Шестая глава

Дельта

Сижу в шалмане, пью свою отраву.
Вид на Неву, как шрам за левым ухом.
А, всё-таки, имеет ли я право
Убить в себе процентщицу-старуху?

Сквозь снег и дождь и серую промозглость
Течёт вода и горести не знает,
Несёт чухонский вольный дух и волглость
Меж плесневелыми двумя стенами

Плывут гондоны, щепки, стружки, дрязги
Среди каналов и домов доходных,
Портальных кранов - скрежеты и лязги,
Утопленники в позах безысходных

Сквозь ледниковый месячный период
Под млечными ночами на закланье
По колее, накатанной отливом,
Со мною - на последнее свиданье!


Бог

«О Ты, пространством бесконечный…»
Державин

Бог чувствует через траву,
Бог ощущает сквозь деревья,
Он дышит в них, благоухает,
И в пчёлах Он, и в осах Он,
В их красоте и совершенстве,
Он в них живёт и говорит,
Он есть они, они есть Он,
Он камни, воздух, человек,
Все звёзды, атомы творенья,
Всё только Бог, Он всё во всм,
И ничего другого нет,
И даже тьма, и пустота,
Которой более всего,
Которой имя - Бесконечность,
Бог заполняет всю её,
И пустоты не существует!
И только точечкой одной,
Пылинкой меньше, чем микроб,
Невидимой под микроскопом,
В ней пребывает, то что мы
Зовем Вселенной, где живём
На нашей маленькой планете,
Где мы, деревья и цветы,
Где, птицы, рыбы, облака
И шторм, и радуга и снеги,
Вулканы, камни, динозавры,
И слава Божья этот мир
Переполняет и несёт
На любящей Своей ладони,
Что мы не ценим, как должно,
То, что почти не замечаем,
Но Тот, Кто время изобрел,
И мирозданье сотворил,
Ещё нас любит, долготерпит…


Военморы

«Я со сцены Вам сердце, как мячик, бросаю»…
Александр Вертинский

Тёплый вечер, ещё не задёрнуты шторы,
Солнце можно, как мячик, поймать на лету!
На садовой скамейке сидят военморы
И смеются глазами на женщин в цвету.
 
Поголовно они - мичмана, каперанги.
Так запомнилось, что позабыть нету сил:
Надувные шары, позументы, баранки,
Лёгкий ветер легчайшие вальсы носил.
 
Ах, куда вы ушли, господа музыканты?
Навсегда, в одна тыща таком-то году.
Военморы. Рядком на скамейке веранды.
Всё смеются глазами на женщин в цвету!


В прохладе сумраков лесных

Растения благоухают,
Тем привлекая насекомых,
Иные пахнут бескорыстно
На съезде в хвойный лабиринт.

А я качусь с велосипедом
По пятнам солнечной дорожки
И наслаждаюсь жарким летом
В прохладе сумраков лесных.

И постепенно исчезают
Проблемы беды и обиды -
Я незаметно растворяюсь
В прохладе сумраков лесных.


Готские хроники

У истоков - от Одры до Вистулы
На великих просторах земных
Вы из тени истории выступили
И в жестоких борениях выстояли
Средь союзов седых племенных!

Корни древние, крона зелёная -
Племя антов глядит на восток,
Перед ними земля опалённая,
Впереди молодежь закалённая,
Многочисленная, как песок!

Хоть названия их и меняются
По родам и обилию мест,
И венетами здесь называются,
Но в наследии объединяются,
Эти люди - склавены и есть!

Потеснили сарматов со скифами,
Вдоль по Бугу дошли до Днепра,
Прирастая железными мифами,
Разделённые рвами и рифами
От заката времён до утра.


За гранью света

Жизнь крота прошла без лишней драмы,
То, что обещала, то дала -
Не построил ни дворцы, ни храмы,
Ветр был чёрен и печаль светла.

Но не стало тьмы за гранью света,
Да простят Анубис и Харон -
И была зима светлее лета
В день его весёлых похорон!


Из писем Овидия

Весталий, знаешь, дело в том,
Что здесь не Рим, и есть угроза,
Что снова Понт скуётся льдом,
Вино застынет от мороза…

Нашёл же рок куда сослать
Поэта на беду и горе,
В сердцах, я начал обзывать
Evxinus Pontos «чёрным» морем!

Небесный свет почти потух –
Во дни календ темнеет быстро.
Ведёт свирепый скиф-пастух
Свою повозку льдами Истра…


Камышовая дверь
 
Вслед смотрю я, когда ты уходишь по горному склону,
Камышовую дверь закрываю и вижу сквозь слёзы вокруг:
Травы, тихо колышась, возвращаются с новой весною…
Возвратишься ли ты, мой любимый единственный друг?
 
Ван Вэй
699-759 г. г.


Капити - Джеральд Даррелл

Если птиц и животных
Повсюду оставить в покое,
Птицы это узнают
И людям начнут доверять,
В мире всюду появится
Много подобных Капити,
Стоит чуть постараться,
Мир станет огромным Капити.
Вот бы было чудесно!
Но с горечью я говорю:
Это только мечта,
И она вряд ли осуществится.


Карузо

Вспоминая нездешние нравы,
Я бродил по окрестным лесам.
Настоялись волшебные травы -
В каждой луже целебный бальзам.
 
Выходные уже не насмарку -
Ручка есть и тетрадь под рукой,
Отправляю почтовую марку
На конверте - осенней рекой:

По степям через древние шлюзы
Будет медленно плыть теплоход,
С верхней палубы томным Карузо
Развлекая прибрежный народ…

Зря тебе отсылал эту марку -
Через месяц вернется назад,
Словно мертвому ставить припарку,
Почтальон не найдет адресат.

Ветер кружит и кружит на воле,
Незаметно вернувшись зимой.
Никого на заснеженном поле
И в лесу по дороге домой.


Кольйоки

Я узнал тебя,  Кольйоки - Волчья Нога!
Ты всегда от меня по воде убегал,
Но теченье к порогам тебя унесло,
Где добро побеждает бессмертное зло.
 
Вмиг настигла стрела, словно нойды любовь,
Вновь пролилась на камни саамская кровь,
Между сёмгами ты, совершая прыжок,
Струи пенной реки выпил на посошок.

Ты ушёл к нашим предкам в Небесный Провал,
Чтобы там вспоминать, как весной пировал,
Чтоб под елью лежать прошлогодним снежком
И меня поминать беззаботным смешком.


Кошачьи дети

Трудно одному на свете.
Где мои кошачьи дети?
После трудового дня
Повстречали бы меня.
 
Я бы жил совсем иначе!
Не с кем оставлять кошачьих.
В память о любимых «котти»,
Нежно выпускаю когти.


Кроткая

«О святое моё одиночество…»
Рильке

Бесконечна пора одиночества,
О котором он вряд ли мечтал -
В карантине без имени-отчества,
Достоевского книгу читал.

Было южное лето нежаркое,
Предвечернее небо без звёзд,
Освещение тоже неяркое,
Стены крашены белой извёст…

Но при чтении, в это мгновение,
Вдруг увидел он берег и плёс -
По таинственному мановению,
В нём открылись источники слёз.
 
Он читал Достоевского «Кроткую» -
Тихий ангел коснулся души,
Словно доктор с усталой походкою,
Нарождённым: Живи и дыши!


Мне говорят

Мне говорят, что Бог - за красных,
Нет, говорят мне, Он - за белых,
Что Он за страстных и за прекрасных,
На стороне умелых и смелых!

А Бог говорит, что Он за кротких,
Бог говорит, что Он за слабых,
Что вовсе не значит, трусливых и робких,
Но, главное - Божьей любовью славных.

Мне говорят: что-то толку не видно -
В тех незаметных и полузабытых.
И мне за нашего Бога обидно,
Что люди видят только убитых.

А наш Господь умирает с каждым!
Он рядом с нами на хлипкой лодке,
И мы плывём кораблём бумажным,
Христом спасаемы - смиренным, кротким…


Мой июль

Мой июль - чудесный малый,
Согревал в озёрах воду,
А потом, похолодало -
Тоже, классная погода!

Вечерами,как в балете,
Кружат лёгкие стрекозы.
Так моё проходит лето,
Так и жизнь проходит тоже.


Моритаке

опавший цветок
возвращается на ветку…
бабочкой

1473-1549 г.г.


Надпись на кольце

Живёт ли мудро кто или беспечно,
Ни мудрого не будут помнить вечно,
Ни глупого - в грядущие года
Всё будет позабыто. Навсегда.
Ecclesiastes

Проходит всё, пройдет и это,
Весь этот мир из тьмы и света,
Всё, что ты видишь, осязаешь,
Всё то, что помнишь, любишь, знаешь.

Что видится тебе нетленным,
Весьма желанным и прекрасным,
Окажется пустым и бренным,
Дешёвым, лживым и напрасным -

Людей великие свершенья,
Шедевры, цели, достиженья,
Тревоги, скорби и надежды…
Таланты, гении, невежды

Забудутся, навеки сгинут,
Ещё и ноги не остынут.
Лишь во Христе не умирает,
То, что горит и не сгорает.


Океанские ветры

«Видел я суету и простор,
Речь чужих побережий я слышал
Юрий Визбор
 
Нас учила советская власть,
И чему-то я смог научиться -
Быть счастливым, не кушая всласть,
И заплаток своих не стыдиться,
 
Ехать поездом несколько дней,
И на верхней лежать боковушке,
Быть одним из таких же парней -
От сохи до армейской теплушки.
 
Коммунизмом промыты умы,
Чтоб решать мировые задачи,
Жить с народом, как все, так и мы…
Только выпал мне жребий иначе.
 
Я прошел по прекрасным местам,
Видел Рим и ливанские кедры,
Но скучаю по хвойным лесам,
Где шумят океанские ветры!


Омут

«Под насыпью, во рву некошенном,
Лежит и смотрит, как живая…»
Александр Блок

Дождик ветром сечёт по ельнику
Закорючками да колючками.
Говорили старому мельнику:
Не гоняйся за этими сучками.

Городские собаки гордые,
Подавай им удобства модные.
Очи наглые. Тонкомордые.
Для работы ручной непригодные.

А твоя, не то чтоб уродина,
Но не схочет дышать пылью белою,
Уж такая её породина,
Чтоб на пляже лежать загорелою,

Под обрывом сверкать бесстыжею
Ягодицею маслянистою
И косою поигрывать рыжею,
И ногою качать икристою.

Ты паши с утра и до вечера,
А она к сему непривычная,
Ах, не быть ей трудом покалеченной,
Ведь она не как все - необычная!

Не таскать ей мешки трёхпудовые,
Не полоть бурьяны бесполезные,
Не пекти коврижки медовые
И не гнуть подковы железные.
 
Лишь толочь водяницу ступою,
Сарафан закрутив метелицей.
Но судьба оказалась не глупою,
И беда распрощалась с мельницей.

Не сробел мужик, не прослыл глупцом,
Утопил «муму», да и хрен с концом.
Веселились Ельня и Ельница -
Помирились мельник и мельница…

Только ива в обнимку с ракитою
Тихо плачут, склонясь над убитою.
Книжка Фета на полке в комнате,
Да луна отражается в омуте.



Сколь сладок свет

"Сладок свет, и приятно для глаз видеть солнце…”
Екклесиаст
 
Сколь сладок свет и как приятно солнце,
Открой глаза и распахни оконце -
Так воздух свеж, когда прошли дожди!
Не торопись, немного подожди...
 
Ведь если человек живет и долго,
Но каждый день лишь трудится, как пчёлка,
Не для него прекрасные плоды,
И нет ему награды за труды,
 
Жизнь без просвета не имеет смысла,
Пусть отдохнет плечо от коромысла,
Пусть для веселья дни находит в ней
И помнит - будет много тёмных дней...
 
Светлее станут быстрые года,
Иначе всё на свете - суета!


Слепой

Бог дня, Податель света, Царь земной,
Ты можешь хоть чуть-чуть побыть со мной?
Ночь так длинна, и мне, как о добре,
Не сметь мечтать об утренней заре.

Ночь так темна для глаз уже без слёз,
Они не могут видеть света звёзд!
Неужто Ты не дашь душе моей
На миг - сиянье вечности Твоей?

Увидеть вновь Твой мир: издалека
Плывущие по небу облака,
Увидеть море мною столь любимое,
Потоки вод и горы горделивые,
Цветы и травы, и деревья милые!

Чтоб мне увидеть нежность лепестков,
Зверей и птиц на поле и в лесу,
Оставь мне пару полевых цветков,
Которые домой я принесу

В моей руке - порадуй Ты меня!
Дай видеть звёзды на закате дня,
Чтобы они указывали путь…
Об этом Ты, Господь, не позабудь!

переложение из книги Акселя Мунте


Слоны Биг Сюра
 
Сумрак на океане -
Скалы плывут в тумане,
В белый завёрнуты кокон,
Тонут в золоте окон.
 
Вниз к океанскому лону
Туча стекает по склону
Сквозь гребёнку из хвои,
Чтобы достичь прибоя.
 
Весь горизонт расцвечен,
Тени ползут навстречу
Меркнущему закату
Сквозь молоко и вату.
 
Светлое время тает,
Тихо ночь наступает
Над океаном звёздным…
Внемли, пока не поздно!
 
Утром из древнего Ура
Выйдут слоны Биг Сюра,
Чтоб, закусив поводья,
Выплыть на мелководья.


Статуя Диониса из Помпей

Средь флоры, с яркою зарёй
Омыт холодною струёй,
Он сделал лёгкий поворот,
Двух раковин раздвинув свод.

Был золотым, как летний сон,
Казался неизменным тон,
Горевший в солнечном луче
Дрожащим блеском на плече.
 
Вздохнула дева в полусне,
Взметнулась стая птиц в окне…
И так внезапно припекло,
Что стало лопаться стекло…

Безумный, молча он смотрел,
Как город заживо горел!
И в это время тусклым стал
Его изящный пьедестал.

Tennessee Williams


Черепаха

Черепаха плывёт под водой,
Стрекоза не спешит за едой,
Утка в стайке зелёных утят -
Все живут, помирать не хотят!
 
На воде перевёрнутый лист,
По мосту мчит велосипедист,
Поздоровался лихо со мной,
Сквозняком пролетел за спиной.
 
И опять тишина, тишина…
Словно выпито утро до дна.



Альбом из Нагасаки

1

форзац гравюрный - дом на сваях
залив мосток и Фудзияма
на скалах пагоды и сосны
все просто и традиционно

обложка сделана на славу
листы проложены прозрачно
вощеной рисовой бумагой
прошиты шёлковым шнуром

под крышкой тонкой деревянной
альбом скрывает как шкатулка
а может и ларец Пандоры
картинки старых добрых дней

альбом был сверстан в Нагасаки
на улице продажных женщин
которые давно исчезли
как пыль или туман ночной

его привез домой военный
морской в фуражке пехотинец
и бравое под флагом фото
хранят в коробках в гараже

забывшие про деда внуки -
подарков к Рождеству не дарит
да он поди давно уж помер
Ниппона главный оккупан

2

Японский лаковый альбом -
Трофейный, тонко пахнет кедром.
Листов с десяток было в нём,
И каждый - с блёклым фотокадром.
 
Вот девочка лет девяти,
Она же - девушка и дама…
Как знать, по жизни ей пройти
Пришлось бездетной или мамой?
 
Была ли счастлива сполна?
Полуулыбкою и грацией
Смогла украсить дом она
На фоне скромных декораций.
 
Нос уточкой, но не урод,
Довольно даже симпатична.
И всё, что ей недостаёт -
Той самой стопки снимков личных,
 
Которые на свалку дней
Отправили её соседи.
Вот так проходит жизнь, и в ней
Остались только фотки эти.
 
Вслед за хозяйкой, мир теней
Сведёт и фото в прах инертный.
Негромко помолюсь о ней…
И о душе её бессмертной.


Ярко-красные ягоды

Ярко-красные ягоды в нашем лесу
Загорелись на веточках, как фонари,
Соберу их в букет и домой принесу…
Помнишь, как мы гуляли до поздней зари?