Московские мосты. Глава XII. Переулки

Переулки.

   Москва была для Хауслера когда-то большим и безумным лабиринтом переулков. Он путался в них, спотыкаясь на каждом шагу. На самом деле, Москва была лишь декорацией — истинный лабиринт располагался внутри Валента.

   Каждый раз возвращаясь домой он думал — и мысли его пугали. Каждый раз думая, он пугался — и страх долго не пускал его вперёд. Каждый раз пугаясь, он пытался пересилить себя. И в какой-то момент получилось.

   Лабиринт понятней не стал, переулки всё ещё казались бесконечными, нескончаемыми и абсурдными, но Хауслер научился по ним ходить.

   И где-то в середине своего молодого, только начинающегося пути, он встретил в этом лабиринте другого человека. Не то чтобы он был первым странником, забредшим в эти переулки, но он точно стал первым прохожим, на которого Валент обратил своё внимание. Своё чуткое и глубокое внимание.

- Брумовщина восторжествовала! - кричала девушка с кафедры. - Я так и знала! Так и знала!

   Этот раздражающий голос преследовал Валентина с самого утра, и вот вновь возопил.

- Заткнись, староста! - грубый юноша, внешность которого была противоположна поступкам, стоял подле неё, весь красный от злости. - Верни тетрадь!

- То, что ты красивый, ещё не даёт тебе права… О немец! Посмотри, немец, какая ситуация! Меня обижают! - студентка размахивала чужой тетрадью и смеялась. - Что, немец, язык от страха проглотил?

   Юноша посмотрел на Валента. Они виделись впервые, хотя оба подумали, что уже где-то когда-то встречались. В прошлой ли жизни?

- Ой-ой, - староста смеялась, словно скрипела. - Что же будет, что же будет? Один верит в чудеса, а другой в случайности! Какая встреча! Ах-ах-ах!

- Советская, будешь вести себя так, я тебе… - Хауслер на секунду задумался. - Куклу не подарю.

   Августина стала смеяться пуще прежнего.

- Какую куклу!? Ты спятил, да? Немец!

- Раритетную. Хотя, смысл говорить…

- Так, погоди!

   Девушке стало не до смеха.

- Ты не похож на коллекционера, но знаешь много слов, которые меня привлекают, - она прищурилась, но её глаза не стали сильно меньше, в очках они всегда были огромными. - Колись, что ты знаешь?

- А смысл? - Валент пожал плечами.

- Хорошо, я верну товарищу Брумову тетрадь, но тогда… - староста задумалась. - Обманываешь, да?

- Нет, - Хауслер прищурился тоже. - Просто жаль, что у меня есть коллекция немецких кукол 19 века, а ты её даже не увидишь.

- ОТКУДА!?

- Не скажу. Отдавай тетрадь.

- Ну ладно! Но ты ведь всё равно мне ничего не подаришь… Хам!

   Заносчивая староста ринулась куда-то, но тетрадь перед этим отдала.

- Дура какая, - сказал Брумов, после чего получил оплеуху своей же тетрадью. - Ты что творишь, сумасшедший!?

- Муха, - вручая Брумову тетрадь сказал Хауслер и пошёл вон из аудитории. Муха не стала дожидаться, пока он уйдёт, и сразу же вылетела из-за кафедры, громко жужжа.

- Ты откуда муху взял? - его оппонента этот фокус хоть и впечатлил, но совершенно не устроил.

- Ничего не знаю. Мне пора.

- Какой пора? Вернись!

- Я опаздываю на… Выставку.

- Какую выставку, а как же пары? ЭЙ!

- Меня попросили её посетить, а я не могу отказывать вышестоящим… От этого зависит моё исключение.

- Ну ты даёшь! А ещё так прилично выглядит.

   Юноша наконец-то перестал преследовать Хауслера.

   Но это преследование продолжилось уже на следующий день, когда Валент вынужден был объясниться.

- Так что по поводу выставки? - молодой человек настаивал. - Как там было?

- Ничего стоящего вашего внимания, - Хауслер внимательно изучал свои конспекты.

- Думаешь, я дурак? - Брумов нахмурился. - Я пойму, если скажешь.

- Нет, и именно поэтому я не скажу вам. Пустая трата времени эта выставка. Ерунда.

   Брумов усмехнулся.

- Меня Терентий зовут, - сказал он, протягивая руку. - А ты — Валентин?

- Валент, - поправил его Хауслер, пожимая ему руку.

- Немец?

- Допустим.

- Из пленных?

- Из петровских.

- Аа… Не верю.

- Как хочешь.

   Хауслер оттолкнул голову Брумова, и тот оскорбился. Лицо у него было, и правда, красивое — светлые глаза, русые прямые волосы чуть длиннее положенного. Однако, идеальные черты лица не могли скрасить чудовищного наполнения этого человека. Пустой, злой беспредельщик.

   Переулки начинали срастаться в голове Валента в площади, в новые города, и все они звали его, звали с собой, звали…

- Я тебе врежу, хочешь? - Терентий напрягся. - Я читал твою работу про чудеса. Как тебя партия только терпит…

- Терентий, - голос Хауслера стал звучать максимально серьёзно. - Товарищ. Друг! Будьте снисходительны — я только что выходил километр выставок и…

- И всё для нашего общего блага? Не верю я тебе, немец.

- А я тебе, римлянин.

- Но, постой, я не…

- Тогда византиец. Извини, я должен учиться.

   Брумов рассердился по-настоящему и ударил рукой по столу.

- Ай, - рука предательски хрустнула. - Ох… Всё из-за тебя…

- Будем знакомы, - сказал Хауслер. - Я не только безобразник, но и телепат — ломаю руки людям одним только взглядом.

- А муху… Откуда взял? Или хочешь сказать… Случайность?

- Для одного случайность, для другого — чудо.

- А почему византиец?

- Потому что римское имя «Терентий» пришло к нам из Византии. Ещё вопросы?

- А где здесь врач, не знаешь?

- Что, правда, руку сломал?

- Я шутить не умею… И не имею желания. Ай-ай…

- Не бойтесь, товарищ, я вас спасу.

   Медсестра была удивлена, увидев Хауслера вместе с отличником Брумовым.

- Подрались? - устало спросила она.

- Это были дебаты, - сообщил Валент. - Я просто на него неудачно посмотрел.

- Врун, наглец, подлец… - ругался Брумов.

- Перебинтуйте его, хорошо? А я пойду обратно на философию…

- Обманщик!

- Не обманщик, а кудесник.

- Предатель ро…

   Медсестра начала изучать повреждённую руку, и Терентий не смог договорить последнее своё оскорбление.

- Византиец, пиши письма из больницы, я буду скучать, - бросил Хауслер, прощаясь.

- И не подума-ай-ай-ю… Да перестаньте, мне же больно!

   Первая встреча с Терентием, вторая и даже третья — все проходили примерно одинаково. Никакой симпатии или душевной связи между Валентом и этим человеком не было. Никаких общих интересов, никаких общих тем для разговоров. Их мировоззрения сталкивались. Их споры порой длились часами. Иногда у них были дуэли.

   Один раз, как раз в тот день, когда староста крутила в руках принесённую Хауслером куклу, Терентий принёс шахматы.

- Уйди, Брумовщина, мы заняты, - Советская сразу же заверещала. - Иначе я на тебя пожалуюсь!

- Я предлагаю пари, - Брумов старался не отвлекаться на лишний шум. - Ты меня убедишь в своём мировоззрении или…

- Я не играю на деньги, товарищ, - Хауслер покачал головой. - Где ваша совесть? А? Осталась там же, где и Византийская империя?

- Тогда партию в шахматы.

- Ну уж нет.

   Несмотря на то, что молодой Валент постоянно оказывал сопротивление Брумову, идея о смене мировоззрения другого человека поселилась в его лабиринтах из переулков.

   Сначала она просто появлялась, невпопад, и сразу же скрывалась в коридорах из бесконечного повторения одних и тех же переулков. Затем проявлялась надписью на стенах. Следом и вовсе возникала как настоящее стремление.

   Не сразу, лишь через год, Хауслер решился взяться за Брумова. Такого безумца нужно было перевоспитать ради его и общего блага.

   Терентий так не считал, конечно.

   И дружеских отношений строить не собирался. Отнюдь.

   Брумов с самого начала заявил:

- Мы соперники, немец, и я одержу над тобой триумфальную победу.

   Хауслер не считал себя немцем и очень обижался на подобные обращения к себе. Он был русским немцем, а это не одно и то же.

   Да и мнение Брумова его слегка смешило.

   Впрочем, дух соперничества правда преследовал обоих все студенческие годы.

   Переулки становились шире, превращались в улицы и даже проспекты. Шоссе или трассы. Внутри Хауслера рождались и умирали идеи, переворачивались теории и гипотезы, но единственное оставалось неизменным — его вера в чудо.

   Если бы Терентий взял бы и переменился…

   Было бы это чудом?

   И зачем Хауслер так вцепился в этого…

   Он остановился и задумался.

   Сегодняшняя Москва отличалась от той, по которой он и Брумов ходили, обсуждая свои так называемые «мировоззрения». Завтрашняя будет отличаться от неё примерно на столько же.

   Машины гудели, где-то вдали слышалась музыка.

   Валент нахмурился и поправил шарф.

- Каков смысл думать о том, что было много лет назад? - пробормотал он задумчиво. - О том, что не в твоей власти…

   Терентий Брумов оказался не тем человеком, которого видел в нём Хауслер. Далеко не тем. Даже близко не тем. И поэтому так пугало его сходство Чашина с этим человеком. Сначала лишь подсознательно, а потом уже и наяву Валент понял, что связался с плохой копией своего неудавшегося врага. Они с Брумовым уже много лет не виделись. Изменить его Хауслер так и не смог.

   Мало того, что Терентий оказался неисправимым дураком, так ещё и мерзавцем. Настоящим, жестоким мерзавцем.

- Я просто внушу всем, что мир — есть одна лишь случайность, - делился он с Хауслером, не теряя надежды сломать его. - И всё.

- Что всё? - Валент продолжал жевать свой обед. Гуляш был вкусный.

- Когда я ем, я что? - Терентий неприятно улыбнулся.

- Плююсь в людей с другим мнением? Откуда мне знать, чем вы занимаетесь во время еды, товарищ византиец?

   Брумов закатил глаза.

- Как жаль, что ты не на моей стороне, - простонал он. - Ты такой… Такой… Бесишь меня своим упрямством! А могли бы вместе…

- Я не собираюсь людей обманывать, - Хауслер неприлично чавкнул. - Если в жизни ничто ни от чего не зависит, это значит, что это не жизнь, а…

- А что?

- А ерунда.

- Какой аргумент! Я поражён.

- Это просто перекладывание ответственности и обман. В твоей теории есть дыра, византиец.

- И что?

- И то — в твоей стене дыра. Ты - Византия, а я турок.

- Мне казалось, что ты из петровских немцев, а?

- Я же фигурально выражаясь…

- Я защищу диплом на эту тему, и тогда-то…

- Не.

- Что?

- Не выйдет.

- Отчего же? Ты мне помешаешь?

- Ты сам себе всё испортишь, уверяю тебя.

- Хватит хлюпать этой… Жижей!

- Это не жижа, это гуляш с пюре.

- Гадость.

- Сам ты гадость, наследие империалистов.

- Сам ты… Наследие империалистов! Кто бы говорил! Таскаешь кукол туда-сюда.

- Это культурное наследие, вообще-то.

- Ах… И по выставкам расходился.

- Я — культурный человек. А вы?

- Словно я… Ты ко мне относишься как к… А я человек! Человек!

- Сомневаюсь в этом.

- Неужели?

- Если бы ты был человеком, то вёл бы себя по-человечески.

- А я что?

- А ты ведёшь себя как… Свинья.

   Терентий стукнул кулаком по столу.

- Я же говорю, - закивал Хауслер. - Культурный человек сказал бы: «Товарищ, что вы такое говорите...» А ты? Бьёшься всё и бьёшься над своей теорией. А так и не понял самого главного — счастье человека не в… Случайностях. А в том, что он сам строит мир вокруг себя. Зови это как хочешь, но я считаю, я думаю, что это… Чудо! Обыкновенное чудо. Обыкновенное бытовое… Человеческое чудо. Часть жизни. Сделать что-то, чтобы потом… Ахнуть!

- Случайности правят миром, - Брумов потирал ушибленную руку. - Ничего ты не понимаешь.

- Взаимная неприязнь — это тоже чудаковатая вещь…

- Перестань, немец.

- Я турок-осман, а у тебя дыра в…

- Сам ты дыра!

- Нет, я тебя побеждаю. И теперь вместо Константинополя у нас Стамбу…

- Замолчи я сказал!

- Не кричите на меня, товарищ, вас больше не существует! Теперь только Османская…

- Да замолчи ты!

   В тот день, когда Брумов защищал диплом, Хауслер очень долго держался, дабы не вставить один-другой лишний комментарий. Так получилось, что для защиты в том году попробовали ввести особую систему — студенты сидели во время защиты дипломов друг-друга и задавали вопросы. Валент не собирался ничего портить Терентию, тем более, что сам уже защитился. Очень даже успешно.

- Чудо, вы говорите? - женщина в строгих очках смотрела на него так, словно он предлагал ей устроить революцию для возвращение монархизма.

- Это можно назвать как угодно. Но чудо — короче всего. Это такой феномен улучшения человеческой жизни через взаимодействие человека с миром. Вот мы с вами возьмём и построим… Город. А для простого человека, что окажется там жителем, это будет чудом — иметь место жительства, труда и… - Валент не терял хватку, даже когда его охватывало волнение он продолжал говорить.

- Но всё-таки, в каком веке мы живём? - женщина скептически усмехнулась.

- В веке чудес, творящихся руками человека.

- Вы так уверены, Валентин?

- Валент.

- Что?

- Амбивалентность этого вопроса…

   Говорить Хауслер мог. И умел хорошо.

- Но всё-таки… - экзаменатор не сдавалась. - Что вы имеете в виду, когда говорите, что…

- Я говорю о том, что нашими руками творится будущее.

- Только и всего?

- И весь мир лежит перед нами, и мы, если захотим, такое можем… Всё, что угодно! И космос, и Земля, и всё-всё-всё в наших руках!

   Так или наперекосяк, Хауслер защитился. С отличием. Его изречения о построении нового мира устроили большинство экзаменаторов.

   А настырная женщина продолжала задавать вопросы, но уже Брумову.

- То есть вы считаете, - она хмурилась. - Что мир полон случайностей…

- Именно так, - улыбался Брумов. - Случайны и мимолётны человеческие минуты. А часы — ещё более… Ничего ни от кого не зависит, мы можем лишь подчиняться воле случайностей.

   Хауслер закипал.

- Значит ли это, что каждый человек может делать то, что ему вздумается, и не нести за это ответственность? - спрашивали у Брумова, и он отвечал.

- Вовсе нет, я имел в виду, что…

   Он не должен был спрашивать. Не хотел, но просто не смог удержаться.

- Вы правда верите, что пустосердие и вера в ничтожность человеческих усилий, вера в случайности и глупые закономерности — это то, что поведёт нас всех вперёд?

- Да. Вернее, нет, я…

- Вы видите мир чёрным и безрадостным, если говорите, что всё зависит от случайности. А как же любовь?

- Любовь — это просто химическая реакция.

- А как же преданность? Как же вера в будущее и в себя?

- Я…

- Порядочность человека — это тоже случайность? А если он предаст Родину, это тоже случайно? Я так не думаю.

- Мне кажется, что вы… Преувеличиваете.

- А правда, поговорим о порядочности, - женщина в очках стала выглядеть ещё строже, чем когда говорила с Хауслером. - О стране. О коммунизме…

- Зачем вообще говорить о коммунизме!?

- Как это зачем?

   Конечно, можно назвать случайностью произошедшее — Терентий случайно начал проявлять истинную свою личность. Злую, самовлюблённую, слепо самовлюблённую и упёртую. И чем больше он говорил, тем лучше это было видно окружающим.

- И вы хотите пойти на обман? - экзаменатор то краснела, то белела. - Ради собственной выгоды?

- Я готов убить ради… - Терентий оступился. - Я немного… Кхм… Заговорился… Вы меня не совсем поняли, я...

   Брумова вышвырнули из университета.

   И это он Хауслеру не простил.