***

Две молодых брюнетки в библиотеке мужа
той из них,что прекрасней.Два молодых овала
сталкиваются над книгой в сумерках,точно Муза
Объясняет Судьбе то,что надиктовал.
Шорох старой бумаги, красного крепдешина,
Воздух пропитан лавандой и цикламеном.
Перемена прически; и локоть—на миг  — вершина,
привыкшая к ветреным переменам.
О, коричневый глаз впитывает без усилий
мебель того же цвета, штору, плоды граната
Он и зорче, он и нежней, чем синий
Но синему— ничего не надо!
Синий всегда готов отличить владельца
от товаров, брошенных вперемежку
( т.е. время от жизни), дабы в него вглядеться.
Так орёл стремится вглядеться в решку.

Звуки рояля в Часы обеденного перерыва.
Тишина уснувшего переулка
обрастает бемолью , как чешуею рыба,
и коричневая штукатурка
дышит, хлопая жаброй, прелым
Воздухом августа, и в горячей
полости рта холодным перлом
перекатывается Гораций.
Я не воздвиг уходящей к тучам
Каменной вещи для их острастки.
О своём— и о любом — грядущем
 я узнал у буквы, чёрной краски.
Так задрёмывают в обнимку
с «лейкой», чтоб переломляя в линзе
сны,себя опознать по снимку,
очнувшись в более длинной жизни.

Обними чисты воздух, а ля ветви местных пиний
в пальцах— не больше, чем на стекле, на тюле.
Но и птичка из туч не вернётся синей,
да и сами мы вряд ли боги в миниатюре
Оттого мы и счастливы, что мы ничтожны.
Дали, выси и проч. брезгают гладью кожи.
Тело обратно пространству, как ни крути педали.
И несчастны мы , видимо, оттого же
Привались лучше к портику, скинь бахилы,
сквозь рубашку стена холодит предплечье;
и смотри как солнце садится в сады и виллы,
как вОда, наставница красноречья,
льётся из ржавых скважин, не повторяя
ничего, кроме нимфы, дующей в окарину,
Кроме того, что она сырая
и превращает лицо в руину.

В этих узких улицах, где громоздка
даже мысль о себе, в этом клубке извилин
прекратившего думать о мире мозга,
где то взвинчен, то обессилен,
переставляешь на площадях ботинки
от фонтана к фонтану, от церкви к церкви—
так иголка шаркает по пластинке
забывая остановиться  в центре,—
Можно смириться с невзрачной дробью
Остающейся жизни к законченности,
к подобию целого.Звук, из земли подошвой
извлекаемый— ария их союза, серенада,
которую время оно напевает грядущему.
Это и есть Карузо для собаки,
сбежавшей от граммофона.

Иосиф Бродский