Вера, Надежда, Любовь

–  Вера Андреевна? Здравствуйте. Меня зовут Нина Ивановна, я жена вашего отца.
–  Какого отца?..
–  Ну как какого? Вашего... Андрея Сергеевича.
–  А... – равнодушно протянула Вера. – Он жив?

– Он болеет очень, в больнице лежит. Просит: вот бы девочек собрать, повидаться напоследок.
– Каких девочек? – голос Веры посуровел.
– Дочерей – ну, вас, Надю, Любу. У него же день рождения через три дня. Очень прошу, не откажите, ему плохо... Очень плохо. Он в гематологии лежит...

– До свидания, - сказала Вера тихо. Она почувствовала, как к горлу подступил комок давней детской обиды и поспешила выйти на балкон.

День был серый, замешанный на дожде и тумане. В порту тоскливо ныл ревун, и Верино лицо стало мокрым — то ли от капелек тумана, то ли от пролившихся слёз. Да, тридцатого сентября у её отца день рождения. И у неё, между прочим, тоже.
Он всегда говорил, что мечтает о трёх дочерях, и когда аккурат в день его рождения на свет появилась она, маленькая Верочка, отец на радостях заявил, что это только начало: будут ещё Надя и Люба, чтобы получился полный комплект: Вера, Надежда, Любовь. Так рассказывала мама.

Отец был весёлый, компанейский, лёгкий на подъём. Он умел создавать праздники буквально из ничего.

- Верулька, - кричал он, придя с работы, – а не отметить ли нам твою первую пятницу в учебном году? Ну-ка держи! - и протягивал Вере коробку с тортом, перетянутую красной ленточкой. - Мама, накрывай на стол! Празднуем первую школьную пятницу!

 Потом они пили чай, дурачились, чокались чайными чашками и все вместе решали, что бы ещё отпраздновать с таким же размахом.
– О! Придумал! – хлопал отец ладонью по лбу. – Верулька, будем отмечать твою первую пятёрку по пению грандиозным каруселекатанием! Согласна?

Когда Вера пошла в третий класс, в семье начались раздоры. Она не могла смотреть, как они ссорятся. Уходила в свою комнатку и зажимала ладонями уши, не понимая, что происходит. Вера крепко любила и маму, и папу, её маленькое сердечко разрывала невыносимая боль.

А потом отец ушёл из семьи. Взрослые ничего не объяснили, мама только сказала, что теперь их папа будет жить отдельно. А добрая соседка однажды доложила девятилетней Вере:
– У папашки твоего теперь другая дочка на стороне, прижил кобель паршивый, а вас бросил.

Вера проплакала всю ночь. И именно тогда, плача горючими слезами, почувствовала в горле тот детский комок обиды и боли, который жил в ней много лет и отравлял каждый день рождения, совпадавший с её именинами и днём рождения отца.

А через какое-то время они с мамой уехали в Запорожье, где жили бабушка и дедушка. Там Вера училась в школе, нашла новых друзей и подруг, и комок обиды на отца постепенно рассосался, перестал мучить ее напрасной болью и унижением брошенности. Писем он не присылал, о Верульке своей не вспоминал даже в их общий день рождения и никак не помогал растить свою «первую долгожданную доченьку».

Его вторую дочь, о которой рассказала болтливая соседка, Вера ненавидела: из-за неё папка их бросил, из-за неё их весёлая дружная семья распалась, из-за нее Вера стала наполовину сиротой...

Много лет спустя мужа Веры — майора — перевели по службе на её родину, в Одессу, и только тогда мама призналась, что отец добивался встреч с дочерью, но она поставила жёсткое условие: я не подаю на алименты, а ты не видишься с ребёнком. Он пообещал их не беспокоить.

Лучше бы Вера не знала этого!  Выходит, для него деньги были важнее? Острый комок детской обиды опять сжал горло, и желания встретиться с отцом в Одессе у Веры ни разу не возникло. А он и не знал о её возвращении. Так и жили в одном городе, не нужные друг другу. И свою обиду на сестру – вторую дочку отца – Вера так и не переборола, даже не постаралась узнать, как её зовут. А теперь, видите ли, больной папочка её ждёт. Обойдётся!

–  Надежда Андреевна? Здравствуйте. Это Нина Ивановна, жена вашего отца. Вы помните, что у него тридцатого сентября день рождения?

–  А с чего это вдруг я должна об этом помнить? Вы лучше у папочки моего спросите: он хоть раз в жизни вспомнил про мой день рождения?

–  Понимаете, он сейчас очень болен…
–  Ну и хрен с ним! Грехи решил замолить перед смертью? Ну, это без меня, пригласите попа - пусть покается. Тоже мне папаша объявился! – съёрничала  Надежда. – Всю совесть пропил, сто лет обо мне не вспоминал, а сейчас заждался, бедненький... А как я его ждала в интернате, не помнит? Да откуда ж ему знать? Сволочь он пьяная! «Давай, Надюха, в будку сбегай, – передразнила она отца, – нам с маманей надо для поправки принять, трубы горят...». А когда мать с перепою окочурилась, он что сказал? «Забирайте ребёнка, мне его кормить нечем». Скотина! Отдал меня на попечение государства, даже на каникулы не забирал. Была сиротой при живом отце, никому не нужной... Хлебнула сполна! И сейчас у меня ни семьи, ни мужа, ни детей, ни жилья путёвого – кому нужна сирота невоспитанная, дочка алкоголика? Даже сестра родная не признала  – интеллигенция драная! Я её разыскала, пришла как-то к ней в поликлинику, а она — чистенькая вся, беленькая, важная... «На что жалуетесь?» - спрашивает. Я говорю: «На жизнь свою беспросветную, на одиночество». А она: «Это не ко мне, я — офтальмолог, а вам нужно к невропатологу или психиатру». Дура! Даже не посмотрела на фамилию, на рожу мою — мы ведь обе на папашку похожи. И чёрт с ней! Ненавижу!

– Надежда Андреевна, сейчас-то что считаться? Обиды надо отпускать. Сестра с вами не знакома, не удивительно, что не узнала. А отец давно не пьёт. Алкоголизм - это же болезнь, тяжелая, одурманивающая... Вы его простите, и вам самой легче станет.
– Только не надо меня воспитывать, ладно? У него ещё дочери есть? Вот пусть они и подносят ему горшок и лекарства с водичкой. Гуд бай... жена моего отца.

– Любочка, это мама.
– Что случилось? Ты расстроена? Папе хуже? – забеспокоилась Люба.
– Нет-нет, не хуже. Я, как ты хотела, созвонилась с твоими сёстрами. Только вряд ли что - то получится.

– Не придут? – огорчилась Люба. – Жаль. Всё-таки родная кровь, сёстры, давно пора познакомиться. Веру можно понять: лет сорок с отцом не виделась. Он для неё чужой человек, просто больной старик. И у Нади с ним свои счёты. Тебе как она показалась? Шумит? Ну, она такая, резкая, необласканная. Я ведь пыталась с ней встретиться, но она по телефону как крикнет: «У меня нет отца!» - и бросила трубку. А на работе про неё хорошо, уважительно говорят: трудяга, мол, ответственная очень, лучшая крановщица в строительной компании, ни один мужик за ней не угонится. Мне-то хотелось рассказать им, что папа наш не такой уж плохой, что жизнь его помяла, сделала несчастным, но ведь он выпрямился, стал человеком. Да и их никогда не забывал и вину свою знал, маялся. Помнишь, раньше говорил: «Одна Любовь осталась. Но однажды обязательно объявятся Вера и Надежда». Я думала, они согласятся. Ладно, мам, не переживай. Отец поймёт...

… Тридцатого сентября в больничном дворике сидели на лавочке три женщины разного возраста, очень похожие друг на друга, с покрасневшими, заплаканными глазами.  И молчали. Слова были не нужны. Их ничего не объединяло, кроме общего отца, исполнившего свою мечту иметь трёх дочерей:  Веру, Надежду, Любовь.

– С именинами вас, девочки! – сказала Нина Ивановна, выглянув из дверей больничного корпуса. – Пойдёмте, я договорилась – нас всех к нему пустят. Он очень рад. Тоже плачет...