Деревянные пули. С лёгким паром

                Глава вторая

                С лёгким паром

      Умостившись за спиной отца в розвальнях, Магдалина Дорошкевич куталась в тулуп. Крепкие морозы стояли только по ночам. Сегодня, в безветренный день, пригревало солнышко, но девушку морозило. Она и сама не могла понять причину озноба: возможно, простыла, а может, трясло от ожидания нападения красных бандитов. Очевидцы на рынке в Суражевке рассказывали, что начальник 6-го участка милиции поручик Серебряков выгнал красных из Бардагона, так те захватили Дубовку. Прогнал из Дубовки - они переехали в Новоивановку. Скоро будет неделя, как стреляют их по лесам у города Свободного, только перебить всех не могут, уж очень велика численность разбойников.
       Ещё Магдалину напугало ужасное происшествие на рынке посёлка: группа пьяных казаков, сторонников земской управы, избивала полуживого мужичка, председателя профсоюзного комитета Суражевской железнодорожной станции. Вокруг стояли американские военнослужащие. Вместо того, чтобы прекратить вопиющее безобразие, они дико хохотали и выкрикивали непонятные фразы.
       Хорошо воспитанная девушка, столкнувшись с дикостью, оцепенела, не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Слава богу, разъярённые мужики не обратили на неё внимания. Сейчас, вспоминая страшное событие, она с чувством глубокой благодарности смотрела на отца: он не растерялся – сгрёб её в охапку, молниеносно затащил в толпу зевак.

       И вот, продав пшеницу и просо, прикупив мануфактуру и соль, скоротав ночь у знакомых, они спешат домой в Рогачёвку. Хрустит под копытами кобылицы снег, скрипит под полозьями саней наст, тинькают бубенцы и зовут, зовут в родную деревеньку. Повозка миновала первый перевал, потемнело. По ложбине, как в печной трубе, подул лёгкий ветерок. Зашуршал сухой листвой монгольский дуб. Защёлкали мёртвые сучья на чахлой листвянке. Из сугроба вырвалась стая косачей и, шумя крыльями, исчезла в зарослях.
       У Казимира по спине побежали мурашки. Поёжившись, натянул удила, осадил лошадку (он, старожил Серебрянской волости, знал, что в этом лесном урочище не один китайский старатель распрощался с жизнью). Вслушался. Тихо.
        Поехали медленно. По правую сторону от дороги показалась вешка: от Дубовки удалились на десять километров. Дубняк всё реже и реже. Просёлочная дорога из хмурого распадка повернула в вечнозелёный сосновый бор.
       - Тр-ы-ы!.. – выкрикнул, преградив дорогу, вооружённый всадник. - Постойте-ка…
       - Красные бандиты, - испугавшись, прошептала Магдалина.
       - Здравия вам, дядя Казимир, - улыбаясь, произнёс юноша.
       - П-тьу, - циркнул слюной извозчик, - напугал, каналья.
       - Меня бояться не стоит.
       - Выскочил с винтовкой, остановил, - и «не стоит бояться»… Сам-то куда путь держишь, окаянный?..
  Из-за пригорка выехал второй всадник. Это была девушка в искусно пошитом полушубке и в шапке из чернобурки. На длинном сыромятном ремне болтался огромный кольт в кожаной кобуре.
       - В Рогачёвке какая власть? – охрипшим голосом спросила она.
       - Твоя пани? – вроде не услышав женщину, обратился Казимир к свояку.
       - Ну-у-у… Моя и не моя… 
       - Эк! Молодёжь сопливая пошла.
       Девушка из кобуры выхватила кольт и, размахивая оружием, выкрикнула:
       - Повтори!..
       Мужчина рассмеялся, видимо, его забавляла горячность молодой особы.
       - Дядя, бросьте шутить. Саша может и стрельнуть. Нас действительно интересует, какая власть в деревне.
       - Вчера с утра наша была, а сейчас кто её знает.
       Магдалина с опаской смотрела на оружие спутницы молодого соседа и с облегчением вздохнула, когда та вложила его в кобуру.
       - Ну, едем, что ли? – поинтересовался Казимир.
       - Вы - впереди, мы следом, - решил Илья.
       До второго перевала все молчали, вслушивались в размеренный стук дятлов, в шум отяжелевшего снега, падающего с прогнувшегося лапника, в треск обламывающихся сучьев. Вглядывались в колонны стройных сосен. Когда до Рогачёвки осталась пара вёрст, Илья спросил у Казимира:
       - Дядь, Кучерявый в деревне?
       - Где ему быть, - проворчал, покашливая в рукавицу, мужчина, - самогон хлещет да чужих баб по сеновалам таскает. Мало ему баб, так голодранец к Магдалине приставал.
        - Да ничего он не приставал, - запротестовала девушка, - подумаешь, один раз ущипнул.
        - И это говорит моя дочь, - развёл руками отец.
        Захихикала Шура. Видно, это подтолкнуло Казимира к воспоминаниям, и он, пока не показались первые домики, рассказывал молодёжи, как в старые добрые времена все вели себя достойно и целомудренно.   
        На Заречной улице Магдалина, в первой мазанке расспросив хозяев, убедилась, что в деревне вооружённых людей нет. Кортеж из розвальней и двух всадников по навесному мосту над рекой, миновав мельницу, лихо въехал на Центральную улицу.
        Внимание привлёк выкрашенный в светло-голубой цвет костёл с оранжевыми оконцами под клиновидным куполом, окружённый большим количеством повозок и лошадей.
       - Дядь, заедем, - предложил юноша.
       - Не-е-е, - отмахнулся тот, - мы и так намаялись, треба отдохнуть. Бог простит.
       Повозка свернула налево, поехала в сторону кладбища. Всадники поскакали направо.
 
       В огромном деревянном здании было тесновато – со всей волости съехались католики. Многие были в траурном одеянии. Заунывно голосили женщины.
       Илья у входа схватил пробирающегося через толпу младшего братишку за рукав, поинтересовался:
       - Что стряслось-то?
       - Большевики на этой неделе в Серебрянке арестовали Франца Хомуткова*, милиционера Кокатова и начальника почты**. Тётя Мария сегодня рассказывала нам о жестокости бандитов.
       - Что шалопутные ещё натворили? 
       - У многих разграбили имущество, увели лошадей с упряжью, верёвками и санями. Забрали много тёплой одежды и валенок.
       - Это все их деяния?


*Для простоты общения между собой Гулевичи давали родословные прозвища семьям, к примеру: Понтеровы, Лелёвы, Степанчиковы, Береговцовы и т.д. Франц Хомутков, т.е. Гулевич Франц Иванович, член Земской управы, расстрелян повстанцами на берегу реки Пёра. 
**Начальник почтового отделения деревни Серебрянка Дмитрий Кабанов на волостном собрании в Нижних Бузулях в июле 1918 года с трибуны призвал крестьян не отдавать сыновей в Красную гвардию, пригласить японцев для борьбы с большевиками.

       - Нет!
       - Что ещё?..
       Братишка глубоко вздохнул, собираясь с мыслями, и, видно, вспомнив о главном, выкрикнул:
       - Разграбили аптеку.
       - Да, натворили, герои… Никак Круглов?*
       - Чего ты бурчишь-то? – не разобрав сказанное, спросил старшего брата Степан.
       - Говорю, твоя Магдалина приехала с рынка.
       - Правда?!
       - Правда, - подтвердила, хихикнув, Шура.
       Вооружённая пара вошла в божий храм. Все, несмотря на тесноту, пропустили их. Узнали Илью многие, осуждали, только никто не посмел сделать замечание. Ещё бы, следом за юношей шла незнакомая девушка, сжимая рукоятку кольта. В наступившей тишине слышны были шепотки смелых односельчан. Илья купил свечку, зажёг, поставил в огромную тарелку у алтаря, резко повернулся и вышел с подругой на свежий воздух.
       Он, эсер-максималист, в Бога не верил, считал Иисуса религиозным символом христиан. Только уважение к родителям и родственникам, острый и открытый ум сдерживали его от резких высказываний. Юноша искренне считал, что люди поклоняются Богу, но не следуют его заповедям и морали, только революция и преобразования создадут социально справедливое общество. Пламенного революционера на тот момент терзали вопросы, на которые он немедленно желал получить ответы. К большому сожалению, ответить ему на подобные вопросы никто не мог, да никто и не догадывался, с какой целью молодой повеса вернулся домой. Никто не мог знать, что Гулевич Илья после боя с японцами под Чудиновкой получил от начальника штаба армии Эберта Брезона** и непосредственного командира Василия Патрушева особенное задание: в короткий срок создать таёжный госпиталь, подготовить склады с провизией. Большое количество раненых и обмороженных сковывало манёвренность крестьянской армии. Не хватало хлеба, бойцы голодали. Весть о разгроме повстанцами фельдшерского пункта в Серебрянке осложнила выполнение поставленной задачи. Напакостили свои же, и это его очень расстроило.
        Возбуждённый юноша со своей спутницей вернулись на Заречную улицу. Резвых скакунов остановили у покосившейся на одну сторону хибары.
 Собак во дворе не было, и молодой человек сходу вошёл в помещение. Клубок пара ударил в лицо, от резкого запаха квашеной капусты и мочи защекотало в носу. Чёрные закопчённые стены, промёрзшие углы, земляной пол, привязанный на верёвочку к стене телёнок, неприбранные нары, рядом с которыми грязный стол, - вот и всё, что он смог рассмотреть в первые секунды.
       - Живой есть кто? – поинтересовался вошедший.
 Под столом кто-то замычал, этот кто-то был обросший, лохматый.
       - Вылезай.
       - А ты кто? – спросило чудовище.
       - Дед Пихто!.. Илья, что, не признаёшь?
Из-под стола на четвереньках выполз Кучерявый.
       - Др-у-у-ужище, - нараспев молвил пьяный, цепляясь за одежду товарища, встал и полез целоваться. 
       - Ты почему хоронишься? Почему за крестьянскую власть не бьёшься?


 *Накануне восстания силы повстанцев Серебрянской волости под руководством И.Ракова и М.Круглова сосредоточились в Рождественке, Рогачёвке и Новоивановке, затем захватили Серебрянку.
**Социал-демократ (меньшевик), начальник штаба армии повстанцев.
 
        Бедолага взъерошил кучерявую голову. Подтянул лохмотья – всё, что осталось от шаровар, и промямлил:
        - Штанов нет. Обувок нет.
        - Найду тебе штаны и валенки. Винтовка есть?
        - Патронов нема.
        - Будут у тебя и патроны.
        Кучерявый налил в жестяную кружку мутную жидкость и протянул приятелю, тот отмахнулся:
        - Нашёл время гулять! - и выскочил из хибары, хлопнув дверью.
        Через минуту пара всадников поскакала на противоположный берег Голубой. Там, на Центральной улице, стоял гомон толпы. Люди покидали костёл, правда, разъезжаться по домам не спешили.   
        Илья лихорадочно обдумывал варианты своих дальнейших действий, вёл разговоры о закупках зерна, о предстоящих посевных работах, о поголовье лошадей с односельчанами и жителями окрестных деревень. Только под вечер, уставший, вошёл в родительский дом и, не откладывая, представил отцу свою спутницу. Тот особой радости не выказал, но встретил гостеприимно: отправил одного из сыновей распрягать лошадей, второго – запарить веники в бане.
       - В деревне гуторят, что ты, сынок, приехал закупать хлеб. Это правда? – поинтересовался он.
       - Да.
       - Хранить-то где думаешь?
       - У тебя, тятя, на заимке.
       Илья вытащил из кошелька золотой рубль и протянул его отцу.
       Антон Гулевич покрутил царскую монету в руке, спрятав её в потайной карманчик сюртука, взглянул на девушку. С крестьянской хитрецой спросил:
       - В баньку кто первый идёт?
       - Мы вместе идём, - спокойно ответила Александра.
        - Дело, пани, молодое, постараюсь замолить грехи ваши, - скрипучим голосом произнёс хозяин, с удивлением рассматривая с головы до ног избранницу сына.


                * * *

       Баня, особенно деревенская, не любит спешки. Есть здесь свои правила, свои тонкости, свои неписаные законы. Основное правило – постепенность и умеренность. Илья, обруселый поляк, об этом помнил, и, несмотря на огромное желание  при виде обнажённой девушки, старался правильно выполнять секреты, чтобы обоим было приятно, чтобы баня пошла впрок.
        Соблазнительница, ещё когда шла по тропинке следом за юношей, прислушиваясь к скрипу снега, представляла себе сцену, что должна была разыграться в низеньком домике. Они войдут в помещение, закроют за собой дверь и он овладеет ею, и чем меньше стыдливого притворства, тем оригинальнее. Опыт, пусть совсем и небольшой, у Шуры был. Вот только всё сложилось иначе… Раздев, юноша положил её на нижний полок в парной, так, что голова и ноги были на одном уровне, сам же занялся вениками и приготовил лоханку с водой. Она прикрыла глаза, в голову полезли подозрительные мысли, непонятное волнение, опасение. Илья, слегка взмахивая, прошёлся веником вдоль тела от ног до головы и обратно, затем, касаясь ветками, поглаживал, щекотал. Возбуждённая девушка лежала на полке, ощущая пронзительное желание, но ждала, и не напрасно, всё было прекрасно, красиво, не было спешки и грубости. Основной этап парения протекал в таком же ракурсе. Дубовые веники обеспечили хороший массаж мышц, колючие хрусталики снега охлаждали кожу, всё было замечательно. Мыл юноша её в большой лохани, при этом мылил ароматным мылом. От такого трепетного внимания анархистка Александра Шишова впервые задумалась о замужестве. Разумеется, она не могла знать, каких трудов стоило Илье разобраться в теории освобождения человека от всех видов политического, экономического и духовного принуждения. Ему пришлось перечитать все имеющиеся в Ольгинской волости - где скрывался - прокламации и воззвания анархистов-коммунистов. Он даже пытался разобраться в доктрине Бакунина и Кропоткина, и по понятным причинам максималист не мог признать их правоту в политике и экономике, только духовное взаимоотношение частично признавал. Признавал, поскольку понимал, что это золотой ключик от сердца красавицы.
 
       После бани, в ожидании ужина, молодые, уединившись в главном доме, мирно беседовали, когда в горницу вбежала возбуждённая женщина.
       - С лёгким паром, - чуть слышно произнесла она, чем-то озадаченная.
        От коптилки лучиной зажгла фитиль лампады и, встав на колени, принялась молиться.
        - Спасибо, мам. Ты, случаем, не знаешь, куда, на ночь глядя, собрался батя? Зачем запрягает лошадей? – осторожно поинтересовался Илья.
        - Беда, сынок, - глотая слёзы, мать пояснила: - Свояки, да и братишки откуда-то взяли, что ты красный антихрист, сегодня придут вас убивать. Батька хочет спрятать тебя с пани на заимке.
        - Какая сорока вам такое наплела?
        - Да ну тебя… Сейчас не до шуток.  Магдалина, умница, предупредила. Пусть Бог даст ей хорошего суженого.
        - И кто?.. И где они?..
        - Серебрянские, у Казимира заночевали. Набрались медовухи, одурели…
        - Да мы их сейчас постреляем, - возмутилась Шура, вытаскивая из кобуры кольт.
        - Чур, дочка! Чур!.. – испугавшись, заплакала мать. 
        Пришлось срочно собираться, хорошо, хоть обсохли. В сани уложили оружие, продукты, посуду. Посуду сын брать не желал. Отец настоял:
        - Говорю тебе - бери, работник у меня молоканин*, свою чашку не даст.
        - Тять, ты с батраками будь осторожней, ведь прибить могут.
        - Тьфу!.. Ты за себя бойся. Ишь, надумал батьку учить. Сидите на заимке и в деревню носа не кажите, пока не позову. Связным кого посылать?
        Илья посмотрел на девушку. Та, закутавшись в тулуп, тихонько запела:
        - Смело, товарищи, в ногу,
Духом окрепнем…
        «У Сашки нервы сдают», - подумал он. Жестом подозвал отца и шепнул:
         - Приодень Кучерявого. С десяток патронов займи…
         - Ну, родимые! – выкрикнул тот, кивнув головой.
         Лошади из ворот выехали на укатанную дорогу. В свете луны засверкал серебристыми искрами снег. Захрустел под копытами, заскрипел под полозьями наст. Затявкали бдительные собаки; бросились, провожая, подгонять беглецов.
Скоро выехали за околицу, и ватага деревенских собак отстала.
         - Далече ехать? – поинтересовалась, допев «Интернационал», юная революционерка.
         - Ещё три версты будет, - ответил юноша. – Спать хочешь?
         - Очень. Там хоть места достаточно?
         - Несколько нар, просчитано, если плотно - на десять человек.


*Одна из сект «духовных христиан», отвергающая священников и церковь.

          Александра оживилась, высунула личико из тулупа, озираясь по сторонам, спросила:
         - Ты до бани обо мне сильно думал?
         - Сильно.
         - Сильно-сильно?!
         - Да! Сильно-сильно.
         - Поцелуй меня.
         Илья остановил лошадей. Обняв, чмокнул девушку в тёплые губы.
         - Ещё.
         Чмокнул второй раз. Она поймала его губы своими. Когда холодные руки юноши стали теребить пуговицы тулупа, девушка прекратила поцелуй и попросила:
          - Теперь ты меня.
          Неумеха попробовал повторить зажигательную ласку, но Саша вырвалась:
          - Больно!.. Ты сосёшь, как китаец лапшу, у меня завтра губы будут толще хохлацких вареников. Целовать надо нежно.
          - Кто тебя учил? – спросил расстроенный парень.
          - Старшая сестрёнка, - солгала девушка, пощадив самолюбие любимого. - Ты ревнуешь?
          - К сестрёнке?! Что ты…
          - Ревнуешь!.. Потешно ты сегодня дядьке объяснял: «моя и не моя», теперь веришь, что твоя?
          Илья вновь попытался поцеловать подругу, та вывернулась и, рассмеявшись, воскликнула: 
          - Твоя я! Твоя! Если хочешь знать, я насилу Кошкина* уговорила отпустить с тобой из отряда.
          - Научи меня целоваться.
          - Завтра, - пообещала Александра, смеясь в лицо юноше, схватила вожжи и выкрикнула:
          - Но!
          Лошади сорвались с места, понесли сани с влюблёнными по просёлочной дороге. Сбиться с пути было невозможно, с обеих сторон плотно выросли белые берёзы. Сразу за берёзовой рощей открылось поле, и по его краю на крутом берегу Голубой стояло рубленное из сосны зимовьё, следом располагался амбар, и чуть-чуть пониже к реке - конюшня. Забрехал сторожевой пёс, предупреждая о прибытии нежданных гостей.
         Сторож ещё не спал, сразу же вышел на улицу. В одной руке у него была с конца пылающая головёшка, во второй - напихачка**.
         - Кто будете? – спросил он.
         - Вася, это я, Гулевич Илья.
         - Стойте на месте, - попросил тот, немного отойдя от построек, воткнул в снег головёшку. На затухающий огонёк бросил охапку соломы. Вспыхнул яркий костёр. Василий отошёл к зимовью. Илья приблизился, и, когда рвущееся к небу пламя осветило его, работник снял папаху, согнувшись в поклоне, произнёс:
         - Подъезжайте.

 
*Кошкин Фёдор Гаврилович, анархист-коммунист, в революционном движении с 1905 года, отбывал каторгу на Амурской ж.д., с 1913 года на поселении в Благовещенске, с 1917 года – лидер амурских анархистов, в 1918 году член Амурского облисполкома, член штаба армии повстанцев – ответственный за разведку и связь с подпольщиками областного центра.
 **Дульнозарядное (шомпольное) ружьё.