Встреча в ноябре

I
В уме образы, слова
не подчиняются текстам.
Когда зачесываю прядь
и поднимаю рукава,
постичь пытаюсь силу Шакти.
А за окном Луна вручает
покой бессовестным чадам,
а всех других вознаграждает
виновными речами.
О, как противен этот диск:
одних волнуешь, других — губишь,
двуликая, растущая.
Я ведь когда-то тоже был,
пустился в бегство добровольно,
создать пытался нарратив,
оставить таинство потомкам.
Ох, как приятно слово «быть»,
когда нет дела до часов, минут, секунд.
И жизнь мне будто говорит:
идут пусть стрелки,
пусть идут.

II
То был ноябрь. Холодало.
Я свои варежки оставил,
угрюмо смотря вслед трамваю.
И словно с облака спустившись,
мне все казалось роковым.
И что-то незнакомое в груди
кружилось, вырывалось изнутри.
Смешно, но чудилось,
что люди понимают,
где у Ахиллеса слабость.
Пришлось даже явить
другую версию себя
и быть во всеоружии:
если посмел бы кто
мой оберег отнять —
пришлось бы выстрелить в лицо
прям так, то бишь не думая,
прям там, чтоб обозначить сразу,
на что способен человек,
влюбившийся случайно,
навсегда, взаправду.

III
Растущая,
о, если б знала,
как мне хотелось в нежность впасть,
и разложиться, как распятый,
на этом острове прикрас.
А сердце мое проиграло:
в тот день робость
приковала все к себе внимание,
за нею следом
отвоевала совесть взгляды,
а чувства где-то на подмостках
за всем следили из-за штор.
И бусы на моей руке,
увы, бренчали грозно,
как будто я в тот вечер
себя позволил полюбить,
а после сам же отвоевывал
нарочно. По сей причине
меня он невзлюбил.
А я впервые —
чувствовал себя роскошно.

IV
Так вот, ноябрь.
Гусиной стала кожа,
когда я стряхивал снежинки,
миражи, мурашки,
стоя в тусклом холле.
Переступил порог, а там
у барной стойки,
без Хемингуэя и «Дайкири»,
лишь мой сидел бескрылый:
отвергнутый, упавший,
он налетался вдоволь,
но все равно вспорхнул,
ко мне в объятья следуя.
И малость стало душно,
по-детски стыдно, что ли,
дыхание сбилось,
кровь прилила к щечкам.
Нежные щены такие с виду,
а в глубине — рычим и воем,
обращенные к светилу,
при схватке с тем, что больше.

V
Улыбка растеклась по лику
от рук дрожащих и моих сопелок.
Под тихой приглушенной лампой
смотрели, как сбегались тени,
и сами были трафаретом
для льющегося света,
и эпицентром теплоты.
Художница, твоя подруга,
еще не знала, что с полотен
ожили оба персонажа.
От одного мира к другому
шла, вдруг резко развернулась.
Шаг! Всегда бывает так:
когда интимность прерывают —
отшутиться лучший вариант.
Она сложила пальцы сердцем,
а после скрылась в полотнах.
Наверное, искала краски,
чтоб свой этюд переписать,
ведь были мы правдивее
искусства в выставочном зале. Факт!