он в банке едет на колесах,
     Во рту запрятан крепкий руль,
     В могилке где-то руки сохнут,
     В какой-то речке ноги спят.
     На долю этому герою
     Осталось брюхо с головою
     Да рот, большой, как рукоять,
     Рулем веселым управлять.
     Вон бабка с неподвижным оком
     Сидит на стуле одиноком,
     И книжка в дырочках волшебных
     (Для пальцев милая сестра)
     Поет чиновников служебных,
     И бабка пальцами быстра.
     А вкруг - весы, как магелланы,
     Отрепья масла, жир любви,
     Уроды, словно истуканы,
     В густой расчетливой крови,
     И визг молитвенной гитары,
     И шапки полны, как тиары,
     Блестящей медью. Недалек
     Тот миг, когда в норе опасной
     Он и она - он пьяный, красный
     От стужи, пенья и вина,
     Безрукий, пухлый, и она -
     Слепая ведьма - спляшут мило
     Прекрасный танец-козерог,
     Да так, что затрещат стропила
     И брызнут искры из-под ног!
     И лампа взвоет, как сурок.

Имя Заболоцкого постепенно становится  известным. Стихи из «Столбцов»  пародируют время НЭПа, являются сатирой на мещанский быт.  Стихами  восхищались, их переписывали, но в определённых кругах они   вызвали и  взрывы  негодования.

Нередко его называли реакционным поэтом формалистом, «обывательским болотом». В обстановке травли Заболоцкий занялся переводами. Переводил  «Витязь в тигровой шкуре», адаптировал для детского чтения книги западноевропейской классики: «Гаргантюа и Пантагрюэль» Ф. Рабле, «Тиля Уленшпигеля» Ш. де Костера, «Путешествия Гулливера» Дж. Свифта.

В юности Николай Заболоцкий был, по воспоминаниям очевидцев, ярым женоненавистникам. Именно ему принадлежит утверждение, что «курица – не птица, а баба – не поэт». Выглядел он как важный чиновник. Но «важность» его была бутафорская, прикрывающая  озорные мысли. В феврале 1928 года он сделал предложение, а в 1930 году , неожиданно для многих друзей, женился на Екатерине Клыковой, студентке того же института, в которую влюбился до беспамятства. Друзьям очень понравилась привлекательная, скромная молодая женщина. Она  полюбила  человека, рождённого поэтом. А это означало, что он всегда буден честен, правдив, никогда не сможет изменить себе. Вскоре у Заболоцких  рождается сын Никита.

19 марта года 1938  Заболоцкого арестовывают

Жена Заболоцкого  Екатерина Клыкова остается с 5-ти летним Никитой и 5-ти месячной дочкой Наташей.
Заболоцкий  осуждён по делу об антисоветской пропаганде. Органы пытались сколотить группу антисоветских контрреволюционных писателей.
 
В качестве обвинительного материала в его деле фигурировали злопыхательские критические статьи и клеветническая обзорная «рецензия», тенденциозно искажавшая существо и идейную направленность его творчества. От смертной казни его спасло то, что, несмотря на тяжелейшие физические испытания на допросах, он не признал обвинения в создании контрреволюционной организации, куда якобы должны были входить Николай Тихонов, Борис Корнилов, Д. Хармс (Ювичёв), Александр Введенский, задавали вопросы о С. Маршаке и других.  Кстати, во время следствия Николай Тихонов произнёс речь во славу великого Пушкина, чей юбилей широко отмечался. Умело возвеличив поэта, он сравнил его величие с величием Сталина. После этого отношение к Тихонову в корне изменилось. Но не выпускать же заключённого?

 По просьбе НКВД  критик Николай Лесючевский написал отзыв о поэзии Заболоцкого, где указал, что «творчество» Заболоцкого является активной контрреволюционной борьбой против советского строя, против советского народа, против социализма».
Позже  Заболоцкий опишет время страданий в книге «История моего заключения» (опубликованы за рубежом на английском языке в 1981 году, в последние годы советской власти напечатаны и в СССР, в 1988). Вот фрагменты из мемуаров:

«Первые дни меня не били, стараясь разложить морально и физически. Мне не давали пищи. Не разрешали спать. Следователи сменяли друг друга, я же неподвижно сидел на стуле перед следовательским столом — сутки за сутками. За стеной, в соседнем кабинете, по временам слышались чьи-то неистовые вопли. Ноги мои стали отекать, и на третьи сутки мне пришлось разорвать ботинки, так как я не мог переносить боли в стопах. Сознание стало затуманиваться, и я все силы напрягал для того, чтобы отвечать разумно и не допустить какой-либо несправедливости в отношении тех людей, о которых меня спрашивали…»

После  бесконечных допросов, его бросили в камеру, избили ногами. Психика поэта не выдержала. На 18 дней он впал в беспамятство, некоторое время провёл в   судебно-психиатрической клинике, в поезде для заключенных. В течение нескольких месяцев  несчастных везли на Дальний Восток — все это достаточно подробно описал Заболоцкий в своем автобиографическом очерке «История моего заключения» (Заболоцкий Н. А. Не позволяй душе лениться: стихотворения и поэмы. М., 2009, с. 352-372).
 Срок он отбывал с февраля 1939 года до мая 1943 года в системе Востоклага в районе Комсомольска-на-Амуре, затем в системе Алтайлага в Кулундинских степях. Частичное представление о его лагерной жизни даёт подготовленная им подборка «Сто писем 1938—1944 годов» — выдержки из писем к жене и детям.

А что же жена и дети? Вначале их выслали. В 1939 году вернули в Ленинград. Положение было  отчаянным. Ни постоянного жилья, ни работы, ни средств. Екатерина Васильевна вязала на заказ кофточки, шила. Этим и жила,  да умудрялась посылать посылки мужу. Семья – Екатерина Васильевна с детьми - были в Ленинграде и в годы финской войны. Та зима была особенно суровая, холодная. 1941 год. Началась отечественная  война, блокада. Семьи заключенных  не эвакуировали из города  три года.
Дочка спрашивала мать: «Неужели ты когда-то упрашивала меня есть?»
Однажды, Екатерина Васильевна во время обстрела осталась с детьми дома. Снаряд  попал в стену квартиры. Когда через несколько месяцев Евгений Шварц  спросил у Наташи о том, что делала мама и где были дети, когда разорвался снаряд, Наташа ответила, что мама бегала по лестнице, а они были на руках матери. Наконец, по Ладоге их эвакуировали.

Два месяца  добирались до Кирова, потом попали в Уржум.

С марта 1944 года после освобождения из лагеря Николай Заболоцкий жил в Караганде. Там только они встретились. В конце военного 1944 года Заболоцкому разрешили жить вместе с семьей, и Екатерина Васильевна вместе с детьми переехала к нему в Алтайский край, откуда потом объединившаяся семья перебралась в Караганду.

После своих мытарств, Заболоцкий не раз вспоминал о том трудном времени. Но вспоминал спокойно, без особых эмоций. Кроме одного случая.Когда рассказывал он об этом случае, лицо его передёргивалось судорогой. Однажды начальник лагеря
спросил его непосредственного начальника:"Ну что там Заболоцкий, пишет ещё стихи?"
На отрицательный ответ последовало значительное "То-то же!"

В это время  он закончил переложение «Слова о полку Игореве» (начатое в 1937 году), ставшее лучшим в ряду опытов многих русских поэтов. Это помогло в 1946 г. добиться разрешения жить в Москве.

Вечер памяти Заболоцкого был одним из последних вечеров, организованных мною в  клубе при Доме  Медиков. Среди выступавших был сын поэта Никита Заболоцкий, замечательный поэт Семён Липкин, литератор Лев Шилов, демонстрировавший записи голоса Николая Заболоцкого и рассказы Николая Чуковского о поэте.

 Семен Липкин рассказал о знакомстве с поэтом,  когда тот вернулся  из ссылки. Его привлекало  в Заболоцком не  только поэтическое мастерство, но и  то, что  Николай Алексеевич являлся мыслителем, которого волнуют  философские проблемы мироустройства, тайны жизни, смерти  и бессмертия. Склонность к философским размышлениям о мире и человеке, проявлявшееся у него в школьные годы, получила свое дальнейшее развитие. Читал он научные труды К. Тимирязева, В. Вернадского, Ю. Филипченко, А. Эйнштейна и др. Знаком был и с «Философией общего дела»Н. Фёдорова. Среди прочитанных книг Заболоцкий выделял труды украинского философа Григория Сковороды, работы К. Э. Циолковского, с которым  Николай Алексеевич переписывался.
 
Заболоцкий увлекался и живописью Шагала и Брейгеля. Умение видеть мир глазами художника  сказалось на его поэзии. Он от души позднее призывал: «Любите живопись, поэты!».
 
К Заболоцкому Семёна Липкина  привел Николай Чуковский.
 
Николай Чуковский, знакомый с Заболоцким еще по Петрограду, узнал, что из Караганды вернулся в Москву  и живёт без прописки, на птичьих  и очень  опасных правах  у Николая Леонидовича Степанова.  Был 1946 год.  В то время человек, объявленный «врагом народа», а потом все-таки вернувшийся из лагеря, был странной, страшной, диковинной редкостью. Многие     остерегались возобновления знакомства с таким человеком. Но не испугался  Степанов приютить у себя  поэта.
И вот Николай Корнеевич Чуковский  вместе с Семёном Израилевичем  Липкиным появляются на пороге  у квартиры Степанова.
 
«Липкин недавно перед тем демобилизовался, но все еще носил флотскую шинель. Был декабрьский день с мокрым снегом на улицах. Степановы жили тогда на Моховой, в доме Литературного музея. Они занимали крохотную чуланообразную квартирку, вход в которую был прямо со двора. Мы постучали. Дверь открыл Заболоцкий. Увидев нас, он вышел на крыльцо и осторожно прикрыл дверь у себя за спиной.

Вид двух мужчин в военной форме, по-видимому, смутил  Николая Заболоцкого. На нем была вылинявшая цветная рубаха поверх брюк, и на дворе ему было холодно; однако впустить незваных гостей он не спешил. Липкин объяснил, что знает и любит его стихи. Поколебавшись, Заболоцкий пригласил нас войти. Помню, выяснилось, что он спал у Степановых на обеденном столе. Николай Алексеевич немного оттаял, благодарил нас за посещение, но мы продолжали чувствовать себя неловко и поспешили уйти». Н. Чуковский.

Всю зиму с сорок шестого по сорок седьмой год прожил поэт в Москве без жилья. После Степанова приютил его у себя Ираклий Андроников. Житье по чужим комнатенкам не давало ему возможности выписать из Караганды семью и делало его положение безвыходным. И вдруг весной 1946 года  писатель  В.П.Ильенков разрешил ему поселиться в своей просторной даче в Переделкино

Это был отважный и удивительный поступок, ведь Ильенков не был с ним даже знаком. В конце весны Заболоцкий с семьей поселился даче Ильенкова.

 Не надеясь на редкие литературные заработки, Николай Алексеевич вскопал весь участок и засадил его картошкой.

За прошедшие годы  поэт безумно устал, надеялся обрести мир и покой. Он не знал, кончились ли уже его испытания. Боялся надеяться, но надежда на счастье росла в нем неудержимо. Жил он на втором этаже, в самой маленькой комнатке дачи, почти чулане, где ничего не было, кроме стола, кровати и стула. Чистота и аккуратность царствовали в этой комнатке — кровать постелена по-девичьи, книги и бумаги разложены на столе с необыкновенной тщательностью. Окно выходило в молодую листву берез. Березовая роща неизъяснимой прелести, полная птиц, подступала к самой даче Ильенкова. Николай Алексеевич бесконечно любовался этой рощей.


***
В этой роще березовой,
Вдалеке от страданий и бед,
Где колеблется розовый
Немигающий утренний свет,
Где прозрачной лавиною
Льются листья с высоких ветвей,—
Спой мне, иволга, песню пустынную,
Песню жизни моей.

Пролетев над поляною
И людей увидав с высоты,
Избрала деревянную
Неприметную дудочку ты,
Чтобы в свежести утренней,
Посетив человечье жилье,
Целомудренно бедной заутреней
Встретить утро мое.

Но ведь в жизни солдаты мы,
И уже на пределах ума
Содрогаются атомы,
Белым вихрем взметая дома.
Как безумные мельницы,
Машут войны крылами вокруг.
Где ж ты, иволга, леса отшельница?
Что ты смолкла, мой друг?

Окруженная взрывами,
Над рекой, где чернеет камыш,
Ты летишь над обрывами,
Над руинами смерти летишь.
Молчаливая странница,
Ты меня провожаешь на бой,
И смертельное облако тянется
Над твоей головой.

За великими реками
Встанет солнце, и в утренней мгле
С опаленными веками
Припаду я, убитый, к земле.
Крикнув бешеным вороном,
Весь дрожа, замолчит пулемет.
И тогда в моем сердце разорванном
Голос твой запоет.

И над рощей березовой,
Над березовой рощей моей,
Где лавиною розовой
Льются листья с высоких ветвей,
Где под каплей божественной
Холодеет кусочек цветка,—
Встанет утро победы торжественной
На века.
1946

Если в раннем творчестве поэта  сказывается влияние В. Хлебникова, стихам свойстенна предметность, то  после восьмилетнего перерыва  новые стихи, созданные в Переделкино, резко отличались от старых; они ничего не потеряли, кроме разве юношеского озорства, но приобрели пронзительность боли, и нежность, и, главное, необычайную музыкальность.
Этот период творчества можно назвать баратынско-тютчевским. Стихи Е. Баратынского иФ. Тютчева становятся для Заболоцкого главными образцами и ориентирами.

 Где прозрачной лавиною
Льются листья с высоких ветвей,—
Спой мне, иволга, песню пустынную,
Песню жизни моей…

Зиму 1947/48 годов семья провела на даче другого писателя — В. А. Каверина.
Заболоцкий обратился к художественным переводам, поскольку они давали возможность надежно и регулярно получать гонорары — деньги, столь необходимые для материального обеспечения семьи. Надо сказать, что в деле перевода Николай Алексеевич достиг великих высот мастерства, обращаясь к творчеству самых разных поэтов, многих стран и народов. Особое внимание Заболоцкий уделил грузинской поэзии. Он познакомил русского писателя с богатством этой поэзии. Это — «Витязь в тигровой шкуре» Ш. Руставели, стихи Д. Гурамишвили, Важа Пшевелы, Т. Орбелиани, И. Чавчавадзе и др. Именно за эти переводы Заболоцкий был награжден Орденом Трудового Красного Знамени в 1958 году.

В 1948 году Заболоцкий получил квартиру в Москве, в доме, построенном пленными немцами, на углу улицы Беговой и Хорошевского шоссе. Очень помог Александр Фадеев, который в то время занимал руководящую должность в Союзе писателей СССР. Он же способствовал изданию в том же году сборника новых стихов Заболоцкого. Соседом поэта оказался выдающийся писатель Василий Гроссман, работавший над главной своей книгой «Жизнь и судьба».

Казалось, жизнь окончательно наладилась.
 Но впереди было ужасное испытание. Любящая, заботливая, терпеливая жена, выдержавшая все тяготы и лишения, влюбилась  в Василия Гроссмана. Не помню где прочитала, но хорошо помню фразу, обращённую к Гроссману Екатериной Васильевной: «Вася, Вася, что же ты со мной сделал?» Ум и талант, ненависть к фашизму в любом его проявлении,настроения писателя покорили Екатерину Васильевну. Её прообраз-  героиня романа Гроссмана Мария Ивановна Соколова – возлюбленная главного героя романа.

В отчаянии от предательства, Николай Алексеевич просил  жену оставить его.
Трагический разлад с  в семье произошёл в 1956 году,  жена уходит. Слишком честными были их отношения всю  сложную прожитую совместную жизнь.
ь