Экс-ры IX 7 Подозреваемый в краже

Глава 7
               
«Ни чёрта так беса, а то и Бабу Ягу с Кащеем» — подозреваемый в краже — тяжёлая служба конвоира — грабёж средь бела дня и ночи — гусар в венгерке

Подозреваемый в краже

После ареста ничего непонимающего Залунина поместили в камеру арестантского вагона, который был пригнан, совсем для другого преступника. Ну и подсобрать по пути других горемык. Вагон находился в тупике станции там же производился и допрос подозреваемого в краже денег у вдовой купчихи Шебалиной. Зулунин поначалу кричал, что он невиновен, орал как сумасшедший, но после пары тычков в лицо замолк и стал вести себя благоразумно, ожидая, чем это всё закончится для него.
Скоро он услышал, как кто-то идёт по коридору вагона и разговаривает с конвоиром. Потом к его камере подошли, и дверь после поворотом ключа открылась.
— Я ваш следователь моя фамилия Тисковских Сергей Дрючьевич, — представился стоящему арестованному вошедший в камеру человек лет сорока пяти в тёмно-синем костюме с бритым лицом.

Он отпустил конвоира и сев за стол, положил перед собой дело арестованного. Полистав страницы вложенных листов, он углубился в их чтение, изредка посматривая на сидевшего пред собой арестованного изучавшего потолочные углы.
Прочитав показания потерпевшей, он усмехнулся краями губ и спросил.
— Ваша фамилия?
— Соломон бен Готврейнд За`херия.
— Это что за фамилия такая? — спросил следователь.
— Так ведь ебибетский я гражданин, — ответил Залунин.
— Какой гражданин? — с удивлением переспросил следователь.
— Ебибетский мы евреи и у нас ребёнку не дают отчества, когда он входит во взрослую жизнь тогда сам себе выбирает отчество. Так мне сказал знакомый, но я в подробности не вдавался, как посоветовали, так и сделал.
— Ебибетский значит гражданин, — усмехнулся Тисковских.
— Ага, — кивнул Залунин.

Следователь полистал вложенные листы и, найдя нужный текст, быстро пробежал его глазами.
— Ну что ж ебибетский так ебибетский. Если дело обстоит так и вы действительно ебибетский подданный тогда дело принимает другой оборот. Вышлем вас за пределы России к ебибетянам, а там с вами церемонится, не станут, за преступления такого рода сначала отрубают левую руку, а после заживления раны правую, чтобы нечем было держать детородный орган, когда пойдёте по малой нужде.
На лице арестованного появилось явное недоумение.
— А вы что думали мы вас экстрадируем на родину к ебибетянам, а там трава не расти. Нет, там вам обе рученьки по локоточки, а у нас вы со здоровыми рученьками пойдёте в каменоломню камешки колоть и носить.  Ну что скажете, арестованный по случаю грабежа вашей полюбовницы Натальи свет Шебалиной?
Залунин не ожидал такого поворота судьбы и, потеряв дар речи, уставился на следователя. А ведь он за сочинённую ему легенду, что иностранцев в России не судят и высылают за границу, отдал последние четыре синьки из тех денег, что ему тайком передал Потоскуев во время свидания на правах близкого родственника.

— Ну что ебибтянский гражданин рот разинул? — спросил следователь.
Наконец до Залунина дошло, что его облапошили как щенка какого-то. И даже следователь понял, что новичка в местной тюрьме надули бывалые иваны и сейчас Залулин будет только слюни пускать от злости и собственного бессилия. Он снял пиджак, и надел чёрный фартук коими пользуются мясники. На его руках появились чёрные перчатки.
— Золото куда дел? — спросил как можно мягче следователь.
Залунин только таращил на него глаза и пускал слюни.
Внезапно глаза Залунина подпрыгнули и, упав вниз, покатились по полу, а следом за ними рухнул и он сам.

Дверь открылась, и в камеру зашёл конвоир он привычным приёмом усадил свалившегося на пол Залунина и плеснул ему в лицо стакан воды.
— Ты братец ты мой лучше всё расскажи, а то Сергей Дрючичь могут сильно осерчать, так и без ушей останешься. А каково жить без ушей-то, а вдруг лёд треснет, так ведь и не услышишь. Ой, милый да у тебя зубик выпал, ну-ка раззявь рот, посчитаю, сколько ещё осталось. Сергей Дрючичь так вы ему аж два зубика повредили один выпал, а второй ещё весит.
— Дрищесуев ты с ним так не разговаривай, а то он начнёт тебе про ебибтян плести, — сказал следователь, снимая фартук.
— Ладно, про золото всё скажу, — вдруг сказал Залунин.
— Ну, вот и молодец, ну давай сказывай, где золото припрятал, — сказал ему конвоир.
— Дрищесуев давай вали отсюда теперь мы тут сами…

Конвоиру страсть хотелось услышать про золото, за что получил от иванов одну синьку за содействие, но с условием, что вернёт, если ничего не узнает. И поэтому вышел и тут же приложился ухом к двери камеры, на что следователь среагировал, по-своему ударив в неё своим богатырским каблуком. Дрищесуев чуть отклонился назад и рухнул как подкошенный.
Тисковских приоткрыл дверь и посмотрел на лежащего без сознания конвоира.
— И так начнём сначала, — закрывая дверь, сказал следователь. — Как ваша фамилия любезный.
— Шашунин, Шалющин, Залюшин… — брызгая кровавыми пузырями, пытался назвать свою фамилию арестованный.

Следователь несколько раз переспрашивал фамилию и ни как не мог написать её правильно, явно издеваясь над арестованным, потому что Залунин из-за выбитого зуба стал сильно шепелявить. Хотя в деле было написано всё, что касается самого арестованного. Просто такая была практика допроса. Следователь спрашивает, арестованный отвечает.

Когда Тисковских наскучила эта игра, он велел ему самому написать и отдельными буквами, после чего как бы сверяясь, переписал себе на бумагу.
Залунин, представив, как бы он мог обокрасть Шебалину, сплёл следователю примерную картину ограбления и сказал, куда спрятал украденное золото, решив выдать своё за малый срок. Следователь понял, судя по показаниям самой купчихи, что Залунин вообще тут ни приделах, а ограбил её совсем другой воришка. Но про золото ничего в протокол допроса не вписал. Решив попозже зайти и полюбопытствовать, что припрятал арестованный по недоразумению в бане.
— Значит, Залунин? Ну и фамилии у вас евреев. Ну-ка вот распишись и иди в камеру отдыхать.
Тисковских постучал в дверь и спросил.
— Дрищесуев ты там живой?
Откуда-то издалека, послушался цокот подковок на каблуках.
— О, несётся конница!

Скоро дверь открылась, и появился Дрищесуев.
Тисковских посмотрел строго на конвоира, отчего тот стал намного ниже ростом и велел проводить арестованного в лазарет. Дрищесуев напомнил, что у них нет своего лазарета.
— Ну, тогда дай ему тряпку утереться и ведро воды пусть полощется, чтобы к утру был чище свиньи.
— Gold, gold, — несколько раз повторил Тисковских.
— Чаво? — спросил Дрищесуев.
— Ни чаво, корову, веди, давай в камеру и смотри у меня не напейся. Скоро мы тут одного самородка возьмём, вот с ним можешь и поразмяться, а этого балбеса подержим пока чуток для дела.

Дрищесуев зная крутой нрав Тисковских решил, что лучше промолчать.
Тисковских в тот же день, прихватив с собой Бучельникова и его свиту, отправился устраивать у Залунина в доме обыск. И пока сыскори лазали по сундукам с тряпьём, он потихоньку прошёл к бане, где и нашёл в заначке припрятанное золото, но не в монетах, а в самородках. Присев от неожиданной находки на лавку Тисковских усмехнулся, так вот почему Залунин был не в понятках, что от него требовали на допросах. Оставалось одно узнать, где арестованный намыл столько рыжья.
— Придётся взять за зёбра его дружка Потоскуева, — сказал Тисковских и, выйдя в огород, бросил мешочек с золотом в корзинку, прихваченную тут же во дворе.
Закурив, он надёргал охапку молодой моркови и положил в корзину поверх мешочка, туда же чтобы скрыть вес самородков кинул несколько покрасневших помидорин.  После пошёл узнать, что нашли интересного сыскори. У них было пусто, что и следовало ожидать.

— А этот арестант не дурак держать золото в доме, но с баней он прокололся, тоже мне нашёл, где устроить заначку, — подумал Тисковских. — В тайгу пойти я бы точно не сподобился. А этот Залунин после одного тычка быстро сдался. Надо бы его ещё разок тряхнуть, только бы услать этого дурачка Дрищесуева в кабак, а то ведь он всё мне дело завалит гадёныш.

Потоскуев узнав от поселковой шпаны, что в доме его друга производится обыск, осторожно забрался на сарай и стал наблюдать, что же происходит во дворе у Залунина. Но поскольку обыск производился в доме и ничего путного он узнать не мог, зато увидел вышедшего во двор следователя Тисковских, который вёл дело его друга. Он проследил, как тот зашёл в баню в конце огорода и как потом, выйдя стал складывать в корзину овощи с огорода.
— Ну, моркови нам не жалко, — сказал он, про себя видя как следователь, выдёргивает с краю у грядки ещё молодую морковь.
Когда Тисковских и остальные ушли Потоскуев прокрался до бани и обшарил там все углы.
— Значит, Виталий выдал ему золото, вместо монет не понимая, что от него требовали на самом деле! Да и зачем ему это было, нужно имея такое богатство, если он не полный идиот, конечно. Получается не того взяли и сейчас Залунина трясут авось что он ещё им выложит и он сдулся тьфу тряпка! Надо выручать, как бы он их золотую гробовину не выдал, — Потоскуев спрятал золото и отправился к станции посмотреть на арестантский вагон и что можно сделать для освобождения товарища.

Покрутившись рядом с вагоном, он увидел стоящего у открытой двери конвоира Дрищесуева.
— Ну что тяжела служба? — спросил Потоскуев.
— А то нет, только и смотрю за ними, — конвоир показал пальцем на вагон. — А ты тут чего делаешь?
— Да собачонок убёг ищу вот, хозяйка наказала искать, ведь когда вырастит, добрая лайка будет для охоты, и вот убёг чтоб ему пусто было!
— Да мелкие они такие кто поманит за тем и бежит, — согласился конвоир.
— А что ему несмышлёныш, боюсь, как бы его большие собаки не покусали и вот убёг.
— Да это верно без собаки, какая охота. Ты парень вот что принёс бы мне самогону, а я тебе синьку дам.
— Но ведь варить самогон запрещено законом, — стал, как бы нехотя возражать Потоскуев.
— Вот незадача-то.
— Водки могу принести.
— Да не могу я на водку смотреть мне бы самогону с полведра за одну синьку.
— Да куда тебе столько-то, а если начальник узнает?
— Да ты принеси и не беспокойся, куда я солью этот самогон.
— Тогда давай вместе сходим, я знаю тут одно место, одному-то мне несподручно будет флягу выволочь из подвала.
— Ну вот, а говоришь что нет самогона. Но целый бидон, куда его столько?
— Так он не мой, а соседки, она его гонит по-тихому. Я раз пришёл, она отказала, сказала, что не гонит, а сама продаёт трактирщику, а тот подливает тем, кому уже водка не лезет.
— Тогда ночью когда мой начальник будет в гостинице. Ну, всё паря дуй до дома, в полночь жду.

Скоро пришёл Тисковских но трясти Залунина передумал и сменив тактику просто предупредил того чтобы он как следует, подумал как он может помочь следствию.
— А шолото? – свистяще спросил Залунин.
— Какое золото, ты братец из меня дурака хочешь сделать, обыск у тебя в доме ничего не дал, нет у тебя ничего. Может это твои дружки тебя почистили, узнав, что тебя отправляют. Ты подумай, а завтра и поговорим.
Тисковских позвал Дрищесуева и наказал глядеть в оба.
— Да я любого удавлю… — стал пыжиться конвоир.
— Знаю, знаю, только этого не трогай, он мне ещё живым потребуется, — сказал нарочито громко Тисковских, чтобы арестованный его услышал.
— Смотри тут, а мы сейчас пойдём ещё одного самородка заловим, не посёлок, а капище бандитов.

Тисковских посмотрел на часы потом на конвоира.
— А что так кониной так несёт?
— Так борщ сварил с германской тушёнкой, Сергей Дрючичь  если хотите щас налью я и каравай уже нарезал, — с готовностью преданной собаки спросил конвоир, выполнявший обязанности повара, так как штатного иметь было не положено.

— Нет уж братец, питайся сам, — поморщился следователь. — Меня урядник пригласил на ужин в ресторан, выслужится, для чина хочет шельмец. Только самогон не пей ну хотя бы без меня.
— Сергей Дрючичь так откуда, вы его весь выпили третьего дня. А ведь меня ваш батюшка укорял, чтобы смотрел за вами, а вы чуть, что с кулаком лезете.
— Ну, так не усугубляй братец. А то вон давичи прихожу, а коридоре-то мать моя наблёвано, ну как тебе не дать в морду?
— Ну, так за дело, а то бывает каблуком в дверь…
— А ты не подслушивай и голова целая будет.

Тисковских ушёл, оставив Дрищесуева одного поносить его, на чем свет держится. Потом вспомнил, что у него арестованный не кормлен и так жалко ему стало борщ, что он в сердцах плюнул в его арестантскую железную чашку. Борща он, конечно, пожалел арестованному и, выбрав все мясные кусочки из ковша, разбавил его колодезной водой.
— Ничего не подохнет, будет он ещё он у меня германскую тушёнку жрать, вон горбушку пусть покрошит.

Осторожно перелив в чашку баланду в чашку отнёс арестованному.
— Ложки нет, так что так хлебай, да хлеб кроши.
— А шай? — спросил Залунин.
— Какой шай, ах, тебе же хозяин зуб выбил, ничего привыкай разговаривать, но новому.
— Чай, — тщательно подговорившись, выпалил Залунин.
— Откуда ты, тебя родственники кормить должны, а где они? — спросил Дрищесуев.
— Шена уехал к отцу, нет никого…
— Ну, а деньги-то у тебя есть. Ну чего молчишь так ведь, и подохнуть с голоду можно.
— А халвы купите?
— Чего?
— Халву хочу.

У Дрищесуева что-то ёкнуло внутри, и он почувствовал, что сделает то, что не смог сделать Тисковских.
Дрищесуев сделал испуганное лицо.
— А как начальник узнает, плохо мне будет, — сказал он арестованному. — Я сам братец ты мой горемычный люблю халву, да денег нет, горемыки мы с тобой. Хозяин пошёл в ресторан питаться, а я вот баланду с тобой с одного котла хлебаю, пятый день, как голодаю, — и Дрищесуев пустил слезу.
Залунину стало жалко голодного конвоира, и он решился на отчаянный шаг.
— Есть самородок, если отдадите трактирщику, он вам за него по весу что нужно отвесит и свиридовской халвы с колбасой со сдачей.
— А вот давичи дал он тебе в глаз так и ты всё ему и выложил.
— Нет, на этот раз ничего не скажу, просто ослаб, испугался.
— Ну ладно давай свой самородок.
Залунин поковырялся в своём исподнем и вынул дурно пахнущий жёлтый кусок золота.
— Фу куда же ты его засунул в зад что ли?
— В исподнем кармашек да вот вспотел малость.
Дрищесуев сходил к умывальнику отмыл его от человеческого пота с мылом.
— Ладно, схожу, как чуть стемнеет к трактиру, а ты тут будь и без всякого, а то обоим влетит.

На том они и порешили Дрищесуев довольный, что вот так легко выудил у арестованного самородок, а арестованный что, наконец, то сможет нормально поесть.
— И как его раньше не тряхнули, — удивлялся Дрищесуев, прикидывая как бы ещё тряхнуть арестованного. — Вот бы в баню его сводить вот там и пошарить можно…
Съев с удовольствием тарелку мясного борща, Дрищесуев открыл окошко у арестованного и спросил, сколько может весить и стоить самородок.
Залунин давно знал, какой вес у самородка, так что не стал из себя строить великого математика и сказал, что за 30 грамм трактирщик выдаст ему 38 тысяч, но продавать нужно за половину иначе трактирщику будет не выгодно и он может его, обидевшись сдать. И ещё сказать нужно, что не для себя, а для арестованного и трактирщик не откажет, так как давно сам в золотом деле под завязку.

Потоскуев засев за ближайшим забором в лопухах внимательно ждал наступления ночи, чтобы увести конвоира к одному погребу, где и завалить его ради спасения друга. Но к вечеру он, заметил одну странность, конвоир осторожно открыл дверь вагона и, спустившись вниз, отправился вдоль путей, перешагивая рельсы вправо.
— Куда это он и что это всё значит? — удивился Потоскуев.
Проводив взглядом уходящего в сердце посёлка конвоира, Потоскуев направился к арестантскому вагону.

Поднявшись на подножку, он потянул на себя дверь, которая тот час открылась. В коридоре вагоне никого не оказалось, как и в подсобке для конвоиров. Он тихо позвал Залунина, который тотчас откликнулся, они быстро переговорили и Потоскуев понял, что у него есть шанс освободить друга. Пошарив в конвойной комнате, он нашёл ключи от камер и освободил друга.
— Этот дурак конвоир всего лишь прикрыл за собой дверь, так как ключ от замка имел, вероятно, только Тисковских, а тут ты и  подоспел. А я уж думал, что придётся мне в Сибирь ехать, а ведь у купчихи, веришь, никакого золота не брал. У меня у самого вот его хоть жопой жуй.
— Там не просто золото, а монеты вот что от тебя хотели сыскари как ты только не до пёр.
— Значит Тисковских забрал моё золото, а сказал что это мои дружки…
— А я его у него утащил. Тисковских оказывается, нашёл твою заначку  и положил в корзину, а сверху морковь и помидоры для отвода глаз и в гостиницу снёс где переложил в чемоданчик. Потом я туда сползал и забрал.
 
Так что и мне нужно уносить ноги, а вот кто ограбил твою купчиху, ума не приложу. Значит, есть в посёлке змей покрупнее нас.
— Ну, так тем более нам тут делать нечего. Только бы узнать, кто эта самая сволочь, что меня так подставила.
— А я хотел конвоира твоего в погребе ухлопать, но ему повезло, может, быть подождём, когда он придёт с подарками? — спросил Потоскуев.
— Нет, уж давай рвём когти, а то меня следователь обещал, тряхнуть утром, а там считай всё, а бить он умеет крепко.
— Самородок  жалко, — сказал Потоскуев.
— А меня тебе не жалко? Посмотри на эти картинки!
Потоскуев чиркнул спичкой и в свете огня увидел идущую под конвоем вереницу людей закованных в кандалы. На других картинках было тоже самое.

Хотел Потоскуев ему сказать, что будет жалко, если он выдаст землянку под гробовиной, но передумал.
Позванивая цепями, Залунин с трудом ступая ногами по земле, уходил прочь от арестантского вагона. Его руки были заняты поддерживанием висящих цепей.
— Может телегу бы, а то я идти не могу, проклятые кандалы истёрли до крови ноги. Кузнец сволота меня в узкие обручи заковал.
— А давай на коня только придётся на животе лежать, сесть ты всё равно не сможешь, свалишься.

Договорились, что Потоскуев его оставит у края леса, а сам приведёт коней.
И пока Потоскуев седлал дома коней, конвоир рассчитывался с трактирщиком, который только и делал что крестился, отсчитывая ему бумажки.
— Ой, подведёшь ты меня паря под Сибирь!
— Не скользи носом считай быстрей.
Трактирщик отсчитал десять тысяч «петеньками» и пять мелкими купюрами, после чего перекрестившись, взвалил конвоиру мешок с подарками для арестованного.

— Ты смотри там по меня ни слова, а то я тебя сдам без задержки, — напутствовал трактирщик конвоира.
— Не боись паря не из такого мы теста чтобы сдавать своих подельников, — ответил ему конвоир и растворился в поселковой темени, шарахаясь с мешком от каждой приблудной собаки.

Потоскуев решил немного изменить план и, заведя за вагон коней, спрятался под ним, ожидая прибытия Деда Мороза с мешком подарков. Всё получилось, так как он и задумал когда Дрищесуев появился у вагона, он приготовился к нападению.
Когда конвоир открыл дверь и стал пытаться приподнять тяжёлый мешок, его кто-то шарахнул его по голове, а дальше всё было как в тумане. Его затащили в камеру, где находился до этого Залунин и раздели до нога. Умело вставленный кляп в рот конвоира при пробуждении не дал бы ему, что-либо выразить словами, а только бессвязное мычание. Связанный по рукам и ногам Дрищесуев спал, ожидая крепкого нагоняя от своего хозяина.

Из униформы конвоира Потоскуев соорудил пугало с дырявым ведром на «голове» и поставил перед вагоном.
Закончив с этим, Потоскуев пошёл к лесу, где его ждал, трясясь от страха бывший арестант.
— Ты чего так долго, а это что в мешке?
— Подарки от Деда Мороза, этот дурак мог подать тревогу увидев, что тебя нет, а сейчас он спит с шишкой на затылке, связанный в твоей камере.
— Давай валим отсюда, а то я сейчас сраться буду арестантским борщом.
— А ты не говорил, что тебя кормили, - усмехнулся Потоскуев.
— Если тебя бы так кормили, то давно бы рёбра повылазили.
Погрузив товарища на коня Потоскуев сел в седло своего, и они не спеша отправились к пещере Елового камня, где решили перекантоваться первое время, а потом двинуть куда подальше.

По приезду на место Потоскуев вывалил из мешка продукты чем у трактирщика отоварился Дрищесуев и удивился тому, что на радостях нахапал тот.
— Свиридовская халва - три кг, чай три кг, шоколад 30 плиток, сало копчёное три кг, сало солёное с чесноком три кг, сыр три кг вот его распёрло-то!
— Хоть бы он гад напильник купил, — сказал Залунин.
— Сахар рафинад три кг, каравай ржаной 5 шт, мёд три кг, сальные свечи 20 шт - это конвоир для своей тюряги постарался, дурачёк, — засмеялся Потоскуев.
— Ну, хоть поем по человечески, а то этот гад мне, то воблу то баланду…

Потоскуев посмотрел на разложенные продукты и продолжил.
— Колбаса три кг, масло подсолнечное три бутылки, самогон бутылка литровая, коньяк Шустова три бутылки. Да он что двужильный столько упереть на себе. И весь крупняк по три, смотрите какой практичный гражданин! — сказал Потоскуев.
— Так ведь на халяву от жадности можно и быка на руках унести, — засмеялся Залунин.
— Представляю я физиономию сыскоря когда он поднимется в вагон, — похахатывал Потоскуев.
— Зато у нас будут запасы на осень. А где наши собаки?
— А я их отпустил, скоро сами придут.
— Странная история со мной приключилась, — задумался Залунин.
— Кто же тебя так подставил вот загадка.
— Всё это похоже на большую свинью только вот найти бы её раскатал бы на шпиг!