Условия нейтралитета. Глава восьмая

Глава 8. Затишье перед.

Обратная дорога славится приятной привычкой быть короче. Но сегодня, кажется, она  устала не меньше грязных, упорно топчущих её ходоков и решила побыть исключением. Или, действительно, так только показалось  сознанию, перегруженному  сверхнормой обычных, стандартных, более или менее смертельных  опасностей?
Злополучное Шоссе, где всё началось,  сразу навеяло противоречивые чувства. Вроде, выбрались, все, живые, почти целые, аллилуя (или как там раньше ругались на радостях), но... чему дальше-то радоваться? Походу с психом-взрывопоклонником к целой толпе его  братьев по разуму, или - ещё лучше! - в радушный бункер ДОКа, от которого так и несло тонким ржавым  душком осколка Старого Мира, когда-то, в приступе цивилизованного высокотехнологичного безумия, сжёгшего себя до тла?..
Конкретно у Евы этот душок вызывал ассоциации гораздо более простые и по-простому ненавистные: "Хронос".
Впрочем, перебравшись через последние искалеченные  ряды бесполезных заграждений, Ева поначалу всё-таки больше радовалась, оставив отцу сложный вопрос, от кого ждать больших неприятностей: от секторских, без оглядки устремившихся назад, к незатейливым законам природы, или от "рудиментов", возомнивших и упорно цеплявшихся за "наследие", давно утерявшее свой первоначальный смысл даже для них самих. 
Ей, выросшей уже в грязных объятиях Послемирья, одинаково не нравились и те, и другие.
Вот было бы здорово  как-нибудь избавиться от этих двоих с их гостеприимством и неизбежными расспросами. И остаться только с отцом, Джоем и Иту.
Мечты, мечты...
"Чёртпоперди!"
- Спасибо за палку, Джой; заберешь обратно? 
Нет. Почти переставший быть белым от болотной слякоти, Джой не хотел палку.  Ему бы кость какую-нибудь; но, увы.  На те, не пахнущие своим, родным, что шагали рядом с его стаей, было наложено железное табу.
Потрепав пса по разочарованной морде, Ева  не размахивалась, просто кинула свой агрегат куда-то в сторону, да пошла дальше. Молча. В отличии от Ящера.

- Гуляй, детка!
Размахнувшись пошире с плеча, Гекко с наслаждением засветил усвистевшую "детку" куда-то в темнеющее месиво Чумки, оставшееся за грязными, провонявшими потом и болотной жижей, кое-где ею же забрызганными  спинами. Мол, на, жри, ничего твоего не надо.
Как всегда, мысли о пробежке по Тере были  оставлены ей в приданое, для себя Рон оставил лишь  несколько эпизодов, примеченных за  проводником. Да и то, так, вроде этой палки: на крайняк опереться сойдёт, но костыль - он и есть костыль, свои ноги-глаза однозначно круче. Чумка была что твоя разб***ядущая баба - приласкаться норовила  каждый раз по-разному и охотно жрала тех, кто пытался требовать от неё постоянства.
Вполне могло статься, что она вообще, в принципе  всех привечала по-разному, но Гекко приметил за старой сукой такие паучьи замашки и не рвался её, старую суку,  перевоспитывать. Тем более, глав-ведуном по маршруту сегодня был другой, и Рон старому был в который раз  благодарен до глубины полудикой души, и душа со звериной простотой настаивала, что благодарности Дед заслуживает большей, чем "спасибо, Дед, мы потопали".
Попрощавшись с Чумкой по-своему, разом сбросив, как мощно встряхнувшийся пёс,  половину воспоминаний о ползании по скалящейся костями  трясине, удушливой вони вздувающихся пузырей, чьих-то светящихся глазах, иногда пялившихся на ползущих из-за какого-нибудь куста или из темени полузатонувшего вагона,  Рон развернулся к спутникам, кажется, вот-вот готовящимся переписаться  бывшими.
Темноволосая башка, отыскав глазами лицо Шамаша,  нырнула вниз, зависнув слипшимися от грязи и соли  патлами между распахнувшихся в стороны перчаток - зависнув заметно  дольше, чем потребовало бы для шутовского поклона  обычное ящеричье ерничание.
- Ой да ладно, расплясался, - Шамаш махнул рукой на поклон, - как вишь, не осыпался.
Рон только легко сделал плечами, совершенно без претензии - не хошь, не рассыпайся, заставляет кто-то, что ли?
- Ты как, Дед?
Выпрямившись, Рон откинул назад волосню и снова посмотрел на Шамаша.
- Тоже с Доком в гости по витамины  двинешь? А то, давай со мной; у нас сегодня погребальные костры будут пышные, пожрать можно будет от пуза, по-человечески, а не всяких обрезков из-под скальпеля, как у этих. - Ящер ухмыльнулся в сторону полномочного представителя ЦНИИ.
Упоминание еды вызвало у всех путников голодный блеск в глазах, а у старика и вовсе желудочные дифирамбы. Вряд ли Чумка расчувствовалась и дала кому-то перекусить по дороге, а энергии было потрачено предостаточно. Девка с доктором, так и вовсе хромые.
А Ящер продолжал,  без улыбки прошаривая взглядом нарастающую густоту вечера.
- Да и главный наш, слышь,  с умными людьми потрепаться любит - редко они ему обламываются, почётным гостем будешь. Не бойся, со мной не тронут.
Веский аргумент, особенно  в условиях надвигающегося часа, когда все жрут всех особенно активно: давай, решайся, у нас не жрут, у нас  разве что понадкусывают, и то не в этот раз, слышь?
Да, обращался он  исключительно к Деду. Выбор семейства с мелкими  несовершеннолетними и собаками, судя по негромким переговорам рядом,  был вроде как очевиден, а если Лойз вдруг что-то передумал, так, поди, язык под ноги не выронил.
- Только решай быстрей, я  целиком вернуться хочу; шпарить с куском себя подмышкой -   за компанию  не считается.
Хоть расшибись, не считается. Пускай до знакомых груд Хлама и ржавых заплат окружающей Термитник Стены  и осталось всего ничего. По ночной поре и в кусты отлить можно уйти на пару шагов дальше, чем нужно,  и не вернуться. Чего уж говорить о дикой, не облагороженной никакими прожекторами и факелами местности.
Док не замедлил прерваться и прошипеть через респиратор собственное  веское.
- Шамаш, если что, знаешь как дойти. И... Спасибо тебе. Заглядывай ко мне в любое время - помогу, чем смогу. Гекко, надеюсь, скоро свидимся.
Док махнул на прощание и, никак не отреагировав на живописно скроившуюся физиономию Ящера, направился через Шоссе, уже уверенно шагая между грудами Хлама  и  продолжая увеселять Сильверманов каким-то познавательным монологом.
- Тяжело от вас, засранцев, избавиться, однако, - опираясь на железную палку, которую, кстати, стоило бы уже выкинуть и приглядывать среди сушняка новую трость, Шамаш встал с поваленного ствола, отряхивая свои костлявые полупопия.
- Да куды ж я от вас, врачей, денусь, - пробурчал он  на прощание Грею. Витаминки-то нужны, иначе песок посыплется. Скорее всего завтра он уже и  двинет в сторону атомных ребят, пока не забыл, что ему надо и что есть в обмен. - А тебе, отец семейства, я советую заручиться крышей; какой, уж как-нибудь сообразишь. Резво бродяжничать у вас здесь долго не выйдет.
Крепкой чуйкой чуял старик, что Лойз со своей паранойей и заботой о потомстве в итоге загонит всех в медвежью яму, прямо на услужливо расставленные колы и пули. Уж слишком трудно было не заметить на себе этот профессиональный, пристальный взгляд, фиксирующий каждое движение, пожёванную годами и невзгодами выправку, невольно мучившие, тревожащие в памяти призраки касок, фуражек и форменных курток в ритмичных вспышках мигалок, вечных спутников чрезвычайных ситуаций, казавшихся сегодня несерьёзными до нелепости.
Похлопав пса по загривку и глазами попрощавшись с живым воспоминанием из детства, старик тихо наказал мальчишке заботиться о нём, как о младшем брате.
- Приду - проверю, - пообещал он  заулыбавшемуся Иту, смущённо прижавшемуся к ноге отца. Большие желтоватые глаза, темнеющие щелью  не нормального круглого, а скорее вертикального зрачка, старого, кажется, совсем не беспокоили.
 - Так и быть, схожу да проведаю вас за казённую еду...
Проследив за теряющимися в горизонте фигурами, Шамаш подправил рюкзак, выкинул к чёрту палку, и взглянул на Ящера.
- Ну, веди, жеребчик.
Дед прекрасно знал дорогу к Термитнику, но позволил теперь  уже буйному мальцу вести его: надо поощрять молодь за хорошие поступки.

Засобирался он, кстати, действительно,  очень вовремя.
Нет, тяжеловесные живописания Дока внутренней жизни ЦНИИ чувства прекрасного ничуть не травмировали. Яйцеголовые, они вообще всегда были вроде человек-гор: всё у них живёт и течёт с потолка на ноги. Зато, если тыква сразу от культурного шока не потрескается, наковырять  потом  можно всякого полную тумбочку: словечек, штучек, совсем классных штучек. Только вот неожиданные вбросы  про оружие, яды, захваты Секторов и потрясание прочими дубинками Ящер учуял сразу, и в чью сторону гонит ветер - тоже определил со свойственной себе безапелляционной уверенностью.
А не перед кем тут больше было трясти дубинками; не перед этими же несчастными бродягами, половина из которых почти дети, а половина второй половины - собаки? И не перед Дедом тем более.
Заметил ли  Док, как посмотрел на него Рон, разве что не раздувший заушные складки по причине их физиологического отсутствия,  или правда, просто звездел что бог на душу положит, не задумываясь об их с Термитником давнем прошлом и не таком уж давнем настоящем? В другое-то время сакраментальный вопрос "какого хрена, Док" Гекко бы непременно задал,  портить внутренние переборки сдерживанием давления не стал бы - Головатый всегда говорил, что это вредно, а Головатый, это Головатый. Но - темнота. "Какого хрена"  - вопрос солидный, многоступенчатый (не считая тех случаев, когда короткий ровно на одну очередь), и Рон только буркнул:
- Жди, в окно выглядывать не забудь.
И, значит, повёл, не озадачивая Шамаша лишними расспросами про каких-то там жеребчиков и на прочие интересные темы.
Непросто это было. Личность Дед, прямо скажем, загадочная, потрещать с ним и поделиться обоюдной мудростью торкало  до почесухи. Но едва удалившись от остальной компании, двинувшей своей дорогой, Рон привычно переключился в режим "человек, который идёт и хочет дойти". Голосовые модули в нём отключались напрочь, ровно до нулевой точки или порога родной ржавой берлоги. Потому что окрестности - это тебе не Чумка. Здесь под ноги нужно смотреть только чтобы не нашуметь железкой иль растяжкой,  и не вспахать носом лишнюю борозду в Хламе - засевать-то всё-равно нечем, чего зря корячиться. Зато по сторонам...

Лёгкие шаги, приноравливающиеся  к шагу усталого Шамаша, тихо поскрипывали по жёсткому травяному ёжику, прикрывающему тощую землю. Небольшая заболоченная низина, только-только  начавшая дыбиться  ржавыми холмами  Хлама, только что была обогнута по нижнему краю, не вылезая на кромку возвышенности. Привычка избегать гордо светить силуэтом на высоких точках намертво въелась с первой пулей, пойманной как раз при попытке пробежаться по хребту холма, коварно расстилавшего такой шикарный обзор местности. Пулю выковырнули, привычка осталась; уроки Послемирья отличались жёсткой эффективностью против прежней, погибшей системы образования, вплоть до летальной.
- Дед, - наконец, негромко подал голос Гекко, поворачивая голову и кромсая неровно летающим туда-сюда взглядом   сумрак, шелестящий, шныряющий, но пока не осмеливающийся сунуться в сузившийся круг видимости. - Жить хочешь?

Риторический вопрос. Жить в ближайшие часы обещано было особенно приятно и  сытно; по крайней мере, не повинному в дурных вестях и потере троих спутников гостю. Но Шамаш всё же ответил.
- Хотел, пока живой был.
Реакция на внезапное откровение последовала какая надо - никакая. Слишком много мельтешило вокруг тех, кто жив и собирается жить дальше, и не просто так, а за счёт всяких жестковатых, но  питательных неудачников. Но спину  хищно сгорбатившегося  пятящегося Ящера нервно передёрнуло внезапным холодком  неприкрытости. Это как разоспаться под старым драным пледом с тяжёлой драки или ещё более убойной  веселухи, и вдруг кто-то, сука, протопал мимо и сдёрнул: только что было, а потом - раз, и нету! Холодно, ёпт, а подняться и ввалить пинка - никаких сил.
Отпихивая мёртвый холод  Чумки, внезапно задышавшей через Деда, невидимого, шаркавшего где-то вплотную за спиной, Рон тихо и упорно шипел:
- Тогда считай до... - нет, до стольких Рон досчитать, не сбившись хотя бы разок, пожалуй, не умел, не стоило сбивать с толку напарника, и Ящер решил урезать ненадёжную часть дистанции. - Как хошь, но  шагов тридцать как-нибудь мне пешком протопай. А там - слышь Дед? - там жми бегом к воротам, е***шь всё что подвернётся палкой  и ори, что волчары наших жрут, слышишь? Только не перепутай.
Нет, не смешно. Продолжая двигаться спиной к спине с  Шамашем, Рон старался не упустить ни одного подскока из темноты, откатывающегося от резкого разворота в его сторону - зверюги были голодными, но не тупыми, никто не хотел быть первым и пойти на закуску собратьям в придачу к основному блюду. Рон их понимал, но ненавидеть менее остро от этого не мог. И считал. Считал, не то чтобы не доверяя образованности Шамаша...
Жаль, что шнырявшие вокруг волки  в счёте не разбирались вообще нихрена.

Шамаш  прислушивался к словам  мальчишки и вкрадчиво перемежающему его голос шелесту густых сумерек,  выхватив из собственных штанов на подтяжках топор и размотав с лезвия защитные тряпки. Не кувалда, конечно, которой он в первые годы отшельничества  махал як титан, но тоже не лишнее, уверенности хищникам  явно не прибавит.
- Уже дойти до Сектора нормально не можем, - крайне ворчливо и раздраженно пробурчал старик, тоже замечая шевеления по флангам.
Ублюдки,  разномастные настолько, что и гадать не стоило, кто из вымерших обычных, довоенных койотов, собак, волков и ещё бес знает кого  оставил от себя больше  в нынешних шелудивых наследниках, которых в Секторах упорно называли волками, встречались Шамашу  крайне редко. В Теранкте их давно вытеснили вещи пострашнее, а за пределы его дряхлый мешок с костями выбирался редко.
- И пошто я последнюю хлопушку на живоглота угрохал, - задал себе риторический вопрос Шамаш, вспоминая, как двумя днями ранее встретился лицом к морде со старой и матёрой тварью. Граната полетела раньше, чем хрыч вспомнил, что ещё умеет довольно быстро бегать.
Ящер стремительно перестроился в защиту сзади, прервав  рассуждениями о зазря растраченной "хлопушке", между прочим, дичайших времён! С настоящим, хотя и слегка призадумавшимся  порохом, которую Шамаш выудил  из одной из бережливо хранимых Чумкой военных землянок.
Мысль о пропущенном семейном ужине явно вызывала  у долбоящера небезопасную порчу настроения  и красочную  забористую брань. Поэтому старик молча устремил взгляд  на  Стену, уже монументально возвышающуюся  в зоне видимости, согласившись прибегнуть к высшей математике -  видать, для успокоения ящеречьих нервов. Как же прекрасно быть молодым и не на шутку бояться смерти.

Постороннее присутствие было замечено ещё до того, как окончательно сгустившийся  сумрак принялся откровенно шелестеть жёсткими лапами, принюхиваться с осторожным фырканьем и мельтешить смутными тенями, перебегающими вокруг припозднившихся двуногих. Ничего сверхъестественного в этом не было: лёгкие примеси, дополнившие обычные ночные шумы, почти не давались сознательной части рассудка, но чётко фиксировались подсознанием, безошибочно распознающим их, как лишнюю крупинку жгучки в грибном бырле Змея. Не сомневаясь, что Дед тоже почуял почётный эскорт, Рон молча перебазировался в замыкающие, пристроившись несколькими шагами сзади Шамаша и достав "Таракана".
Пятна больших жаровен и хилых прожекторов Термитника, проливающие на землю вокруг Стены желтоватый свет, уже были как на ладони, промазать можно было,  только закрыв глаза ладошками. Тем обидней было бы потерять задницу, почти дотащив её до родной берлоги.
Не ускоряя шага, Рон  плавно поворачивался туда-сюда, выискивая глазами первую  попытку заставить дичь сорваться в гибельный бег. Надежда - может, и дошагаем так, ребята, тихо-мирно разбежимся в стороны? - норовила окрепнуть с каждым пройденным метром. И вот тут эскорт, тоже сообразивший, что можно ведь, и правда, дошагать туда где останется только махнуть друг на друга хвостами, зажадничал и попёр хамить.
Справа из темноты выплавилась мощная кургузая  тень с белым пятном на спине - Рон вскинул в его сторону "Таракана", и зверь, злобно фыркнув, попятился, растворился в темени, взбаламутив её новой вспышкой нарастающей возбуждённой активности сужающегося круга.

До точки старта оставалась шагов восемь, до ворот  и полосы света вокруг - метров двадцать, но здоровая чёрно-пегая  скотина, то ли вожак, то ли самый голодный, вдруг ринулся из темноты и порвал хлипко раскачивающееся равновесие, порвал молчаливым прыжком и оглушительным треском очереди, на которую стервец напоролся всей подставленной тушей.
Звериное кольцо отхлынуло с исступлённым рычанием  - и на пятачок обрушился хаос: несколько волков с жадностью бросились на визжащего собрата, бьющегося на земле, но остальные, самые борзые и злобные, рванули к более мясистой жрачке.
О прицельной стрельбе уже не шло и речи. Вдохновенное:
- Дед, звездуй! - потонуло в сплошной какофонии захлёбывающегося рычания, визга и стрекотания "Таракана", щедро поливающего мечущиеся в темноте тени свинцовыми матами.
Сволочи, вот же сволочи!  Волки - сволочи; Док тоже сволочь - не мог просто сказать, мол, пи***ёж это всё, да и завалить на этом пасть, и пацан этот его с шестерёнками сволочь; а Дед...
Дед успел первым.
- Пятнадцать, - неожиданно громко каркнул  старик, с естественной для себя резкой недюжинной силой перехватил ПП левой рукой, а правой отправил молодого Ящера в сторону Стены вместе с топором.
Молодым умирать страшно - мира не видел, в тёмных углах с девчулей не позажимался толком, от её отца хвост не спасал, а сколько товарищей будет спасено верной и не дрожащей рукой. В восемьдесят все подвиги уже совершены.
- Сгинул! - заревел громче распалённого любовью живоглота Шамаш, отпуская очереди по вёртким лапам тварей.

Как заорал Гекко, внезапно захваченный сзади не по-дедовски железной рукой, наверное, слышали даже на Стене - коротко, но, чёрт, резко, кроя даже не столько силой звука, сколько  взрывом феерично смешавшихся эмоций.
Вас не хватали сзади в хрипящей рыком  и лязгающей зубьями темноте, когда в башке пляшет образ парня с торчащей из тыквы шестерёнкой и ухмыляющейся серой  рожей в респираторе поверх? Ну и валите отсюда нах! Вам не понять.
Рон, заходя на взлёт куда-то в сторону ударивших  по глазам световых пятен,  впрочем, тоже не понял - рука чего-то жуткого и (...неживого...) просто разжалась, не выдрав из судорожно дёрнувшегося тела ни одного клока мяса; даже какая-то тяжеленная хреновня, игриво  потрепавшая взметнувшуюся волосню Гекко и с глухим стуком ляпнувшаяся чуть дальше инстинктивно изворачивающегося ящера, была вполне вежливой и случайной.
Ну, переключение передач  и реакций у Гекко сроду  не заедало; кое-как успев сгруппироваться и прокатившись по чему-то отчаянно заголосившему, вырулив из кувыврка в страусиный прискок, ящер, чуть снова не запахав носом, подхватил то тяжёлое, надрывая лёгкие теперь уже настоящим богатырским ором:
- Б***!!!
Нет, нет, не то, мать, не то!
- Свет! Свет дайте, суки!!!

Суки на стене, если и удивились, то гораздо раньше, ещё бесконечные секунды назад, когда ночную тишину только-только расколошматили первые выстрелы. Луч прожектора, наверное,  уже полз в сторону непотребства, разыгравшегося неподалёку от главной воротины Термитника, слишком уж быстро желтоватая полоса, лишённая чёткой пронзительности, но достаточно яркая для гордого названия "прожектор", облизала землю вокруг двух человеческих фигур, высветив фигуру двуногую и звериные маски, засверкавшие  вздёрнутыми  оскалом  носами и лампочками исступлённых  глаз.

Дед. Дед всё ещё был на ногах, но Гекко чуял до печёнок, что дело это очень временное и недолгое. Хотя, вряд ли в те секунды  Ящер, взмывший к самому благословенному пику, где не надо думать, а надо только реагировать и еб***шить, в те секунды руководствовался такими сложными понятиями. Спасибо, что цель была выбрана всё-таки четвероногая, а не всякие подозрительно говорящие и внезапно хватающие за загривок.
Ощерившись не хуже хвостатого отребья, травмируя психику противника торжествующим боевым кличем и занесённой над головой штукенцией, Гекко рванул обратно к месту свалки, откуда его только что так позорно выпнули. Чуток опоздал - деморализованные  внезапным дождём света, слепящим, лишившим их выигрышной невидимости, ублюдки отступили и скрылись за чертой темноты. От попытки метнуть вслед мохнатым задницам  оружие, осатаневшего Рона  удержала лишь смутная память, что штукенция-то вообще-то чужая, а чужим раскидываться - это такой моветон, что могут переломать руки, и будут правы.
Проорав вслед отступившей  тьме что-то маловнятное и плюнув туда так, что чуть сопли не выскочили, Рон опустил штукенцию, оказавшуюся старым, но вполне рабочим топором, и  упёрся руками в колени, тяжело дыша и отхаркиваясь от остаточных перегрузок.
- Дед.
Не поворачиваясь и не реагируя на окрики со Стены, Рон ещё несколько секунд  напряжённо сопел в окровавленную землю, на которой сиротливо и нелепо серела чья-то отстреленная лапа.
- Не бойся, - наконец пришёл Гекко к какому-то твёрдому решению и посмотрел на Шамаша. -  Я не расскажу. Но и ты смотри Доку не сболтни. С ними можно иметь дела, но они же все чокнутые, дед, - убеждённо завершил Гекко и выпрямился, поворачиваясь к фигурам, обменивающимся бодрящими комментариями  вокруг пятен  развёрнутых прожекторов.

- У них мои колёса, малец, - толком не поняв, о чем не собирается рассказывать молодой Ящер, дед протянул ему оружие, которое нахально отобрал.
Честно, он рассчитывал, что Рон будет в попу ужаленным скакать вокруг него, покрывая  метрами диалектной брани, недовольный выходкой старого хрыча. Но зверёныш не прекращал раскрываться, отмачивая всё больше неожиданных и приятных сюрпризов.

Тем временем, их уже обступали  хозяева Термитника, такие же живописные, пышущие горделивой дикостью и впечатлениями от только что случившегося зрелища. Так себе посредственными, кстати, впечатлениями.
- До***  вы  проболтались, парень, с  Шиза аж песок начал сыпаться, - фыркнул один из встречающих, навалившийся на ручку блока приподнятых ворот.
- Иди к чёрту, - огрызнулся Гекко.
- Обкусали много?
- Ничего, пока всё держится. Дед, у тебя держится?
Шамаша со всех сторон и с любопытством, выжиданием, опаской (это те, кто совсем сопельного  возраста), равнодушием и не без безрадостного понимания обшаривали разномастные взгляды. Нда, зашли громко, но - похрен, не их дело. Чьё дело, тех здесь нет.
- Это кто? - сумрачно поинтересовались с другой стороны.
- Мой гость, - отрезал Гекко, и вопросы отпали. По крайней мере, отдышаться им, провонявшим и грязным,  дадут. Может, даже пожрать дадут, надо только проскочить, пока не дотрепали  до кого-нибудь из Арканов.  А то и сам Варан с одра восстанет, он на подъём лёгкий, даже до первого яруса доскакать можно не успеть.
- Давай к Егозе сначала, слышь, Дед. У неё  пожрать всегда есть и целая отдельная бочка для купания. Да и искать будут где угодно, только не у неё. А то сейчас, б***, начнётся. Клёво у нас тут, да, Дед? - внезапно с непритворной гордостью изрёк Гекко и, не  вдаваясь в пространные объяснения, что за личность такая Егоза и почему у неё не станут искать, обогнул  горку какой-то раздолбанной рухляди, аккуратно сложенную в восточной части внутренней территории фантасмагоричной конструкции Термитника.

Жаль, что умопомрачительные формы её оценить  нынче было некому. Даже старичьё, звездевшее, что ещё успело пожить в мире до Большого Звездеца, давно присмотрелось, пообвыклось и воспринимало как что-то обыденное. Тем более, если верить всё тому же звездежу, возвышение новой Вавилонской башни они наблюдали воочию, постепенно, без резких когнитивных диссонансов. А был то поначалу горнодобывающий комплекс - вернее,  то что от него осталось. С шахтами, частично продолжавшими эксплуатироваться после повторного заселения, с добротным бункером, в преддверии войны потеснившим прежние хлипкие  здания  и вместившим  в своё толстостенное  нутро административную, хозяйственную и жилищную секции.
В шахты и бункер Рон, непоколебимый  материалист-выживальщик, верил, как во всё, что существует, функционирует, реагирует положительно или может дать просраться - в общем, существует бесспорно, иногда даже слишком. "Администрацию" и прочую бессмыслицу - пропускал мимо ушей. А утверждения, что, мол, клан Огненных Ящеров когда-то давно отпочковался от отшибленных Озёрников, что-то там внутри не сумевших порешать и с боем выперших несогласное меньшинство нахрен, рассматривал как повод треснуть по зубам или просто обложить  обсценными контраргументами. Но - к лешему отшибленных.
Так вот. Вырос Термитник не вдруг и сразу, а постепенно. Год за годом, по мере того, как новорожденный клан приживался, начинал потихоньку разрастаться численно,  нутро Бункера уже с трудом вмещало в себя всё одушевлённое и неодушевлённое бесценное. И тогда те, у кого кулаки были слабоваты   доказать своё статусное право жить  внутри, начали  надстраивать над бетонным основанием  комплекса более или менее ветхие секции-гнёзда. Сваренные, свинченные и сколоченные из листов железа, обломков бетонных балок, кирпича, толстого пластика - короче, всего, что можно было нарыть тут же или в округе, и активно стаскивалось  в новый, крепнущий Сектор.
Уровни поднимались всё выше и выше, превращаясь в асимметричный, слепленный из кубических и прямоугольных фрагментов вертикальный микро-городок, на первый, второй и все последующие  взгляды хаотично слепленный из площадок, целых уровней надстроек, глубоко вгрызшихся  в скалистый хребет прочными креплениями из останков рельс и прочего металла, перевитый навесными лестницами, снабжёнными  хлипкими, верёвочными или склепанными из чего попало ограждениями, ограничивавшими возможности, но, впрочем, не ставящими категоричный запрет  повторить подвиг какого-то хмыря по кличке Икар, только наоборот.
Защищала эту грёзу абстракциониста и окружающую её территорию высокая, массивная,  такая же "лоскутная" и врезающаяся краями в скальный камень,  мощная стена, увенчанная стрелковыми вышками, облепленная изнутри лестницами, по которым взбирались бродящие по верхней её части дозорные, зорко наблюдающие за окрестностями по периметру. Для желанных же гостей был предусмотрен парадный вход, открывавшийся посредством мускульной силы и верчения лебёдок, тащивших  на толстых ржавых тросах мощную, тоже покрытую шелушащейся коростой, зубчатую  подъёмную створку внушительной толщины. 

Шамаш любил жизнь, какой она стала после краха цивилизации. Потому что других альтернатив та просто не давала. Или учись любить,  или сдохни- слыхал про естественный отбор? Вот, так люби крепче, сука.
Двадцать лет назад, выйдя из бомбоубежища вместе с группой людей, и встретив лицом пощёчину от пыльного ветра, ни он, ни его товарищи не знали, куда идут и кем станут - а возвращаться было уже некуда. Вот тогда было страшно.
Теперь,  как бы тоскливо и горестно порой ни было, старик смаковал каждый день.
Секторские люди для Шамаша  в большинстве своём так и остались  людьми, чем-то вроде иностранцев, чей язык расшифровать удавалось далеко не всегда. Не сомневался он, что и его речи для них временами звучали полной белибердой. Ни той, ни другой стороне это, впрочем, никогда не мешало трепаться, стоило только  зацепиться языками, но в этот раз, придя с таким шумом и подтанцовкой, да на голодный желудок, душа совсем не лежала к разговорам.
Взгляды потревоженных Ящеров тоже не блестели добродушием и гостеприимством, но в нынешнем мире это - норма. Никаких натянутых улыбок, никаких подтекстов и подводных камней и потребности их разгадывать - всё сразу видно  и понятно. Альцгеймер ещё не до такой степени ликовал в седой, жидковолосой башке, чтобы не отличить взгляды наставленного дула и настороженных глаз.
- Дискотека, - поделился дед своим впечатлением  об уровне "клёвости" Сектора, - особенно после твоей красочной заманухи.
Услышав о Егозе, Шамаш настроился увидеть грузного вида женщину в годах, которая вполне могла родиться в момент удара бомбы о землю; причём, непременно, грузинской национальности, с прекрасным очерком бровей над тёмными карими глазами, пышными потрескавшимися губами, огранёнными пушком усиков, с родинкой над губой или на щеке, а в руках - оружие кухонного царства.
Но неказистые  фантазии охотно рассеялись, когда Ящер привёл Шамаша  к молодой девчушке, слегка дёрганной, но довольно миловидной, с почти классической европейской внешностью.
Подумалось, красивым живётся потяжелее в нынешнем обществе: об этом сказали её глаза, зверем сверкнувшие в сторону пришедших, и пальцы, мгновенно сжавшиеся в кулак. Однако, зубастое, но вполне миролюбивое  приветствие Гекко - и девушка уже само гостеприимство.
- Мир твоему дому, - пожелал дед, соблюдая свою маленькую традицию, переступая неровный порог, роль которого, кажется, выполнял простой кусок дряхлой шпалы.
Ящерка  ему кивнула, но с опаской и неуверенностью, соображая,  как вести себя с этакой рухляью - до таких годов в её мире  доживали крайне редко.
Рон почти сразу шустро  ускакал в бочку, когда дед отказался от права на гостево первенство и решил  помочь Егозе в готовке. Чёрт знает, как у них тут было принято реагировать на такую наглость,   но обошлось без драк.
Её логово выглядело тёплым за счет обилия шкур и предметов для выделки, которые Шамаш часто видел в доме своего дедушки, стоявшего, как множество прочих ферм,  вдалеке от города. Взгляд пару раз цеплялся за явно  декоративные мелочи,  где-то из-под обилия житейского барахла  выглядывали плетёные кожаные безделушки с ракушками, гайками, резными косточками, найденные где-то наручные часы с разбитым циферблатом и отломанной стрелкой, скрученные из проволоки или вырезанные из дерева фигурки, оплавленный, лишившийся большей части кнопок джойстик... То ли просто посильные украшения, то ли, на облизанный  Чумкой взгляд, пропитанные своим значением обереги. И да, здесь действительно было относительно  тихо. Даже шепелявый свист ветра, пробиравшегося в щели не слыхавших о герметичности  стен, навевал редкостное ныне спокойствие.
Разморенные простецкой, но показавшейся безумно вкусной едой и недавно принятыми водными процедурами, под нечто, что Шамаш, махнув рукой, решил представить ну, там... допустим,  чаем,  старик с молодой девчушкой постепенно разговорились.  Ящерка то недоверчиво моргала на периодически нырявшего  в ностальгические воспоминания деда,  то вместе с ним охотно рассуждала о нравах и быте других Секторов долины. Говор постепенно сползал  на медленный шёпот со всё более длинными  паузами. Правда, вряд ли кто-то из них удержал в памяти самый конец позднего вечера. Уж больно крепкий был... чай.

- Ремми! Тащи сюда перчатку, засранец, я что, буду выгребать всё это дерьмо голыми руками? Быстро, никчёмное отродье!
Утро.
Хреново, когда утро начинается с Урмы, дочки Дьяволицы Шейны. Но вообще... вообще, утро - это здорово.
Открыв глаза, Рон потянулся, разминая сладко ломящее со сна  тело. Почесал  почти заживший свежий шрам. Чистый шрам, намедни со рвением отмоченный в исходящей паром и терпкими травяными запахами бочке в Вошебойке, отсеке тех.помещений, переоборудованном под народные чистилища.
У некоторых баки для мытья стояли прямо в обиталищах, как у Головатого, например, как у Змея - вообще у всех, кто пристроился в основном бункере над шахтами. Правда, плескаться в них можно было тоже не когда хошь: мощности старенького насоса на весь комплекс не хватало, и техники подавали благословенные ручейки то на одно крыло, то на другое, по очереди. Когда ломалось, не подавали совсем,  просто ковыряли трубы и слали всех на, пока не приходил сам Варан. Тогда ковыряли быстро и молча, хотя, такое случалось редко - к приходу Варана обычно всё успевали починить и сидели смолили самокрутки с довольными рожами.

Откинув старющий драный плед, давно превратившийся в подкладку для выделанных и крепко сшитых шкур  махи, Гекко протянул руку, нашарил рядом с лежанкой что-то достойное оказанной чести и с силой залупил находкой по вертикали.
Судя по грохоту, каким отозвались листы железа, выстилающие перекрытие между логовом Рона  и надстройкой верхних жильцов, чести удостоился ботинок. Правый. На нём пинательная набойка была звонче.
Сверху охнули и грубо поинтересовались, когда нижним жильцом наконец подавится какой-нибудь Чумкин выродок.
Снизу ответили - не раньше, чем  верхняя жилица прекратит орать, как сраная овца.
Утренний ритуал был выполнен. Пора было подниматься, ловить убежавшее (ботинок - вещь чёткая, но недисциплинированная, на свист подходить отказывается) и гнать за Дедом.
Варан назначил выход на солнце на втором пике хребта, значит, оставалось всего ничего, а надо было зайти посмотреть, готов ли к походу Дед, да и к  Головатому стоило успеть заглянуть, тот  окунуться к ЦНИИ, хотя бы и чужим рылом, возможности никогда не упускал и не простил бы. В брюхе, кстати, тоже опять урчало, как в сортире над гулкой пещерой, даром что пожрать им вчера дали от пуза -  по несколько клыканов в ловушку на колья, как позавчера,  залетает не каждый день, вернуться  живым почти в одиночку, когда все остальные полегли удобрять тощую землю далеко от Сектора, выпадало ещё реже. Особенно, с такими вестями и байками.
Варан, пожелавший знать немедля, куда начали так резко, целыми обоймами, вдруг рассасываться люди клана, даже в зубы не треснул  для проформы, так заслушался про бешеного Железяку, дождь из фиговинок, беготню по Теранкту наперегонки с Церберами и приглашение от Потрошителей. Но дёргать старого Шамаша не стал. Хмыкнул и просто послал отмывать рожу, мол, когда приглашают по-хорошему, надо идти с человеческим лицом, а не пугать людей задницей нашедшего мазутную лужу   живоглота.

Наскоро натянув обмундирование, к сожалению, самостоятельно полоскаться, пока хозяин дрыхнет откинув копыта,  по си поры так и не научившееся, перебрав притащенные из вчерашнего похода богатства и сунув пару вещичек в карман, сыпанув туда горсть патронов и бросив в чехол под мышкой вылизанного  ещё с вечера "Таракана", Рон пинком открыл дверь (склёпанные листы ржавого металла, немного дерева и пластика, сорванного чёрт уже упомнит  где и при каких обстоятельствах). Постоял на узкой платформе перед каморкой, нашаривая в кармане коробочку с сигаретами и обозревая рассветные красоты за Стеной - холмы Хлама, окутанные розоватым туманом, молочная пелена над Говёнными полями справа, неровный зигзаг хребтов, заезжающий на горизонт слева. И с торопливым удовольствием глотая первую сегодняшнюю порцию мохового дыма, спустился по ржавой лестнице, спрыгнув на землю под  правыми  ярусами Термитника.
Егоза уже сидела и трудилась над растянутой на распорках шкурой, выскабливая её коротким скребком.
- А Дед где? - Рон затянулся, останавливаясь в нескольких шагах от  Егозы. - Ты мне его там насмерть за ночь не укатала, случаем?
Девчонка диковато набычилась. Потом вдруг успокоилась и ехидно скривила губы.
- Да его укатать наверняка труднее, чем тебя, свино дрыхливое. У ворот уже все; иди, Варан тебе   пи***лей в дорогу отвесит.
- Иди нахрен? - не поверил Гекко, бросая взгляд через поблескивающую редкой росой территорию - и, матюкнувшись, рванул рысцой к воротам, у которых и правда уже кучковалось сборище, среди которых угадывалась жилистая фигура Деда и горделиво прямая - главаря Ящеров.
Недобитых окурков, кстати, можно было и не ронять - ходоки ещё не трогались, перепроверяли наличие всего необходимого и ждали сигнала Варана, негромко разговаривавшего с одним из Арканов.

Поздоровавшись с остальными присутствующими и Дедом, Рон ещё раз недоверчиво оглядел морщинистое лицо. И - нет,  не продравшийся толком дневной свет подтвердил, что всё бессовестный звездёж. Дед, конечно, необычный старый хрен, но главная его необычность  заключалась  именно в том, что старый хрен он неприлично долго живой, а не то что он там недавно сказал перед лицом почти неизбежной и весьма паскудной  смерти. Кожа, обветренная и исчерченная морщинами, слегка потускнела  от долгого употребления,  но была несомненно живой, вон, синяки на щеке тому свидетели. Дышал он для неживого тела тоже на удивление исправно. Так что постояв и пощурившись ещё немного искоса на объект наблюдения, Рон смачно сплюнул в сторону и негромко шепнул Шамашу:
- Нехорошо, Дед, пи***деть в твоём возрасте. А если б я правда поверил? Во засада была бы.
В чём именно засада - предстояло выяснить уже по дороге, ибо Варан наконец отослал всех лишних лесом и отмахнул выдвигаться за поползшие вверх ворота.
- Не молод ли ты зубами рисковать, - с недоброй усмешкой прохрипел Шамаш, глядя в глаза товарищу по очередному пути, которого такими темпами скоро можно будет считать полноправным спутником безумного бродяги. - О чём ты мне балакаешь?
Люто ошибался тот, кому казалось, что старик в чём-то прежний допо... то есть, дозвездецовый интеллигент. (Это красивое ругательство в копилке Рона уже было заприходовано, и особенная его красота заключалась в языкосломном звучании без какой-либо смысловой нагрузки - непременном  атрибуте самых крутых ругательств). Да и  сам Шамаш  так не считал. На фене и он базланить был горазд, когда ситуация делала рывок  к прояснению недопониманий с секторскими.
- А к старости само уже всё поотваливается, рисковать нехрен будет, -  резонно отшил  накат Гекко, провокаторски сверкнув  теми самыми, не выбитым, и буркнул. - Потом. На месте.
Шестеро разновозрастных, как один, красочно скалящихся зубатыми огнеполыхающими мордами со спин курток, рассосредоточились вокруг Варана и Шамаша. Нет, процессия мало напоминала шествие свиты, окружающей владыку от убогих постъядерных   халифатов. С первых шагов по коротенькой жёсткой траве, небезуспешно выцарапывающей жизненное пространство у раскиданного под стенами Хлама,  Варан смешался с передовой четвёркой, растянувшейся между  холмиками дряни и мусора - разрастись ввысь и сузить обзор местности вокруг Сектора Хламу  жёстко препятствовали, рассеивая притащенное, выпотрошенное и признанное негодным в аккуратную равномерную свалку, поражающую временами обилием форм и внезапных незнакомых маркировок. Настоящие горы Хлама начинались там, южнее, ближе к Шоссе, и вот туда стоило поглядывать особенно внимательно. Ещё лучше - держаться низин, не маяча, как бегунки в тире.
До Двадцать Второго было миль десять-пятнадцать (специально никто не вымерял, геодезисты кончились). Самыми паршивыми, как обычно,  были вторая и последняя четверти. Самую округу  высматривали со Стены и обзорных гнёзд верхних крыш  Термитника, и постоянно там кто-нибудь шнырял, туда, сюда, обратно, с добычей, без добычи, но всегда с пушками. На первых милях вокруг Стены даже волки днём предпочитали без нужды не мелькать. Но дальше...
Все в этом мире жрали друг-друга по общей, давным-давно проверенной схеме. Подкараулить на тропах, идущих от логова, устроить засаду, расставить ловушки. Быстрее и надёжнее, чем носиться, вывалив язык, в надежде на случайную встречу. Хищники - просто охотились; у двуногих с взаимными претензиями  спорт шёл с переменным успехом: то Псы или Озёрники подловят проморгавшихся Ящеров, то сами налетят в растяжки, расставленные  на удобных  позициях. Бывало, налетали и случайные неудачники, но это все с молчаливым единодушием списывали на естественный отбор, потому что выяснять, кто именно  на кого  расставил  западло, всё равно дело бесполезное.

Скоро идущие просто втянулись в молчаливый размеренный ритм движения, поглядывали по сторонам и под ноги, изредка переговаривались, разбавляя монотонность пробежки.
В один момент Гекко, казалось бы, намертво позабывший об обмолвке, случившейся перед началом пути, и пёрший своим курсом в общей стае как тощий, но чертовски серьёзный клыкан, молчаливый и никуда не сворачивающий, вдруг сплюнул в сторону изжёванный ком золотистой древесной смолы, утёр губы перчаткой и негромко подал голос.
- А я видал одного такого.
Несколько пар глаз зыркнули на невозмутимо рысящего собрата. Сначала  вопросительно, но с тиканьем секунд наливаясь нехорошими эманациями, наконец нетерпеливо прорвавшимися со стороны индивида по кличке Джонни-Мясоруб:
- Да гавкай давай, раз рот ощерил.
Рон невозмутимо заправил  вытрепавшуюся  из-под повязки лохму - экспрессивность словоречения у Ящеров вообще была делом общепринятым, не достигнув определённой черты насыщенности и эмоциональной окраски, никого не удивляла и не смущала духом, - и продолжил.   
- Такого. Глаза как у клыкана в коптильне, изо рта пена, кровища, из башки шестерёнка торчит - и прёт, сука. Еле вдвоём утрамбовали. Валялся минут пять, потом вдруг задёргался, бельма выпучил - и попёр.
К Деду напрямую снова не обращался, вполне гордый найденным компромиссом  между строгой невыдачей  чужого подозрительного секрета и собственным любопытством, зажравшим уже до полной немоготы, и в то же время оставлявшим  Шамашу полную свободу принять участие, пролить и вообще объясниться. Так же косвенно и при желании.
Кто-то слева ржанул, но тут же бросил испуганный взгляд в спину Варана и  снизил громкость:
- Путешествие славного воина, Пи***бола из Термитника, в комиксах. К Головатому перед этим заходил? Вспоминай.
- Какие, ***,  комиксы? Не, ну если Шоссе рядом с Чумкой нынче зовётся Комиксы - то ага, - ухмыльнулся Рон.
- Комиксы - это, брат, такая штука, - не унимался Мясоруб. -  Такие тонкие книжицы, а в них всякая   херня под пиво, чтоб закручивало  крепче. Про мужиков на реактивном ходу, баб с воттакенными сиськами, по паре грузовиков у каждого в Секторе...
- ...про мир после ядерных бомб, - донёсся спереди ровный хрипловатый  голос Варана, и все притихли.
Рогатая голова клыкастой ящерицы на бронированной отлично выделанным грохотуном спине скалилась как обычно, определить, раздражается Варан трепотнёй или просто решил вставить зачем-то слово, было невозможно.
- Что скажешь, Шамаш? - легко спросил  Варан, оглянувшись на Деда и снова вглядываясь в приближающиеся обгрызенные прямоугольники  Пустышек, здоровенных, пёс  знает как устоявших зданий. - Много в Чумке комиксов посеяно? Жадная она,  не догадал бы кто суку чем-нибудь новым.
- Сказки для взрослых, - ответил старик Варану, не прекращая улыбаться. - Бомбами же сожжённые. Чумке вряд ли что досталось. Да и нравится ей больше души у людей вытягивать.
И  дед действительно помнил не одну историю, когда вроде и человек перед тобой, но глядишь в его глаза, как в пустые глазницы, и говорит он не своим голосом, шипящим  и горловым, как дрянная рация.
- Много таких там болталось  раньше, - подмигнул Рону, не переборов  желание ещё немного подразнить воображение молодого парня. - Может, и сейчас где-нибудь ближе к центру валандаются.
Слушая Шамаша, Варан почесал шею, в мгновения эти наглядно олицетворяя со спины обычного  полубандита, успешного, сильного, в меру грязного, не задумывающегося о высоких материях комиксов. И завершил.
- С Иномирцем бы вам поговорить. Жаль, не дождался он пару лет. Сейчас до разговоров уже не опустится.
В голосе Варана проскользнули нотки глубоко укрытого сожаления и ещё чего-то, трудно поддающегося определению.
- Ты ж сказал, его Большой Брат забрал, - удивлённо хрюкнув, осторожно недопонял Мясоруб.
-  Да. Он к этому долго готовился.
При упоминании Большого Брата старик вопросительно взглянул на Гекко.
Можно, конечно, догадаться, что речь идёт либо о каком-то ритуале ухода почтенных товарищей, либо... о какой-нибудь другой традиции, вроде загадочного Кролика. К тому, чтобы уйти на охоту и не вернуться, так не говорят. И так как Шамаш питал большую слабость к легендам да сказаниям, особенно нынешним, то вопрос для него останется  животрепещущим и незабвенным до выяснения или полной  старческой амнезии. Но всему своё время и, более того, место.
Над идущими Ящерами повисло молчание. В воздухе запахло тухлятиной, нанесённой ветерком с Говённых полей, и давней  историей, вершки которой знали многие, а корешки, как только что всплыло с небрежно брошенным словом, тянулись хрен знает куда и нужно ли тянуть - тоже чёрт знает.
- Рожи подняли повыше, - развеял морок Варан, выдвигаясь в голову шествия.
Полуразрушенные коробки Пустышек, столпившиеся впереди, начинали расступаться в стороны, внимательно ведя  со всех сторон призрачными взглядами, но пока беспрепятственно  пропуская гостей  к единственному нужному зданию.
- Надеюсь, доктор с семейством успешно добрались до Сектора и замолвили за нас словечко, - тихо проговорил старик. Потому что ежедневно скакать, пританцовывая, по ухабам от пуль только для молодых весело и задорно, а у старика в суставах и так песок скрипит.
Кстати, Шамаш вновь пропустил мимо ушей цель визита Ящеров к научным сотрудникам - уж точно не службу доставки обеспечили старому хрычу. И это ведь в который, мать его, раз.
Паскудная штука, старость, от неё и помереть недолго.