К многолюдности я двигался много десятилетий

Пару недель назад я закончил текст «Долгое возвращение в социологию. Учеба в колледже» (http://proza.ru/2023/03/23/155), о первых годах моей жизни в Америке. Настоящий текст, написанный в начале сентября 2018 года, в хронологическом отношении – продолжение рассказа о вхождении в новую жизнь. Он – о биографичности социологического творчества; уверен, если бы не глубоко ощущавшееся тогда одиночество, мои историко-биографические исследования развивались бы принципиально иначе. Может быть, и вообще быстро закончились.

                ******

Делается попытка рассмотреть истоки многолюдности – множественности героев – моих проектов по истории американских опросов общественного мнения и истории советской / российской социологии. Отмечаются два главных источника. Первый – признание социолога главным действующим лицом истории социологии и следование добрым образцам многофигурных романов. Второй – многолюдность как антитеза моего тяжелейшего одиночества в первые годы эмиграции.


Недавно произошло два события, подтолкнувших меня к анализу многолюдности моих историко-социологических проектов. 23 августа 2018 г. я получил от психолога и историка психологии Натальи Стоюхиной мэйл такого содержания: «... Обращаюсь за помощью, может быть, Вы знаете. Были такие психологии Старч и Стронг. Не могу найти написание их фамилий латиницей, соответственно, не могу узнать, их имен и годы жизни. Вдруг, Вы знаете...». Я сразу ответил Стоюхиной: знаю эти имена и даже писал об этих ученых. Вскоре я отправил ей необходимую информацию. Это был импульс к воспоминанию того, как начиналось изучение американской рекламы и технологии опросов. А через несколько дней, 29 августа, количество проведенных интервью с советскими / российскими социологами достигло: «На взятие высоты “185”» И это – повод сказать об истоках многолюдности создаваемой истории современной отечественной социологии.


С жизнью и исследованиями Даниэла Старча, о котором меня спросила Н.Стоюхина, я познакомился в первые месяцы изучения прошлого американской рекламы и опросной технологии. Впервые я немного написал о нем в статье: «Они сильнее других хотели знать, как работает реклама», опубликованной в журнале «Телескоп», 2002, №4. Это была одна из первых моих статей, когда после труднейших лет пребывания в США пытался вернуться в науку. Я даже помню свою «раздвоенность», когда писал ночами. Я постоянно пытался примирить осознание пребывания в Америке (не дома) с работай над статьей, что было привычным для меня дома (в России).


Не позже конца 2003 года произошла и моя встреча с Эдвардом Стронгом, во всяком случае, в моем электронном дневнике есть запись от 9 января 2004 года: «...  Что-то новое по Strong. Подготовка к завтрашнему походу в Стэнфорд». Тогда я самосильно читал все, что встречал в Интернете и различных “Who is(was) Who?,” чтобы войти в абсолютно новую для меня тематику: рождение опросов общественного мнения в США, американской рекламы и маркетинговых исследований. Книги по этой теме я стал читать чуть позже. Я чувствовал себя крайне некомфортно, понимал, что ничего не знаю, но одновременно было желание – узнать, как можно больше и как можно быстрее. Никаких консультантов у меня не было, но если из Интернета я узнавал, что кто-то из американских ученых занимается близкой мне темой, изучает биографию интересующего меня человека, я сразу писал ему. И с «нахрапистостью» мигранта и неофита в данной теме просил о помощи. Замечу, я почти всегда ее получал, и даже с избытком.   
Наташе Стоюхиной я отправил pdf-версию моей книги «Реклама и опросы общественного мнения в США: История зарождения. Судьбы творцов» (2008 г.), в которой есть два параграфа: о Старче и Стронге, а сам после многих лет «разлуки» с книгой, уже прилично забыв, что в ней есть, стал ее перелистывать.


И первое, на что я обратил внимание, лишь прочитав оглавление книги, - на ее «многолюдность», т.е. множество фигур, сыгравших важные роли в создании опросной технологии и эффективной (продающей) рекламы. Четыре главы о выдающихся копирайтерах и авторах успешных рекламных кампаний (Альберт Ласкер, Клод Хопкинс, Брюс Бартон и Давид Огилви) и дюжина «именных» разделов о людях, формировавших правила и этику рекламирования, а также первыми понявшими необходимость изучения механизмов воздействия рекламы на покупателя. Деятельность отцов-основателей современной опросной технологии отражена в трех главах о Джордже Гэллапе, обстоятельных биографических очерках об Альберте Кроссли, Элмо Роупере, Хедли Кэнтриле, в отдельных параграфах об Эмиле Хурье, Клоде Робинсоне и о представителях первого поколения последователей пионеров изучения мнения. Со многими героями книги я впервые познакомил российских читателей.


И здесь естественен вопрос, почему я, никогда ранее не занимавшийся историей науки, избрал столь нетривиальный путь движения в прошлое и такой непростой способ организации материала. Ведь для начала можно было ограничиться общеисторическим очерком о развитии рекламной индустрии и опросов общественного мнения, а также кратким анализом жизнедеятельности нескольких ключевых фигур рекламной индустрии и наиболее известных полстеров. Но такой вариант меня не устраивал, я абсолютно не принимал «безлюдную» историю, она казалась мне – и продолжает казаться – холодной.


Однако многолюдность не была плодом долгих раздумий о том, как реконструировать и описывать прошлое, она была базовой, априорностью, и никуда от нее я не мог деться. Она как бы существовала во мне «всегда». И это не мое сегодняшнее заявление, так  сложилось, что «случайно» я описал это пять лет  назад, 27 июля 2013 года. Откуда такая точная датировка и почему я тогда это сделал? В те дни у нас «на троих»: Андрей Алексеев (СПб), Роман Ленчевский (Киев) и я шла переписка о социологии и литературе. Я написал кое-какие заметки и моим вечером, когда в России уже был новый день,- отправил их друзьям-корреспондентам. А утром прочел это письмо (слегка отредактированное) в Блоге А.Н. Алексеева под заголовком: «Социолог Б. Докторов и его со-авторы: от Бальзака до Хэмингуэя»


Опущу начало и конец этого текста и приведу лишь его центральную часть. В значительной мере содержание этого текста – рефлексия, навеянная памятью о содержании переписки с моим коллегой и другом Валерием Голофастом. Итак:
«К тому моменту, когда Валерий <...> заметил, я написал лишь 7-8 статей, но я в них сформулировал два подхода к анализу биографий: «от работ Гэллапа и его интервью к Гэллапу» и «от людей, знавших Роупера, к Роуперу». Эти простенькие постулаты автоматически привели к тому, что я стал направленно знакомиться не только с моими главными героями – тогда, лишь Гэллап, – но с людьми из их окружения... причем, где-то я писал, что не считаю понятие «окружение» точным, релевантным...  окружение – пассивно... но люди, с которыми общался Гэллап, были уникальными творцами и личностями... потому у меня доминировали не вертикальные отношения между людьми, а горизонтальные...  а это ведет к росту численности  «окружения»... так от Джорджа Гэллапа (1901-1984) я ушел к гениальным копирайтерам и даже раньше: Финис Барнум (1810–1891), Джордж Роуэлл (1838–1908) ...


...другими словами, у меня стало «многолюдно» ... появились разного рода связи между людьми...  места для описания никогда не хватало (журнальная статья не более 80000 знаков, книги, хотя и толстые, но тоже конечные.... но все же читатель чувствует, что я не все написал о людях из того, что  знаю о них.


Я раньше писал Наташе Мазлумяновой (редактору четырех моих книг), теперь – Анатолию Чернякову, с которым сделана книга «Явление Барака Обамы» и более 50 очерков,  - что не надо бояться недосказанности, дело в мере и в содержании недосказанного. Дело в том, что читатель всегда активен, Хэмингуэй писал, если сам знаешь, что происходило с героями, то многого можешь не писать... отсюда удивительная емкость написанного им. Мне кажется, что Валерий первым заметил многолюдность моих статей и стремление дать портрет героев во времени... а это уже близко к литературе... и вот я подошел к моему, возможно, главному «соавтору» - Оноре де Бальзак... «Человеческая комедия». Сейчас залез в Википедию, посмотрел даты его жизни, там написано: «Крупнейшее произведение Бальзака — серия романов и повестей «Человеческая комедия», рисующая картину жизни современного писателю французского общества».


Все верно Сегодня я могу сказать, что мною написана серия статей и ряд книг, не только рассказывающих о становлении современного арсенала методов изучения общественного мнения, но и рисующих картину жизни людей, создавших эти методы, это – почти 200 лет.
Я до сих пор помню удивление оттого, как у Бальзака герои появлялись ненадолго, пропадали, а потом появлялись снова и были главными героями новых романов...  именно так все и у меня разворачивается... в одной из первых статей появился Дэвид Огилви – гений рекламы 20 века... было лишь имя и то, что он работал у Гэллапа. Через пять лет, когда я прочел все книги Огилви, все написанное о нем, познакомился с человеком, который работал с ним, я написал большую статью об Огилви. Она ходит по массе сайтов, масса перепечаток в прессе, я бы и книгу написал о нем. Он – единственный европеец в американском мире рекламы, англичанин, многие годы проживший во Франции, после отхода от дел он купил замок во Франции и жил там долго. Выдающимся копирайтером считают Раймонда Рубикама, – без образования (как и Огилви), но с нечеловеческой интуицией. О уговорил молодого профессора Гэллапа создать у него в рекламном бюро отдел исследования рекламы и потом помог ему в создании Института Гэллапа. Рубикам появился в нескольких строчках, а потом – в специальной статье, а потом в параграфе книги. В пятницу я закончил очерк о Луисе Бине (американце, еврее из Литвы) он – единственный, кто предсказал победу Трумэна в 1948 году. О Бине я писал немного в одной из книг, а сейчас утроил объем этого текста...».


Таким образом, первый источник многолюдности – глубокая установка, согласно которой истории нет без людей, что именно социолог – главный актор истории социологии. В моем понимании, жизнь людей, их деятельность – это и есть главное в истории. Я не придаю особого значения тому, что я разглядел когда-то это в серии романов Бальзака, это могли оказаться Пушкин или Толстой, Гоголь или Достоевский, но мне в той деревенской библиотеке попался именно Бальзак.


Второй источник многолюдности моих исторических проектов – сегодня можно сказать: трагическое одиночество первых лет эмиграции. После напряженной, многолюдной, культурно насыщенной жизни в Петербурге и Москве, с богатым общением я оказался в положении отшельника. Опыт прошлой жизни мало помогал, а опыта новой жизни не было. Так прошли первые пять-шесть лет. В силу многих причин я начал свои историко-социологические штудии в привязке к американской действительности. С Россией у меня не было практически никаких связей, да и реальных каналов общения – в эпоху до нормального распространения в России электронной почты – не было. Но когда на рубеже веков я стал появляться в Петербурге, Москве, Тюмени и постепенно восстанавливались старые профессиональные контакты, стало ясно, что нельзя ограничиваться анализом лишь истории американских исследований общественного мнения, тем более, что соответствующая советская / российская тематика мне была неплохо знакома.


Так, после десяти лет жизни в Америке была написана первая статья биографической направленности – о Б.А.Грушине (2004 г.), а затем проведено первое биографическое интервью – с Б.М. Фирсовым (2005 г.). Я был свободен в принятии решения: продолжать или сделать еще несколько интервью и закончить. Но, во-первых, работа пошла, возник интерес к ней, посыпались вопросы из России: «Кто следующий?». Во-вторых, жизнь заставила меня пересмотреть маячившие планы – ежегодно на несколько месяцев перебираться в Россию и читать лекции или работать с коллегами по каким-либо грантам. В силу семейных обстоятельств это стало невозможным. И здесь продолжение процесса интервьюирования (я трактовал и трактую их как форму моего общения с коллегами) стало, кроме всего, «бегством от одиночества». Сегодня, когда число биографий, собранных в процессе интервью или написанных в рамках концепции «мысленного интервью», достигло отметки – 185 [БД. Процесс интервьюирования закончился в 2020 году, на отметке – 218 интервью], конечно же я не рассматриваю его как средство преодоления одиночества. Но несколько лет это было именно так.


Трудный для меня вопрос: «В какой мере одиночество – стало условием становления и развития многолюдности российского историко-социологического проекта?» Думаю, что в моем случае на этапе освоения темы чувство одиночества было важнейшей предпосылкой многолюдности проекта. Но по мере освоения темы оно притупляется, значительную роль приобретают другие мотивационные обстоятельства. В частности, интерес.


Таким образом, многолюдность моих историко-социологически поисков – не придумка, не итог размышлений и анализа разных подходов к раскрытию прошлого. Она – продолжение, следствие моей биографии.