Рыбалка - это состояние души

Петровский просто страсть как любил рыбалку. Любовь к ней, как он считал, была у него в крови. Все родстенники жили у моря, и только его бабка, какого-то лешего решила все бросить и уехать жить в самую середину суши, да еще так удачно, что даже озер по близости никаких нормальных-то и не было. Единственное мало-мальски приемлемое по мнению Петровского место находилось не близко. Чтобы туда добраться, надо было изрядно попотеть. Сначала дойти до автовокзала, от туда давиться в душном автобусе, который трясся, словно старик, кашлял и спотыкался на каждой колдобине. И только потом на электричке, где порой удавалось сесть, стараясь не обращать вниманя на случайных пасажиров.

Спустя полтора часа, он, в компании еще нескольких редких людей выходил на пустынную станцию, словно потерянную во времени, доставал из помятой пачки такую же почти сигарету и поджигал. Он курил, дожидаясь пока неторопливые бабушки уползут по протоптанным тропинкам к своим домикам, затерянным, он был уверен, в одном из бесчисленных дачных кооперативов с каким-нибудь пафосным названием, вроде садового товарищества «Труженик» или «Передовик». И только потом, докурив, он нырял в кусты, выходя на неприметную тропку уходившую налево от станции и, спустя двадцать минут прогулки вдоль леса, оказывался рядом с тихим озерцом на краю почти опустевшей деревеньки.

Озерцо было, возможно, неухоженным и сейчас, спустя годы, больше напоминало болотце из-за разросшихся камышей, кубышек и ряски, но именно это место являлось его личным неизвестным ни одной живой душе кусочком девственной природы, где он мог забыть обо всем. Рыба тут была хорошая, но правда было это довольно давно, сейчас она почти вся то ли ушла, то ли вымерла. Но он с завидным постоянством продолжал ездить на это место. Ведь это было его место.

Конечно, его отдых на природе никогда не ограничивался одной лишь рыбалкой. Отправляясь на свое озеро, он брал с собой и бутылочку. Помимо возможности расслабиться, крепкий градус помогал согреться: большинство дней в году погода стояла до того сырая и промозглая, что легче легкого было подхватить какую заразу. А если уж прицепилась — то ее, это всем известно, лучше всего лечить водкой. Да и для профилактики вообще полезно. С беленькой никакие сюрпризы погоды не страшны: будь то ветер или дождь. Петровский вообще все время удивлялся тому, почему именно Лондон называют самым дождливым регионом. У них в области выпадало осадков поболее, чем в этом вашем Лондоне.

Но несмотря на отсутствие рыбы, плохую погоду и кучу гнуса, который бывало заедал так, что все лицо зудело еще пару дней — все это на самом деле мало его волновало. Здесь он отдыхал. Душой и телом, забывал про царившую дома суету. Слушал шелест камыша от дуновения ветра, еле слышный плеск воды о борта деревянной лодчонки, которую он выменял несколько лет назад у одного из местных жителей на полбутылки водки. И наслаждался природой.

Он никогда не задумывался о том, почему выбрал именно это озерцо: возможно потому, что здесь он ощущал себя единым с природой. Может это была его персональная йога, способ найти гармонию с самим собой. А может это место привлекало его потому, что именно сюда, в колхоз неподалеку они ездили с курсом копать картошку. Здесь они жгли костер и варили суп из украденной с поля кукурузы. И именно здесь, под дубом у пруда, он впервые завалил Лизку Мухину, девчонку из их параллели.

Как бы то ни было, он продолжал приезжать сюда, даже когда улов его составлял всего один-два карасика. Он слушал бурчание жены, а на следующие выходные снова уезжал на свое озеро. Один раз он попытался привести сюда жену с дочкой, но с их стороны приятия своего увлечения так и не дождался. И вода мокрая, и лягушки квакают громко, и палатка холодная, и рыба не ловится, а дуб так вообще… Скоро упадет. После он не пытался брать их с собой. Он ездил сюда один. И смотрел на дуб, думая о том, что ничего эти женщины не понимают.

***
Вот и в этот промозглый день октября Петровский в очередной раз сидел в своей лодчонке, облачившись теплую куртку и резиновые сапоги, расставив по периметру удочки, и ждал. Ждал клева. До электрички у него оставалось всего два с половиной часа и одна недопитая бутылка пива. После вчерашнего, когда температура в палатке опустилась до нуля, и он, исключительно в целях собственной безопасности, принял на грудь, было премерзко. Бутылка Боброва, что он привез с собой на всякий случай, не добавляла радости в это ужасное утро. Предстояло снова возвращаться в родную толчею города, к жене, которая снова будет пилить за его отсутствие.

«Добытчик, тоже мне. Лучше бы подработку нашел, ей богу, » — всплыли в голове слова жены.

Он вздохнул, поморщившись и кинул взгляд на ведро: там плескалось два мелких карасика с палец длиной. За два дня ему удалось словить только одного карася больше пятнадцати сантиметров, и то: тот был тощий, чахлый, со следами зубов в районе хвоста. Стоило собираться, но он все равно сидел, глядя в воду, словно лишний час рыбалки неожиданно ниспошлет благодать.

Неожиданно в воде что-то блеснуло. Это тут же прогнало остатки сна, и Петровский наклонился, уставившись в воду. Карп… Или щука… Да большая какая… Что-то проплыло понизу, создавая волны, от чего жалкая лодчонка закачалась туда-сюда. Он вцепился в борт, стараясь сохранить равновесие, и с опаской выглянул из лодки, на волнующуюся водную гладь. Что-то явно большое. Может здесь оказался какой-то старый сом?

— Чегой-то ты там высматриваешь-то? — раздавшийся позади хриплый женский голос заставил Петровского вздрогнуть и резко развернуться. Перед собой он увидел женщину: та вылезла из воды, облокотившись руками о борт, а ее большие груди колыхались в такт движению лодки. Даже у его жены не было такого внушительного бюста, хотя чашки ее лифчика их дочка, когда был младше, часто пыталась примерить как шлем соседскому эрдельтерьеру.

— Здрась-те, — Петровский сглотнул, стараясь не смотреть женщине на грудь. Но, признаться, обнаженных женских тел кроме жены он не видел уже давно.

— И тебе. Че ты здесь делаешь-то?

— Рыбу вот ловлю. А вы… может хотите, — Петровский подвинулся, показывая на лодку. Женщина чем-то отдаленно напоминала ему Лизку, — Присесть?

— Я? — женщина фыркнула. — Вот еще. Хвост не влезет.

— Х… хвост?

И словно в подтверждение из воды показался длинный рыбий покрытый чешуей хвост, со слегка обглоданным плавником, а затем со шлепком скрылся в воде. То, что он вначале принял за карпа, кажется было частью… женщины? Он быстро наклонился вперед, стараясь рассмотреть получше, но могучая рука отпихнула его обратно в лодку.

— Кудай-то ты полез-то? А вот этого не надо. Не культурно ето, да и не люблю я, когда на меня пялятся.

— Ты кто?

— Русалка, я. Русалка, — женщина вздохнула и почесала грудь. – Книжки что-ль не читал никогда?

— Но… — Петровский озадаченно поскреб затылок, отзеркаливая движение женщины, — вас же не существует…

— Все так считают. Нам оно надо-то? Мы своими делами заняты. Нужно нам вам на глаза показываться. Живем себе…

— А чего ты… — Петровский замялся. Спросить почему русалка немного не соответствовала описаниям было неловко. Не сказать, что такие формы ему не нравились, выбирать не приходилось, но все же это было нетипично, — такая?

— Какая такая-то? — женщина нахмурилась. — Тебе чо, часто приходилось видеть русалок-то?

— Нет, но рисуют… Стройными и красивыми. Не то, что мне не нравится, но…

— Какая жизнь, такие и русалки. Да еще ваши убогие стандарты красоты — ни от тепла в мороз под толщей льда защитить, ни вообще. А может вашим художникам какие-то убогие попадались… А я настоящая русалка. Зачем мне светиться? Мне вас не надобно. Я поэтому и выбрала себе озерцо потише.

— А зачем тогда вылезла?

— А вот любопытство заело, — женщина тряхнула каштановыми волосами, осыпая все вокруг брызгами воды, и Якову почудился донесшийся от них запах тины. — Я тебя тут мужик постоянно наблюдаю. Ты сколько? Лет двенадцать уже приезжаешь-то?

— Да. И… — Петровский припомнил, что когда-то читал о русалках, — ты сейчас что, меня похитишь и унесешь на дно?

— Я? Вот еще, — женщина фыркнула. — Я таким не занимаюсь. У меня знаешь своих забот хватает. Тем более тебя… Ты не выгодная партия. Мне нужен мужик, который даст плодовитое потомство.

— Ты намекаешь… У меня, дочь есть, вообще-то!

— Всего одна? А мне надо около тысячи за нерест. Ты уверен, что потянешь? Да и еще… Я не топлю убогих.

— Убогих? — Женщина неожиданно показалась ему до ужаса неприятной. Она перестала казаться ему Лизкой, а глаза ее напомнили его тещу. — Да я… Я научный сотрудник…

— Тогда чего ты-то сюда ездиишь? Здесь рыбы давно. Мы сами тут водоросли жрем. А ты, как убогий все ездиишь сюда и ездиишь.

— Ничего ты не понимаешь. Все вы бабы… — он махнул рукой. — Это рыбалка! Природа.

— Да? — русалка покосилась на бутылку пива, а потом протянула руку, забрала ее, отвинтила пробку и в одно горло ее прикончила, а затем смачно рыгнула, вытерла рукой пухлые губы и кинула пустую бутылку в лодку.

— Куда…

— А что, жалко? Считай, это дань за то, что ты тут на моей территории. И вообще…

— Я расскажу…

— И тебе кто-то поверит? Вообще, — русалка неожиданно развернулась. — Тебя больше должны были интересовать не мои формы, а другие вопросы моего существования. Откуда, ведя изолированный от социума образ жизни, я являюсь носителем человеческой речи. Тебя действительно должно интересовать, что у тебя тут… — русалка постучала пальцем по лбу. — А то так и до вызова бригады недалеко. Завязывай ты с этим делом. Особенно если начнешь про меня говорить — первым делом на это и подумают. Приехал с рыбалки с перегаром, без рыбы и с рассказами о русалке, которая выпила все твое пиво. И как решат? Допился до белки. Так вот… — женщина отпустила борт лодки и отплыла, но неожиданно развернулась и добавила. — Да, и мусор за собой убери-то. Не люблю когда мусорят.

Она еще раз кивнула ему и скрылась под водой. Яков нахмурился натягивая на голову капюшон. Много же они понимают. Бабы они везде бабы, русалки или люди.

Рыбалка — это состояние души. А водоем он, наверное, поменяет. Чтобы эту не видеть.