Хуторок

               
Они жили на одной улице, если  можно назвать улицей развалы и останцы сгоревших хат, по обе стороны дороги, развороченной воронками от снарядов. Жили они недалеко друг от друга. Он - четырнадцатилетний подросток, и она - семидесятилетняя старушка. Через этот населенный пункт проходила линия фронта.  Кого-то из хуторян убили фашисты, бесчинствовавшие здесь несколько месяцев, кого-то  угнали в Германию, кто-то погиб под бомбежками, кто-то ушел к партизанам. Уже не было слышно разрывов снарядов и свиста от летящих мин и бомб, уже и темный залежалый снег оставался только в ямах и колдобинах, но признаков возрождающейся жизни, в освобожденном хуторе, еще не было заметно. Василь шел вдоль дороги мимо небольшого полуразрушенного храма с наклоненной колокольней и крестом на ней. Он шел, осматриваясь по сторонам, невольно выискивая хоть какие-либо признаки жизни. Но, ни людей, ни даже кошки или собаки не было видно. Щупленький, одетый в какие-то обноски в обмотанных веревками ботинках, он напоминал собой нищего-бродягу. Да, по-видимому, не только напоминал, но и был им. Вдруг его внимание привлек скрип ставни в небольшой хатке, уцелевшей среди вокруг лежащих руин.   "Да это просто сорвалась с петли ставня", - понял он и хотел идти дальше. Но что-то привлекло его внимание и он, перебравшись через небольшой ров, подошел к окну. Совсем оголодавший, он заглянул в него, в надежде увидеть там что-нибудь съестное. Стол, скамья, разбросанные вещи, топчан с тряпьем. Вдруг он заметил, что это «тряпье» вроде как зашевелилось. С мыслью, что там кто-то живой, мальчик  рванулся к двери.
 Так они и встретились снова, близкие соседи, а теперь и единственные на весь хутор живые люди. Войдя в хату, он сразу подошел к топчану и, всматриваясь в закутанную по глаза старушку, спросил: "Баба Анисья, это ты что ли?". В ответ послышался хрип, какой-то неразборчивый шепот. Наклонившись к самым губам старушки, мальчик понял, она просила пить. - "Сейчас, бабуль, подожди". Он  стал оглядываться.  В углу на скамейке стояло ведро и черпак, на каменной печке - казанок и стопка дров.  «Печка», - вдруг пронзила его мысль. - «Сейчас, бабуля, сейчас. Потерпи, я печь растоплю, чай согрею», - засуетился парнишка.  Он разжег дрова, найденной им зимой немецкой зажигалкой. В комнатке запахло дымом, но дышать было не трудно. А вскоре бабка Анисья, выбравшись из своего тряпичного плена, сидя  на топчане и, облокотившись о стену, прихлебывала из кружки горячую воду. -«Василек, а мамка где?», - тихим скрипучим голосом произнесла старушка. А Василек, словно не услышал вопроса, молча посмотрел на нее и вздохнул. Вскоре он уже чистил припасенные бабулей, влажные картофелины, приговаривая: "Ничего, ничего, всего чуток подмерзли, пойдет, погреб все же не улица, в нем теплей". Так и зажили Василь и бабка Анисья, наперекор и вопреки всему тому, что оставил после себя фашист.
Немножко приободрился Василек, чуток окрепла старушка, стало теплее греть солнце, проглянула молодая травка сквозь черную влажную землю. А скоро на теплое жилье и  гости нагрянули - худющий пес с обрезанным хвостом и рыжий, такой же тощий кот. - "Вот те раз, - удивился Василек,- тут самим есть нечего, еще и вы объявились", - и, наклонившись, стал оглаживать ласкавшихся к нему животных.
Как-то под вечер бабка Анисья, откашлявшись, тихо сказала: "Помру я скоро, Василек, дюже тяжко дышать, кашель забивает. Ты уж меня как-нибудь схорони здесь неподалеку, Бог тебя не оставит". - "Нет, бабуль, не надо, что я без тебя один делать буду. Идти мне некуда, уж потерпи, я тебе калину заварю, вон у тебя ее сколько подвешено". Внезапно пронзительно заскрипела ставня, движимая ветром. - "Да вот,- отозвалась старушка, - как ставня с петли спадет, так и я следом. Старые мы с ней совсем, никуды не годны". В тот же день Василь, выйдя на улицу, первым делом осмотрел ставни, посокрушался, безуспешно пытаясь как – нибудь закрепить их. Он по-прежнему регулярно топил печь, благо, лесок рядом, по-прежнему выручал, кормил их, с не прошенными косматыми гостями, небольшой погребок бабки Анисьи, но и по-прежнему надрывно кашляла она, охая и причитая в перерывах между приступами. 
- "Ну вспомнит же о нас кто-нибудь, наконец, - возроптал как-то Василек, разливая травяной чай, - куда люди все подевались, немца ведь наши прогнали. И где там они сейчас фрица бьют?" - подумалось мальчику. Через какое то время он услышал необычный шум и чей то голос: " Эй, хозяева есть тут кто живой?" -"Да",- вне себя от радости закричал Василек и метнулся к двери. На пороге стоял солдат с красной звездой на пилотке. - "Здорово", - сказал он Васильку, протягивая левую руку.  Правый рукав был у него забран выше локтя. -"Здрасьте", - только и ответил пораженный Василь, провожая  гостя в хату. Солдат вошел, огляделся, подошел к углу, где висела потемневшая икона, стряхнул с нее паутину и, став у изголовья старушки, наклонившись и всмотревшись, обратился к ней: "Бабка Анисья, да ты ли это, чего так закуталась, весна уже, живые вот мы, слава Богу",- солдат размашисто перекрестился левой рукой. Старушка даже чуть приподнялась, желая, получше рассмотреть гостя. - "Андрюша",- хрипло прошептала она, тяжко опустилась на постель и расплакалась. Солдат тоже как то махнул рукой и отвернулся. Василек, потрясенный стоял рядом и откровенно шмыгал носом, размазывая слезы рукавом.
Стоит ли говорить, как изменилась теперь жизнь в этой маленькой приземистой хатке.  Ставня окошка бабки Анисьи уже была крепко прибита, и сама она ожила, зашевелилась. Однажды в хату тихонько постучали. - "Христа ради, откройте, люди добрые". Все вздрогнули. Андрей резко вскочил со скамейки, а Василек бросился к двери. На пороге стоял невысокий старик с густой бородой и, явно прихрамывая, переминался с ноги на ногу. Настороженная тишина повисла в воздухе и вдруг Андрей с пронзительным криком: "Отец родной, батюшка", - бросился в ноги к неожиданному гостю. - "Ну, ну будет тебе, милый, вставай", - мягко с дрожью в голосе откликнулся старичок. - "Вот и встретились, видишь, Господь вновь свел нас, судьбы Его непостижимы и всегда благи". – «Это кто там пришел», - заскрипел старушечий голос. - "Анисья и ты жива, да слава же Тебе Господи", - и вошедший наклонился над старушкой, осеняя ее крестным знамением. - "Ой, батюшки мои, да ты ли это?".  Бабка Анисья забарахталась на своем ложе и, наконец, села, спустив ноги с постели. - "Как же ты отец родимый, живой вот, а мы думали...", - запричитала она.  Потом, спохватившись, добавила: "Все, все сберегла, батюшка. Ни наши, ни фриц проклятый не нашли". – " Василек,- позвала она парнишку, - слазь- ка в погреб за коробом, ну обмотанный, в углу, среди чурок стоит."  - "Ай да Анисья, ай да умница. Век за тебя молиться будем, да Андрюха?". И вот при свете коптилки и при запертых на всякий случай дверях и закрытых ставнях, на столе стали появляться книги, крест, иконы. Изумленный Василек переводил взгляд то на старичка, то на стол, вопрошающе посматривал на дядьку Андрея, и, словно догадываясь о чем-то радостном, сам приободрился и заулыбался.
А потом пошли разговоры, воспоминания. И как в 1937 комиссары не смогли разрушить церковь из-за "вредителей", подмочивших порох. И как оборвался у трактора трос, закрепленный на колокольне с крестом, и как Мишка тракторист, крестившись на ходу, в ужасе бежал от своего трактора, приговаривая, что хоть убьют, «не буду сымать крест с церкви". Вспомнили и как священника, тогда еще не такого старого по виду, волокли с церковного двора красноармейцы, отгоняя прихожан прикладами винтовок. Вспомнили и грохот войны, ужас немецкой оккупации, голод, холод, дыханье смерти, погибших и умерших..  Все вспомнили, забыв и про позднее время и про остывший чай. - "Вот тебе Андрей и помощник есть – пономарчик",- наконец прервал затянувшиеся воспоминания батюшка, показывая рукой на Василька. - "Пойдешь к нему, безрукому, в помощники?". Василек заулыбался и, кивнув головой, перекрестился. - "И Анисьи дело найдем, на свечах стоять будет, ну или уж сидеть при свечах. Так Анисья, раба Божия? Да и другие хуторяне подтянутся. А начинать будем со стройки. Устояла наша церквушка, лиходеи порушили ее немало, а она устояла, милостив Господь. Нам же молиться надо денно и нощно, ой как надо!" Долго еще мерцал огонек коптилочки сквозь изрешеченные осколками старенькие ставни дома бабки Анисьи. Но уже брезжил ранний весенний рассвет. И пусть предстояло еще два года кровопролитных боев до долгожданной Победы, много послевоенных испытаний и трудных шестидесятых богоборческих лет, но уже тогда старый священник, его пономарь, инвалид войны Андрей, парнишка Василек и старая бабка Анисья верили, что и впредь они, со всем справятся, победят. Старенький батюшка, отец Филипп, так и сказал: "Ничего, родные мои, раз выжили с Божией помощью, то все и преодолеем,  "Яко с нами Бог!".