Всю семью немцы могли уничтожить

     Надежда Михайловна Сапижева, урожденная Крень, познала войну девятилетней девочкой. Вместе с отцом, матерью, старшей сестрой Шурой и четырьмя братьями Мишей, Пашей, Ваней и Петей Надя проживала в Гродненской области в Белоруссии. В 1956 году, выйдя замуж за военнослужащего, вместе с ним переехала на его родину под Читу, в село Иван-озеро. Сейчас Надежде Михайловне восемьдесят пятый год, она нездорова и с трудом перебирает в памяти отрывки тех особенных, характерных только для военного времени событий, свидетелем которых была, а также эпизоды из обычной повседневной жизни их семьи в оккупации. Ее воспоминания отрывочны, не всегда полно воспроизводят то, что видела, порой интерпретируются в противоречие с устоявшимися «правильными» оценками событий военного времени, и потому, разумеется, с трудом поддаются хотя бы поверхностному историческому анализу, но каждый в отдельности эпизод, ею описанный, дополняет картину пребывания белорусского крестьянства в условиях оккупации. К тому же о самых трагических событиях ей говорить не хочется, слишком глубоки душевные раны пережитого.
 
     Их деревня Малосельцы в горнило военных событий попала в первые дни войны. Вначале прошли отступавшие бойцы Красной Армии, а потом пришли немцы. Так крестьянская семья, начиная с лета 1941 года, в продолжение более трёх лет находилась в условиях немецкой оккупации. Первые немцы, которые проходили через деревню, говорили: «Вы нас не бойтесь, у нас серые шинели, бойтесь тех, у кого чёрные шинели». Простые белорусские крестьяне, не вникавшие в смысл этих слов, только после, когда начались расправы,  стали понимать, что  означали эти слова. Чёрные шинели носили эсэсовцы, входившие в фашистские формирования для карательных целей, они жгли деревни и расправлялись с их жителями, прежде всего евреями и цыганами. А в отношении последних был распространен приказ не брать их на жительство и сообщать, если появятся в деревне. Не подчинившихся могли расстрелять и сжечь их дома, а сообщивших об укрывательстве ожидала награда. Однажды в Малосельцы приехала большая семья евреев, взрослые умоляли крестьян пристроить детей к ним в семьи. «Наши деревенские многие плакали, жалея детей, готовы были взять их, но очень боялись, что об этом могли донести соседи. И среди односельчан находились те, кто мог выдать и тогда всю семью немцы могли уничтожить…».

     В начале оккупации немцы привели в Малосельцы партию пленных красноармейцев и разрешили им проживать в семьях и работать у них. Те, доведенные до отчаяния, сильно ослабленные, полуголодные стояли у ворот и сами просили: «Хозяин, возьмите, мы мало едим, спать будем где угодно, хоть со скотом». Многие, у кого семьи были не большие, их приютили, они проживали у них и помогали по хозяйству. Но так продолжалось не долго. Уже в сентябре 41-го в Гродно активизировалось антифашистское подполье, а в белорусских лесах стали создаваться партизанские отряды, говорили, что где-то рядом партизаны ликвидировали крупного немецкого начальника, и вскоре в Малосельцы наехали эсэсовцы, похватали солдат-работников и куда-то увезли. Тогда же фашисты сожгли соседнюю деревню, из которой мало кто уцелел, рассказывали, что фашисты в огонь бросали детей. Так на партизанское сопротивление оккупанты отвечали арестами, казнями и отправкой на работу в Германию. А партизанское сопротивление разрасталось. Как пишут историки, к концу 1943 года на территории нынешней Гродненской области действовало шесть партизанских соединений, сто шесть партизанских отрядов, в которых насчитывалось более шестнадцати тысяч бойцов и командиров.

     В партизанском отряде, действовавшем в соседних с Малосельцами лесах, находился двоюродный брат отца, и сам Михаил Лукьянович Крень был каким-то образом связан с партизанами. Надежда Михайловна только позже узнала, почему отец периодически отправлял её в соседнюю деревню к тётке: давал ей матерчатую котомку с овощами, вниз укладывал листовки, а тётка переправляла их в другие руки. В одной из фашистских карательных операций погиб брат отца: пытаясь спастись, он влез на дерево и чтобы удержаться там, обхватил себя и ствол дерева ремнём, но все равно не уберегся, его смертельно ранило шальной пулей. Как это ни прискорбно, но партизаны, прятавшиеся в лесах и совершавшие вылазки против фашистов, не очень жаловали местных крестьян. Приходили в деревни, открывали сараи, подполья и чердаки, забирали «все, что им понравится». Так и из небогатого хозяйства Михаила Креня незадолго до освобождения территории Белоруссии партизаны забрали  единственную корову-кормилицу. «После войны мы её нашли в соседней деревне у одного мужика, но нам её не вернули, сказали, что он партизанил и заслужил. Мы были очень обижены…».

     Надежда с детства была привязана к лошадям. Особенно привечала коня по кличке Серко, на котором рано научилась ездить верхом. Однажды скакали очень быстро, и конь споткнулся. Надя полетела кубарем через его голову, а он за ней, но не придавил наездницу, а увернулся. Потом соскочил и с жалобным ржанием подошел к ней, стал обнюхивать, фыркать, как будто просил прощения, и девочка расплакалась, обняла и поцеловала его в мягкие ноздри… С такой же любовью она вместе с отцом и братьями Пашей и Ваней выходила раненого коня Сивку, оставленного в их хозяйстве отступавшими красноармейцами. Они смазывали ему раны мазью, которую отец добыл в соседнем селе у знакомого лекаря, бегали на лужок рвать для него траву, а потом заготовили сено.
 
     В войну домашнее крестьянское хозяйство семейства Крень развивалось на тех основаниях, которые сложились еще в довоенное время. Всё, что носили на себе, шили, изготавливали сами. Всё, что шло в пищу, выращивали на огороде и в поле. Как плёл лапти отец до войны, так и позже продолжил свое ремесло и для своей семьи, и для односельчан на обмен других необходимых вещей. Как мать с Надей и Шурой до войны ткали холсты, так и позже, вырастив лён, старались поддержать навыки ткачества. Всё лето, да и в холода ноги до колен всех членов семьи Крень были обмотаны полосами холста, поверх которых крест на крест вдоль голени были повязаны конопляные веревки, придерживавшие одновременно и лыковые лапти на ногах. Как до войны на огороде выращивали овощи, так и позже в войну страдали в поле и на огороде. Заготавливали много тыквы, турнепса, картошки, сушили на зиму яблоки. Пригодилась в войну сложившаяся ещё накануне семейная  привычка оставшиеся кусочки хлеба сушить и складывать в большую бочку. Перед войной она была почти полная, а в войну по указанию матери брали оттуда сухари по самой необходимости. Этот хлебный семейный паек, потребление которого строго велось матерью, помог выжить семье в военную годину.

     В середине войны был такой случай. Однажды вечером неподалёку от села в небе кружили несколько самолётов, среди которых один был  немного меньше. Вдруг он загорелся и стремительно пошёл к земле. А наутро отец, отправившись на сенокос, увидел раненого летчика, которому требовалась помощь. «Только когда прогнали немцев, нам младшим рассказали, что папа с мамой, Мишей и Шурой спрятали летчика в скирдах, мама с сестрой и братом приходили делать ему перевязки и подкармливали. Когда ему стало легче, ночью папа вывез его на телеге к партизанам». Когда советские войска освободили Белоруссию, в деревню Малосельцы для семьи Крень стали приходить письма от этого лётчика (имени его Надежда Михайловна не помнит). В последнем письме он писал, что в составе своего авиаподразделения отправляется на Берлин, что как окончится война, обязательно приедет к ним в гости. Так и не приехал, вероятно, погиб в последних боях в Германии или Чехословакии.

     Надежда Михайловна сохранила отрывки воспоминаний о том, как освобождали их село и ближние к ним территории. «К деревне подошли разведчики и предупредили, чтобы жители укрылись, кто, где может, потому что будет бой. Все побежали в бывшую панскую усадьбу, в которой сохранились большие погреба. Немцы приняли нас за партизан и начали  стрелять из пушек. Я впервые за всю войну оказалась под обстрелом, боялась за всех своих родных. Тогда были ранены мои брат и сестра, из наших сельчан некоторых убили, и среди них было много раненых… Еще недалеко от села наши разбомбили немецкую колонну, было много убитых, рядом с горящим танком лежала женщина в немецкой форме с перебитыми ногами, она что-то говорила на немецком, потом затихла…». Когда советские войска уходили дальше на запад, многих парней и мужчин из Малосельцев  призвали в Красную Армию. «Мы им на прощание всем настряпали много- много ватрушек…».

     Когда закончилась оккупация, возобновились занятия в сельской школе, прерванные еще в начале войны, так как немцами был расстрелян единственный на все Малосельцы учитель. А когда шла война Надя вместе с братьями и сестрой училась дома под руководством отца. «Папа выстругал  специальные дощечки, на них можно было писать мелом. Классную доску заменяла дверь, на ней и писали. Иногда писали на обрывках газет». Уже после войны появились тетради, хоть и были в них непривлекательные серые плотные листы, дети им радовались. «Приходишь из школы, сумки вешаешь на гвоздик, поешь, и помогать родителям в доме или в колхозе, который образовался у нас после войны, а папа стал его первым председателем. Вечером он строго спрашивал, что задано и следил, чтобы все уроки были выучены. А потом давал обязательное задание: сучить пряжу и вязать носки и варежки, которые после отправлялись на фронт. Да еще надо было поиграть с младшей Люсей, которая появилась в семье в 1942-м».

     Помнится Надежде Михайловне послевоенный эпизод. Однажды в деревню привезли ткань, раздавали ее по количеству человек в семье. Не все согласились с таким распределением. Один из сельчан возмутился: «Что это Креню столько метров отмерили! Мне – всего ничего. Я же не виноват, что его жена, как свинья, столько детей нарожала!». Стоявшие здесь же односельчане пристыдили недовольного, а председатель Михаил Крень развернулся и, опустив голову, пошёл домой. «Папа сильно переживал, даже не хотел брать этот отрез…». Но потом все как-то объединились. Недалеко от села нашли трёх убитых красноармейцев, и все вместе, и те, кто роптал, и те, кто их осуждал, хоронили солдат на окраине Малосельцев. После войны их перезахоронили в братскую могилу в городке Турец.