Когда завоет лед

Никита терпеть не мог это время года. Раннюю весну, когда девственно-белый снег под ногами превращался в отвратительную грязную жижу, а лукавые солнечные дни чередовались с морозными ночами...
Но самое главное, лед на городском пруду начинал таять и издавать этот невыносимый, проникающий в самый мозг звук.
Все началось, когда Никите было десять лет.
Тогда на весенние каникулы его отправили в деревню к бабушке с дедушкой. Это было впервые – он всегда ездил к ним исключительно летом. Он уже и не помнил, почему родители так решили.
Это была скучная поездка: в марте в деревне делать было абсолютно нечего. Все дни напролет Никита копался в сугробах у бабушки в огороде или ходил к замерзшему озеру, которое уже начинало потихоньку оттаивать.
Там-то он и встретился с Пашкой. В этом худощавом деревенском мальчишке все было несуразно и нескладно: и тонкая цыплячья шея, торчащая из ворота свитера, и старомодный ватник не по размеру, и шапка-ушанка, одно «ухо» которой было распущено и ходило ходуном, покачиваясь от малейшего движения.
Мальчик рьяно лупил по подтаявшему сугробу длинной вичкой, оставляя на нем синеватые рубцы. Увидев подошедшего Никиту, он без всяких церемоний выпалил:
- Ненавижу снег!
С этой странной фразы и началось короткое знакомство двух мальчиков. Весь день Никита провел у озера в компании своего нового приятеля. Его восхищала бойкость и бесстрашность этого деревенского мальчугана – при всей своей внешней щуплости он был намного проворнее и сильнее Никиты. Они бегали наперегонки вдоль берега, играли в снежки и рыли ходы в липком подтаявшем снеге.
А в какой-то момент Пашка с прищуром посмотрел на Никиту и сказал:
- Хочешь услышать, как воет лед?
Никита сначала подумал, что ему послышалось или он не так понял своего нового знакомого:
- Это как?
Пашка проворно спрыгнул с берега на начавшую таять поверхность озера и призывно мотнул головой:
- Пошли покажу!
Никите было боязно ступать на хлипкий лед, и он, не зная, как поступить, беспомощно мялся на берегу.
- Струсил что ли?
В голосе Пашки прозвучала нескрываемая издевка:
- Я всегда знал, что вы, городские, - трусы и слабаки!
После такого Никита не мог оставаться на месте. Разве он может позволить какому-то деревенскому мальчишке насмехаться над собой? В порыве решительности он спрыгнул на лед и тут же услышал, как под ногами что-то предательски хрустнуло.
- А теперь подойди поближе и послушай, - Пашка показал на большую трещину во льду, присел на корточки и уставился куда-то вниз.
Никиту все еще не отпускали сомнения, что его новый приятель в очередной раз разыгрывает его. Это было не первое «испытание» за день - то Пашка заваливал его ход в сугробе и с хохотом убегал, оставляя его «замурованным» в снегу, то рассказывал ему местные страшилки про озерного утопленника, от которых кровь стыла в жилах...
Но Никита не мог дать слабину. Он же мужчина, он не должен трусить, как какая-то девчонка! Он послушно сделал два шага вперед и присоединился к Пашке. Льдина под ногами слегка качнулась, и его бросило в жар от страха. Еще чуть-чуть, и они провалятся в ледяную воду! Хорошо, что хоть от берега недалеко...
Не подав виду, что ему страшно, Никита бросил быстрый вопросительный взгляд на Пашку. Тот, ни слова не говоря, лишь кивнул на трещину во льду и ехидно улыбнулся. Неужели он понял, что Никита весь трясется от ужаса? Ну уж нет, не дождется, он сдаваться не станет!
Мальчик взял все свое самообладание в кулак и навострил уши, стараясь игнорировать коварные похрустывания льда под ногами. Какое-то время ничего не происходило, но потом он действительно что-то расслышал.
Поначалу он принял это за звуки ветра. Только это был совсем не ветер. Кто-то или что-то выло из щели во льду.
Теперь Никите в одночасье стало холодно, несмотря на теплую куртку и шерстяной шарф. По коже забегали тревожные мурашки, словно сотни лилипутов топтали его спину крошечными ледяными ступнями.
То гудя басом, то срываясь на комариный писк, загадочный источник звука не умолкал ни на секунду.
И как только Никита не слышал этот вой прежде? Он был довольно громким. А теперь же он стал не просто громким, а оглушающим. Мальчику уже стало казаться, что целый хор несчастных неземных существ стонет глубоко подо льдом замерзшего озера.
На долю секунды ему даже захотелось броситься туда, вниз, и спасти этих неведомых узников, заточенных в лед. Припав к щели и затаив дыхание, он слушал, не в силах пошевелиться. Он позабыл и про вредного Пашку с его подковырками, и про опасность провалиться под лед. Сейчас существовал только он и этот вой – такой зовущий, такой гипнотизирующий...
Никита толком не понял, что произошло. Все случилось так быстро, что он не успел опомниться.
Только что он усердно слушал вой из трещины во льду, мучаясь противоречивыми чувствами: то страхом, то желанием помочь непонятно кому и непонятно зачем... И вдруг все куда-то исчезло, и остался лишь пронизывающий насквозь, перехватывающий дыхание холод. А еще отдаленный Пашкин смех.
Только через несколько мгновений Никита сообразил, что провалился под лед. Он был в воде по грудь. Оказалось, что он инстинктивно уцепился руками за льдину и это спасло его: он ушел под лед не полностью, а лишь наполовину.
- Паша... – Не закричал, а чуть слышно прошептал Никита, беспомощно озираясь.
Но вокруг никого не было. Его новый друг исчез так же внезапно, как и появился.
Никита понял, что помощи ждать не от кого, и принялся карабкаться на льдину, превозмогая парализующий холод и животный страх за собственную жизнь. К счастью, он был недалеко от берега, и ему довольно быстро удалось выбраться.
Не помня себя от пережитого потрясения, Никита кое-как дотащился до дома. Деда чуть не хватил удар, когда он увидел, как измученный, испуганный и с головы до пят мокрый внук вошел в избу. Бабушка, только что вышедшая из внутренней комнаты, выронила из рук газету и бросилась к мальчику. Она стягивала с него мокрую одежду, что-то говорила, спрашивала, но Никита в мыслях был все еще там, на полурастаявшем озере, где кто-то завывает из щелей между льдинами...
Неудивительно, что Никита в тот же вечер слег с температурой. А на следующее утро приехали родители и забрали его обратно в город. Пашку он больше не видел ни в тот раз, ни в какую-либо другую свою поездку в деревню. Он год за годом приезжал к деду с бабушкой на летние каникулы, но странный приятель – любитель воющего льда – ему больше не попадался.
Только все это не прошло бесследно. С той поры Никита каждую весну слышал этот звук. Вой тающего льда. Или того, кто живет под этим самым льдом...
Что-то случилось с ним в тот пасмурный мартовский день у деда в деревне – что-то более важное, чем то, что он провалился в ледяное озеро и чуть не погиб. Его мозг словно настроился на неизвестную волну, которая была неподвластна восприятию остальных людей. Никто, кроме Никиты, не слышал этот вой.
А в городе он стал еще более невыносимым. Каждый год с приходом марта городской пруд принимался выть, как раненое животное. Или как хор обреченных на вечные страдания мучеников. Иногда и самому Никите от обиды хотелось завыть в такт этому печальному призрачному звуку. От обиды, что никто не понимает. И что никто не воспринимает всерьез.
Никита не раз пытался рассказать про вой родителям, но они отмахивались от него и называли фантазером. Мать даже сводила его к нескольким врачам, но все они говорили примерно одно и то же: «мальчик совершенно здоров», «наверное, фантазия слишком богатая», «не придавайте значения, с возрастом пройдет».
Так Никита и научился жить по соседству с воющим льдом. Он долгое время пытался разобраться в том, что происходит, выяснить, откуда берется этот звук. При этом подходить близко к пруду опасался – он помнил, каким гипнотическим был этот вой и как он заставил его провалиться в холодную воду. Но загадка все равно не отпускала, бередила воображение. В силу возраста оно работало отменно, и Никита представлял себе сказочных существ, заточенных в ледяном пруду, которые просят о помощи и хотят, чтобы их освободили.
Но вот сказки остались в детстве, и их место в голове у Никиты заняли вполне насущные проблемы и заботы. В определенный момент он перестал мучиться и просто смирился. Да, он слышит этот странный звук каждую весну. Да, он такой один. Ну и черт с ним, жизнь-то продолжается!
В конце концов Никита принял твердое решение забыть об этой странности как о детском кошмаре. Он стал обходить городской пруд стороной, как только солнце начинало светить по-весеннему, а температура воздуха перебиралась за ноль. Долгое время у него получалось держать воющий лед в дальних ящиках памяти и делать вид, что ничего не происходит; что врачи оказались правы и с возрастом все бесследно прошло.
Но в этом году все пошло не так.
В конце марта внезапно умер его дедушка, и Никите пришлось ехать именно туда, где произошла его первая встреча с воющим льдом, и именно в то время года, когда с ним приключилась эта странная история.
... Так получилось, что похороны и поминки прошли без Никиты и его матери. Они прибыли в деревню только через неделю после похорон. Соседка деда Наталья Макаровна несколько дней не могла до них дозвониться, чтобы сообщить о случившемся: родители Никиты были в отпуске за границей, а он сам – на институтской практике в другом городе. У нее был лишь телефон их квартиры: дед был консерватором, мобильную связь не признавал и всю жизнь звонил исключительно на домашний. Так и вышло, что хоронили деда соседи, а не родная дочь с внуком. Впрочем, именно с этими людьми он бок о бок провел всю свою жизнь, так что чужими их назвать было нельзя.
Узнав о трагедии, Никита с матерью следующим же утром сели в машину и примчались в деревню. Не успели они переступить порог дедова дома, как хлопнула калитка и в огороде показалась грузная фигура Натальи Макаровны. Никита помнил ее еще со времен своих детских поездок в деревню: это была живая, бойкая хохотушка с румяными щеками и громким голосом. Она много шутила и всегда угощала его какими-нибудь домашними лакомствами – пирогами или ватрушками, - которые, судя по ее необъятной фигуре, с удовольствием ела и сама. Теперь же от былой Натальи Макаровны остались лишь ее внушительные размеры, а вся ее живость и веселость ушли вместе с молодостью. Из глаз пропал задорный блеск, лицо обрюзло и покрылось глубокими морщинами, а некогда звонкий голос исказился старческой скрипучестью.
Соседка подошла ближе, щуря глаза и присматриваясь:
- Ольга, ты? Приехали наконец-то! Никитушка, ты ли это? Не узнать тебя, совсем взрослый стал!
Она всегда называла его этим старомодным и каким-то уютным, по-домашнему теплым именем, и на несколько секунд в памяти Никиты всплыли забытые счастливые дни и вечера, проведенные в деревне. Вот он босиком бежит по прохладной от росы траве, вот с разбегу плюхается в нагретую солнцем воду, вот слушает дедовы байки на скамейке под окном, глядя, как над озером стелется вечерний туман... Воспоминания нахлынули лавиной и тут же растворились, как шлейф духов случайного прохожего.
Наталья Макаровна еще что-то говорила и спрашивала. Кончилось тем, что она пригласила городских гостей к себе на чай. Мать сразу же согласилась; по всей видимости, ей хотелось подробнее разузнать о том, что случилось с дедом. По телефону соседка толком ничего не объяснила и быстро положила трубку – то ли экономила, то ли были проблемы со связью.
Никите не особо хотелось тратить время в компании деревенской старухи. Он рассчитывал, что они с матерью управятся за один день: сходят к деду на могилку, получат документы в местной администрации и уедут обратно в город. Но отказываться от приглашения было невежливо, поэтому он безропотно поплелся вслед за женщинами.
...В соседском доме было сильно натоплено и пахло свежей выпечкой, а дрова в печке уютно потрескивали. Видимо, некоторые вещи с годами все же не меняются – именно такой Никита запомнил эту милую в своей простоте деревенскую жизнь. Наталья Макаровна пригласила гостей за стол, а сама принялась хлопотать с чаем и пирогами.
Наконец, на столе появились дымящиеся кружки, вазочки с вареньем и целая гора намасленных, румяных пирожков. Глядя на это аппетитное зрелище, Никита понял, насколько он голоден с дороги, и рука сама потянулась к пирожкам. На вкус они оказались еще лучше, и он с удовольствием уплетал их, запивая ароматным чаем. Только в деревне бывает такой чай. И такие пирожки.
А вот мать ничего не ела и молча смотрела на соседку. В ее глазах стоял немой вопрос, но, видимо, она не решалась задать его и ждала, пока Наталья Макаровна сама начнет разговор. Наконец, соседка уселась напротив и пододвинула к себе пузатую кружку:
- Эх, как же так, Петенька. Я думала, первой уйду. Одна я осталась из нашей детской компании...
Она с сожалением покачала головой, и складки на ее шее затряслись, как желе.
Мама, наконец, не выдержала:
- Наталья Макаровна, скажите, как умер мой отец? По телефону вы толком ничего не объяснили.
Соседка опустила взгляд и понизила голос:
- Как, как... Так же, как и остальные. Утоп он.
Повисла оглушающая тишина. Даже дрова в печке перестали потрескивать. Или только так казалось?
Мать была уверена, что с дедом случился сердечный приступ или он просто ушел во сне, как многие пожилые люди. Все-таки ему было под восемьдесят. А теперь оказывается, что он утонул? С ее лица сошли последние краски, и она стеклянным взглядом уставилась на Наталью Макаровну.
Никита перестал жевать и застыл с недоеденным пирожком в руке. Он первым вышел из оцепенения:
- Как так «утоп»?
Наталья Макаровна посмотрела на него в упор:
- Под лед провалился. Как ты тогда, помнишь? Только ты молодой был, спасся, а ему уже не под силу было уйти от него...
Никите показалось, что в глазах соседки блеснул лукавый огонек. У него возникало все более отчетливое ощущение, что она что-то недоговаривает. Но было еще кое-что странное, и он только сейчас обратил на это внимание. Наталья Макаровна сказала: «так же, как и остальные». Какие еще «остальные»?
- А кто еще так погиб? Вы сказали: «как остальные».
Соседка махнула полной рукой и тяжело вздохнула:
- Так все наши. Это он нас наказывает. Пашка.
От этих слов у Никиты помутилось сознание, и надкусанный пирожок, который он все еще сжимал в руке, выпал и беспомощно шлепнулся на скатерть. По девственно-белой ткани, словно пятно крови, растеклось малиновое варенье из начинки.
- Вы сказали «Пашка»? – Казалось, не он, Никита, а кто-то другой задал этот вопрос чужим, надломленным шепотом.
- Я сейчас, - Наталья Макаровна с трудом поднялась со стула и ушла во внутренние комнаты. Никита с матерью непонимающе переглянулись. Мать была такой же бледной, но теперь еще и хмурилась.
- Что еще за Пашка? – Шепнула она Никите.
Как раз в этот момент соседка появилась в дверном проеме. У нее в руках была старая фотокарточка.
Усевшись на свое место, Наталья Макаровна протянула карточку Никите:
- Вот все мы. Все пятеро. Слева Петя – твой дед, – рядом я, потом Мишка, Колька и он, Пашка, с правого края.
Никита дрожащими руками взял пожелтевшую от времени фотографию, уже зная, кого он на ней увидит. Та же шапка-ушанка и нелепый ватник с чужого плеча. Та же тощая шея и пронзительный взгляд, который сквозил дерзостью и самоуверенностью даже с этой засаленной фотографии со стертыми краями.
Это был именно тот мальчик, с которым Никита познакомился двенадцать лет назад. И после встречи с которым едва не погиб на озере и начал слышать, как воет лед.
Как такое возможно? Как друг детства его деда мог повстречаться ему столько лет спустя?
Никита перевернул фотографию. Выцветшими чернилами на ней было аккуратно выведено: «1944». Он вновь посмотрел на лицевую сторону снимка. Все пятеро отличались худобой и были одеты кое-как. Еще бы, все-таки голодные военные годы... Дедушка Никиты был забавным лопоухим мальчуганом, а Наталья Макаровна – нескладной костлявой девчонкой. Она была, пожалуй, самой тощей из всей компании. Впавшие щеки, тоненькие, как вички, пальцы, узкие плечики. Неудивительно, что она так налегает на мучное. Видимо, всю жизнь пытается отъесться после испытанного в детстве голода...
Голос соседки вернул Никиту к реальности:
- Тогда тоже был конец марта, как сейчас. Война была, голод, а нам, детям, какое дело? У нас одни игры были на уме. Да и надо было занять себя как-то, чтобы не чокнуться от того, что желудок круглыми днями ноет... Мы неразлучные были: Мишка, Колька и Пашка учились в одном классе, а мы с твоим дедом были помладше – просто жили по соседству, вот и дружили все вместе. Пошли мы на озеро играть, а Пашка возьми да и провались под лед. Он плавать не умел и быстро как-то на дно ушел. А может, его течением каким-то унесло. Мы пытались его вытащить, нашли длинную ветку и совали ее в воду, но Пашку уже было не спасти. Нырять мы, ясное дело, не стали. Сами дети были, испугались до чертиков. А взрослых никого рядом не оказалось. Так и сгинул Пашка.
Наталья Макаровна снова сокрушенно покачала головой, глядя куда-то в пустоту. Видимо, вспоминала, как все было. Мама еще сильнее нахмурилась. Ей было трудно понять, зачем соседка рассказывает все это. Тогда, двенадцать лет назад, сам не зная почему, Никита не стал говорить про Пашку ни деду с бабушкой, ни родителям. Сказал только, что играл на озере и провалился под лед. Так что мать понятия не имела, о ком идет речь.
Соседка продолжила:
- А через год Мишка провалился и утоп. Тоже в конце марта. Причем на самой середине озера. Никто не знал, чего его вдруг туда понесло. Деревенские бабы издалека видели, как он бежал по льду, будто гнался за кем-то, да и провалился. Пока помощь позвали, пока то да се, не спасти было. Меньше двух месяцев до победы оставалось, пришел Мишкин папка с войны живой и невредимый, а тут такое...
Голос Натальи Макаровны дрогнул, и она замолчала. Никита терпеливо ждал, а мать, похоже, начала раздражаться: она принялась барабанить пальцами по краю стола. Она всегда так делала, когда нервничала или злилась. Ее можно было понять: она пришла сюда узнать про своего отца, а в итоге ей приходится сидеть и слушать старушечьи байки. Если бы только она знала, что это не просто байки...
Наконец, небрежным движением утерев глаза, соседка вновь заговорила:
- Прошло много лет, и мы уже позабыли про историю с Пашкой, стали жить своими жизнями. Колька в город уехал, а мы с твоим дедом остались в деревне. Он на твоей бабушке женился, а вскоре и твоя мамка родилась. – Она кивнула на мать и едва заметно улыбнулась. Та никак не отреагировала. – Приехал как-то раз в гости к родственникам Колька с семьей. У него к тому моменту уже трое детей было: самому старшему лет шесть – вот-вот в школу пойдет. Так этот старший сын тоже чуть не потонул в озере, кое-как спасли! Слава Богу, взрослые рядом были, выловили его. Он и рассказал, что какой-то мальчик постарше его позвал послушать, как лед воет. Да, так и сказал: «лед воет»! А по описанию тот мальчик – один в один Пашка! Я тогда еще сказала: не бывает таких совпадений!
Никита почувствовал себя так, будто этот самый лед засыпали ему за шиворот. Все тело похолодело, покрылось мурашками. В ушах зазвенело. А может, завыло?
- В общем, хотите верьте, хотите – нет, а Пашка нам с тех пор мстит за то, что мы его не спасли тогда. Да что я рассказываю, ты же сам его видел, просто никому не признался, а, партизан? – Наталья Макаровна с вызовом посмотрела на Никиту. – То-то лицом изменился, когда я фотокарточку принесла. – Усмехнулась она.
Никита только кивнул и опустил взгляд в стол. Соседка торжествующе подняла палец вверх:
- Вот! А ведь я говорила твоему деду, что не просто так ты тогда под лед провалился! Чтоб поспрашивал тебя, как это случилось, не видел ли ты кого. Да только твой дед отказывался верить. Принимал все это за бабские толки. Какие же это толки, если столько несчастных случаев, и все в конце марта – ни раньше ни позже! Упрямый он был, твой дед, – то-то Пашка его только сейчас достал. Видимо, только в старости податлив стал, пошел за ним на озеро...
- Вы что, хотите сказать, что призрак убил моего отца? – Мать впервые подала голос после долгого молчания. Ее слова прозвучали отстраненно и глухо, будто она говорила через стекло.
- Конечно! – Наталья Макаровна произнесла это так, словно речь шла о каком-то широко известном факте, не подлежащем сомнению. – Он не успокоится, пока мы все не сгинем. Ну ничего, недолго ему еще ждать. Одна я живая осталась. Хоть и всю жизнь берегусь, не подхожу близко к озеру, но если он позовет, как Петю, то конец мне... Кольку-то он ведь даже в городе достал! – Она округлила глаза. – Он сюда больше не приезжал с тех пор, как его сын чуть не погиб на озере. Зато сам умудрился утонуть по весне в городском пруду! Говорят, что пьяный был, провалился, да только сдается мне, что и тут без Пашки не обошлось. Уж не знаю, как он в другом месте его достал, но это явно его рук работа. Призраки, они же бестелесные, может, ему ничего не стоит переместиться...
Мать вдруг так резко поднялась с места, что соседка вздрогнула от неожиданности:
- Ладно, спасибо вам, Наталья Макаровна, за чай и за то, что похлопотали о похоронах и поминках. Мы в долгу не останемся.
Она обернулась к Никите:
- Пойдем, Никита, нам еще в администрацию надо успеть.
И торопливо вышла из комнаты.
Все еще не оправившись от услышанного рассказа, Никита на ватных ногах поднялся со стула, неловко поблагодарил соседку и направился к выходу.
Уже у дверного проема до него долетел шепот Натальи Макаровны:
- Он все еще там, на озере.
Никита лишь на мгновение замялся в проходе, но, взяв себя в руки, спешно вышел. Рассказы об утопленниках, встреча с мертвым мальчиком с фотографии, зловещие слова, сказанные старческим шепотом, – все это нагнетало такую жуть, от которой шевелились волосы на голове. Изба Натальи Макаровны больше не казалась уютной – теперь Никите хотелось как можно скорее вырваться отсюда, и в эту секунду он был благодарен матери за то, что она так быстро нашла предлог уйти.
Улица выплюнула ему в лицо поток морозного воздуха. После натопленной избы это подействовало ободряюще. До слуха Никиты вновь долетел вой с озера, и он посильнее натянул на уши шапку, чтобы хоть как-то отгородиться от этого вездесущего звука.
- Думала, она что путное скажет. А у нее, похоже, совсем с головой плохо. Ладно, спросим у кого-нибудь другого про дедушку, - сухо сказала мать.
Никита хотел было возразить, но осекся. Какой в этом смысл? Другой реакции ожидать все равно не стоило: двенадцать лет назад родители тоже не поверили ему, списав все на детские фантазии. Вот и сейчас мать приняла рассказ соседки за бредни выжившей из ума старухи, и убедить ее в обратном было невозможно.
Еще бы – ей-то не являлся мертвый друг ее деда! Все мы – крепко стоящие на земле материалисты до первой встречи с потусторонним...
Теперь Никите почему-то стало жаль, что они так быстро покинули дом соседки. Ему захотелось расспросить ее про Пашку и про воющий лед. Похоже, она одна на всем белом свете понимала его...
Глядя на удаляющуюся спину матери, Никита затормозил. Вернуться и продолжить разговор с Натальей Макаровной? Или забыть про все и пойти дальше? Словно в подсказку, с озера донесся вой, и у Никиты в голове всплыли слова соседки: он все еще там.
Ноги сами понесли его к берегу. Между тем мать миновала дедов дом и отправилась дальше – похоже, она действительно решила без промедления пойти в администрацию. Никита крикнул ей:
- Мам, ты иди, а я сейчас. Кое-что забыл.
Она обернулась и, слегка замешкавшись, ответила:
- Ладно. Я пока там все узнаю.
Никита подождал, пока мать свернет на соседнюю улицу, и отправился к берегу. Вой, словно струнный оркестр, наполнял деревенскую тишину оглушительным гулом. Он становился все сильнее, рос и креп, как весенний побег.
Никита давно так близко не подходил к водоему по весне. Он и забыл насколько могучим и пронзительным был этот звук. Ему стало нехорошо. Уши, голова и все тело словно завибрировали, понеслись куда-то вдаль, вслед за этим душераздирающим воем. Но Никита не терял самообладания и упрямо шел вперед. Он не знал, зачем он идет и что он хочет там найти, но был уверен, что все делает правильно.
Наконец, он оказался на берегу. Озеро уже вовсю начало оттаивать: проталины, словно раны на коже, уродовали его белую заснеженную поверхность темными пятнами. Никита разглядел пару трещин между льдинами, и воспоминания нахлынули с новой силой. Тот же март, то же озеро, тот же тающий лед. Только Никите уже не десять, и он больше не тот доверчивый школьник, приехавший к деду с бабушкой на весенние каникулы.
Вой становился нестерпимым. Никите стало казаться, что этот звук, как вода, льется из проталин и заполняет собой все свободное пространство.
Внезапно все стихло. Никита даже растерялся: тишина оказалась еще более оглушительной, чем этот тоскливый, монотонный вой.
А потом у него за спиной пропищал тоненький голосок:
- Хочешь услышать, как воет лед?
В груди у Никиты что-то сжалось и провалилось вниз. Конечности охватил ступор, дыхание участилось. В узком пуховике стало тесно. Сердце и легкие, казалось, хотели пробить грудную клетку и вырваться наружу. Механически, словно манекен на вращающейся подставке, Никита медленно обернулся назад.
Он стоял слегка поодаль и с вызовом смотрел на него из-под своей неизменной шапки-ушанки с распущенным «ухом». Пашка. Мертвый друг деда со старинной фотографии. Как и двенадцать лет назад, он выглядел как обычный живой мальчик. Как такое вообще может быть?
Никита отмахнулся от лихорадочных мыслей и собрался ответить, но слова застряли где-то в горле, и вместо голоса из его рта вылетел беспомощный хрип. Он закашлялся. Наконец, он обрел способность говорить:
- Я и так слышу. Каждую весну.
Пашка подошел ближе, ухмыляясь и не отрывая взгляда от Никиты:
- На самом деле ведь не лед воет. А знаешь кто?
У Никиты перехватило дыхание, и он едва ли сам услышал произнесенное им единственное слово:
- Кто?
- Мы! – С нескрываемым торжеством выпалил Пашка, продолжая пялиться на него немигающим взглядом. Казалось, ему доставляло удовольствие видеть ужас и смятение на лице Никиты. – Смотри!
Пашка вытянул губы в трубочку и по-волчьи завыл. В это самое мгновение, как будто подпевая ему, с озера вновь покатился вой.
Никита повернулся лицом к водоему и с трудом удержался на ногах. Из проталин одна за другой выныривали темные фигуры, материализуясь в воздухе. Они стояли на воде и хлипком льду, как на твердой почве. Мужчины, женщины, дети, одетые в тулупы, платья старомодного покроя и такие же ватники, как у Пашки. Были и люди в современной одежде – в куртках и спортивных костюмах.
Их были десятки, и все они как один выли, сложив губы в трубочку.
Внутренний голос кричал, что надо уносить отсюда ноги, но Никита мог лишь медленно пятиться назад. Он не мог оторвать взгляд от струящихся из воды фигур, которые гипнотизировали его своим воем, звали к себе. Они словно говорили:
- Пойдем с нами, у нас хорошо! Иди скорее к нам!
И вот Никита уже остановился и сделал несколько шагов вперед, по направлению к озеру. Еще чуть-чуть, и он ступит на хлипкий лед...
А потом он заметил среди утопленников знакомый силуэт и разом очнулся от морока. В небольшой проталине недалеко от берега стоял его покойный дед. Никита бы и за несколько километров узнал его оттопыренные уши и торчащие на макушке седые волосы. Дед не выл вместе со всеми, а лишь глядел на Никиту и неестественным, каким-то рваным движением, как у сломанной заводной куклы, махал правой рукой.
«Уходи! Уходи отсюда скорее!» – Вот что означал этот жест.
Это моментально отрезвило Никиту, он сорвался с места и побежал прочь. Боковым зрением он успел заметить, что Пашка все еще стоит на берегу.
Удаляясь от озера, Никита слышал, как сквозь утробный вой утопленников пробивается ехидный детский голосок:
- Куда же ты? Не нравится, как мы поем? Не хочешь к дедушке разве? Ха-ха! – От этого отвратительного, недоброго хохотка все холодело внутри. Теперь, когда Никита не видел Пашку, а только слышал его голос, становилось ясно, что с ним разговаривает не ребенок, а хитрая потусторонняя тварь. Не было в этом злобном тоненьком голоске ничего человеческого.
Пашка не унимался, бросая ему в спину колкости и смешки:
- Скучать по нам будешь, сейчас когда еще увидимся? Нас слышно, только когда лед тает! Ха-ха! Вместе со льдом оттаивают наши обиды и придают нам силы! Чтоб заманить к нам новеньких и пополнить наши ряды! Ха-ха-ха!
Никите уже стало казаться, что Пашкин голос бежит вслед за ним и утопленник ни за что не отпустит его. Наконец, он вместе с воем затих, остался где-то вдалеке, словно растворился в ветре, гуляющем по поверхности озера.
Никита прекратил бежать и обернулся назад. Ни Пашки, ни других фигур больше не было. Перед ним предстал обыкновенный весенний деревенский пейзаж: тонкий и хилый, как умирающий больной, лед на озере, низкие серые облака, редеющие сугробы, из-под которых выглядывала влажная, стосковавшаяся по теплу почва.
Никита немного отдышался и зашагал в сторону администрации.
...В здании администрации было тихо и безлюдно. Мать сидела на деревянном стуле у одного из кабинетов и изучала какие-то документы. Лишь завидев Никиту издалека, она вскочила с места и бросилась к нему, тряся какой-то бумажкой. Ее глаза были широко распахнуты.
- Представляешь, в справке о смерти действительно написано, что дедушка умер от утопления!
- Я знаю. Все, что рассказала Наталья Макаровна, - правда, - произнес Никита слишком спокойным, каким-то не своим голосом и в бессилии опустился на стул. На сегодня с него хватит.
Ему хотелось как можно скорее уехать из деревни и забыть про все это. Его уже даже не прельщала идея получить дедов дом в наследство, хотя это было обговорено еще давно – дед сразу после смерти бабушки оформил завещание в пользу единственного внука.
Теперь же Никита был этому не рад. Он все равно не сможет жить в этом доме – даже пользоваться им в качестве дачи, как советовала мать. Не сможет он существовать по соседству с озером, где обитают толпы утопленников...
Он только сейчас начал переваривать случившееся. Значит, этот вой, который он слышал каждую весну в течение двенадцати лет, - это голоса утопленников? Которые мстят живым людям за свою преждевременную смерть и пытаются погубить их?
Никита сам поразился тому, как бредово это звучит. Иногда правда бывает абсурднее самой сумасшедшей фантазии, но от этого она не перестает быть правдой...
...Дом он все-таки продавать не стал. Мать отговорила. Родители сделали из него летнюю дачу и стали приезжать сюда на выходные, чтобы хоть немного отдохнуть от суматошной городской жизни.
Никита ни разу не бывал в деревне после той поездки. Сразу после института он перебрался в другой город – специально выбрал такой, где не было ни рек, ни озер, ни прудов.
Раньше ему нравились водоемы: их текучесть, изменчивость, нежная, дрожащая от малейшего ветерка гладь. Теперь он не мог спокойно смотреть на воду. Он знал, что в каждом водоеме обитают неупокоенные души утопленников: тех, кто сам захотел свести счеты с жизнью, тех, кому помог кто-то другой, и, конечно, тех, кто погиб от воды из-за трагической случайности, как Пашка... И все они жаждали мести и ненавидели живых только за то, что они живы.
Как то раз в мае раздался телефонный звонок. Никита сидел на своем рабочем месте и был увлечен новым проектом: он вот-вот допишет программу, и тогда... Он даже не посмотрел, кто звонит, и автоматом поднял трубку. Это оказалась мать.
- Что нового, мам? – Спросил он дежурным тоном, не отрывая взгляда от разноцветных строчек кода на мониторе.
Она вздохнула:
- Представляешь, Наталья Макаровна погибла. Мы с отцом только узнали, первый раз приехали в деревню в этом году.
Никита убрал руки с клавиатуры.
- Утонула?
- Да. В конце марта.
Немного помедлив, мать добавила:
- Слушай, неужели все это правда? Я подумала... что-то слишком много совпадений... – Ее голос впервые звучал таким растерянным и неуверенным.
Никита про себя ухмыльнулся. Неужели мать начинает понимать, что мир не ограничен строгими рамками материального существования? Но ему не хотелось обсуждать это по телефону, и он быстро закончил разговор.
Он еще долго не мог вернуться к работе и все думал про Пашку. Может, хоть теперь он успокоится?
Интересно, что бывает, когда душа утопленника наконец удовлетворяет свою жажду мести? Обретает ли она долгожданный покой? Никита не знал и не хотел знать. Ему лишь нравилось думать, что в следующем году, когда на озере в деревне у деда завоет лед, в хоре утопленников будет одним голосом меньше. Пашкиным голосом.
Из открытой форточки в кабинет залетел какой-то едва уловимый звук. На секунду Никите показалось, что это тот самый вой. Нет, ерунда, сейчас не март и рядом нет водоемов. Наверное, просто ветер.
Никита слегка встряхнул головой, отгоняя неприятные воспоминания и мысли, и продолжил работу над кодом.