Глава двадцать четвёртая. А за окном шумел дождь

ВРЕМЯ ИСПЫТАНИЙ.Книга вторая.
Глава двадцать четвёртая. А за окном шумел дождь.
 
За окном шумел дождь. Свет уличного фонаря косо падал на густую крону клёна, росшего перед самым окном. Он устало и монотонно постукивал в жесть подоконника, а иногда, при неожиданном порыве ветра, мокрой своей листвой и тонкими веточками легко царапал по стеклу.
Сергей задумчиво смотрел в темноту, на мокрые его густые пряди и, как бы в полусне, наблюдал за тем, как их трепет поздняя осень. Наблюдая всё это, он ощущал какое-то внутреннее успокоение, душевное равновесие.
 Ему было хорошо, находясь в тепле и покое, видеть как ходит из стороны в сторону поредевшая багряная грива клёна и как медленно раскачивается стройный его ствол.
Клён был, как бы продолжением этой небольшой комнаты, именуемой залом, и делал её бесконечной в пространстве. Дерево было не толсто и не тонко, удивительно красиво, значительно выше самого этого старинного двухэтажного дома, в котором сейчас Сергей лежал на диване.
 Здание было построено ещё до революции и по своему внешнему виду очень отличалось от других строений в их посёлке. В этом доме Сергей прожил всю свою небольшую жизнь, вместе с родителями, братьями и сестрой.
 Этот клён помнил он с раннего детства, знал, что рос он здесь и до его рождения.  Рядом с ним, напротив другого окна их маленькой другой комнатки, служившей теперь спальней, в те времена его малолетства, ещё росла и вишня, но теперь её не было, а те времена он и не очень помнил. Ему рассказывал о том его старший брат Аркадий, он тогда, прямо из окна, лакомился её плодами.
 Грустно было сейчас Сергею, хотя осень очень любил и ему нравились всегда золотые и багровые пряди этого клёна. Нравились они ему и сегодня, в этакую непогоду, но грусть не уходила. Но она была сейчас лёгкая и светлая.
 Мало, что помнил Сергей из своего детства, хотя помнил всех своих соседей. Кто из них в какой из этих коммунальных квартирок жил. Хотя многих из них уже давно на свете нет. Как они жили, чем занимались и кем работали, дружили, случалось, ругались.
 Вспомнилось ему, как лет пяти от роду, а то, может быть и раньше, он совершил однажды нехороший поступок, за который ему и сейчас стало очень стыдно. Почему стыдно, он и сам не мог этого понять? Возможно, потому что ему было сейчас очень тоскливо и одиноко.
 А тогда он несколько дней вообще не выходил из дома, а если и выходил, то осторожно и украдкой, опасливо выглядывая из подъезда. Боялся он тогда тетю Марфушу, цыплёнка которой он так нечаянно погубил, бросал вдаль камни и один из них угодил прямо в жёлтенького несмышлёныша.
 Вот сколько уже лет прошло, Сергей давно стал взрослым и тёти Марфуши уже много лет нет в живых, а вот тот стыд, какое-то неприятное чувство, остались. И от этого у него тоже нехорошо на душе. 
 Почему сейчас он вспомнил вдруг об этом? Почему?! Он этого не знал и ему стало ещё грустнее. Сергей отошёл от окна и сел на диван. В квартире было пусто и тихо, только часы стучали на стене.
 Дождь всё усиливался. Свет уличного фонаря, всё также, косо падал на густую крону клёна, продолжая устало и монотонно стучать за окном, не только уже в жесть подоконника, а и легонько постукивать в само стекло, а то и противно царапал по нему. Как бы просясь в квартиру к нему, в тепло и сухой уют, что ему становилось его даже жаль.
 Но он ничем не мог ему помочь. Задумчиво, и всё также, не двигаясь, смотрел Сергей в темноту большого окна в зале, на мокрые и густые пряди клёна и, как бы в полусне, наблюдал за тем, как там за стеклом, злой холодный колючий ветер, сразу ставшей неприятной ему осени, безжалостно треплет его стройное гибкое тело.
 Клён изрядно качало из стороны в сторону. Сон не шёл к Сергею. Этот клён был  дорог ему, как память о его детстве. Он всегда любовался им, даже сейчас, клён был красив и крепок, несмотря на сильный дождь, ветер и все свои немалые годы.
  Сквозь мокрое стекло и осеннюю непогоду, Сергей наблюдал за ним и почему-то вдруг ощутил какое-то родство с ним и, одновременно, предчувствуя, внутри себя, пробуждающееся успокоение.
 После всего пережитого в последнее время, к нему возвращалось, так необходимое ему, душевное равновесие. Как и клён, он выдержит всё и не сломается! Это теперь он точно знал. К нему вернётся радостное восприятие жизни.
 В небольшой и уютной, в их ранее квартирке, в нынешнем его жилище, всё выглядело, на первый взгляд, всё также, как и прежде. Но это только внешне. Не было в ней ныне чего-то такого, что не заставляло бы его теперь ёжиться от холода и зарываться в одеяло. 
 Хотя батареи парового отопления были горячи. Это он ощутил, когда стоял у окна и легонько её коснулся. Сергея вдруг забил озноб. "Неужели заболел?"- думалось ему. Он потрогал свой лоб, он был холодным.
 "Наверное, это нервы?- решил он,- мне нужно подумать о чём нибудь другом, хорошем и светлом. Тогда всё встанет на свои места и пройдёт...". Что же ему сейчас вспомнить? Ничего хорошего не приходило в голову из его совместной жизни с Людмилой.
 Сергей остался теперь совершенно один, в этой их коммунальной квартирке, но ему сейчас было не только грустно, но и ещё почему-то, одновременно, хорошо и приятно находиться здесь в покое и тепле.
 Никто ему здесь не мешал, не докучал и не скандалил, если бы, конечно, ни его мрачные мысли. А они-то его всё время не оставляли и возвращали к случившемуся. А оно было безрадостным.
 Сергей не мог теперь спокойно думать о развале своей семьи. О разлуке с дочерью, про болезни своих родителей. Понимание неизбежности случившегося, многочисленные его беды, всё это давило его сознание тяжёлым прессом.
 А сегодня ему было здесь особенно тяжело. Потому он и решил сегодня остаться, именно, здесь один, чтобы никто не видел его переживаний. Особенно, родители. К тому же, отсюда было ближе утром идти до работы.
 Даже мысли о предстоящем выпуске газеты его сейчас не занимали, хотя материалов для очередного номера газеты, как всегда, в понедельник не хватало. Но об этом он будет думать завтра. Соберётся и всём сделает, как надо. А сейчас ему не хотелось напрягаться, даже думать. Он расслабился. Жизнь для него здесь остановилась.
 Никто ему здесь не трепал нервы. В комнате он был совершенно один. Но всё равно, он не мог уснуть. Долго и мучительно следил он за тем, как там, за окном, дождь и ветер качают из стороны в сторону багряную, сильно поредевшую гриву клёна.
 Как вслед за ней, тяжко и медленно, раскачивается, иногда чуть поскрипывая, мокрый его почерневший ствол. В этом буйстве стихии было что-то для него завораживающее, отчего Сергею стало, почему-то, хорошо? Или ему это показалось?
 Он понял: ему было нужно это осеннее буйство природы. Оно его возбуждало и завораживало. Он не включал телевизор. Чёрное окно ночи ему заменяло его и притягивало к себе.
 Не включал он и электрический свет, он его раздражал. Темнота ночи успокаивала. Только лишь уличный фонарь бросал на ветру, время от времени, слабые отблески света на стены его комнатки.
 В чёрным провале окна, с мечущимся за стеклом в стихии, из стороны в сторону, клёном, тускло освещаемым уличным фонарём, было что-то мистическое и фантасмагоричное. 
 Именно, этого неистовства Сергею сейчас не хватало. Ему вдруг захотелось окунутся в это буйство природы с головой и заглушить свою боль этим её бесновании. Выстоять, не зло всему, в противоборстве с дикой стихией жизни, ощутить себя вновь живым и сильным.
 Но этого не было. Сергей был совершенно обессилен. Он лежал недвижимо и смотрел в заворожённо в черноту окна. Буйство за окном делало эту коммунальную квартирку бесконечной в пространстве. Настолько бесконечной, что конца ей не было и края.
 Насколько хватало его воображения, взгляда и фантазии, это буйство уносило его, сквозь мокрую листву и ветви, далеко-далеко отсюда. Прямо в его детство, в самое счастливое его время.
 Там было ему хорошо, как и в этой их старой коммунальной квартирке. Дерево за окном напоминало ему не только о его детстве, но и той радости, которую он испытывал здесь раньше и всегда.
 Клён был здесь, хоть и стар, но ещё крепок и силён, значительно выше этого старинного двухэтажного строения из серого кирпича, рядом с которым он мок сейчас под дождём.
 Дом был необычной конструкции и формы, выделялся своей архитектурой в Крутом Яру, на втором этаже которого, под самой крышей, лежал сейчас Сергей на своём диване и предавался неутешительным своим думам.
А думать было о чём: как ему жить дальше?
 Этот дом всегда его успокаивал. Здесь чувствовал он всегда свою защищённость и уют, спасающий его от зла мира. Эта маленькая квартирка была его крепостью. Здание было с толстыми, мощными стенами. Оно было построено очень давно. Ещё задолго до революции. По внешнему виду оно всегда ему напоминало готический стиль. Словно перенесено было сюда из сказок Андерсена. Особенно зимой оно казалось ему просто волшебным. Сейчас же за окном была тоскливая осень. И на душе у него не было прежней радости.
 Но и сейчас этот дом, вместе с клёном, неожиданно переносили Сергея в его давнее детство, когда отец читал ему здесь сказки. Но только на месте этого дивана стояла никелированная кровать, которая тогда, казалась, ему необыкновенной красоты. 
 В этом доме он родился на свет и прожил здесь всю свою молодую жизнь. Был счастлив, живя вместе с родителями и всей их большой семьёй. "В тесноте, но не в обиде",- говорила тогда мама. Так же и гласит пословица.
 И это было, действительно, самое его счастливое время жизни, по которому он сейчас тосковал. А вот, теперь-то, он оказался здесь совершенно один. Это было хорошо и плохо. Хорошо, потому что ему было здесь тихо и спокойно. Плохо потому, что было очень одиноко.
 И только вот это промокшее дерево, что качается неистово за окном, вызывало в нём не только бурю восторгов, но и самую разнообразную гамму чувств: от желания вырваться на свободу, избавиться от давящих его жизненных невзгод, до сочувствия и жалости к самому себе. Клён же напоминал ему его сегодняшнего среди беснующейся вокруг него жизненной непогоды.
 Сергей помнил этот клён с самого раннего своего детства. Рос он здесь ещё и до его рождения, когда Сергея не было на свете. Никто не знал сколько сейчас этому клёну лет и кто его посадил.
 Грустно было сейчас Сергею смотреть не него, хотя осень он любил больше чем  лето. Нравились ему всегда золотые и багровые его пряди под окном. Но ночная тьма, всё усиливающийся дождь, метавшийся в ветре фонарь, в отблесках которого пряди клёна были слишком тяжелы и черны, делали картину за окном очень мрачной. Успокоения ему не приходило. Память не давала Сергею покоя, а тут ещё этот мрак в ужасе ночи.
 Горечь расставания с дочерью отравляла всё его существование. Неужели же он теперь с ней никогда не увидится? Никогда! Сергей мало, что сейчас знал-понимал о том: как ему быть и как ему жить. И потому в мыслях своих он стремился возвращался в своё счастливое прошлое, то есть, в свои детские годы, когда здесь они жили всей своей большой семьёй.
 Он стал искать в прошлом разгадку своей, столь неудачной судьбы, хотел понять: за какие же это грехи он так зло наказан? За что?!
 Глупый вопрос. Значит, было за что. Вот совсем недавно, в августе, был у него день рождения. Прошёл этот день как-то весь кувырком и безрадостно. Людмила нервничала, она была всем, как всегда, недовольна. Особенно тем, что Гончаровы слишком долго затянули празднование тридцати трёхлетия их среднего сына. Всё порывалась уйти из Крапивенки побыстрее домой. Причём, делала это зло и напоказ, Как будто бы ей нравилось, когда её останавливают.
 А Сергею хотелось побыть дома, то есть, в их "родовом гнезде", в кругу большой своей семьи. Хотя, в середине августа, стояла тогда прекрасная погода, было тепло в саду, всё вокруг хорошо и волшебно, пахло созревшими яблоками, цветами, елями и липами.
 Ко всему этому добавились запахи вкусной пищи: шашлыка, овощей и фруктов, других различных яств, приготовленных мамой с Верой. Сергею нравился вкус и цвет грузинских вин, искрящихся тогда в хрустальных фужерах. Его любимые:"хванчквара", "кинзмариули". А также был приятен дым кипящего самовара, что на дровах. Это была забота Аркадия. Сергей тянул время в ничего не значащих разговорах, в шутливых застольных беседах. Все сидящие за длинным садовым столом в ожидании пиршества делились различными воспоминаниями из своей жизни, смеялись  над смешливыми анекдотами.
 Людмила всё это время продолжала ревновать Сергея ко всем Гончаровым. Она была не в духе. И эта её ревность выглядела сейчас особенно смешно. Все это видели и понимали, но не подавали вида. Ревность у неё выражалась в кислом выражении лица, в ядовитых репликах. Потому все старались этого не замечать, пытались её как-то и чем-то развеселить.
 Она же скептически молча воспринимала эти попытки. И только лишь один Сергей понимал причину происходящего с ней и плохого её настроения. Считал, что не нужно ему ей потворствовать и уступать. Иначе будет хуже. Не нужно перед ней никому плясать.
 Нужно было просто не обращать на неё внимания и тогда бы вся эта глупость у неё прошла. Она повыёживается, попривыкнет к ним и тогда всё образуется. Но не прошло. Закончилось всё это полным отчуждением в их отношениях.
 А началось всё с пустяка. В тот день было много всяких воспоминаний о детских годах Сергея. Как именинника. Все наперебой пытались, что-то рассказать Людмиле интересное и забавное из его жизни.
 Это Людмилу, однако, мало занимало. Была она всем недовольна и показывала всем своим видом, что это ей вовсе не интересно, она очень устала. Особенно, ей не нравились разговоры о том, как шло строительство этого дома и какой Сергей безотказный работник, как он замечательно умеет общаться с детьми, какие они неразлучные друзья с Егоркой.
 Вот это и вывело Людмилу из себя, она вся вспыхнула:
 - Посмотрим, каким он будет отцом для своих детей!
 Всё немного растерялись, замолчали.
 - Таким же, как и сейчас,- тихо произнесла Тамара Васильевна,- у меня все дети воспитаны так, чтобы помогать друг другу. Они и мне помогали, когда Олег родился, а я работала. Надеюсь, что когда ты родишь нам внука или внучку, они также все будут относиться к твоему ребёнку.
 Людмила была тогда беременна, никто её не хотел волновать, разговоры затихли и все чувствовали себя неловко. 
 Помнил и сам Сергей многое из своего давнего детства. Пытался и сам тогда что-то рассказать, но очередь до него не доходила. "Может быть, это и к счастью?"-подумал он сейчас. Не слишком были бы весёлыми были воспоминания в таком-то вот состоянии.
 В тяжёлые послевоенные годы выпали на его детство. Не много в нём было радости. Многого тогда не хватало. Помнит, как на его ручонке химическим карандашом писали номерок очереди. Вспомнилось ему всё это сейчас под неистовство ночи. Что хотелось забыть, не забывалось. Давили Сергея, видимо, какие-то ещё и давние грехи, вольные и невольные. Не то, чтоб тот цыплёнок. Ему требовалось сейчас за  покаяние, облегчение его душу. Но кому? Исповедоваться ему было некому, кроме как перед совестью.      
 Неужели это душа у него сейчас болит? За те грехи ему сегодня такая расплата! Грехи его, что ли, не отпускают? Ничего тут нельзя тогда поделать, ничем ему их не отмолить, ни вымолить. С тех пор Сергей, в этих своих старых грехах, ни перед кем не покаялся, никому о них не рассказывал. А сейчас вот и вспомнил. К чему бы это?
 А надо было бы покаяться. Ой, как надо! Но не перед кем сейчас, многих нет в живых, а иные далече.
 А сколько на нём ещё разных и невольных грехов, все ли он из них сейчас сам  помнит? Этого он не знал. Потому сейчас и старался их вспомнить, покаяться перед самим собой в этой непогоде, тёмной ночью.
 Не потому ли сейчас его не покидает щемящее чувство тоски и одиночества, вины и жалости к себе, неизбывного стыда, даже за самый свой малейший проступок или детский грех.
 И это чувство вселенской вины, перед всеми и вся, усилилось ещё более в нём  после его разрыва с Людмилой, расставания с дочерью. Сергей встал и подошёл к окну. Упёрся горячим лбом в холодное и влажное стекло, долго-долго смотрел в темноту ночи. В жуть пустынного двора.
 Одинокий фонарь, висящий на столбе перед домом, качался на ветру и слабое его освещение ещё более подчёркивало темь ненастного вечера, рождало в его воображении самые жутковатые картины.
 Но вот Сергей оторвался от стекла и отошёл от окна, присел на диван. В квартире было по-прежнему пусто и тихо. Только часы мерно стучали на стене. И в этой мёртвой тишине, с шумом ветра и дождя за окном, рождались в нём и другие неприятные воспоминания, казавшиеся ему очень греховными.
 А был ли он в них грешен или нет? Он этого тоже не знал. Не раз в него влюблялись девушки и ему тогда, казалось, что и он в них тоже. Потом эта любовь куда-то в нём исчезала. Может, и сейчас так? Тут Сергей, предавшись воспоминаниям, уснул.
  Снились ему удивительные сны, из его, не так уж и далёкой, юности. Возможно, он и проскочил тогда мимо своего счастья? Всё может быть. Видятся ему счастливые дни его любви, когда умел по-юношески влюбляться.
 Вот видит он, к примеру, как мчит в поезде среди новобранцев в далёкую и незнакомую ему Сибирь. В плацкартном купе назначают его на время пути командиром отделения. Дорога дальняя, уже более недели. Всё здесь новобранцам в новинку. Из  репродуктора в вагоне звучит песня "Морзянка". Теперь это самая любимая песня Сергея. А они все смотрят и смотрят без отрыва в окошко и дивятся на красоту просторов своей Родины.
 Бескрайняя Сибирь! Это для них и есть теперь их родная земля. Это не пустые слова, здесь продолжится их молодая жизнь. На три года они покинули свою тульскую землю.
 Осталась далеко позади вольная и беззаботная жизнь, с танцами-гулянками до утра, а в кармане у Сергея хранится фото белокурой девушки с голубыми глазами, которую он, как ему тогда казалось, любил. Но вернувшись из армии, он с ней вдруг сразу же и расстался. Почему? Он и сам этого не знает.
 Вот это и есть Сергея, самый настоящий грех. И он в нём ещё до сих пор не покаялся. Перед той же девушкой. А может быть, это так и должно было быть? Такова его судьба? Инициатором разрыва, почему-то, был он сам, Сергей? Неужели же это потому, что армейская жизнь всего его перевернула, всё его сознание и взгляды на жизнь! Исчез куда-то весь его юношеский романтизм и сентиментальное восприятие жизни..
 А как же та фотография? Белокурый локон в кармане его гимнастёрки! Именно это и спасало его в первые дни в армии. Не позволяло расслабится и раскиснуть. Почему же он так поступил? Может не любил? Или же слишком много было вокруг него иных соблазнов? Других девушек!
 И это есть тоже правда. Грешен он, а может и нет? Потому что ему тогда думалось о чём ещё более серьёзном, чем обзаводиться семьёй? Может, считал себя не очень ещё прочно стоящим на ногах? И это ведь тоже правда, в этом он, действительно, грешен.
 Кроме того, он не мог долго оставаться ни с кем из девушек, считал, что жениться ему ещё рано. Не готов он к этому, не готов!
 Более того, его затянули работа, спорт и учёба. Да ещё и строительство их "родового гнезда". Так, может быть, это всё и к лучшему?! Та девушка, с голубыми глазами и белокурыми волосами, вскоре вышла замуж и стала вполне счастливой, обретя настоящую крепкую семью. Не взял он тогда на себя ещё один грех. Не взял. И правильно сделал. Не испортил ещё одну человеческую жизнь.
 Вдруг видит себя Сергей в совершенно другом сне. Мчит всё тот же поезд. Музыка всё также звучит из репродуктора, но песня уже совершенно другая: "Синий, синий иней, лёг на провода,..". И мчит поезд уже не в Сибирь, а в Карелию.
 Зима. У него, Сергея, очередной отпуск. Куда же ему поехать отдохнуть? Вот жена Аркадия, Марина, ему и подсказала:
 - Езжай-ка ты, дружок в Кудаму, к Насте в госте?
 То есть, к её двоюродной сестре. Она была у них недавно, проездом из Белоруссии в Карелию.Через Москву. И потому заехала она к ним в Тулу в гости, дня на два-три. Проведать свою двоюродную старшую сестрицу Марину. Пробыла она здесь, вместо трёх дней, неделю. Вот между ней и Сергеем и вспыхнули тогда какие-то взаимные чувства. Как молния что-то ударило между ними.
 Марина это сразу же учуяла и потому она зимой предложила Сергею поехать к ней в гости. В его очередной отпуск. Соблазнив его не только замечательным отдыхом, в тишине и спокойствии, но и рассказами о красоте  своей своей юной сестры.
 Карелия, конечно же, Сергею очень понравилась. Он даже написал там такое искреннее стихотворение:
Есть посёлок Кудама, деревянные дома,
А над ним стоит в снегах уснувший лес.
Вновь здесь царствует зима и блаженна тишина,
И от жизни мы не ждём иных чудес.

Но есть озеро Любви, банек стареньких огни,
Где в тумане зимний день давно исчез.
Вспомним солнечные дни, вновь вернутся к нам они,
Будут вновь они на озере чудес.

Отражается луна, в тёмной проруби вода
Хранит тайну звёзд и сказочных небес.
Принесла любви волна песни нежные слова,
И тихонько ей подпел таёжный лес.

Здесь на озере Любви гаснут звёздные огни,
И автобус ждёт меня в далёкий рейс.
Ты в глаза мои взгляни и любовь мою пойми,
Здесь она живёт на озере Чудес!
 Целый месяц рубил он здесь берёзы для веников-метёлок, помогая её отцу-леснику в заготовке веток. Парился с ним в бане, по "чёрному". Прыгал с разбега в прорубь замёрзшего уже озера. Согревался спиртными напитками после бани. Закусывал солёными грибами и сушёной рыбой. Хорошо провёл отпуск, он ему ему понравился. Не хуже, чем в Крыму.
 А вот Настя, когда он приехал в Кудаму, оказалась не одна, а с женихом. Правда, не настоящим, а точно таким же, как и сам Сергей. В тех же правах, но только из белорусской деревни Володьки, её бывшей родной деревни. А теперь он учился в университете в Москве.
 Плюнул тогда Сергей на всё это дело и весело проводил время в компании местного бомонда, ребят и девушек, на квартире молоденькой медсестры Жени и её юного жениха-красавца лесоруба-плотника, тоже по имени Женя.
 Здесь собиралась местная молодёжь, прибывшая в посёлок молодые специалисты по направлениям, после окончания учебных заведений: медсёстры, фармацевты, учителя, библиотекари и прочие. Слушали музыку, танцевали под магнитофон, слушали песни Высоцкого, Вертинского, Окуджавы, делились впечатлениями от прочитанных книг и от новых фильмов, влюблялись.
 Сергей же влюбился навсегда в Карелию. И вот в эту маленькую квартирку медсестры Жени с зелёной настольной лампой, с нежно звучащей музыкой, в запахи хвойного зимнего леса-тайги за её окном. Неужели и в этом он грешен? Где же теперь та Женя, где её вздыхатель-лесоруб с тем же именем?   
 И тут, под самое утро, снится Сергею картина третья: Крутой Яр, Дом культуры, звучит музыка, танцы. "А я иду тебе навстречу, а я несу тебе цветы..."-поёт с эстрады певица. Неплохо поёт, Среди музыкантов его младший брат Олег. Почему, он же намного моложе его? С ним рядом девушка-блондинка, но уже совершенно другая, не та, что на фото. С зелёными глазами, да повыше ростом. Это дочка директора Дома культуры.
 Слишком хорошо она относится к Сергею. Это видно по всему. Но он опять не хочет связывать себя семейными узами. "Быть может, это и есть мой самый большой грех?- думается ему и он просыпается:
 - Интересно, а у Людмилы какого цвета глаза и волосы?- было его первой мыслью.
 Глаз он так и не разглядел, волосы она красила хной.
А.Бочаров.
2020.