Домовой

Домовой
Сенька не спал. Белый день, а сна ни в одном глазу! Давно ему не было так тревожно, как сегодня. Да и как тут не тревожиться, когда хозяйка вздыхала и почти не разговаривала. Зато блюдечко с молоком поставить не забыла. И зачем-то достала из старой потрёпанной коробки, в которой хранила свои любимые ценные вещи, стеклянные бусы, ещё времён свой молодости. А потом долго перечитывала пожелтевшие от времени письма, перебирала открытки и фотокарточки, смахивала уголком ситцевого платка слезинки и улыбалась, только грустно как-то улыбалась, печально. Сеньке и теперь от этих воспоминаний было не по себе.
Домовой потрогал бусы, присмотрелся, как в мутных стёклышках отражается солнечный свет, пробивавшийся сквозь выстиранные к Пасхе занавески, слез со шкафа и пошёл бродить по дому.
Пушистый кот Кузьма, рыжий, как масленичный блин, лишь проводил его сонным взглядом. С котом Сенька дружил уже много лет, жили, так сказать, душа в душу, хотя в первое время Кузьма гонял его днём и ночью, не давал бедокурить, хотя сам был ничем не лучше.
- Спи, спи, - сказал ему Сенька, поправив бахрому белой скатёрки на кухонном столе.
Хозяйка сидела у окна, прижав сжатый кулак к груди. Перед ней на подоконнике стояла небольшая чёрно-белая фотография молодого мужчины. Сенька никогда его не видел, но знал, что это был хозяйкин муж, Алексей, погибший на войне в злосчастном сорок втором. Она часто с ним разговаривала, обычно по вечерам или ранним утром, когда Сенька ложился спать. Рассказывала ему всё-всё, плакала и смеялась, вздыхала и молилась за него.
Вот и сейчас она что-то тихо и вкрадчиво рассказывала ему, глядя, как за окном бродят по двору гуси, и как бегут по прозрачно-голубому небу лёгкие весенние облака.
Сенька хотел было уйти к себе и попробовать уснуть, чтобы не мешать ей. Но обрывок разговора долетел до его слуха, и он так и замер на месте.
- Скоро уже, Алёшенька, скоро. Ещё чуток погоди. Дети приедут, тогда и мне спокойнее будет. Попрощаюсь с ними и к тебе приду. Уж дождись, родненький, недолго ждать осталось.
И она повеселела, стала что-то быстро-быстро ему говорить о внучке Анечке, о хозяйстве, о соседке Глаше, которой продала всю картошку и на вырученные деньги купила десять метров белого ситцу.
Сенька покачал головой. Что-то не так было с хозяйкой. А что – Сенька пока понять не мог.
А вечером из города приехала младшая дочь хозяйки – Надежда.
- Мам, что, заболела? – с порога спросила она, побросав сумки и подбежав к матери.
Надежду Сенька любил. Она каждые выходные приезжала, привозила гостинцы и ему обязательно перепадал свежий мятный пряник. Вот и сейчас из сумки выглядывал пакет пряников.
- Ничего, ничего, Наденька, - махнула рукой Сенькина хозяйка. – Помощь твоя нужна, дочка.
- Какая, мам? – Надежда с тревогой смотрела на мать.
- Хоронить меня будете.
Надежда так и села на табурет, прижав руки к губам, и беззвучно зарыдала.
- Ну что ты, мам, такое говоришь! Чего это ты надумала!
- Ничего, ничего, Надюш, - улыбалась Сенькина хозяйка. – Я итак долго задержалась.
Сенька охнул, наблюдая за ними со шкафа. В груди что-то больно защемило, оборвалось и куда-то лихо ухнуло, открыв страшную пустоту – как же он без хозяйки-то будет? Даже пряник, который ему принесла Надежда, не обрадовал.
Весь вечер Сенька лежал в тёмном углу, кручинясь и вздыхая.
Надежда жарила картошку, слушая радостную болтовню матери про хозяйство.
Потом приехал Костя, хозяйкин старший сын, со своей семьей. Внучка Анечка тут же полезла к бабушке на колени, радостно обнимая.
За Костей приехала Вера с мужем, а уж потом, самой последней, приехала Елена, которая жила дальше всех от матери.
- Электричка немного задержалась, - запыхавшимся голосом сообщила она, сбрасывая с ног ботинки и подбегая к матери. – Мам, ну ты что это удумала? Мне Надя звонила, я чуть с ума не сошла пока ехала.
Сенька с тоской наблюдал, как вся семья собралась за поздним ужином, стараясь говорить на обыденные темы, время от времени переглядываясь друг с другом и глотая наворачивающиеся слёзы, пряча их за глотком душистого чая.
А потом, когда уснула Анечка, продолжая обнимать бабушкину руку, Сенькина хозяйка позвала всех своих детей к себе.
- Детки мои, - начала она. – Хочу перед смертью рассказать вам то, что через всю жизнь пронесла.
Дети тут же стали возмущаться, мол, опять о смерти мама заговорила.
- Не перебивайте, - махнула она рукой. – Сама знаю, что говорю.
Все замолчали, нахмурились, не сводя взгляда с матери.
- Не родные вы мне все, - вздохнула та. – По крови не родные. Но роднее вас у меня никого нет.
Собравшиеся переглянулись, с недоверием глядя на мать.
- Мам, ну что ты опять такое говоришь? – Надежда всплеснула руками. – Как же это так?
- А вот как дело было, - Сенькина хозяйка укрыла Анечку своим одеялом, взяла  с подоконника фотографию Алексея и продолжила говорить, тихо и вкрадчиво. – Тебя, Костик, я на вокзале увидела, когда Алёшку своего проводила на фронт. В июле это было, в сорок первом. Мы с ним месяц как поженились. Иду по перрону, рыдаю, жизнь не в милость, а тут ты. Чумазый, голодный, зарёванный зверёк. Года два тебе, наверное, было.
Костя с недоверием смотрел на мать и на сестёр.
- Осенью мы с тобой выкопали картошку, повезли на базар продавать, - продолжила мать. – Шли уже обратно, слышу, в канавке пищит кто-то. Я туда, а там наша Леночка. В тряпьё какое-то завёрнута, никого рядом с ней нет. Думаю, ну вот что мне с вами делать? А ты, Костик, мне и говоришь, давай, мам, детку к себе заберём. Так нас трое стало.
В сорок шестом голод был такой, что думала не выживем мы с вами. Есть почти нечего было. Соседи наши померли. Пол деревни тогда не стало. Костик на вокзал бегал от меня втихаря, там перед проезжающими танцевал на ящике из-под снарядов, подавали ему кто что мог. А однажды пришёл домой и говорит мне, что, мол, не ругайся мама, я сегодня не сам пришёл домой. Думаю, собаку или кота притащил. Выхожу на крыльцо, а там Вера стоит. Как же я могла её бросить?
Тяжело было, очень. Зиму еле перезимовали. Вера часто болела, думала, что не переживёт. Костя с Леной в лес сами за дровами ходили, один раз чуть не замёрзли там. Еле нашла их с председателем. Да всяко было. Стали подрастать, другие проблемы появились. Костя подрался, сломал руку, Лена зимой под лёд провалилась, у Веры из-за болезни на целый месяц слух пропал, думали, что так глухой и останется.
А потом председатель Надюшу принёс. Говорит, мол, не в детский же дом отдавать. А я и думаю, как же ребёночка-то можно бросить? Так вас и стало у меня четверо. Все родные, всех вас люблю. Не обижайтесь, если что не так было. А умру - не оставляйте друг друга.
Дети опять зашумели, мол, как есть все родные. Плакали, да всё мать благодарили за лучшее детство, за то, что не бросила и вырастила.
- Ну хватит шуметь, Анечку разбудите, - махнула рукой Сенькина хозяйка. – Я вам всё сказала. Вы уж просьбу мою выполните. Будьте такими же дружными, да ко мне на могилку приходить не забывайте. А теперь спать идите, завтра у всех тяжёлый день будет.
Она расцеловала всех своих детей, вытерла им слёзы, приглаживая, как и в детстве, непослушные вихры, а потом разогнала спать.
Сенька слез со шкафа, прошёлся следом за ней по комнатам. А потом хозяйка, взяв в руки фотокарточку Алексея, подошла к шкафу, достала оттуда кружевной платочек, положила его на шкаф.
- Ты уж, Сенюшка, присмотри тут за всем, - сказала она в темноту. – Анечку не забывай по ночам укрывать. Да скажи Кузьме, чтоб не бедокурил и цветы с подоконников не опрокидывал. За домом следи, да на меня не серчай, коли что не так было.
Она уселась в кресло перед окном и, улыбаясь своим мыслям, гладила морщинистой рукой фотокарточку, а потом Сенька услышал, как она уснула.
«Ты тоже, хозяйка, не обижайся, если что не так было», подумал он, забираясь обратно на шкаф. «За нас с Кузьмой не переживай, не пропадём. А за домом я, так и быть, присмотрю».
А утром Сенька услышал голос Надежды:
- Мама умерла.

Всё лето дом пустовал. Тишина была и днём, и ночью. Кузьма иногда приходил, садился на порог и скрёб лапой в дверь, жалобно мяукая, но никто ему не открывал. Тогда Сенька подходил к двери, садился на табурет и подолгу с ним разговаривая.
В сентябре, когда с яблонь стали опадать спелые яблоки, будоража своим гулким стуком всю округу, приехал Костя. С ним была какая-то женщина, высокая, опрятная, ясноглазая. Они отрыли дом, походили по комнатам, посмотрели. А через неделю приехала машина, доверху нагруженная вещами.
Сенька сначала удивился, насторожился.
Когда уже знакомая женщина вошла в дом, Кости с ней не было. Она подошла к шкафу, на котором сидел Сенька, недовольно за всем наблюдавший, и положила свежий мятный пряник.
- Ну что, добрый хозяин, будем дружить? – улыбнулась она, обводя комнату взглядом. – Меня зовут Анна Николаевна. Мне очень нравится этот дом. Наведём с тобой порядок, и мы, пожалуй, останемся тут насовсем.
Сенька удивился. Его прежнюю хозяйку звали точно так же!
- Коли ты не против, то мы будем заносить вещи, да потихоньку обустраиваться, - улыбнулась новая хозяйка. – Алёша! Заноси!
В дом, держа перед собой картонный ящик с позвякивающей посудой, вошёл муж Анны Николаевны. А следом за ним – Кузьма.
«Будем дружить», улыбнулся домовой, чувствуя внутри неописуемую радость.
- Анечка, а с кем ты тут разговаривала? – спросил Алексей.
- С домовым, - ответила хозяйка. – Давай его Сенькой назовём?
- Сенька-осенька? – улыбнулся Алексей. – А давай. Всё, что осенью не делается, всё к домашнему теплу.
Вечером Сенька довольно болтал ногами, сидя на подоконнике, слушая, как разговаривают Анна Николаевна и Алексей. Кузьма мирно спал на спинке кресла, мурлыча на всю комнату. И домовой больше не чувствовал себя одиноким – жизнь в его доме снова закипела.