Внутри ауры. Глава 3. Как я стал таким

1.
Я смотрю на сцену в оцепенении. Свет софитов и минорная инструментальная часть хватают публику за гормоны. Её штырит от самого сокровенного и важного в голове. Мне лишь приходит осознание. Осознание того, что я уже два года живу в страхе. Ожидание ужаса меня преследует повсюду. Стоит потерять контроль над подавлением навязчивой мысли и всё. Я чувствую страх. Я боюсь наступления ночи, а это значит, что я боюсь всего. Ведь страх – это такая штука, которой достаточно одного триггера, чтобы распространиться на всё твоё бытие. Я начинаю бояться всего.
Время бежит и, как оказывается, я два года официально являюсь шестнадцатилетним параноиком. Я бурчу про себя неизвестные молитвы и обращаюсь к незнакомым мне богам, хотя понимаю, что исход зависит от случая. Но я продолжаю мысленно надеяться, что сегодняшний день не будет похож на вчерашний, а ночь пройдёт спокойно. В дневные часы я стараюсь отвлечься. Иногда это срабатывает, иногда – чёрта с два. Меня всегда преследует чувство страха: стоит потерять бдительность, и я оказываюсь в заложниках. Но сейчас я в Москве. На дешёвом фестивале малоизвестных панк-групп. Дзену в очередной раз удалось вытащить нас на подобное мракобесие. Он такое любит: здесь можно снять малолетних дурочек, предварительно заговорив с ними о Лил Пипе. Мне плевать на что отвлекаться, лишь бы забыться на немного.
Я сжал со всей силой кулаки и вдохнул пыльный воздух концертного зала. Парочки поблизости уже нашли друг друга и сосутся вовсю, слизывая из-под носа чёрную смесь пота и пыли. Чуют в чужих ноздрях меф и не могут удержаться. Я не должен думать ни о чем плохом раньше времени. Слишком мы далеко от проклятого дома и впереди ещё целый вечер. Поэтому пошло оно всё.
Патлатый худощавый ноунейм со сцены издаёт тошнотворный визг в микрофон. Это предзнаменование припева. В сопровождении гитар приступает к разогреву толпы. Круг фанатов смыкается. Я разбегаюсь и в центре подпрыгиваю вверх. В тот же момент я чувствую, как со всех сторон толпа сплющивает моё тело прямо в воздухе. Чужим локтем мне прилетает по почкам и мочевому пузырю, изможденному выпитым пивом. Я подумал, как эффектно было бы обоссать всем их грязные ирокезы и крашенные патлы. Так легко можно стать звездой всего фестиваля. Ведь здесь особо не важно, что ты исполняешь в музыкальном плане, все смотрят на твоё безобразное поведение и как далеко ты можешь выйти за рамки.
Но я здесь не за этим. Мне нужно было получить локтями по почкам. Слэм сливается в однородную массу людей. Свободное пространство абсолютно отсутствует. Парни трутся друг от друга, вдыхают чужой подростковый пот и пытаются что-то подпевать про боль и алкоголь. Я до сих пор вишу в воздухе. Нога полностью онемела под оказываемым давлением. Чужие тела, подобно живой кильке в банке, перемешиваются в собственном соку с открытыми ртами.
Наконец солист заткнулся, и группа перешла на музыкальный проигрыш. Толпа разбежалась, и я ощутил пол под ногами. Мышцы нижних конечностей словно парализовало. Я дохромал за пределы круга.
– Кажись, это был пик популярности великого виртуоза, Кирилла Белова! – толкнули меня сзади в плечо.
Я обернулся и увидел Фуджика. Он – мой кореш с детства. Его вьетнамские глаза стали совсем неразличимыми в слабом освещении.
– Ты че, это всё видел и не помог, говнюк?! – наехал я на него.
– Я сам чувствовал себя китом, на котором расположились слоны.
– Килькой, – убедил я его.
Фуджик обернулся и продемонстрировал футболку со спины, на которой видны были отчетливые следы разной обуви.
– Ты теперь ковриком можешь подрабатывать! – подскочил к нам ниоткуда Дзен. – По старой дружбе полежишь у моей хаты под дверями в качестве половика?
– Маму свою попроси.
– Да она тебя отделает, как боженька букашку.
– И это плохо. Если бы она меньше била детей по голове, то ты бы не вырос таким придурком.
Дзен переваривал длинное предложение с глупым лицом, а затем отмахнулся.
– Я передумал, нам не нужен коврик китайского производства! – ему в принципе не обязательна поддержка вокруг, чтобы заржать над своей шуткой громким гортанным смехом.
Дзен знал своё дело, ведь маленькие целочки с синими и зелёными волосами в миг обращали внимание на его нарциссическое позерство. Павлин сразу расправлял перья.
– Я бы на месте бас-гитариста не пил это пиво, оно похоже на мою мочу, – снова несдержанный ржач.
Больше неформального движа, Дзен мог любить только себя. Девочки засмеялись, наблюдая за триумфом кудрявого незнакомца, и начали перешептываться. Парень быстро смекнул в чем дело и направился на охоту.
– А где Цыган? – спрашиваю я.
– Я его уже полчаса не видел, – заявил Фуджик. – Он вроде как за спрятанной алкашкой пошел на улицу.
– А где мы её спрятали?
– Под тачкой какой-то.
– Думаю Цыган справился на отлично и теперь нам его нужно искать там же, где была водка.
– Ха, возможно.
Группа прощается со зрителями. Всем на неё насрать, но всё-таки многие утруждаются проводить вечно молодых неудачников аплодисментами. Их сменяют пацаны постарше. В их глазах читаются осознание собственной инфантильной никчемности, неотвратимость больного будущего и цинизм к глупым копирующим единомышленникам.
– Вместо приветствия, – надменно обращается лидер группы, – просто кричите "нахуй"! Поехали! Нахуй! Нахуй! Нахуй!
– Нахуй! Нахуй! Нахуй! – с удовольствием подхватил народ провокационные выкрики.
– В жопу всё, что навязывает общество! В жопу все правила и морали! Лучше сдохнуть молодым, чем гнить долгие годы!
Паренёк выдавал лозунг за лозунгом и несомненно находил поддержку в обезумевших неформалах. Фрики были готовы на всё ради протеста и эйфории.
– Я вижу перед собой слишком много энергии! Кажется, пора вам ребятки немного друг другу надавать по еббальничкам! Я считаю, что слэм – для девочек! Вы так не думаете? Устроим мош-пит!!!
Я большинство слов пропускаю мимо ушей. Каждый гиг сопровождается примерно одними и теми же фразами. Но упоминание мош-пита меня оживило. Ненасытный огонь вспыхнул во мне. В мире существует не так много способов заглушить свои внутренние переживания. Физическая боль помогает лучше всего. Я кровожадными глазами посмотрел на Фуджика. Тот был всегда спокойным, но очень легко склоняемым к совместным дружеским подвигам.
– Иди нахрен! Вот просто иди и всё! – начал причитать преданный друг. – Если меня там вырубят, то тебе придётся мою тушу волочить до самого дома!
– Хоть до самого Вьетнама! – потер я с усмешкой ладони.
Заиграло вступление, предвещающее тяжёлые басы, которые должны были воссоединить детские мордашки и вонючую обувь. Фуджик тяжело дышал и качающимися движениями собирался с силами.
– И бате моему ты завтра будешь помогать с обувью на рынке! – не унимался он.
– Договорились, братан!
Какие-то выскочки метались по центру, якобы выстраивая боевые ряды. Они махали ногами, топча пол, и явно перебрали с «дорогами». Меня хотел отодвинуть назад один из таких, но вместо этого получился приличный толчок. Я собрал волосы и не спускал глаз с зазнавшегося голого по пояс паренька. Страха и тревоги не было уже продолжительное время. Их вытеснили возбуждение и ярость, проявляющие себя приятным зудом в ногах и руках.
Наконец, под шум гитар и барабанов смельчаки бросились в круг, размахивая ногами. У всех получалось по-разному. Крупного телосложения парни били неловко, но больно. Подобные мне наносили более ловкие и чёткие удары. Жалость к толпе сковывала только первые секунды. Когда же прилетало по роже, гуманизм исчезал. Я попал в бедро выбранной жертве. Тот не удержал равновесие и свалился на пол. Я занял экстремальную позицию в центре, но через мгновение уже обнаружил себя в стороне на полу. Боли не чувствовал, мой азарт лишь больше раззадорился. Я уловил испуганный взгляд Фуджика. Он пытался держаться в стороне, но его настиг какой-то убойный здоровяк, который с закрытыми глазами и звериным воем размахивал мясистыми конечностями, вращаясь вокруг своей оси. Я понял, кто был инициатором и моего падения.
Музыка сменила тональность. Нам помогли встать подобревшие уцелевшие фрики. Парни забегали по кругу, радостно выплясывая под вопли накачанной наркотой рок-звезды. Каждый себе выбрал жертву, которой в тайне собирался отомстить. Дзен появился в поле зрения. После флирта с девчонками, этот блаженный чудик любил весь мир. Мощные басы предвещали очередное столкновение. Здоровяку было плевать на правила и ожидание, он чувствовал физическое превосходство и бесцеремонно пихал рядом стоящих доходяг.
– Если что, пусть Дзен нас двоих домой тащит! – крикнул я на ухо Фуджику.
Он посмеялся, не подозревая, что я замышляю. Прозвучал припев, и я с плотного толчка двумя ногами влетел в тело здоровяка. Нас отнесло друг от друга метра на два. Я не успел встать, как на меня накинулись уже с кулаками его дружки. Пьяные удары сосредотачивались на черепе. Все негативные мысли выжигались адреналином. Я не прикрывался руками, душа ликовала. Меня начали оттаскивать парни. Раздавались стоны и плач под музыкальный аккомпанемент.
– У него сломаны рёбра! Скорее вызовите скорую!
– Пора сваливать! – сообразил первым Фуджик.
Прихватив растерявшегося Дзена, мы бросились незаметно к выходу, пока не начались разборки. Очереди в гардеробе не было, и нам быстро удалось взять верхнюю одежду и смыться.
– Чувак, ты ему рёбра сломал? – Фуджик вылупил глаза, и они стали походить на глаза европеоида.
– Ну, я треск слышал, - уверил я его, доставая из пачки зубами сигарету.
– Почему вместо того, чтобы кувыркаться с тёлками, вы всегда выбираете потных мужиков?! – недоумевал возмущённым голосом Дзен.
– Потому что девочки не заслужили такую травму как ты на всю жизнь, Дзен! – бросил ему Фуджик.
– А мне кажется, всё потому, что вы педики! Но я вас всё равно люблю! – снова протяжный ржач.
Погони за нами не наблюдалось. Охрана в скуке топтала асфальт, ожидая хоть какого-нибудь мордобоя. Но мы их тогда обломали, покинув концертный зал раньше всех как ни в чем не бывало.
– Где, черт побери, этот Цыган?
Мы начали искать недостающий элемент компании. Но не стоило и прилагать особых усилий – паренек с конским хвостом на голове сидел на бордюре. Он безмятежно курил сигарету и любовался вечерним столичным пейзажем.
– Кто бы сомневался, что этот нежный романтик свою сладкую жопу просиживает! – бросил Дзен и направился к нему строгим маршем.
Мы последовали за ним. Фуджик исподлобья оценил нанесённый мне урон. Но я сам понимал, что смертельных травм нет, голова лишь немного гудела – после концерта это довольно частое явление.
– И куда ты пропал, чудик?
Цыган был самый странный из парней, которых я знал. Он всегда был себе на уме, особо ни с кем не разговаривал. Потому о нём никто ничего не знал, кроме того, что он любил музыку. Тип создавал ощущение, что на него можно положиться и ни разу не дал повод усомниться в себе.
– Меня охрана не пустила во второй раз, – совершенно спокойным голосом без капли обиды заявил Цыган.
– А зачем вообще ушёл?
– Нам бухло притащить, – снова абсолютная непоколебимость эмоций.
– И че ты это всё время делал? – Дзен же являлся крайней эмоциональной противоположностью, поэтому на фоне Цыгана всегда смотрелся забавно.
– Да ничего. Вас ждал. Залипал на здания.
– А это откуда? – увидел я за спиной товарища незнакомую гитару.
– Это я у одного панка обменял на бутылку водки.
Мы все хором заржали от души. Никто не был удивлён суперспособности Цыгана вытворять всякий абсурд.
– Так, – оборвал свой демонстративный смех Дзен, – это что, получается, мы без водки остались?
– Нет. Я же панку всучил чужую бутылку. Там под той тачкой уже целый склад организовали.
Мы засмеялись пуще прежнего. Цыган же сохранял свой естественный отрешенный вид. Сколько не пыталось людей вывести на эмоции этого человека, ни у кого так и не получилось.
Мы собрались в обратный путь. Глуша из горла водку и закуривая одну за другой сигареты, парни обсуждали события насыщенного вечера. Конечно, не обошли стороной и мою выходку. Я не реагировал на провокации и колкости, потому что испытывал к этому инциденту безразличие. Мне необходимо было насилие, и я даже этого не скрывал.
В метро никого практически не было, кроме мигрантов, возвращающихся с работы. Цыгану пришлось начать бренчать на гитаре, чтобы отвлечь Дзена от шуток. Нарцисс обладал неплохим голосом, поэтому не мог упустить момента похвастаться талантом.
– Снова забыл прищепку с яичек снять, – прокомментировал его пение Фуджик.
– Да пошёл ты!
– Не прикидывайся певцом, у меня унитаз мелодичнее сливается.
– А ты... Ты... Ты вьетнамцем не прикидывайся! Таджик!
Мы перелезли через забор и оказались на платформе легендарной станции Петровско-Разумовская. Все приключения начинались с неё и заканчивались под мостом возле местного вокзала. Электричка подъехала, мы зашли в последний вагон. Контролёры обычно ночные рейсы оставляли в покое.
– Идите, я вас догоню, – кинул я пацанам и остался в тамбуре докурить сигарету.
Дзен с Цыганом, не оборачиваясь, пошли занять места. Фуджик задержался и остался со мной. Мы подружились ещё в самом раннем детстве, когда вместе пинали футбольный мяч во дворе. Поэтому он чётко определял, когда у меня в жизни происходит переполох. Я уставился на мелькающие огни за стеклом. Фуджику не нужно было видеть лица, чтобы просканировать моё нутро.
– Что случилось?
– Ничё.
Он выдержал паузу.
– Батя?
Мне и не требовалось отвечать, чтобы он всё сразу понял.
– Сколько уже бухает?
Я сплюнул, выдохнул дым и, нервно раскачиваясь, выдавил:
– Я не помню, чтобы он прерывался.
Товарищ глубже затянулся сигаретой и опустил глаза. Вся подноготная моей неблагополучной семьи ему была хорошо известна. Именно он приходил на выручку, когда в доме был невыносимый погром, позволял у него переночевать мне и моему младшему брату. Его то семейка была до невозможности тихая: отец с матерью пашут с утра до вечера на рынке, и у них нет сил на какие-то разборки.
– Можешь у меня остаться. В приставку зарубимся.
Я не ожидал ничего другого, поэтому нашёл в себе силы на улыбку.
– Я бы просто хлестал водку и шлялся с вами всю ночь.
Фуджик улыбнулся в ответ и решил меня больше не доставать, понимая, что мне мало что может помочь. Мы направились к друзьям. Дзен что-то интенсивно затирал всегда готовому выслушать Цыгану.
– Че ты докопался до человека? С тобой никто не хочет общаться!
– Да отвали, якут! – отмахнулся тот от Фуджика и продолжил своё повествование, – У того парня-инвалида реально такая же фамилия! Прикинь!
– Вы о чем? – вклинился я в их диалог. Точнее сказать, монолог.
– Да тут до меня на днях слухи дошли от одного чувака из интерната про семейство Пятки...
– Снова ты со своим Пяткой! – взвыл Фуджик. – Когда вы уже с ним в задницы потрахаетесь и успокоитесь?!
– Он бы тебя за такие слова сам трахнул! – с серьёзным видом мстителя заявил Дзен.
Пятка обладал авторитетом, который перешёл ему по наследству от отсидевшего не раз на зоне отца. Слава парня была сомнительной. Кроме совращения малолетних, грабежа и нанесения тяжких телесных ему нечем было больше гордиться. Дзен же нашёл в нём бесстрашного кумира и постоянно бегал за ним, как собачонка.
– Так что за слухи? – решил вернуть я Дзена на позитивный лад.
– Короче, – он легко повёлся, – в Твери по соседству с интернатом есть дом инвалидов. Там с годовалого возраста прозябает мальчишка, которому сейчас уже 25 лет. У него с рождения выставлен диагноз дистрофии двигательного аппарата. Суть в том, что он ходить не может, расти не может, а размышляет, как нормальный человек. Ему 25, а выглядит он как недоношенный пятилетний ребёнок. Фамилия его Пятаев.
– Мало ли однофамильцев, – отхлебнул я из горла водку и поморщился.
– Так слушай. Тот пацан, ну из интерната, рассказал следующее. У него опекуны проживают на одном этаже с семьёй Пятаевых. Он мамке задал вопрос о нелепом совпадении, а она схватилась за голову и начала подсчитывать года. С её слов, Пятаева была беременна первенцем, но потом куда-то пропала на долгий срок, а когда вернулась, убедила всех, что произошёл выкидыш. Ребёнка никто не видел, но по числам как раз всё сходится с тем инвалидом. Он всю жизнь провёл в койке, здраво осознавая, что родителям стал не нужен. А мамаше хоть бы что. Это уже потом она ещё родила тройню. Все вроде нормальные, здоровые...
– Кроме Пятки, – подытожил Фуджик.
– Он самый толковый в понимании жизни, чел, – на этот раз спокойно заявил Дзен. – Оспаривать глупо.
Я уставился в соседнее окно. На душе было паршиво. Семейные драмы задевали за живое, потому что имели и со мной непосредственную связь. Водка не помогала.
– Погнали раскуримся, – предложил я, вспомнив, что у Дзена имеется заначка чугара.
– Вот именно, а то уже надоело слушать сплетни.
– Это чистая правда, чувак! Я гнать бы не стал!
– Да ты ещё тот балабол!
Без каких-либо лишних рассуждений мы всей компанией двинулись в тамбур. Осмотрев горизонт, Дзен достал бутылку и «камень». Мы отщипнули по плюхе и по очереди заварили через дырку. Дым казался мягким, но уже в первые секунды, я понял, что перебрал. Меня развезло, и я начал ржать над Фуджиком, потому что из-за улыбки и курева его глаза совсем пропали. В ответ пухлая вьетнамская физиономия смеялась над моим неадекватным поведением, тем самым создавая порочный круг. Все ржали, как умалишённые, и никто не мог ни найти причину смеху, ни остановиться. Лишь Цыган оставался с непробиваемым каменным лицом, что ещё больше доводило остальных до истерики.
Пока мы с Фуджиком держались от боли за животы и только успевали вытирать от смеха слезы, Дзен начал бегать взад-вперёд по вагону. Кудрявый псих то забирался на полки для багажа, то скакал по посадочным местам, изображая дикую обезьяну. Мы наблюдали теперь за его спектаклем и не могли угомониться.
– Пацаны, зацените! – на пике своего шоу он заигрался, спустил штаны и сел на корточки.
Прямо в середине вагона на пол выпала куча говна. Дзен ржал с покрасневшим от напряжения лицом. Мы сморщились и заорали на него от мерзости. Творческой натуре великого актёра было плевать, он продолжал гадить и смеяться. В конце своего перфоманса он напялил обратно штаны и кинулся к нам. Мы от него заперлись в тамбуре и заблокировали дверь.
– Пацаны откройте!
– Нет, ты засранец!
– Пацаны, умоляю! Пожалуйста!
– У тебя жопа в говне!
– Мне страшно, парни! Парни! Там кто-то идёт!
Тут мы поняли, что Дзен словил паранойю. Мы отошли от двери. Он в слезах забежал к нам в вагон и в панике начал на нас орать.
– Меня могли убить! Вы что! За мной шли! Чуть не зарезали! Вон там! Там!
– Там только твоё говно, успокойся.
Нас, наконец, стало отпускать. Мы тяжело выдохнули и стали переводить дыхание в размеренный темп. Дзен некоторое время подозрительно присматривался к соседнему вагону, а потом заржал.
– Действительно, говно!
Затем этот ненормальный бросился к кнопке для связи с машинистом. Никто не успел его перехватить.
– Ковальски, приём! Обнаружено дерьмо! Обнаружено дерьмо! В последнем вагоне незаконно проезжает на полу кучка дерьма! Повторяю! Оно непредсказуемо и опасно...
Мы с Фуджиком оттащили клоуна от кнопки, но было уже поздно. Через минуту раздался в микрофон утомлённый приказ:
– Охране поезда немедленно пройти в последний хвостовой вагон!
– Что ты наделал?! – Фуджик ударил себя по лбу.
– Поднасрал, – честно ответил Дзен.
Мне почему-то это показалось невыносимо забавным. За нами шла охрана, и несмотря на то, что электричка уже подъезжала к родному Клину, мы бы не успели выйти на нужной станции. Пути назад не было, мы оказались в западне, а накуренными попасть в участок – была не самая лучшая развязка истории.
– Пора на выход, – с той же гармонией в голосе заявил Цыган и дёрнул рычаг стоп-крана.
Поезд резко затормозил, чуть не повалив нас на пол. Мы скорее бросились к выходу и общими силами разжали двери. Всё ещё на драйве мы спрыгнули на железнодорожные пути. Твёрдые камни впились нам в подошву. Вокруг стояла лесная тьма, в которой мы поспешили скрыться, пока нас не настигла расплата за наши деяния.
– И где мы, твою мать? – с недовольством взвыл Дзен, будто не он был причиной наших бед.
– В Стреглово, – бросил Фуджик, – срежем путь по мосту.
Раздался шум отправления электрички. Преследовать нас никто не стал. Всё это было, конечно, весело, но постепенно ко мне начало приходить осознание наступления ночи. День закончился, и встреча с домом была неизбежна. Ночная тьма лишь добавляла ощущения угнетения. Ветер игрался с сухой травой и отдавал ароматом талой воды. Я замыкал цепочку нашей компании, уже немного приунывшей. Смотрел на звезды и повторял про себя молитвы, заложником которых я был уже около двух лет.
– Пожалуйста, хоть бы он не пришёл домой. Пожалуйста, хоть бы они не ссорились. Пожалуйста, хоть бы он её не трогал. Пожалуйста, хоть бы он не пришёл домой...
Я прокручивал в голове страшные сцены. Мне казалось, что если я сейчас проиграю худшие моменты в своём сознании, то в реальности всё обойдётся. Окружающего мира не существовало, лишь наивные призывы к созданному личному Богу. Вдруг завибрировал в кармане телефон. Время было позднее, поэтому я с испугом поскорее взял его в руки. Сообщение от мамы: "Где же мой старший сынок пропадает?))) Ты должен успеть на ужин, потому что я испекла ваш любимый торт, и Саша уже на пол пути к его уничтожению!)))".
Великая блажь расплылась по всему телу. Так не успокаивала ни одна водка, и не вставлял ни один наркотик. Мне хотелось обнять и расцеловать весь мир. Страх исчез и жизнь начинала казаться прекрасной. Теперь всё идеально. Рядом друзья, а дома ждёт любимая семья.
– Че ты лыбишься? – Фуджик заметил, что я остановился.
–Мама торт испекла, – поделился я новостью.
– Значит, у неё всё хорошо, – разделил мою радость товарищ, – продолжает бороться.
– Это точно.
Дзен с Цыганом замедлили ход.
– Парни, – обратился к нам Цыган, – подождите меня. Я пойду закладки раскидаю.
– Именно сейчас что ли? – вскипел уставший Дзен.
– У меня партия. Тут и место знакомое.
Останавливать парня никто не пытался. Тот подошел к лесу и начал бродить вдоль кустов. У Цыгана была особая техника. Он фасованный товар прятал в крышки от пластиковых бутылок и вбивал их в землю. Так клиенты без заморочек могли легко найти клад прямо на дороге, ориентируясь по рисунку крышки. К подкопам и магнитам он прибегал редко. Именно за свою сообразительность и неуловимость начальство онлайн-магазина и полюбило Цыгана, доверяя ему большие веса и щедро оплачивая работу.
– Батя дома? – спросил Фуджик.
– Не знаю, – закурил я, глядя в одну точку, – он в последнее время приходит поздно, но всегда полон сил для скандала.
– Работает?
– За последние полгода четыре места сменил. Уже два месяца на своём складе не появлялся. Пару недель назад пронюхали, что он в запое и позвонили сообщить об увольнении.
– А мамка?
– Работает. Одна всю семью на себе держит. Я ещё помогаю, как могу. Но что я могу заработать легально? Копейки вшивые.
Фуджику нечего было добавить. Все советы уже давно были испробованы.
– Мама с работы возвращается, а этот козёл пьяный ночью заявляется и начинает её доставать, – в сердцах сказал я. – А с утра ей снова на работу без какого-либо сна.
– Откуда он деньги берёт на синьку?
– У бабушки с пенсии клянчит сука.
– Пииздец.
Я наблюдал за дрожащими ветками в кустах, за Дзеном, засыпающим на ногах, и за отдаленными ночными огнями города, мерцающими на заднем фоне.
– Может, сегодня хоть не придёт домой, – вслух озвучил я свою самую искреннюю надежду, – и даст всем отдохнуть...
Из чащи показался силуэт Цыгана. Развязной походкой он сокращал до нас расстояние.
– Меф будете? – чётко и без лишних предисловий задал он вопрос.
Дзен встрепенулся и уставился на чёрный шарик в руках товарища.
– Это твой?
– Нет, это не моя изолента. Своё я честно раскидал.
Дзен пристально начал исследовать украденный товар.
– Откуда знаешь, что это меф?
– По обёртке. Недалёкий кладмен всегда в одном и том же пеньке прячет.
– В принципе можно, – долго уговаривать Дзена не пришлось. Он готов был веселиться без передышки. – Девочек позовём? За порошок они выполнят все наши желания…
– Если хотите у меня, то давайте только нашей компанией, – условился Цыган.
– Да у тебя в общаге больше и не поместится...
Я не участвовал в дискуссии. Все мои мысли были заняты лишь молитвами, которыми я хотел обезопасить маму. Пришло новое СМС с подписью: "лучше поторопиться". Фотка, где довольный младший брат отправляет очередной кусок торта в чумазый рот.
– Я пас, – решительно заявил я с той же счастливой улыбкой.
– Че это? – не понял Дзен.
Фуджик обо всём знал, а Цыган в принципе никогда не вмешивался в чужие дела.
– Мама торт испекла, – с гордостью отрезал я, – такое нельзя пропустить.
Парни улыбнулись, а Дзен театрально всплеснул руками.
– Черт побери! А нам приходится сраный мефедрон нюхать!
Я посмеялся и, помахав на прощание рукой, оставил пацанов на распоряжение ночи.
2.
Какой бы ни была иллюзия радости, настораживающую тревогу невозможно было унять. По мере приближения к дому, сердце инстинктивно начинало усиливать волнительное биение. Я, как собака Павлова, только вместо слюней был страх, а вместо корма – окна 8 этажа со включённым светом. Я пересматривал сообщения и пытался угомонить навязчивый порядок ритуала. Я старался отгородиться от всяких сомнений насчёт моего нездорового бреда, так как боялся всё испортить и сделать хуже. Такая вот психопатологическая дрянь, казалось бы, здравого рассудка. Я прислушался к двери. Стояла тишина, знаменовавшая отсутствие пьяного отца. Ноги рефлекторно подкашивались из-за дрожи. Руки сжимались в кулаки от ненависти к своему малодушию. Я собрался с силами и отпер ключом дверь. Первый мой взгляд – на коврик. Обуви его не было. Я выдохнул и тихо зашёл внутрь. Тут раздались лёгкие быстрые шаги с кухни и передо мной оказалась с игривой улыбкой мама.
– И где же мы шлялись, молодой человек? – у неё никогда не получалось контролировать своё хорошее настроение.
– С друзьями гулял. На концерт гоняли, – повесил я куртку.
– Что за концерт?
– Весёлый.
– Весёлый, потому что там по лицу бьют?
Я потер на щеке опухшую гематому, про которую уже и позабыл.
– Это в слэме.
Мама заботливо осмотрела рану.
– Это новое движение ваше?
– Скорее столкновение.
– Ясно.
Она сложила руки на груди, но грозный родительский взгляд у ей не удался.
– Наверняка в вашем слэме сильно проголодаться можно, – решила она не впадать в строгость.
– Ещё как.
Мы улыбнулись друг другу и направились на кухню. Саша уже, видимо, спал. Отца не было. Я старался избавиться от внутренней преждевременной паники, чтобы не заразить маму. Она достала из морозильника курицу и приложила к моей щеке.
– Болит?
– Да нет.
– Анестезировался?
– Ага, – опустил я смущенные глаза.
Мама в воспитательной манере покачала головой, накладывая мне в тарелку ужин.
– Ай-яй-яй. Ну и засранцы. Какими ещё гадостями занимались?
– Употребляли наркотики, били стариков, заложили мину в поезде, торговали вьетнамцами..., – непринуждённо перечислял я весь список, жадно поглощая еду.
– Хватит уже над бедным Фуджиком издеваться.
– Этот мини Будда – самый счастливый человек на свете.
– Ну вы молодцы, конечно! А я сегодня с Сашей позанималась чтением, сходила с ним в бассейн, испекла торт...
Мама возбуждённо начала хвастаться своими многочисленными достижениями. По мере разговора я начал понимать, что у неё началась белая полоса в жизни. Последний подобный приступ был месяца три назад.
– Мы тут ещё с подругами по работе участвовали в маскарадном конкурсе фотографий! Я наряжалась Малефисентой! Вот посмотри! Правда я самый удачный образ подобрала... Посмотри их всех...
Проявляется это обычно повышенной активностью, необязательной деятельностью, бодрым настроением и стойкостью духа. Она смеётся, поёт песни, принимает участие во всяких мероприятиях, проявляет чрезмерную заботу к родственникам, строит грандиозные планы.
– Ещё мы договорились с подругами на следующих выходных устроить себе основательный отдых... На субботу мы забронировали себе столик в ресторане... Там, между прочим, будет выступать трибьют-группа с хитами моей молодости... А в воскресенье у нас билеты в театр на «Анну Каренину»… Не знаю, конечно, я люблю больше мюзиклы, но вроде у этой постановки очень хорошие отзывы...
Наступал у неё подобный прилив совершенно без какой-либо причины. Просто в какой-то момент, несмотря на проблемы в жизни, она становилась весёлой, лучезарной и любвеобильной. Казалось, что она совершенно не нуждается в отдыхе и имеет неисчерпаемый запас энергии. Часами она может готовить у плиты, созваниваться с друзьями и решать дела по работе.
– Кира-а-а, – протянула восхищённо она, – у меня такая родилась идея на будущие майские праздники! Закачаешься! Мы всей семьёй рванем в горный санаторий на Кавказ! Ленка была там... Говорит, лучше любой Турции в миллион раз! Там и реабилитационные процедуры для стариков, и аквапарк со спортивными площадками для детей! Можно будет экскурсии в горы взять...
Мама умопомрачительно жестикулировала и несколько раз себя осаждала из-за слишком громкого голоса. Мне лишь оставалось слушать о её подвигах и масштабных планах на будущее и радоваться. Несколько раз она пыталась мне положить в тарелку добавку, но потом вспомнила про торт. Отрезала мне огромный кусок и потом ещё минут пять подливала к нему ложкой домашнего крема.
– У тебя, кажется, маниакальная стадия, – усмехнулся я.
– То есть, хочешь сказать, что твоя мать душевно больна?! – она вскочила с табуретки и тут я понял, что мне несдобровать. – Хочешь сказать, что твоя родная мама сошла с ума?! А?!
Она накинулась на меня своими цепкими руками и начала щекотать, как маленького ребёнка. Я изворачивался и смеялся, пытаясь освободиться, но её силе было не так легко противостоять.
– Мам! – вопил я.
– Что?! Мама не может поиграться со своим старшим сыночком?!
– Мне завтра в школу!
– А гулять допоздна значит можно?!
– Мам! – хохотал я и брыкался, что есть мочи.
Наконец, она запыхалась и оставила меня в покое. Поглядев на себя в зеркало, женщина причесала расчёской волосы и подправила брови.
– Ладно, давай спать. Завтра действительно в школу. Кто-то должен освещать к знаниям путь, твой фонарь под глазом справится с этим лучше всех.
Я посмеялся и закинул грязную посуду в раковину.
– Но прежде, чем уйдёшь, давай тебя чмокнет любимая мамочка.
Она вновь полезла ко мне, но я на этот раз не отстранился. Я её крепко прижал к себе, радуясь, что женщина не сдаётся. Не позволяет слабости себе и не даёт детям свихнуться от страха. Я был очень благодарен за свой подаренный покой. У нас у всех получится заснуть.
3.
Я проснулся от громкого стука. Поначалу даже не понял, что происходит. Страх перемешивал мысли и предположения в сплошную белиберду. Я боялся открыть глаза. Боялся увидеть, что посреди ночи горит свет в коридоре. Саша сопел на нижней полке. Наша двухэтажная кровать располагалась в отдельной детской комнате, по левую сторону от которой находилась кухня, а по правую – спальня родителей. Я пытался вновь погрузиться в сон, пока разум не накрыл поток бессвязных молитв и просьб в никуда.  Повторные глухие удары. Видимо, в дверь. Такую агрессию мог проявлять только один человек. Я сжался в комок и схватил себя за волосы.
– Пожалуйста, – шептал я, – пожалуйста...
– Ты, блять, там до утра будешь сидеть?! Давай, выходи, поговорить надо! – раздался пьяный гонор отца.
Я не слышал, как он зашёл. Чаще всего он о себе давал знать внезапной вспышкой агрессии. Мама вышла из туалета, шмыгая носом, но ещё сохраняя уравновешенный тон.
– Что ты хочешь?!
– Что я хочу?! Ты, сука, меня спрашиваешь?! Может, лучше себя спросишь?!
Распознать его кондицию было невозможно, так как она умело маскировалась за его взрывным гневом.
– Я спала, ты пришёл опять пьяным и докопался до меня!
– Это моя квартира! Что хочу, то и буду делать!
– Делай, но меня не трогай!
– Почему это?! Ты мне имеешь право хамить, про меня гадости говорить...
– Кому, я тебя умоляю, – она выдавила смешок.
Я выдохнул, но знал, что иллюзия мирной беседы обманчива. Всегда был один и тот же сценарий.
– Ты клеветала на меня моей матери и моим детям...
– Твои дети боятся и упоминания о тебе после твоих выходок. А твоя мамаша ничего не хочет слышать про своего любимого сыночка...
Табуретка отлетает в сторону и происходит столкновение двух тел.
– Не смей! Не смей, падла, ничего говорить о моей маме! Ты усекла?! Усекла?!
Мычание, а затем долгие вздохи и всхлипы. У меня дрожали руки, и я сильнее тянул себя за волосы, стараясь добиться максимальной боли.
– Пожалуйста, пожалуйста...
– У тебя характер твоей мамаши-шлюхи! – бросил надменно он. – А твой слабак-отец не смог ей за всю жизнь и слова против сказать...
– Этот слабак надрал тебе задницу в прошлый раз, – насмехаясь, пыталась она ему мстить, – а мама даёт нам денег в долг, чтобы хоть как-то детей кормить...
– Это не отменяет их низкого статуса... Она шлюха, а он чмо..., – чавкая повторял он, – и кстати ужин – полное дерьмо...
– Я его для детей, а не для тебя приготовила...
Раздался звон рюмки.
– Хватит пить! Хватит! – мама поддалась эмоциям и предприняла нападение.
Мне не нужно было там находиться, чтобы знать, что грядет.
– Ты охуела, мразь?! Да кому ты указываешь?! С кем ты разговариваешь?!
Снова стычка, я должен был что-то сделать, но мои ноги стали ватными, я кулаками бил в стену и выл в подушку, всё так же боясь открыть глаза.
– Отпусти... Отпусти..., – раздавались тихие хрипы.
Топот ног, скрип стола о кафель, хлопок пощёчины. Мама в слезах снова закрылась в туалете.
– Выйди, сука! Ответишь у меня за то, что руку подняла на мужика! Выйди, блять, по-хорошему! Я тебе уебу пару раз, затем трахну! Выходи, шлюха!
– Я полицию вызову!
– Вызывай!
Удары в дверь.
– Вызывай!
Удары сильнее. Послышался хруст деревянного покрытия и мамин испуганный вопль. Он выламывал дверь ногой. Я отпрянул от стены и, тяжело дыша, посмотрел вниз. Саша не шевелился.
– Саш, – позвал его я, – Саш...
Никакой реакции. Пятилетний ребёнок либо боялся откликнуться, либо спрятался глубоко в мир снов. Мечась в кровати, я не знал, что делать.
– Выходи, блять! Я тебя всё равно достану и трахну! Тебя давно жёстко не трахали, вот ты и ведёшь себя как последняя сука!
– Господи! Да оставь меня и детей уже в покое! Бухай на улице и нас не трогай... , – она рыдала и выплевывала ему проклятья через дверь.
– Иди уже сюда!
Его тяжёлая одышка и новые массивные удары. Я слышал, как щепки отлетали на пол. Ноги продолжали оставаться парализованными. Происходящее казалось сном. Страшным кошмаром. Я готов был поверить во всё, лишь бы этот ужас прекратился.
– Нет! – завизжала мама. – Помогите!
– Заткнись, шлюха...
Раздались глухие удары о стены и неестественные слабые стоны. Я испугался не на шутку, но в этот раз за маму. Спрыгнув со второго этажа кровати, я бросился в коридор. Свет ослепил привыкшие к темноте глаза. Дверь в ванную оказалась полностью выломана. Отец стоял без трусов и пытался своим вялым членом попасть в оглушенную маму, которую он двигал, как марионетку. Я в ярости сжал кулаки и готов был броситься на него, но тут он посмотрел на меня своим звериным взглядом. Слабость прильнула вновь к ногам. Я не мог сделать ни шагу.
– Отпусти её...
– Иди спать, Кирилл! Мы с твоей мамой сами разберёмся! – он продолжал делать вид, что всё в порядке.
Я готов был броситься и проломить его голову об раковину, но что-то меня останавливало, и я не мог шевельнуться. Чем больше возрастало моё желание, тем больше невидимая сила меня обезоруживала.
– Убери, нахуй, от неё свои руки, ублюдок! – заорал я от ненавистного бессилия.
Новая вспышка гнева в глазах загорелась пожирающим пламенем. Его пробудившееся животное начало уже было не остановить.
– Ты кому это сказал?! Ты на кого пискнул, утырок?!
Он накинулся на меня. Моё тело оказалось на полу. Он бил кулаком по лицу, но я не ощущал боли и не пытался увернуться. Я ненавидел себя за слабость и нес наказание. Вкус крови никогда ещё не был настолько приятен. Хорошо, что это я. Я заслуживаю это.
Мама завопила пуще прежнего и пыталась всеми силами оттащить отца. Тут я увидел заплывшим глазом позади отца Сашу. Он стоял с потерянным видом, не понимая, что происходит. В его сказочный мир ещё не пробралась злостная реальность, перед которой порой человек оказывается беспомощным.
– Кира... Папа..., – лишь смог произнести он и по его детским щекам побежали слезы, а глаза раскрывались всё шире и шире, познавая мир.
Мама вдруг замолчала и схватилась за голову. Не издавая больше ни звука, она сползла молча по стене на пол. Я понял, что дело плохо и сам не заметил момента, когда одним махом столкнул с себя отца. Тот отлетел на метр и свалился пластом. Я схватил маму и Сашу за руки и отвёл их к нам в комнату, закрыв предусмотрительно дверь на замок. Последние остатки ярости отец спустил на попытки ворваться к нам в комнату, но его силы быстро иссякли.
Зареванная мама без слов прижала Сашу к груди и легла с ним на его кровать. Я уселся напротив них на ковер и смотрел опустевшим взглядом, как женщина успокаивает ребёнка, поглаживая дрожащей рукой по голове.
– Пошли вы! Уроды! Предатели! – в слезах ругался пьяница.
Хныча и воя, отец по стенке добрался до кухни и воссоединился с бутылкой водки, жадно глотая жидкость. Настала заключительная стадия его классического опьянения. Он больше не вставал, а лишь сидел за столом, жалел себя и винил свою тяжёлую судьбу и злых людей. Больше он не был опасен. Вскоре и его пьяное невнятное бормотание сошло на нет. В квартире раздался тяжёлый храп.
За окном светало. Мама с Сашей отвернулись к стенке и, судя по ровному дыханию, уснули. Из-за сильной боли в голове, я решил не вставать с пола и просто приложился лицом к мягкому ковру. В ушах ещё раздавались фантомные удары и крики. Я не знал, что будет завтра, но сейчас мама с братом находились рядом со мной. Чувство обиды притупилось с возвращением покоя. Я опустил веки и погрузился во тьму.
4.
Сильные приступы боли нахлынули на мои рецепторы. Я открыл опухшие от слез и синяков глаза. Свет добавил резких неприятных ощущений. На улице начался очередной обычный день, которому было плевать на трагедии отдельных людей. Мама с Сашей оставались в той же позе, не сдвинувшись ни на сантиметр.  Стоило мне приподняться, как тошнота подкатила к горлу. Я рванул в туалет и выблевал горькую дрянь в унитаз. С кашлем и соплями я избавился от последних частичек рвоты и вышел в коридор. Отца не было на кухне. Пустая бутылка водки лежала на полу. Алкаш ушел за добавкой и теперь неизвестно, когда вернётся. После таких погромов он обычно впадал в амнезию, дабы не навредить своей чуткой душе. Что-либо ему напоминать и в чём-то упрекнуть было бесполезно. Трезвым он казался совершенно другим человеком. Эта вторая противоположная личность была примерным сыном ради денежной наживы и добрым семьянином на публику. Деградация отца происходила с невероятной скоростью. Я больше не узнавал того человека, которого раньше любил. Сейчас я этому существу желал лишь смерти.
Я нашёл упаковку анальгина и запихнул в себя сразу несколько штук. Немного наведя порядок, я ушел на кухню и сел в тишине. Прогнозировать дальнейшую судьбу, как-то повлиять или предотвратить ход событий я не мог. По крайней мере, тогда я так думал. Мою голову занимало лишь самообвинение. Ненависть к самому себе пожирала изнутри. Я прокручивал в памяти ночное происшествие и всё больше презирал себя за бездействие.
Не знаю, сколько прошло времени, но когда раздались звуки в комнате, я поднялся и шаткой походкой направился туда. Голова невыносимо гудела. Источником шума оказался Саша. Мальчик сидел на полу и как ни в чем не бывало тихо игрался в машинки.
– Привет, Кир.
– Привет.
Он не хотел замечать что-то плохое. Он любил и маму, и папу. Где-то в его голове откладывалось понятие, что так и должно быть.
– А ты в школу не пошёл, да? – спросил он меня, не поднимая глаз.
– Да.
– Это из-за твоих синяков?
Я замешкался.
– Да.
– Я могу один дойти до детсада.
– Не надо. Побудь с мамой.
Он продолжал гонять игрушку по ковру туда-сюда.
– Хорошо. Поиграю только немножко.
Я медленно подошёл к маме. Она свернулась хрупким эмбрионом под одеялом. Руки скрещены на груди. Глаза оказались открыты. Они не моргали и медленно наполнялись отчаянием. В них нельзя было больше отыскать вчерашней яркости и радости. Теперь там были серость и пустота. Страсть и жажда жизни сменились тотальной отстранённостью и безразличием к происходящему. Белая полоса молниеносно стала чёрной.
– Мам...
Никакой реакции.
– Мамуль... Ты что-то хочешь?
Снова никаких эмоций. Её будто затягивало прямо на глазах зыбучее болото, а она не сопротивлялась. Я проклинал себя. Презирал всей душой прямо в тот самый момент. К глазам подступили вновь слезы.
– Мам...
– Я ничего не хочу, – сухо и монотонно произнесла она, – оставь меня в покое.
Сердце обжигалось кровью. Слезы душили горло.
– Какого чёрта ты его не выгонишь! – психанул я. – Лучше на улице жить, чем с этим уродом...
Я побежал в ванную и ещё раз проблевался. Затем в раковине долго держал лицо под холодной водой.
– Пожалуйста. Пожалуйста.
Оставаться здесь я больше не мог. В коридоре мою ладонь перехватили. Передо мной стоял Саша с жалобными испуганными глазами.
– Можно с тобой...
Я вырвал руку и разгоряченно бросил ему:
– Присмотри за мамой.
Потом я покинул квартиру, закрыв дверь на замок. Я испытывал злость только по отношению к себе и не хотел никого обидеть. Мне хотелось избавить от себя других. Да и самого себя.
5.
Так начался тот самый день, который я помню детально, несмотря на травму головы и изменённое сознание. Как только я вышел из подъезда, я понял, что дальше выносить адскую боль в черепе мне не по зубам. У меня оставались ещё кое-какие деньги, и я пошёл в пивной бар. "Хоппи" был местом наших посиделок, когда негде было зависнуть. В основном здесь торчали рейверы, представлявшиеся интеллигенцией в молодёжных кругах. У этих симпатяг всегда имелись бабки и на качественные наркотики, чтобы выносить техно сутками напролёт, и на крафтовое пиво в баре. Они либо трепались языками о своих душевных скитаниях, либо вспоминали свои героические полеты в эзотерическом пространстве под веществами. Мы с друзьями туда захаживал время от времени в зависимости от нашего бюджета. Бармены к нам иногда проявляли снисхождение и всучивали просроченное пиво, не пригодное для продажи. Мы были только рады подобному сотрудничеству, тем более, напиток по качеству совсем не отличался. Мы гордились своими сомнительными привилегиями и охотно пользовались положением.
Днём в будний день никого не могло быть в заведении. Поэтому я смело подошёл к знакомому добродушному анашисту на баре и спросил про подпольный продукт. Он перестраховался, бросив взгляд на входной проём, но затем с удовольствием дал мне из под стойки пару бутылок. Я расплатился. Он подобно буддийскому монаху отблагодарил меня жестом. Паренёк даже не поинтересовался, что у меня с лицом. К сожалению, у этой касты людей напускная благожелательность скрывает за собой абсолютный цинизм, а порой и презрение к людям рангом ниже. Они могут выглядеть добрыми, но в трудную минуту от них вряд ли дождёшься помощи. Хотя, честно говоря, мне вряд ли захотелось бы, чтобы в тот момент кто-то лез в мои дела, поэтому я во взаимном молчании взял пиво и удалился в уголок.
Я барахтался, как беспомощный щенок, в своих многочисленных противоречивых мыслях, не замечая ни времени, ни окружающего мира. Не знаю, какой злой иронией судьбы была предусмотрена встреча именно в тот день, но скоро со второго этажа бара я услышал внизу смех Дзена, поднимающегося по лестнице. Вскоре кудрявый балагур перешёл порог. Выглядел он паршиво. Чёрные синяки под глазами и чавкающий сухой рот намекали, что парень не спал и нюхал всю ночь. Он продолжал себе беззаботно ржать, не видя смысла в смене рода занятия. За ним шёл Пятка. Именно на его авторитетные высказывания Дзен реагировал своими звонкими воплями. Пятка был невысокого роста, с уже приличной бородой и бритой головой. Сколько раз я с ним пересекался, столько раз наблюдал его в одном и том же прикиде: чёрная потрёпаная кожаная куртка, под ней вязаный белый свитер в стиле Сергея Бодрова, на ногах исключительно чёрные демисезонные берцы. Он обладал удивительной хитростью, эрудицией и самоуверенностью, поэтому легко мог любому подсесть на уши и запудрить мозги. Он бравировал вымышленными связями и часто выдавал себя за важную шишку. Именно поэтому за ним часто бегали впечатлительные наивные малолетки. И Дзен.
– О, Кира! – заметил меня мой товарищ и кинулся в объятия. – Выглядишь так, будто ты вчера всю ночь долбил порошок, а не я!
Он поглаживал мою куртку и не спешил меня отпускать из своих длинных рук. Эйфоретик ещё не оставил в покое его тактильные порывы.
– Привет, Дзен. Как вчера посидели?
– Посидели на мефедроне! Замечательно! – вновь истерический нездоровый смех.
– Тебе бы поспать, а то крыша поедет.
– Ей никуда не надо...
Тут с пристальным оценивающим взглядом подошёл Пятка. Он путался в людях из-за своих беспорядочных знакомств.
– Йоу, мен, – бросил он мне дружелюбно. – Как сам?
– Здарова, Пятка.
– Мы с тобой знакомы?
- Да. Тусили раз 5 вместе.
– Пят, это Кирилл Белов. Мой корефан, – помог с воспоминаниями Дзен.
– Сори, чувак. Не признал. Эта насыщенная жизнь стирает лица.
Мы пожали друг другу руки, но он всё ещё продолжал сканировать мой портрет, чтобы понимать, как со мной действовать и что с меня можно получить.
– Три пива, плиз, – обратился он к бармену.
Пятка ошивался и среди рейверов, так как там имелись наркотики, и среди футбольных фанатов, так как там имелась сила, и среди неформалов, так как там можно было отыметь малолетних девочек. Он мог просто и непринуждённо сидеть сразу на нескольких стульях, подобно Остапу Бендеру.
Он взял бокалы и поставил перед каждым членом компании.
– Выглядишь хреново, зай...
Я прикоснулся к щеке и сразу ощутил болезненную пульсацию. Выпитое пиво немного анестезировало, и тошнота прошла, но лучше болячку было не трогать.
– Мы вчера на гиг гоняли, Пят, – пояснил Дзен, комфортно разложившись на свободных местах. – Этот чокнутый сломал одному бедняге рёбра, ну и сам отхватил не хило...
Пятка вернул на меня свой взгляд, теперь уже он проверял меня на конкурентноспособность по животному отбору. "Лох или не лох" осталось в прошлом. Я же вспомнил вчерашний разговор и представил секретного старшего брата Пятаева, который по воли случая оказался прикованным к инвалидной койке.
– А затем мы устроили дебош в электричке, – хохотал Дзен, – пришлось на стоп-кране сойти...
Хмурость и подозрительность в огромных голубых глазах сменилась доверительным озорством.
– Ты напоминаешь Венечку Ерофеева, – заявил Пятка, – на вечном провинциальном колесе сансары возвращаешься к своей естественной природе, не в силах добраться до иллюзорных Петушков...
– Кирюха нормальный поц, – заволновался Дзен, – его не интересуют петухи...
– Это книга, дурень, – посмеялся я.
Тут посмеялся и Пятка, окончательно приняв мою кандидатуру в свое особенное общество.
– Или даже не..., – опроверг свой прошлый довод начитанный парень. – Географа напоминаешь... Который глобус пропил и снова вляпался в передрягу.
Пятка был из тех людей, которому непременно необходимо было похвастаться литературным багажом, ведь он сам себя считал гениальным писателем современности.
– Скорее я мечтаю, чтобы похоронили меня за плинтусом, – выдал я со вздохом единственную аналогию, которую знал.
Пятка взял пару секунд на осмысление.
– Все мы узники установок и заложенных сценариев родителей.
Я кивнул согласно головой. Признаюсь, мне стало приятно, что хоть кто-то меня понимает.
– Я вообще ничего не вкуриваю, о чем это вы, – запищал наигранно Дзен. Его психотип не мог избежать ревности к друзьям, которые так быстро нашли между собой общий язык.
– Дзен, вот скажи, – обратился к нему с иронией Пятка, – хотел бы переехать в Америку?
– Ну допустим. Там пейзажи клёвые и Голливуд.
– А чёрному отсосал бы за это?
Мгновение и Пятка начинает придаваться громким залпам смеха над очередной отсылкой, которую только он и понял. Но мы инстинктивно поддержали его.
– Да пошёл ты, Пят, – изобразил обиду Дзен.
– На самом деле никуда мы с вами выбраться не сможем, – заключил мудрым изречением философ. – Останемся сынами отечества виденьем Сорокина и Балабанова. И быть нам вечно контуженными и озлобленными шатунами Мамлеева, устремляющимися в неизбежную пропасть на безостановочной Жёлтой стреле Пелевина...
Пауза для того, чтобы учёный муж вкусил весь триумф.
– Выпьем же за это! – воскликнул Дзен.
Мы осушили наши бокалы до дна и заказали ещё. Голова кружилась, но тело окутало приятное тепло. Мне становилось всё равно. Только это мне тогда и нужно было.
– Эй, нигга, брат! Повтори-ка нам! – кинул Пятка вальяжно бармену, чувствуя превосходство и власть. – На самом деле, всё подобное старье уже не катит! Нужен новый взгляд на мир! Глазами нашего поколения, которое в принципе просекло суть жизни с помощью архаичных знаний и научилось жить и действовать в сопряжении со своими мыслями, желаниями и потребностями одновременно...
Мы пили ещё и впитывали то, что нам пытался донести этот безумец, который в глубине души, если такая у него имелась, ни во что не ставил ни других людей, ни их судьбы.
– Прочитайте мои мемуары! Там я разложил всё по полочкам! Бля буду, это поймут только через лет сто! Сейчас общество погрязло в потребительстве, слабости и тупости ... Я подобно Сократу, Копернику, Ницше буду изгнан и распят на собственном кресте, который несу...
Дзен вожделенно наблюдал за мощной подачей самовлюблённости. Мне были интересны мысли этого персонажа, которые казались пусть и психически нездоровыми, но толковыми и осознанными.
Пятка пьянел, видимо на залежах старых дрожжей, и прямо на глазах становился агрессивнее и манернее. Он с высокомерным видом рассуждал об ошибках и пороках всего человечества, затрагивая политику и религию. Дзен пытался иногда с ним спорить, мгновенно меняя точку зрения. Я же моментами слушал, но по большей части понимал, что меня сильно развозит от выпитого алкоголя, а головная боль возвращается. Её просто необходимо было как-то унять.
– Мы живём в «сороковщину»..., – продолжал он, прикуривая сигарету.
– Здесь нельзя курить, – пытался пригрозить бармен.
– Пошёл ты! – заткнул его грубым командным тоном Пятка.
Парень за стойкой растерялся, но не сказал больше ни слова. По его выражению лица стало заметно, что его задетое эго испуганно ищет выход из ситуации. Но охмелевший Пятка сам нашёл решение.
– Есть один способ правильно прожить жизнь..., – заявил он.
– Как? – не спускал с него влюблённых глаз Дзен.
– Я не смогу это объяснить лучше одного человека.
– Кого?
Пятка многозначительно усмехнулся:
– Скоро увидите. Погнали.
Я понял, что ловить здесь больше нечего, тем более писатель, действительно, заинтересовал меня. Заплетающимися шагами мы покинули заведение, позволив бармену выдохнуть и успокоиться. Пятка фамильярно шёл впереди и с кем-то говорил по телефону. Свежий дневной воздух обдал мое пылающее лицо.
– Сколько у кого бабок есть? – с серьёзным намерением задал нам вопрос Пятка, убрав мобилу.
– По нулям, – честно ответил я.
– У меня их вообще никогда нет, – посмеялся Дзен.
Пятка не стал осуждать, а быстро сориентировался.
– Тогда найдём. С пустыми руками к человечку, владеющему смыслом жизни, некультурно заявляться.
Мы и догадываться не могли, что у этого великого комбинатора вертится на уме. Пятка начал обыскивать зорким глазом улицу и остановился на двух чужеземцах преклонного возраста, напоминающих типичных нелегалов. Он, не раздумывая, бросился к ним через проезжую часть. Нам оставалось лишь следовать за ним. Дерзкий бесстрашный ублюдок, даже не посвятив нас в план своих действий, накинулся с ходу на двух безобидных жителей.
– Бабки есть? – толкнул он того, что постарше, в плечо.
– Что? Нет денег... - испуганно среагировал прохожий.
– Эй, отвали от него? Ты больной что ли..., – нахмурил брови его земляк.
– Выкладывайте, суки, бабки! Или за бесплатно думаете топтать нашу землю и трахать наших женщин..., – слабый на вид паренёк напал на защитника, подобно льву. Через пару молниеносных метких ударов стало понятно, что Пятка, не пальцем деланный в драке, и сейчас уложит беднягу в нокаут. Он наносил жестокие удары по голове кулаками, пока мужчина не оказался согнутым. Тогда ему прилетело коленом и это был определяющий исход схватки приём. Мы стояли, прикованные к земле от аффекта, но тут мужик постарше решил помешать Пятке и схватил того сзади за горло. Я под воздействием боли и адреналина не заметил, как сам атаковал вторую жертву. Прижав его к земле, я начал наносить сокрушительные удары. Во мне всплывала затаившиеся злоба на отца, и я не осознавал того, что вытворяю. Боль в голове уходила, обида на весь мир получала выражение. Из транса меня вытащил Дзен.
– Бабки у Пятки! Бежим! Там менты едут!
Я обнаружил перед собой кровавое месиво вместо лица ни в чем не виновного незнакомого человека. Второй его друг, над которым постарался Пятка, выглядел не лучше. Мы спохватились, понимая, во что влезли, и кинулись бежать. Прокладывал маршрут Пятка. Только он оставался в здравом уме и без сомнений повторил бы уже сделанное. Я не думал, что способен на столь быстрый бег. Не знаю, правда ли нас преследовала патрульная машина, но пробудился инстинкт самосохранения и я добросовестно выполнил свою работу.
Мы перелезли через забор и оказались возле железнодорожных путей. Пробежав еще немного, наша компания наконец остановилась отдышаться под мостом. Пятка посмотрел на меня с уважением.
– Теперь не удивительно, что у тебя такая побитая рожа! – хлопнул он меня с усмешкой по плечу. – На нарах будем вместе чалиться!
– Да вы спятили! Что теперь с нам будет..., – с животным страхом паниковал Дзен.
– Успокойся, маня! Мы удрали. Найти нас они никак не сумеют...
Дзен нервно ходил взад-вперёд. Я присел на бетонную плиту и взялся за голову. Ненависть возвращалась. Что-либо предпринимая, я только усиливал её. Но остановиться уже был не в силах.
– Кэша теперь у нас предостаточно, – заявил довольно Пятка, проверив украденный кошелёк, – сейчас захватим ещё с собой несколько бродяг и отправимся к обещанному смыслу жизни!
6.
Пятка по-прежнему шёл во главе процессии. Я осматривал кисти, похожие после драки на поросячьи лапы.
– А ещё меня психопатом считают, – буркнул Дзен, поглядывая на мои опухшие конечности.
Я ничего ему на это не ответил. Понятия не имел, куда мы направляемся, но деваться было некуда. На окнах панелек отражались последние следы алого заката. По ощущению было уже около восьми вечера.
На границе пятого микрорайона мы встретили шестерых подростков. Три пацана и три девочки. На вид им было не больше 14 лет. Именно такой возраст и крутился вокруг Пятки, признавая в нём лидера.
– Здарова, бандиты! – кинул им пафосно их вожак.
Парни распушили вмиг перья и с уважением пожали Пятке руку. На девочек он специально не обращал внимания, чтобы еще больше произвести впечатление.
– Готовы к хаслу?!
– Всегда готовы, братан, – ответил один из них.
И девочки, и мальчики выглядели примерно одинаково. Чёлки, крашенные волосы, тоннели в ушах, одежда оверсайз. Я их совсем не различал, даже когда они назвали свои имена. Дзена интересовал женский пол, поэтому он навострил уши и включил хищный взгляд.
– Тогда идём на безумный движ! Эту ночку вы не забудете, я обещаю!
Я даже не представлял тогда, насколько Пятка окажется прав. Меня не интересовал пункт назначения, я отдался целиком и полностью течению событий.
– Пят, ну намекни хоть куда идём..., – взмолил Дзен.
– К Селину. Ударение на "и".
– Это фамилия?
– Фамилия Селин через "е", а то его погоняло, как самому грязному и трушному ублюдку.
– А, – осенило Дзена, – это тот дед, который втихаря наркотой что ли барыжит?
– Это пророк нашего времени, – пояснил спокойно Пятка, понимая, что его слушает публика, – всё, что может быть известно о жизни, доступно его серому веществу.
– Почему именно ему?
Пятка закурил.
– Он пронюхал всё дно. Пережил всё дерьмо в самых невообразимых его ипостасях. Ему 70 лет. За это время он в общей сложности отсидел 30 лет в тюрьме. 40 лет торчал на героине. Переболел всеми возможными болячками и сохранил свой разум, чтобы делиться истиной.
– Стремная репутация. Чем тут гордиться..., – Дзен усмехнулся.
Пятка сплюнул и молниеносно оказался перед носом шута, злобно глядя ему прямо в глаза.
– А чему ещё можно доверять, если не ошибкам прошлого?
Дзен струсил и быстро ретировался, опустив глаза в асфальт.
– Ты прав, чувак.
– Ты понимаешь, братан, – резко главарь вернулся к доброму ладу, чувствуя тотальную покорность, – его организм столько переработал веществ, что чувственный центр в мозгу просто-напросто атрофировался. Его ничего уже не торкает, и он может принимать абсолютно независимую позицию по отношению ко всему сущему. С помощью накопленного опыта и повышенной толерантности к страху и опасности, он забрался в такие дебри человеческого существа, которые нам остаётся только воображать.
Реклама персонажа прошла успешно. Мне и Дзену не терпелось увидеть закадычного деда. Молодёжи было по барабану. Им хватало того, что они тусуются со старшими ребятами, разговаривающими на опасные взрослые темы.
Многоэтажки остались позади, и мы всей компанией вышли к частным домам. Залаяли собаки, и в нос ударил деревенский запах. Мы петляли по улочкам, когда уже совсем стемнело. Из всех самых разваленных и отпугивающих домов Пятка выбрал чемпиона.
– Добро пожаловать в бочку Диогена! – с торжественной улыбкой парень открыл незапертую ржавую калитку.
– Похоже помойную, – добавил я к его словам.
– Ну да, – посмеялся Пятка, – ремонт не помешает. Но, с другой стороны, это всего лишь вещь, которая не должна стать хозяином человека.
Вся эта философская дребедень не канала при взгляде на деревянную лачугу, напоминавшую колхозный притон. Но несмотря ни на что, мы продвигались вслед за Пяткой, стараясь не споткнуться и не удариться головой. Входная дверь заскрипела и открыла нам мир старых рваных вещей, пустых бутылок с окурками и густого табачного дыма, пропитавшего всю обитель.
– Селин! – дал о себе знать гость. – Это Пятка! Мы тут с братвой и выпивкой!
Мы гуськом зашли внутрь, озираясь по сторонам. Грязная плита, пакеты с доисторическим мусором, вонючая буржуйка, тараканы и одноглазый кот нас приняли, как своих. Многим хотелось свалить, но никто не мог показаться слабаком. Раздался хриплый кашель из комнаты.
– Заходите, кто бы это ни был. Мой дом – ваш дом.
Мы зашли в гостиную. Здесь было намного уютнее, не считая резкого запаха марихуаны. Мебельный шкаф, телевизор, транслирующий порнуху, пуховики, стулья и кровать, на которой располагался худощавый небритый дед. Жизнь его действительно помотала. На теле невозможно было разглядеть чистой кожи: либо наколки, либо шрамы. Кости торчат из-под шёлкового халата, больше смахивающего на женский. В широкой улыбке – ни одного зуба. Нос в нескольких местах переломан. Зато в глазах горел огонь похлеще, чем у Пятки.
– Здарова, браток, – легонько подался он к Пятке, которого, видимо, сразу признал.
– Приветствую, Селин. Вот привёл к тебе учеников. Продемонстрировать, так сказать, живую легенду.
– Я мёртв давным-давно уже, ёп. Ведь только мёртвые имеют право базарить за жизнь.
Пятка подмигнул нам, типа «я же вам говорил».
– Как здоровье-то твоё?
– Потихоньку, братиш. Сейчас как раз закинулся добами. Скоро приход начнётся.
Большинство понятия не имело, о чем идёт речь. Да и сам я, честно сказать, тоже.
– Вы-то лавэ взяли с собой? – как-то изменился в голосе дед.
– Да, конечно, – достал Пятка из кармана ворованные купюры.
– Тогда сейчас вас стаффом подогрею. Пришла новая альфа. Закачаетесь, ёп. Жизнь невозможно узреть насквозь в первозданном сознании.
Он достал из дырки в диване зиплок с розовым порошком и незамедлительно рассыпал его на столе. Подсчитав количество людей, он начертил из общей массы жирные дороги, от размера которых бросало в дрожь.
– Прошу на взлётную полосу, студенты!
Мы с Дзеном напряжённо переглянулись, понимая, что это лютая химия. Подростки оставались в неизвестности и ждали решительного первого шага старшего поколения.
– Живём один раз, – не мог сплоховать Пятка и, взяв в руки скрученную сотню, вдохнул в себя всю дорожку целиком.
По его округлившимся глазам стало ясно, что приход не заставит себя ждать и наркотик возьмёт за рога каждого без разбора.
– Отличный стафф! – выдал он. – А вы че стоите, яйца жмёте?
Дзена долго не надо было уговаривать. У него собственная зависимость к тому времени сформировалась довольно неплохо. Он потер ладошки и профессионально прильнул к порошку. Селин наблюдал за процессом с умилением, будто передал драгоценный талант потомкам. Дальше настала моя очередь. В голове промелькнули нравоучения о последствиях неблагополучного воспитания родителей, а потом вчерашний срыв отца и слезы мамы. Голова вновь загорелась адским пламенем. Я вынюхал собственную ненависть со стола. Мозг покрылся холодом, и дальше всё перестало казаться реальным.
Я слышал лишь голос Селина, который казался очень далёким и глубоким. Остальные не могли говорить. Их нейромедиаторы перемешались в наркотическом коктейле и вытворяли с сознанием и подростковым телом то, что и представить обычному обывателю мерзко.
– Вы бежите, ребята, – говорил Селин, сидя на диване, – вы только начинаете бежать... От всего... Абсолютно от всего вокруг... Вы будете и дальше бежать, но уже по привычке... Потому что поймете, что то, от чего вы бежали, не имеет ценности...
Передо мной смеялись, издавали странные звуки, валялись на полу, принимали неестественные позы. Их тела то возбуждались, то мгновенно расслаблялись. Они вели себя подобно слабоумным детям или похотливым животным.
– Человек ходил по земле микробом, – Селина накрывали его психоделики, он эпилептически закатывал глаза и высказывал всё, что приходило ему на ум, – затем растением и животным... Это божественный дар... Дар размножения... Мы нужны ему только ради потомства... Нас держат на убой... Он питается... Питается нашей энергией... Мы – перерабатывающие шестерёнки... Наше предназначение кончить, оплодотворить, выносить, родить, удобрить землю...
Играла музыка или мне только казалось. Всё переливалось в плавных волнах. Я то закрывал глаза, то распахивал их до покраснения визуальных образов. Ноги и руки казались чужими. А люди вокруг бегали мартышками, кривлялись, катались по ковру и извивались словно черви.
– Нет ничего плохого, нет ничего хорошего... Мы состоим из потребностей, желаний и инстинктов... Наши четвероногие предки старались, адаптировались и эволюционировали, чтобы мы вырастили мозг и всё послали к чертям собачьим... Страх, слабость и тупость управляют людьми... Кто преодолеет это, познает истину... Она не понравится... Она не нужна будет... То, что ты открываешь в себе, является уже по сути тобой... Незначительность... В мире будут жрать, спать и спариваться одни незначительности... Которым плевать... Которые всё поняли...
На пуфике на незнакомого мне парня уселась девчонка и начала его домогаться. А может и он ее. Они сосались и раздевали друг друга, позабыв, где и с кем находятся рядом. Раздался смех. На соседнем пуфике с себя снял штаны Дзен и принялся мастурбировать. Он смотрел на парочку и яростно теребил свой член, с конвульсивным блаженством запрокидывая назад голову. Никто не реагировал на чужое сумасшествие, так как претерпевал внутри свое собственное.
– Пахан может и создал эту вселенную... Но Бога создали люди...Тихо...Он оставил своё творение, решив не вмешиваться...Еще тише...Каждый сам по себе... Каждый сам с себя спрашивает... В этом и есть его частичка в нас, – продолжался бредовой монолог Селина. Моё сознание выхватывало лишь более или менее логичные отрывки. – Он крупье... Раздает карты, но сам понятия не имеет, что кому выпадет... Мы играем с судьбой в шахматы... Выбираем чёрное и белое... Что-то зависит от нас... Душа в единоличности... Мы всё делаем ради себя... Любой потаённый мотив содержит в себе эгоцентризм и выгоду... Нет хороших и плохих поступков... Взаимная выгода создала добро, любовь и дружбу, всё что мы любим... Страх, неуверенность в себе и жажда власти создали веру... Всё, что мы знаем и считаем реальным, искусственно создано прошлыми поколениями людей... Иллюзии, самообман и смерть – единственные настоящие вещи в нашем мире...
Парень с девушкой уединялись в комнате. Затем по дому раздавались сладкие стоны и крики. Тот парень в скором времени вышел из комнаты, вместо него зашел другой. Вновь раздавались сладкие стоны и крики. Две другие девушки прилипли к Пятке, облизывая его шею. На животе Дзена уже блестела целая лужа спермы, но он продолжал истязать свой детородный орган.
– Делай, что хочешь..., – кряхтел, посмеиваясь Селин, – да, делай что хочешь... Вот она истина... Нет суда, кроме того, который человек выдумал для своего же блага... Нет морали и ценностей, кроме тех, которые человек выдумал для себя же... Воспитание... Предпочтения... Воздействие и влияние окружающей среды... Разнообразие всего, в куче которого теряется важность... Сколько проживёшь... Как проживёшь... Природой нам начертано восславлять низменные потребности и блага... Духовное приходит на ум лишь от хорошей пресытившейся жизни... Всё, что угодно... Как угодно... Где угодно... Только не ври себе и не бойся...
Старик читал себе мантру, перевоплотившись в образ чокнутого оракула.
– Селин, – обратился к хозяину Пятка чавкающим ртом и полуприкрытыми глазами, – есть ещё соль?
– Бабки есть – будет соль, – здраво откликнулся Селин.
Пятка пошарил в карманах.
– Нету. Всё спустили.
Селин молчал и пребывал в диванном экстазе.
– Селин. Что угодно проси.
– Трахни вон того паренька в задницу. А я посмотрю, – старик плавно указал на малолетнего друга Пятки, будто изначально имея план в голове.
Пятка отстранился от девчонок и без раздумий пополз по ковру к товарищу. Селин с жаждой в глазах сел на угол дивана и уставился на парочку.
– Снимай штаны, – приказал Пятка обдолбанному юнцу.
Тот блаженно съехал с пуфика на пол, уперся головой в пол, выпятил жопу и спустил штаны. Перед Пяткой торчала белая гладкая задница. Член парня продолжал стоять ещё с момента ласки девушек, поэтому лишь оставалось достать орудие насилия. Где-то на задворках сознания я не верил, что это произойдёт, но глаза стали свидетелями обратного. Пятка смочил руку слюной, смазал возбуждённый член и нацелил головку между ягодиц друга. Подросток стонал и сопротивлялся поначалу, но вскоре впитал половой орган своей прямой кишкой. Пятка стал ожесточенно драть мальчугана, словно девчонку.
Селин смотрел на извращённое зрелище с восхищением и учащенным дыханием.
– Каждый находящийся здесь, пидр он или гетеро, сейчас возбудился... Потому что мы все на поводке похоти и власти... Нельзя отрицать... Мультивселенная заготовила столько вариантов, сколько людей... Но у всех одно и то же... Везде одно и то же... Не нужно быть проницательным ясновидящим, чтобы проанализировать чужую прошедшую жизнь и спроецировать её на собственную... Мы потеряны во вседозволенности и своей незначительности...
Селин достал обещанный пакетик с кристаллами и кинул спаривающимся парням, словно собакам. Они отсоединились друг от друга и без какого-то стыда за произошедшее переключились на наркотик.
Я провалился в небытие. В наушниках играли Crystal Castles. Меня не интересовало, что происходило снаружи. Не волновало больше, что творится внутри. Я был отстраненной от реальности версией себя. В мире волшебной сказки я держал кого-то невыносимо родного и любимого за руку. Кого-то прекрасного и уютного, словно детство. Светлого и лучезарного, словно солнце. Лёгкого и свободного, словно ветер над океаном. Шум и боль остались по ту сторону этой сказки. Они пытались меня вырвать наружу, но я не поддавался и оставался единым со сладкими иллюзиями. Но всё рано или поздно заканчивается, и наступает время вернуться назад.
Я одурманенным сознанием и обмякшим телом ощущаю вибрацию телефона. Конечности оставались непослушными и неуправляемыми. Удалось добраться до телефона, только когда он уже затих. Расплывчатым взглядом я обнаружил 9 пропущенных звонков от мамы. Следующий вздох вернул отрезвляющий холодный страх. Интуиция подсказывала что-то ужасное.
– Но чтобы обрести вечность, – глядел будто сквозь меня Селин своим испепеляющим взглядом, – надо утратить всё, что раньше любили и ценили...
Я прогнал из головы остатки опьянения и немедленно качающимся шагом покинул притон. Стоило мне оказаться на дороге, мои ноги инстинктивно перешли на бег. Ориентироваться на дороге приходилось в процессе. Я перезванивал маме, но она не брала трубку. Набирал отца, но номер был заблокирован. Страх расширял свои границы с невероятной скоростью. Я не знал, чего ожидать. Но тогда я уже понимал, что если что-то случится, я не смогу себе простить.
Вот на горизонте нарисовался дом. Я ускорил темп, но цель удалялась словно во сне. Я начал повторно набирать подряд все контакты, но без результата. Наконец я добрался до парковки. Рефлекторно начал высматривать окна 8 этажа. Свет горел во всех комнатах. Я на ходу достал ключи и двумя скачками пролетел лестницу, оказавшись около подъезда. Сердце вырывалось из груди, мне не терпелось оказаться наверху. Прозвенел домофон, открылась дверь, я кинулся к лифту и вдруг увидел Сашу, потеряно слонявшегося возле стены.
– Ты...Ты..., – заплетался я от удивления, – ты что здесь делаешь?! Почему один?!
Саша был очень рад меня видеть и сразу кинулся в объятия.
– Папа пришёл домой... Он снова пристаёт к маме..., – повторял он с испуганными глазами, на которых наворачивались слезы.
Я окончательно пришёл в себя. Отфильтровав сотню мыслей за секунду, я отстранил от себя младшего брата.
– Иди на улицу. Я сейчас поднимусь и заберу маму. Мы спустимся и вместе уйдём. А ты подожди пока на площадке.
Именно так, слово в слово, было сказано моими устами. Саша беспрекословно послушал старшего брата и хоть ему было очень страшно, он мужественно побежал на улицу. Нажимая кнопку лифта, я провожал мальчика взглядом. Раздался вновь сигнал домофона, Саша выскочил на улицу. Через пару секунд до моих ушей донёсся протяжный женский крик, а за ним грохот. Я осознал, что рядом с подъездом сверху упало что-то тяжёлое. Неестественный шум меня побудил оставить ожидающий лифт и броситься на улицу. Снова запищал домофон. Но дверь не закрылась, потому что моя оцепеневшая фигура преградила ей путь. Я стоял на пороге и чувствовал холод. Затем холод перешел в дрожь. А дальше эта дрожь медленно-медленно начала пожирать мои внутренности.
Я смотрел остекленевшим взглядом на асфальт рядом с лавочкой. На нём лежали два трупа. Два замерших тела. Я сначала не мог поверить. Думал это галлюцинации. Это просто не могло быть реальностью. Ноги парализовало. Мне с трудом удалось заставить их идти. Я не могу описать, что я чувствовал. Не существует таких слов. Я подобрался ближе. У моих ног лежали мёртвые мама с Сашей. Они не шевелились и не дышали. Она вновь его прикрыла собой и прижала к своему телу. Та же поза, в которой я их запомнил в последний раз тем утром. Они снова спали и им было плевать на этот проклятый мир. Я тихо присел на корточки и взял их ладони в свои. Хотел ощутить то самое родное прикосновение. Но их руки больше не могли разделить мое тепло. Они тянулись вниз, к холодной земле. Я не сдавался и сжимал крепче, но ничего не получал в ответ. Их лица обратились к пустоте и остались там навсегда. С дрожью в теле я сложил их руки вместе и резко отошёл назад. Я не хотел мешать. Им не нужен был больше этот мир. Всё происходило в нём случайно. Нам оставалось только самостоятельно найти какой-нибудь смысл.
Я не звал на помощь. Не оглядывался по сторонам. Не проверял окна, из которых выбросилась мама. Я, не спуская глаз с мёртвой идиллии, сел на бетонную ступень. У меня не было подходящих мыслей и чувств на такой случай. Не было объяснения случившемуся. В один миг у меня не стало мамы и брата. А если нет их, значит нет и меня. Я сказал себе, что меня отныне не существует. Я вставил рукой один наушник в ухо. Звучала не доигравшая "Sad eyes". Песня провожала нас. Ведь мы отправлялись далеко от жизни. Мои единственные родные люди, размазанные по асфальту временем и роковым совпадением. И я, стёртый до исчезновения увиденным и осознанным.
7.
Я ни с кем не поддерживал связь, но люди и так быстро узнали об ужасающей невероятной трагедии. Последующие секунды, минуты, часы, дни мое тело пребывало в тени. Без потребностей, желаний и борьбы. Психическое нездоровое состояние даже не давало мне покончить с собой. Ритуалы изменились: теперь я не молился, теперь я днями и ночами напоминал себе о том, что виновен в смерти своих любимых. Я прозябал то в депрессии, то в самобичевании.
Полгода меня таскали по интернатам и психушкам. Если не из-за здоровья, то меня заключали за мнимое бродяжничество и асоциальное поведение по отношению к опекуну. Я не трогал отца. Он беспросветно бухал и всё чаще терял контроль над собой. Так получалось, что в одном психиатрическом отделении лежал неподвижным предметом я, а в другом батя с очередной белой горячкой. Жизнь всё равно продолжалась. В какой-то момент я абсолютно спонтанно решил со всем покончить и избавить окончательно мир от себя, а следом захватить валяющегося на кухне в собственной блевоте отца. Оставив газ включенным на всех конфорках и закрыв глаза, я, наконец, улыбнулся. Но опять всё пошло не так. Я не успел умереть. Лишь снова стал виновником гибели родственника и снова попал в психушку, но уже другого города.
Мне стало вскоре смешно. Действительно, искренне смешно от всего того, что происходит в этой нелепой жизни. Так, собственно, я и стал таким.