Чёрный Леопольд

Глава первая.
                Он вернулся.

 Пётр Сомов осторожно шёл по сухой, хрустящей траве, и судорожно глотал ночной воздух. Огромный мужик, больше косой сажени в плечах, с ручищами, словно брёвна, направлялся к амбарам, чтобы проверить, заперто ли всё до утра. Он всегда так делал перед сном и никогда не брал лампы, убежденный, что знает каждый шаг своего подворья, и может найти с первого раза в своём хозяйстве, что угодно. Тучи уже в который раз заволокли небо, и мутное очертание луны слабо пробивалось через мрачную, неприветливую завесу.
 Многие в здешних местах и носа бы не высунули из дома в такую леденящую душу пору, но только не Пётр Сомов. Не испорченный суевериями и предрассудками, он спокойно относился к нависающим над головой в корявых узорах веткам, которые с треском покачивались от стонущего ветра. Но всё же и в его непробиваемой душе что-то ёкало.
 Сомов, которого напугать мог разве что медведь шатун, рассвирепевший до бешенства, вдруг поймал себя на мысли, что им овладевает необъяснимое чувство страха. Капли пота, проступившего на лбу, медленно покатились по грубому, небритому лицу, а руки затряслись, словно после тяжелейшего бодуна. В панике он оглянулся на свой дом, и, подумывая, вернутся, на несколько секунд замер на месте.  Мгновение спустя он представил, какую неловкость будет испытывать, когда, придя в избу, скажет своим близким, что испугался идти один. Взяв себя в руки и, отвернувшись от дома, Сомов, сделал ещё несколько шагов, и вдруг снова встал, как вкопанный.
 Предчувствие, или как он сам выражался, чутьё, его никогда не обманывало, и сейчас, не понимая, что, собственно может случиться с ним, не на войне, не на пустой, разбойничьей дороге, а здесь на собственной усадьбе, трясся как озябший зайчик в лесной чаще. Ему было реально страшно, страшно просто так, не от чего, на ровном месте.
 - Перебрал, должно быть. – Успокоил он сам себя, мысленно прикидывая, сколько водки выпил, этим вечером. – Может чёрт с ними с этими амбарами, что с ними станется. Ещё на вилы напорюсь в темноте.
- Как ужасна наступившая ночь. – Словно стихами произнёс бывший матрос, недоучка, и тут же в приступе тошноты и параличе всех мышц, опрокинулся и сел на землю. Длинный, тягучий и жалобный вой собаки с новой энергией наполнил ночь нарастающим кошмаром.
  Пётр Сомов, не решавшись подняться всё же храбрился и пересилив дрожание в голосе, чётко произнёс. – Это же моя собака воет! Ну, конечно же, это Верный! Жаль, что он сейчас на цепи, и на заднем дворе, рядом с ягнятником. И как я его спустить позабыл!? Нет, надо определённо меньше пить, уже не мальчик, водку чайными стаканами трескать. Однако почему пёс так воет? Последний раз он так выл, когда мне бревном на вырубке ногу передавило, а теперь-то чего вдруг?
 Сомов встал на ноги и, отряхнувшись, направился к дому, но через секунду шорох за его спиной, как ураган, развернул его снова лицом к тропинке до амбаров. На мгновение оголившаяся луна, слабо осветила палисадник и перед Петром мелькнула чья-то тень, напугав Сомова так, словно сама смерть стояла секунду назад перед его глазами и улыбалась ему.
 Пётр Матвеевич, громадный мужик, почти Геркулес, застывший на месте, таращил глаза в ночную темень и не мог даже крикнуть.  Прислушиваясь к звукам ночи, и сумев отделить их от воя собаки и стука сердца, которое едва не выпрыгивало из груди, он вдруг отчётливо уловил, что вокруг него кто-то ходит, и тяжело вздыхает.
 - Кто здесь!?- Буквально выдавил из себя Сомов.
 Бывший моряк уже был готов позвать на помощь, и заорать так, что переполошил бы всех соседей, но ужас, который уже держал его за горло, снова остановил его.
 - Это яаааааа, помнишь? – Послышалось шёпотом, подобно вздохам ожившего мертвеца из холодной могилы. – Это я, Умбра Дагон. Я вернулся, я не простил тебя, я пришёл за тобой. -   Шёпот становился напевнее. -  Через семь дней я заберу тебя в преисподнюю, где ты обретёшь вечные муки. И каждый день ты всё сильнее будишь жалеть, что ещё дышишь, на этом свете.
 Ночной голос начал смешиваться с едва уловимым смехом. Вся жуть ада раскрылась в тот миг перед поражённым в самую душу Петром. Последнее что он увидел этой ночью, был громадный чёрный кот, который почему-то выделился в кромешной тьме. Кот стоял шагах в пяти, шести от Сомова и дырявил его насквозь жёлтыми глазами. Снова раздался ужасный смех, когда от невыносимой боли в глазах, и всего кошмара, что приключился, Петр потерял сознание и с грохотом рухнул на землю. Вой собаки, подхваченный соседскими псами, смешался с гулом разгулявшегося ветра, и заставил замереть сердца всех, кто это слышал. Над деревней нависла полночь. В деревню пришло что-то очень плохое.
Глава вторая.
                Восемнадцатое июля.
                Предыдущим днём.
 Тёплый, летний день в деревне Лопухово, выдался, как говорили местные жители, на славу. Облака, клубившиеся над полями, рекой и деревней ещё утром улетучились. Ярко-жёлтый диск солнца, забравшись на то место, где ему и положено было быть, к полудню по-доброму ласково гладил землю лучами. Скот, лениво прогуливаясь по пастбищам, набирался сил и, мыча от удовольствия, отгонял от себя мух и пчёл.
 Ничего не выдавало незаурядности этого дня, однако восемнадцатое июля в Лопухово был особенным днём. Деревенские ребятишки уже с утра бегали по дворам, кто с сахарным петушком, кто с тульским пряником, а кто и с конфеткой. Женщины одевали свои самые красивые сарафаны, а мужики, приглаживая усы и бороды, в нетерпении предвкушали хмельную трапезу, уготовленную им на сегодня.
 Причиной такого необычного веселья в деревне, уже лет двадцать, был Пётр Матвеевич Сомов, крестьянин по происхождению, бывший матрос балтийского флота, а ныне благодетель и самый богатый человек в округе. Всегда такой занятой и сосредоточенный, сегодня он намеревался только отдыхать, набивать свой живот и пить водку. Пить и поить буквально всю деревню. Сегодня к Петру Матвеевичу можно было идти с любой просьбой,  будь то наём на работы,  кобыла на пару дней или деньги в долг, Сомов никому не отказывал. Сегодня все в Лопухово, становились ему родными и близкими. Может, так было от количества выпитого, а может от широты души бывшего матроса, но праздник, так или иначе, касался в деревне каждого. Упаси бог, было сторонится торжества и провести этот день как самый обыкновенный и не особенный. На такого человека Сомов осерчал бы лютой обидой. Но таких случаев никогда не происходило. Мужики всегда были рады выпить на халяву, а их хозяйки, понимая всю важность приятельских отношений с Сомовым, не противились попойкам и давно уже к ним привыкли.
 Пётр Матвеевич прохаживался по своему подворью, пока в избе его домочадцы суетились, накрывая стол. Он гордо осматривал своё хозяйство, которому в Лопухово завидовали все и каждый. Дойные коровы, свиньи, жеребцы, овцы, куры, давали ему хороший доход, но главной его гордостью было поле, которое он выкупил у разорившегося помещика, и на котором из года в год собирал урожай ржи. Смотря вдаль, он любовался, как из-под земли пробились уже зазеленевшие колосья, и испытывал невообразимую гордость, когда вспоминал, как запросто он разговаривал с управляющим винокуренного завода, который обязался покупать у него рожь, сколько бы мешков её не вышло.
 Вдоволь нагуляв аппетит и раздав местным ребятишкам ещё с десяток сахарных петушков, Пётр наконец-то услышал, как в избе заканчиваются последние приготовления. Распахнув ситцевые занавески, в окне показалась его жена, Екатерина Владимировна, которая ласково позвала хозяина. – Пётр Матвеевич, всё готово, как ты любишь, иди, все только тебя ждут.
 Сомов широко улыбнулся хозяйке и вальяжным шагом направился к дому. Свою жену он просто обожал и очень гордился ей. Будучи по происхождению из благородного семейства, она имела приличное воспитание и образование, свободно разговаривала по-французски, много читала и играла на фортепиано, которого в деревне, к сожалению, не было. Судьба свела её с Петром Сомовым, когда её первый муж, капитан Спирин, был отправлен на каторгу за двойное убийство во время пьяной поножовщины в дешёвом трактире. Оставшись без содержания и с годовалым ребёнком на руках, она и встретила Сомова, который с детства мечтал породниться с благородным семейством. Так Екатерина Владимировна вышла замуж второй раз. Постепенно привыкла к деревенской жизни, и, наверное даже, где-то в глубине души, привязалась к своему новому мужу. Так и прошло двадцать лет их незабвенного семейного счастья.
                ***
 Громадный дубовый стол буквально ломился от изобилия разносолов.  Восемнадцатого июля в доме закатывался настоящий пир. Домашние соленья, будь то огурцы, грибы или капуста, искусно соседствовали с копчёными карасями, жареными курами, салом, пирогами и, конечно, водкой, которая запасалась ещё за несколько месяцев. С белой головкой, подороже, для друзей и близких.  С чёрной головкой, подешевле, остальным мужикам в деревне.
  Шумный кутёж продолжался уже второй час.  Время от времени в избу заглядывали соседи или знакомые, которые ещё не успели получить бутыль с горячительным. Они говорили несколько тёплых слов, поздравляли хозяина, кланялись Екатерине Владимировне, и не желая быть назойливыми, закусывали на скорую руку и прихватив бутыль, удалялись. И вот, наконец, когда деревенское паломничество прекратилось, Пётр сел во главе стола, и в который раз, начал рассказывать, почему ему так дорог этот день, восемнадцатое июля.
 Помимо Сомова, за столом сидела жена Екатерина Владимировна, её взрослый сын от первого брака Михаил, и её второй сын Василий, который родился у Петра и Екатерины Владимировны, аккурат через год после их свадьбы. На углу приютился двоюродный брат Сомова, Никита. Бестолковый мужик, которого мало интересовало хозяйство, а больше прельщало кутить и распутничать. Не был бы он роднёй, Пётр Матвеевич, давно выгнал бы его в три шеи, но терпел, потому что чувствовал за него ответственность.
 Слева расположились супруги Храповы. Мирон и Мария, работяги, которые начинали с Сомовым общим хозяйством, пока тот не разбогател. Справа молодой человек, лет двадцати пяти. Зелёный инженер, Александр Тимофеев, который жил в доме Сомовых и к осени должен был возглавить работы по постройке Мельницы, или как нравилось называть Петру, мельницкого комплекса.  Последней из пирующих была, семилетняя дочка Сомова, Дуняша. Белокурая, глазастая девчонка, которая сидела на коленях своего отца, во главе стола, и получала от него самые лакомые и нежные кусочки кушанья.
 Все присутствующие настроились в очередной раз послушать историю, которую приготовил для них виновник торжества, успевший уже изрядно набраться, но не перестававший пить водку, исключительно из чайного стакана, наполняемого каждый раз, чуть ли не до краёв. Кто-то за столом относился к этой истории как к экзекуции, кто-то как к потехе, и, пожалуй, только маленькая Дуняша, слушала рассказ отца с неподдельным восторгом и интересом. В любом случае все знали, что хозяин сегодня  допьётся до поросячьего визгу, на следующий день пролежит пластом, на третий отопьётся огуречным рассолом и отстанет от всех, со своими историями на целый год. 
 - Так вот, дорогие мои! – Начал он, перекрестившись, и посмотрев на маленькую икону, расположившуюся в углу комнаты. – Знаете ли вы, что не всегда у меня было все-то, что мы сейчас имеем. Не всегда хрюкали в свинарниках у меня поросята. Не всегда нанимал я работников в покос или уборочную. Не всегда мог позволить себе такой праздник.
 Будучи по натуре человеком крутого нрава, Сомов слыл настоящим матершинником и мог в другой день обложить любого мужика такой бранью, что краска на стенах сворачивалась, но именно сегодня, в присутствии жены и детей, тщательно следил за речью, и даже в хмельном угаре не позволял себе ни разу матюгнутся. 
  - Двадцать два года назад, я был матросом на флоте его императорского величества. И не было у меня ни дома, ни жены, ни хозяйства. А были у меня только наряды, взыскания и зуботычины. Не легка матросская доля, хотя я, конечно, не жаловался. Довелось мне повидать и заморские земли, и бескрайние океаны, людей, чья кожа черная как сковородка, и животных ловких, как акробаты в цирке.
  - Так вот, корабль наш, носивший имя императора Александра Павловича Благословенного, только что вернулся из похода с острова Мадера, что в Атлантическом океане. И тут на тебе, новое задание. А дело всё в том, что пока мы за тридевять земель ходили, осерчал наш государь император на людей вольных, которые на просторах морей русских бесчинства творили.
 - На пиратов осерчал? – С затаённым восторгом, переспросила Сомова маленькая Дуняша.
 - Да по-разному называли отчаюг этих. – Уставившись в одну точку, ответил ей уже изрядно набравшийся отец. – Пиратами, корсарами, наш брат матрос их ещё со времён Петра великого называл ушкуйниками. Да, когда-то и с такими людьми дело иметь приходилось. Занимались они в старину и навигацией, и картографией, торговлей даже промышляли, ну и когда за границами нашими северными присмотреть могли. Грабежей да набегов за такими головорезами немерено было, да только всё прощалось им, поскольку сложно было без таких людей, по первой, морское дело осваивать.  Ну а когда на престол сел Александр Николаевич, нынешний император, дай ему бог здоровья, тут уж терпение у всех кончилось. Может слишком распоясались людишки лихие, может без них нам обходится сподручней стало, а скорей всего дело в самом императоре было, уж больно он любил всё новое попробовать. – Сомов говорил так, словно сам лично знал государя императора, и за столом это всех страшно раздражало, но рассказчика было уже не унять.
 - Эх, сколько в ту пору и доставалось этим ушкуйникам. Кто за границу ели ноги унёс, кто на каторгу угодил, а кто и рыб на дне морском кормит. Были и такие кому прощенье вышло. Тем, кто перед властью и Россией не шибко провиниться успел.
 Очередной стакан с водкой, опрокинулся в бездонную глотку Сомова. Его язык уже заплетался, а сам он, держась обеими руками за стол, едва улавливал равновесие, чтобы не упасть. Дуняша тихонечко пересела к матери, а Михаил и Василий, переглянувшись друг с другом, улыбнулись, полагая, что скоро отец уснёт прямо за столом, и можно будит отправиться по своим делам.
 Но история подходила только к самому интересному. – К середине лета! – Набрав полную грудь воздуха, рассказчик продолжил. – Русские флотоводцы разделались уже практически со всеми кораблями, на которых плавали ушкуйники. – Сомов стал терять мысль, делая паузы, чтобы собраться и отдышатся. Лицо его было похоже на помидор, да и сам он напоминал отставного чиновника, угодившего в дом для душевно больных.
 -  Было среди пиратских кораблей, одно судно, которое никому из наших капитанов не удавалось поймать. – Глаза у Петра загорелись, и вероятно открылось второе дыхание. – Назывался этот корабль «Чёрный Леопольд». Справное судно, большое, быстрое, и пушек по каждому борту десятка по два, точно. Командиром на этом Леопольде, был не кто иной, как знаменитый голландский разбойник Гирд Вальдман, по прозвищу Умбра Дагон, что означает морской дьявол из темноты.
 В рассказ вмешалась Екатерина Владимировна. – Пётр Матвеевич, уж прекращал бы ты сочинять, окаянный. В прошлый раз ты говорил, что пирата звали просто Дагон, а теперь приплёл ещё какого-то Умбра. Это же я несколько дней назад, книгу в слух читала, про мифы древней Греции, а ты услышал. Вот откуда ты это слово взял, а теперь выдумываешь.
 Пётр ничего не ответил, и только оглядев весь стол, заметил, что Александр Тимофеев, куда-то делся. – А где инженер?
 Екатерина Владимировна, у которой на остаток дня были тоже дела поинтересней, резко обрубила. – Я попросила его собаку привязать, разлаялся он что-то. Досказывай уже свою историю, и ложись спать, ведь опять завтра помирать будешь!
 Немного раздражённо взглянув на супругу, Пётр уже было обиделся, но тут за стол вернулся Тимофеев и, извинившись, снова приготовился внимательно слушать морские небылицы.  Сомову это было очень приятно, и, забыв про укол от супруги, он продолжил. – Гонялись мы за этим Леопольдом целый год, всей эскадрой его ловили. И в Ирбенском проливе, и у мыса Гангут, но, сколько он, подлец от нас не скрывался, а всё одно попался, и где бы вы думали?
 Сомов намеренно вставлял в свой рассказ названия мысов и проливов, полагая, что поражает всех своими знаниями. Выдержав небольшую паузу, он многозначительно произнёс. – У острова Гренгам! К шведам податься душегуб хотел, наверное, но от нас не уйдёшь.
 - И вот стоит наш «Александр Благословенный», а против него Леопольд этот, чёрт бы его побрал, чёрный. Нервы на пределе, пушки наготове, а на море штиль абсолютный, плохая примета, перед боем. А к нам на судно, неделей ранее сам вице адмирал, Брильд Николай Леонардович, прибыл, чтобы лично у последнего пирата шпагу принять, в случае добровольной сдачи. Легендарный Брильд, герой Севастополя и Карса, кавалер Георгия второй степени, и близкий друг генерал-губернатора Санкт-Петербурга. Хоть и страшно нам было с таким матёрым разбойником, как Вальдман тягаться, а только в грязь лицом перед адмиралом мы ударить тоже никак не могли. Оба корабля словно замерли. И с места не тронутся и бой не начинают, ждут чего-то, а чего только богу одному известно. День ждём, два ждём, и вот наступает восемнадцатое июля, и аккурат в семь утра, поднимается на «Чёрном Леопольде» белый флаг. Наш вперёд смотрящий сначала даже глазам своим не поверил, а потом как заорёт. – Белый флаг, сдаются, белый флаг. - Дал команде его Высокопревосходительство приказ подходить вплотную, а сам в шлюпку с абордажным десантом сел и отправился шпагу у пирата принимать. Сам он значит, заместитель его, шкипер, пара мичманов, и нас, матросов, десятка полтора. Попал и я в эту компанию, здоровый я был, крепкий.
 - Как ступили мы, значит, на палубу корабля этого проклятого, так я сразу понял, не так здесь что-то. Лица у всех пиратов злые, одичавшие, не дать не взять, зверьё бешенное. А капитан ихний, вылитый дьявол морской. Высоченный, кривой какой-то, шрам на щеке, а на плече кот у него чёрный сидит, здоровенный, как собака. Подумал я тогда, зачем таким сдаваться, всё одно повесить их всех, по морскому регламенту, полагается. Смотрю, и товарищи мои тоже по сторонам озираются, а ушкуйники уже и обступили нас и вроде как за саблями тянуться. Вице адмирал тогда говорит, этому Вальдману. – Вашу шпагу сударь! – А сам-то уж тоже недоброе почувствовал. Поверить мы все тогда не могли, что пираты настолько честью и совестью поступились, что даже закон белого флага соблюдать отказываются, ловушку для нас приготовили, чтобы жизни свои подороже продать.
 Сомов, который не отличался изысканным красноречием и богатой диалектикой, тем не менее, рассказывал довольно увлекательно. Если бы эта история не излагалась в семье из года в год, и не надоела большинству слушателей, можно было бы подумать, что Пётр Матвеевич исключительно образованный человек.
 Но, к сожалению, в повседневной жизни это было не так. Писал и читал Сомов, через пень колоду, а свою историю рассказывал интересно, только от того что за все эти годы выучил её буквально наизусть, многократно репетировал, и подобрал в ней почти что каждое предложение.
- Вальдман оглядел всех нас с дьявольским прищуром и оскалился, как загнанный волк. В глубине души мы всё ещё надеялись, что ушкуйники сейчас сдадутся, но мичман Гришка Медников, царствие ему небесное, сообразив, что сейчас произойдёт, рванул из-за пазухи сигнальную ракету. Один из пиратов бросился на Гришку и ударил его прямо в грудь стилетом, но к счастью для нас опоздал на пол секунды. Гришка, светлая ему память, рухнул замертво, но и сигнальная ракета уже взмыла в воздух. Тревога! Тревога, заорали с нашего судна, и абордажные крючья вонзились в борт пиратского корабля. Воздух сотрясли оружейные и пистолетные выстрелы, к нам спешили на помощь, но пока мы оставались одни против всей команды пиратов.
 - Матросы, особенно те, которые из морского десанта, весьма искусны в штыковой схватке, но, когда на тебя сразу прёт пять, шесть человек, у любого, даже самого умелого моряка, практически нет шансов. Шкипер и капитан, конечно, сразу заслонили собой его высокопревосходительство, а мы, простые служаки, схватились с душегубами. Один из наших даже успел выстрелить, пока вся куча не навалилась. Помню, дал я одному прикладом, второму штыком, да только много их. Я отступаю, винтовкой отмахиваюсь, а помощи всё нет и нет. Две минуты прошло или все десять, трудно сказать, а только удалось мне краем глаза засечь, что его превосходительство один остался. Шкипер наш и капитал, все буквально окровавленные, ничком лежат, места живого нет, а адмирала к мачтам прижали. Наверное, и его бы изрубили всего, да только Вальдман сам хотел с ним поквитаться. Как мне удалось тогда к грот-мачте пробиться, ума не приложу, да только подоспел я в самое время. У высокопревосходительства рука была ранена, не мог он саблю свою поднять, чтобы защищаться, а Вальдман замахнулся на него палашом пиратским, ещё миг и рубанул бы. Что тогда в душе моей творилось, уму непостижимо. Вот он, думаю, самый важный миг в моей жизни. Ворвался я между его высокопревосходительством и Вальдманом и как садану пирата штыком прямо в живот, а он меня в ту же секунду рукоятью, в лоб, наотмашь. Болтануло меня тогда, но на ногах устоял всё-таки. Кровища хлещет, все орут, стреляют, глаза то ли пеленой, то ли дымом заволокло, одним словом, ужас какой-то творится, ад кромешный.
 - Посмотрел я на палубу, вижу, Вальдман мёртвый валяется, достал я его всё-таки, а котяра его, который всё это время на плече у него сидел, как бросится на меня, да в морду вцепился. Отродясь не верил я в нечистую силу, да тут и меня до печёнок, от ужаса тряхануло, просто не котяра, а чёрт какой-то. Чёрный как уголь, а глаза жёлтые, прямо насквозь дырявят. Шипит словно змея, мерзость блохастая, мрак, просто мрак!
 Сомов завис в размышлениях и, умолкнув начал наливать себе очередной стакан водки. Маленькая Дуняша, в нетерпении стукнула кулачком по столу. – Папа, что было дальше. – Чуть не плача пропищала она.
 - Дурак старый. – Вмешалась Екатерина Владимировна. - Опять ребёнка запугал, полночи теперь не уснёт из-за историй твоих.
 Пётр Матвеевич, который с большим трепетом относился к дочери, даже ненадолго протрезвел, отставил стакан и присел ближе к Дуняше. – Что ты солнышко, всё хорошо закончилось. Вот же я он, перед тобой сижу, значит, выпутался, живой остался, победил всех.
- А его высокопревосходительство? – Уже всхлипывая, спросила Дуняша.
 - И он тоже уцелел. Ранен был в плечо, а в остальном всё хорошо.
 - А котяра страшный? – Не унимался ребёнок.
 - Отодрал я его от себя, и за борт швырнул, сволочь такую.
 Незаметно для всех присутствующих за столом, солнце понемногу пошло на закат, погода спорилась. Поднялся ветер и кучевые тучи, лениво и уродливо вылезли на линию горизонта.
 Екатерина Владимировна обняла дочь покрепче и одной своей улыбкой сразу успокоила ребёнка. – Милая, пойдём спать, уже поздно.
 - Нет! - Пискнула Дуня, папа ещё письмо не читал.
  Екатерина Владимировна строго посмотрела на мужа и сама, наливая ему водки в стакан, со всей снисходительностью, на которую только была способна, в тот момент, настоятельно произнесла. – Досказывай уже побыстрее, ребёнку спать пора. Только без своей чертовщины.
 Сомов, который души не чаял в своей дочери, расплылся в улыбке и, предусмотрительно осушив стакан только на половину, продолжил рассказ торопливо и с менее пугающей интонацией.
 - Не стану вдаваться в подробности, сколько нам ещё пришлось отмахиваться от пиратов. Признаться, я и сам плохо помню, больше двадцати лет прошло, да только выстояли мы тем утром. Пробились к нам на выручку комендоры с «Благословенного Александра» и наша потихоньку брать начала. Разоружили мы уцелевших ушкуйников, связали и в Кронштадтскую крепость отправили.  А сами, в честь такой славной победы, пировали на «Благословенном» двое суток, такая нашей команде милость была от его высокопревосходительства.
 - Не остался вице-адмирал в долгу и передо мной лично. Помню, подходит ко мне, перед тем как в Петербург отбыть собирался.  Ты, говорит, Сомов, мне жизнь спас, я таких людей не забываю. Прими от меня братец, ассигнации на добрую память, и тебе на жизнь достойную. И протягивает толстенную пачку царских Катенек.
 - Через год, говорит мне его высокопревосходительство, разрешаю уйти тебе в отставку, и начинай новую жизнь, всё у тебя теперь есть для этого. Даже расцеловал меня на прощанье.
- Вот, дорогие мои, ушёл я с флота через год, и поселился в Лопухово. Всегда, признаться, мечтал таким хозяйством обзавестись. Вот с милости его высокопревосходительства и поселился в пятидесяти верстах от столицы нашей. Дом купил, двор обустроил и начал с соседом своим Мироном Лукичом, на двоих мастерскую строить по выделке кожи. – Сомов перегнулся через стол и похлопал Мирона Храпова, по плечу. -  Да, мы тогда с соседом моим дорогим мечтали кожемяками стать. И вот какой флигель отгрохали! – Рассмеялся Пётр. - На двух дворах ели помещается. Хотели уже в долг станок один приобрести, но тут ещё одно событие происходит.  Приезжает ко мне урядник из города и привозит письмо, и от кого бы вы думали? – Выждав паузу Сомов продолжил. – От самого Николая Леонардовича Брильда.
 - Я тогда глазам своим не поверил, когда имперскую печать на конверте увидал, а как письмо прочёл и вовсе чуть чувств не лишился.
 Сомов прошёл до резного секретера, стоящего в углу комнаты и бережно достал из общих закладных и расписок, конверт с гербами и марками. Извлёк из него письмо вице-адмирала, и, присев на край лавки, начал читать.
  - Здравствуй Сомов.
  - Надеюсь милостью моей судьба благосклонна к тебе, и те средства, что я тебе подарил, применились тобой с умом и смыслом. Распорядился ты ими верно, а не просадил всё в кабаках и борделях. Но не для нравоучений прислал тебе я это письмо, а вот для чего.
  - Недуги и болезни одолевают меня, то ли в силу моего преклонного возраста, то ли из-за того, что всю свою жизнь не щадил я живота во благо царя и отечества, да только чувствую, братец, немного жить мне осталось.
- А по сему, хочу в наследство я и тебе кое-что оставить. Приезжай, Сомов, ровно через год по адресу, который указан на конверте в мой столичный дом. Приказчику будут даны относительно твоей персоны распоряжения, а меня, наверное, уже в живых не будит.
  - На этом позволь проститься с тобой и поблагодарить ещё раз за то, что спас меня тогда, при Гренгаме. Приезжай обязательно, наследством не обижу.
 - Всегда благосклонный к тебе Н.Л. Брильд.
 После прочтения письма, Сомов ещё с полчаса показывал всем за столом печати и марки на конверте, убеждая всех что письмо пришло из самого Санкт Петербурга. Очень детально описывал урядника, который доставил конверт, хотя на самом деле совершенно не помнил, как тот выглядел. И вот, наконец, выбившись из последних сил от чрезмерного употребления спиртного, также бережно убрал письмо, и плюхнулся обратно за стол, уже совершенно размякший и потерянный. Теперь ему было всё равно кто его слушает, а кто удалился, радуясь, что, наконец, всё закончилось. Смысл был понятен всем. Сомов разбогател ровно через год, и, благодаря щедрой руке вице-адмирала Брильда, стал известен всей округе и даже за её пределами.
 Екатерина Владимировна увела Дуняшу в свою комнату, чтобы почитать ей перед сном. Михаил улизнул следом, по ночным делам, которые в его горячем возрасте случались с ним, в последнее время, всё чаще и чаще. Вася для приличия, посидел ещё какое-то время с гостями, и только когда супруги Храповы отправились домой, спросил у отца разрешения уйти, и чуть ли ни вприпрыжку помчался на чердак, где проводил почти всё свободное время. Его ждали книги.
 Пьянствовать за столом оставались только трое. Сам Сомов, который ещё долго мог рассказывать одно и то же.  Его брат Никита, уже совсем пьяный, мирно дремал уткнувшись лбом в стол. Инженер Тимофеев, до смерти боявшийся своего работодателя, оставался рядом. Он был готов слушать Сомова хоть всю ночь, лишь бы тот не сердился.
 Стол по-прежнему ломился от водки и закуски, хотя ни есть, ни пить, ни у кого уже не было настроения. За окном портилась погода. Солнце уже почти закатилось за багряные верхушки сосен, красовавшиеся в дали. Праздник заканчивался, кто-то очень злой и коварный подумал в ту минуту. - Пора!

                Глава третья.
                Откуда взялся шрам?
 Сомова нашли ночью. Он лежал без сознания недалеко от амбаров. Лицо его было в крови, но тихий и хриплый стон убедил всех, что он живой и просто без сил свалился в хмельном угаре посреди двора. Вася и инженер Тимофеев, притащили его в дом и только на свету увидев, ужаснулись, как сильно изуродовано у него лицо. Огромная, глубокая рана, начинающаяся чуть левее глаза, шла через всю щёку и заканчивалась у самого подбородка. Екатерина Владимировна, прикладывая к лицу Петра марлю, зажимала кровавый разрыв, пытаясь остановить кровь, а Вася пулей вылетел из дома, на ходу крикнув. -  Я в уезд за лекарем.
 Дом Сомовых стоял на ушах.  Хозяйка, плохо понимающая во врачебном деле и вообще боявшаяся крови, всё же, как-то забинтовала щёку мужа, и вся перепачканная успокаивала проснувшуюся Дуняшу. За окном сверкнула молния, ударил гром и начался сильный ливень. На полу, бодая стол, мычал пьяный Никита, который даже не понимал, что происходит.
 Инженер Тимофеев побежал на улицу за Василием, чтобы сказать ему, что в ночь при сильном ливне слишком опасно ехать верхом до уезда, но было уже поздно, Вася ускакал и Тимофеев вернулся ни с чем.
 На Екатерине Владимировне не было лица. Её руки дрожали, на лбу выступила испарина, голос срывался. Держа на руках дочь, она металась по комнате, от окна, в надежде увидеть, что Вася вернулся, до кушетки на которой лежал раненный Сомов. Тимофеев помогал, как мог, но будучи натурой впечатлительной он только и способен был на то чтобы приговаривать хозяйке. – Всё будет хорошо, Екатерина Владимировна, всё будет хорошо. - На переполох прибежал сосед Храпов, а буквально следом, после ночных похождений, до нитки промокший, Михаил. Хозяина начало колотить в горячке и Храпов с Михаилом отнесли его на второй этаж, где было теплее. Через три часа вернулся Вася, а с ним на бричке доктор из уезда.
 Мать обняла сына и немного успокоилась. Доктор осмотрел пациента и, сделав перевязку, поставил укол.
- Всё в порядке Екатерина Владимировна. – Обратился он к хозяйке. - Рана глубокая, но уже не опасная, я промыл ее, чтобы исключить заражения крови. Вы молодец, не наложи вы ему повязку так искусно, Пётр Матвеевич мог бы умереть от потери крови.
 Дождь понемногу стал утихать, и доктор, пообещав, что заглянет завтра, довольный, что оказался полезен в такую опасную минуту, начал собираться домой. Ни сказав хозяйке ни слова о своём гонораре, он намеревался, рассчитаться с самим Сомовым, когда тот придёт в себя, а посему откланялся и уехал.
 В доме все тоже начали успокаиваться. Екатерина Владимировна ушла укладывать дочь и тоже осталась в детской. Василий и Миша улеглись в сенях, Тимофеев ушёл в свою комнату и только Никита, всеми покинутый, так и валялся на полу под обеденным столом.
                ***
                Глава четвёртая.
               18 Июля. Екатерина Владимировна.

 - Посмотрел я на палубу, вижу, Вальдман мёртвый валяется!
 - На этот раз его история ещё более несносна. – Размышляла про себя Екатерина Владимировна. – В прошлом году он был более сдержан, хотя тогда я тоже, кажется, еле досидела до конца. Какое счастье, что завтра я уеду Людмиле Львовне в Петербург и не буду видеть этой похмельной физиономии. Миша и Васенька прекрасно позаботятся о бузотёре, да и этот лизоблюд Тимофеев весь день вокруг него скакать будет. Я заслужила несколько дней в столице. Похожу по улочкам, на которых росла, вспомню детство и молодость.
 Забыв на минуту о Сомове, она вспомнила своего первого мужа, с которым их разлучил несчастный случай более двадцати лет назад.
 Статный, бравый капитан по фамилии Спирин был ей по сердцу гораздо больше, нежели неотёсанный мужик, который сидел сейчас рядом. Но судьба распорядилась по-своему. День рождения командира гарнизона, на который был приглашён в трактир капитан Спирин, закончилась пьяной дракой, где он, имевший горячий нрав, отличился одним из первых. Драка закончилась убийством какого-то младшего офицера, конечно, по неосторожности. Случай возымел широкую огласку, и военный министр тогда настоял на очень суровых приговорах виновникам, чтобы впредь другим было неповадно. Оставшись с маленьким Мишей, Екатерина Владимировна проживала у своей подруги Людмилы Львовны, которая держала захудалую гостиницу.  Там-то ей и встретился бывший матрос Сомов, прибывший в столицу за наследством, оставленным на его долю вице-адмиралом Брильдом.  Влюбившись с первого взгляда, Пётр уже через неделю сделал предложение молодой матери и, уладив все формальности, увёз её и Мишу в Лопухово, где и собирался стать самым зажиточным и знаменитым. Так, собственно, и вышло, но мысли о дорогом сердцу Кати капитане навещали её и будоражили, даже сильнее, чем в молодости. Миша, которого бы Екатерина Владимировна, безусловно, называла Мишель, если бы жила в Петербурге, воспитывался в доме Сомова как родной и нужды в тепле и ласке не знал, хотя с самого начала был в курсе что он не родной сын Петру Матвеевичу.
 - Ах, если бы я тогда не пустила моего капитана на день рождения в тот проклятый трактир! Как бы, должно быть, интересно сложилась моя жизнь в Петербурге, – Наматывая русый локон на палец, подумала Екатерина Владимировна, когда Сомов перешёл к той части рассказа, где вся команда пьянствовала двое суток, в честь победы над ушкуйниками.
 -  Но, увы, увы, моя милая! – Мысленно обращалась она к самой себе.  – Прошлое изменить невозможно. Невозможно, как бы этого не хотелось. Изменить можно только будущее. – Подвела вердикт расфантазировавшаяся женщина и, поймав себя на неожиданной мысли, посмотрела на мужа.
 Если бы Сомов не притягивал к себе всё внимание за столом, многие бы нашли во взгляде хозяйки что-то необычное. Взгляд был хитрым, лукавым, наверное, даже коварным. Только маленькая Дуняша, не узнав мамы в тот момент, вздрогнула от страха.
 - Всё хорошо, солнышко. – Сказала мать своей маленькой дочурке и поцеловала её в лоб. – Всё хорошо.
 
                Глава пятая.
                18 Июля. Инженер Тимофеев.

- Посмотрел я на палубу, вижу, Вальдман мёртвый валяется!
 Инженер Тимофеев немного придвинул лавку и подсел к Сомову ближе. Всем своим видом он давал понять хозяину дома и окружающим, что полностью увлечён событиями, о которых сейчас рассказывал Пётр Матвеевич. Инженер расстегивал ворот рубашки, хватался за сердце, вытирал со лба пот, качал головой, чтобы не дай бог кто не заметил, что он поражён всей героичностью и невероятностью этой истории.
 На самом деле ему было глубоко плевать на ушкуйников и матросов. Будучи по натуре льстецом и притворщиком, подобным образом он всегда заводил себе покровителей, но сейчас, во время попойки, очевидно, захмелел и явно фальшивил. За столом многие это почувствовали, кроме, разумеется, Сомова, и с отвращением смотря на инженера только и ждали, когда же кончится этот день.
 Появившись несколько месяцем назад в Лопухово, Тимофеев как-то сразу втёрся в доверие к Сомову, и даже не имея никаких рекомендательных писем, произвёл о себе впечатление и, наобещав Петру Матвеевичу с три короба, поселился у него в доме.
 Обязуясь построить для хозяина мукомольный комплекс по последнему слову техники, Тимофеев лишь отдалённо представлял, как это сделать. Имея не законченное институтское образование, которое он профукал из-за систематических прогулов, позволяло ему только начать работы. Впоследствии, через пару недель, всем, безусловно, стало бы ясно, что инженер Тимофеев липовый. По этой причине инженер Александр, как его называла Екатерина Владимировна, всячески оттягивал начало стройки, ссылаясь на не очень вразумительные причины. Имея природное чутьё на неприятности, он чуть ли не в первый раз в жизни, не знал, как ему поступить. Повиниться при удобном случае Сомову, был не вариант. Изучив характер хозяина, Александр понимал, что в этом случае он окажется либо в полицейском участке, и это в лучшем случае, либо на том свете. Бежать, не имея и гроша в кармане, представлялось тоже затруднительным, тем более что в Петербурге его уже искали за долги и мошенничество.
 - Ишь уставились! – Проговорил про себя липовый инженер, почувствовав   косые взгляды. - Всё теперь Сомову расскажут, проныры.  Он и так уже настаивал начинать работы послезавтра. Представляю, что с ним сотворится, когда он поймёт, что его деньги тратятся впустую.
 - Что же делать, как же поступить? – заёрзал горе инженер на лавке. – Вот бы этот старый дурак до чертей допился и в больницу попал, или ещё лучше умер, от цирроза печени, скажем. Тогда бы можно было сказать хозяйке, что без Петра Матвеевича строить комплекс не имеет смысла, и, стребовав с неё неустойку, рвануть дальше, уже не с пустыми карманами.
 - Но нет пустое. Какой цирроз!? Пьёт он раз в год, на нервы не жалуется и вообще, здоров как бык, и меня ещё переживёт.
 - Смотри, какой конверт красивый, перебил мысли инженера Сомов, суя ему под нос, пожелтевший от времени конверт, на котором синими буквами было выбито, Санкт Петербург.
 - Провались ты! – Подумал Тимофеев и в ту же секунду улыбнулся и принялся рассматривать конверт.
 Когда Сомов пошёл относить письмо в секретер, инженер смотрел ему в спину с особым коварством. Бесы в его голове разыгрались не на шутку. –  Ничего Пётр Матвеевич, мы ещё на многое способны, дай срок.



                Глава шестая.
                18 Июля. Мирон Храпов.

- Посмотрел я на палубу, вижу, Вальдман мёртвый валяется!
 Мирон Лукич Храпов, в отличие от инженера, слышал историю про пиратов уже много раз и при необходимости сам бы мог пересказать её не хуже Сомова.  Как Тимофеев притворяться и заискивать он не умел, потому что своими сильными качествами всегда считал прямолинейность и честность. Всё больше отмалчиваясь, восемнадцатое июля Храпов принимал как необходимый жест вежливости в память о многолетней дружбе со своим соседом.  Водку он половинил, хотя в любой другой компании очень даже любил выпить. Сейчас же он опасался осерчать и хорошенько двинуть Сомову по лбу.
 Причиной его негодования был громадный сарай, который когда-то Храпов и Сомов построили на двоих, намереваясь заняться кожевенным делом и разбогатеть. Сарай они строили так, чтобы он располагался сразу на двух участках и Петра, и Мирона, и никто из них не считал, что в общем деле кто-то занимает более высокое положение. Друзья уже почти купили подержанный станок для выделки кожи, но вот неожиданно свалившееся на Сомова наследство сделало его человеком заносчивым и хвастливым. Кожемякой ему становится уже не хотелось.
  Храпов твёрдо намеревался освоить мастерство по выделки кожи, но купить станок самостоятельно не потянул. Прося деньги в долг у Сомова, Храпов не получил отказа, но ассигнации так и не увидел. Сомов каждый раз просил подождать Храпова и дотянул до того что станок купил кто-то другой.  Мирон рассчитывал, что, хотя бы сарай его, бывший компаньон ему уступит полностью, но и тут просчитался.
 Всякий раз, когда об этом заводился разговор, Сомов обещал, что обязательно поможет своему другу. Найдёт для него станок, ещё лучше того, который упустили и непременно сам поучаствует в заготовке и продаже. – Вместе дело у нас веселее пойдёт. – Всякий раз говорил Сомов и просил подождать один год или чуть больше, когда появятся свободные деньги. Время шло, доходы Сомова росли с каждым годом, но лишние средства всё время требовались на что-то более важное. Иногда Пётр Матвеевич, заговариваясь, называл этот сарай своим, очевидно забыв, что строили его вместе с соседом, и тем самым страшно злил Мирона, который из года в год всё больше отчаивался начать своё дело.
 Прославившись в округе как первоклассный бондарь, и обеспечивая свой дом как грамотный ремесленник, он уже несколько лет забросил свою мечту, и, затаив обиду, с огромной завистью смотрел на благополучие своего соседа.
 Екатерина Владимировна, которая с большим уважением относилась к Храпову, не раз говорила мужу, чтобы тот отдал ему сарай, но всё время слышала. – Да не потянет он один это дело, вот на будущий год деньги свободные появятся и займёмся мы с ним вместе. Он же нормально зарабатывает, без денег не сидит, что ему так срочно приспичило? Пусть потерпит, ему же лучше. Мельницу построю, а потом развернёмся уже как следует.
 Сейчас же, когда Сомов начал хвастаться сараем при всех и похлопал Мирона одобрительно по плечу, тот едва сдержался не съездить ему по физиономии. Стиснув зубы и сжав кулаки, он уже практически вскочил из-за стола, но уловив просящий взгляд Екатерины Владимировны, к которой по-соседски тоже очень хорошо относился, удержался и, покивав головой пьяному Сомову, с досадой посмотрел в окно, через которое сарай был хорошо виден.
 - Вроде бы праздник! – Думал Мирон Лукич. – И стол от изобилия кушаний ломится, и водки хоть залейся, а ничего не радует. Пропади ты пропадом! Пропади ты пропадом Пётр Матвеевич!!!

                Глава седьмая.
                Обратный отчёт.
                Следующее утро, после происшествия.

Штын, наполнявший всю комнату, в которой отсыпался Сомов, на утро напоминал прокисшую бочку с квасом. При других обстоятельствах Екатерина Владимировна даже и не зашла бы к мужу. Она вообще предпочитала не общаться с ним после попойки и на бричке отбывала до станции, чтобы отправится на несколько дней в Санкт-Петербург, погостить к своей подруге былой юности. 
 В этот раз всё было по-другому. Как только Сомов проснулся, а вернее очухался, с ним творилось, что-то странное. Весь белый как простыня, он таращил глаза в диком ужасе, который одолевал его. Словно находясь в комнате с призраками, Пётр прятался под одеялом, и только когда пришла жена, выбрался из укрытия и, прижимая к своей груди её руку, смог хоть что-то промолвить. Губы его дрожали, голос был отрывистым. – Он вернулся Катя, он пришёл за мной. – Повторял здоровенный мужик, которого раньше никто даже не мог представить в подобном состоянии.
 - Кто вернулся, о чём ты? – Спросила супруга.
 - Мертвец из преисподней. – Сказал Сомов так словно и сам собирался туда же.
 Пётр Матвеевич зажмурил глаза и ещё сильнее прижался к жене. Екатерина Владимировна, хоть и была взволнована состоянием мужа, всё же больше испытывала раздражение. Винив во всём только дурной характер и чрезмерное употребление водки, она прибывала в расстроенных чувствах.  Сорвавшаяся поездка в Санкт-Петербург огорчала её больше. 
 Прибывший доктор весьма тщательно осматривал пациента, правда, стараясь больше не из гуманности к человеку, а из финансовых соображений.  Он ещё раз обеззаразил рану на щеке, сделал перевязку, поставил укол и предложил в качестве успокоительного травяную микстуру, на спирту. Последняя моментально исчезла в бездонной глотке Сомова.
 Отставив пустую мензурку, Пётр Матвеевич, моментально захмелел, как говорится, на старые дрожжи, и только тогда, отпустив руку жены, немного обмяк.  Его перестало трясти, глаза приняли свою обыкновенную форму, а сам он впервые за утро улыбнулся, и, шепнув жене сколько надо заплатить доктору, попросил налить ему ещё для успокоения, и дать сегодня возможность отлежатся.
 Стоя в сенях, Екатерина Владимировна и доктор слушали, как горе пострадавший уже храпел на всю комнату. Довольный своим гонораром доктор продолжал рассыпаться в любезностях. – Не переживайте, пожалуйста, дорогая Екатерина Владимировна, у вашего мужа богатырское здоровье. Я практически уверен, что под вашей чуткой заботой и моим вниманием через три, максимум четыре дня, он полностью поправится. Рана на щеке уже не опасна, а нервное потрясение, с которым он ещё не справился, пройдёт само собой. Постельный режим, полный покой, и вы сами увидите, как завтра он уже пойдёт на поправку. Если к вечеру, когда он проснётся, его снова потянет выпить, не препятствуйте, сегодня, пожалуй, от этого вреда не будит. Микстуру я вам оставил.
 - А вот завтра. – Доктор вложил в интонацию немного строгости. – Никакой водки. Пусть пьёт молоко, потихоньку начинает вставать, гуляет на свежем воздухе. Только недолго.
 Екатерина Владимировна, внимательно выслушав все рекомендации доктора, проводила его, и, желая немного отвлечься, позвала маленькую Дуняшу на речку купаться. Предупредила сыновей, чтобы время от времени проверяли отца и ждали её с дочкой к обеду.
 Обыкновенная забота по хозяйству завертелась, словно ничего и не произошло. Батраки, жившие в отдельном доме за усадьбой, уже пришли и принялись за повседневные дела, втихаря обсуждая случившееся ночью. Никита, чувствуя неловкость за то, что вчера был пьян настолько, что ничем не помог брату, сегодня, чтобы хоть как-то исправится, увязался за рабочими, но больше не помогал им, а путался под ногами. Тимофеев мерил шагами площадку, на которой ему предстояло возвести комплекс, для пущей важности всё время делая пометки в своём блокноте. Сомов храпел наверху и через открытое окно на втором этаже это было слышно половине усадьбы.
 Вася и Михаил укрылись за маленьким палисадником, так чтобы было слыхать храп отца, но их никто не видел. Воспользовавшись, что мать в отлучке, а батя в отключке, они разлеглись на тёплой траве, которая уже успела просохнуть после ночного ливня и курили самосадный табак, периодически выглядывая из своего укрытия, чтобы их никто не застукал. На курево сыновьям в этом доме был строжайший запрет. 
 Лёжа на спине, Михаил любовался облаками.  Его огромные, голубые глаза буквально отражали прозрачное небо. Мечтательный взгляд выдавал успех в Мишином ночном рандеву, а его игривое настроение говорило, что он не особо озадачен случившимся ночью. Молодой человек был необыкновенно красив. Волевое, скуластое лицо очень правильно отражало изящные  черты лица настоящего аристократа. Местные барышни были от Михаила без ума, чем он, собственно, весьма умело и изобретательно пользовался. Мать рассказывала ему, что он очень похож на своего настоящего отца, и, называя его шёпотом Мишель, рассказывала, как сильно она любила капитана Спирина и как рада, что сын напоминает ей о прошедших чувствах.
 Вася был похож на Сомова. Русые, почти соломенные волосы нависали наш широким лбом и едва прикрывали веснушки, обсыпавшие всё лицо юноши. Натуральный типаж Рязанского крестьянина не имел ничего общего с утончёнными линиями своей матери. Широкий рот и нос картошкой, делали физиономию невероятно доброжелательной и открытой, но красоты брата там не было и в помине.
 - Как думаешь, что такое было ночью? – Начал Миша.
 - Не знаю. – Помялся Вася. – Сложно представить, что отец потерял рассудок.
 -Ну да, сложно! Ты видел, сколько он вчера выпил. Медведю столько налей, и у него видения начнутся.
 - Но раньше такого не было!
 - Всегда что-то в первый раз бывает. Не молодеет папа наш, тем более не пил весь год. Привычки нет, понимаешь, вот вальты и пошли, чего тут удивительного.
 Вася не унимался. – А что тогда у него с лицом? Ты видел рана какая?!
 Михаил парировал вопросы довольно ловко. – На серп упал, вот и распахал себе щёку, хорошо ещё не глазом напоролся.
- Не было там серпа никакого, я утром всё осмотрел. Следы, дождём размытые. Много следов, словно отец не один был. Кровь. А острого ничего там не валялось. Тебе не кажется это странным?
 - Ничего тут странного. Наткнулся батя наш на косу, какую-нибудь, да в сердцах сам её и отшвырнул. А что до следов, отца же инженер Тимофеев нашёл, вот он - то и натоптал там.
 Михаил был очень привязан к младшему брату. Улыбнувшись ему, он потрепал его соломенные волосы и, выплюнув окурок, поднялся на ноги. – Жара! Пойду, схожу кваску выпью, тебе принести?
 - Пожалуй.
 - Ладушки, я скоро. Сторожи этого. – Хмыкнул Миша и направился к погребу, где хранился холодный квас.
 Вася остался один. В такие моменты ему полностью удавалось переключаться, вернее даже отключатся от окружающей суеты. Им полностью завладевало воображение. Благодаря стараниям своей матери Вася отменно владел письменностью и грамматикой, и книги, которые имелись в доме, читал буквально взахлёб. Но самым увлекательным чтением были журналы «Наше время», издававшиеся в Санкт-Петербурге, которые мать доставала ему с большим трудом, через близких знакомых.
 На страницах этого журнала столичный писатель под псевдонимом Станислав Бурый печатал рассказы о знаменитом сыщике мистере Крэмпэ, который разоблачал преступный мир Лондона и Берлина, и который был буквально литературным кумиром Сомова младшего. Василий был так влюблён в этот персонаж, что начал подражать ему буквально во всём: имитировал его походку, манеру выражаться и мыслить. Стать сыщиком, как мистер Крэмпэ, стало хрустальной мечтой его жизни. Ещё в детстве он рассказал об этом своей матери, и с тех пор Екатерина Владимировна, часто в шутку называла младшего сына «мой маленький мистер Крэмпэ».
 Размышляя, что ночью произошло не просто недоразумение, а может даже преступление, Вася сосредоточенно анализировал ситуацию. Наконец-то ему подвернулся случай поиграть в детектива. Юноша прокручивал в голове разные варианты событий, и даже не заметил, как храп на втором этаже прекратился. Немая пауза повисла в воздухе, а потом раздалось. – АААААААА!!!!
 Крик был настолько жутким и ужасным, что было практически невозможно представить, что такого кошмарного могло произойти с тем, кто издал этот вопль.

                Глава восьмая.
                Чертовщина.

 Вася как ошпаренный сорвался с места и побежал в дом. Пугающий крик отца заставил его буквально онеметь от страха, но, несмотря на это, он бежал в дом один, не дожидаясь своих близких. Уже поднимаясь по лестнице на второй этаж, он услышал голоса Михаила и Никиты, брат и дядя бежали следом.
 В комнате, где спал отец, всё было как обычно. Всё оставалось на тех самых местах, что и утром. Открытое окно проветривало комнату, пузырьки с микстурой мирно стояли на комоде и только сам Сомов, снова белый как смерть, забившись в угол комнаты, трясся как осиновый лист.
 На этот раз спрашивать, что произошло, не понадобилось. Увидев родственников, хозяин дома моментально взял себя в руки и перестал дрожать. Он выглянул в окошко, и с негодованием захлопнув ставни, обратился к сыновьям и брату. – Сюда бегут рабочие, наверное, они тоже слышали, как я кричал. Отделайтесь от них, скажите, что всё в порядке и возвращайтесь сюда. Где мать?
 - С Дуней на речку пошла. – Хлопая глазками, сказал Вася.
 - Хорошо, бабы в таком деле не советчицы. Вам троим, только могу довериться.
 Когда Никита, Михаил и Вася успокоили рабочих и вернулись к отцу в комнату, Сомов ещё раз взглянул на улицу, через щёлку ставней, плотно закрыл дверь и сел на кровать. Лицо его всё ещё было бледным, но напоминал он теперь не напуганного ребенка, а загнанного зверя, способного на отчаянный и безрассудный поступок.
 - Он был здесь! – Начал Пётр.
 - Кто? – Косясь на пустую спиртовую мензурку, с раздражением произнёс Михаил.
 - Умбра Дагон, морской дьявол из темноты, пират Вальдман, называйте, как хотите, но он был здесь.
 - Ты что несёшь Пётр!? – Даже немного с усмешкой перебил его Никита. – Ты же сам нам сто раз рассказывал, что убил его штыком в живот двадцать два года назад. Убил, а потом ещё кота чёрного за борт вышвырнул.
 - Да я же вам говорю, что он был здесь и кот его чёртов на меня опять бросился. – Голос Петра становился раздражённым, и он очень сердился, видя, что ему не верят, и, может даже, принимают за сумасшедшего. – Этот Вальдман был не простым пиратом. Он явился отомстить мне из самой преисподней. Ночью мне ещё могло показаться, что он приходил бросить мне вызов, но теперь я абсолютно себя контролирую и уверен, что он был здесь.
 Убедившись, что его никто не перебивает и слушают внимательно, Сомов перешёл к деталям. – Когда уехал доктор, я ещё поворочался немного, принял для успокоения ещё одну мензурку и уснул. Час прошёл или несколько, не знаю, вам виднее, а только слышу я через сон голос, вернее шёпот, леденящий душу настолько, что прозвучал он не иначе, с того света.
 Вася открыл было рот, чтобы сказать что-то, но Сомов увидел это, взял сына за руку и, не давая ему вымолвить ни слова, продолжил шёпотом. – Умбра Дагон сказал мне дословно. Я пришёл за тобой и последние семь дней будут для тебя сущим адом. Пострадают все, кого ты любишь, пока на седьмой день я не заберу тебя с собой в могилу. Если тебе дороги твои близкие, и ты не боишься, приходи ко мне заранее, я, Умбра Дагон, приглашаю тебя в ад.
 После этого Сомов перестал шептать и начал говорить нормальным голосом. – На лицо мне бросился чёрный кот. Это постоянный спутник Вальдмана. Я же вам говорю, они были здесь несколько минут назад, оба.
 - Папа, а может тебе это всё приснилось? – Заботливо подметил Вася.
 Сомов вскочил на ноги. – А это что!? – Он повернулся к присутствующим правым боком и указал на щёку, на которой алели три свежих царапины, очень схожие, как от кошачьих когтей.
 - Наверное, ты сам себя с похмелья ногтями расцарапал, а потом забыл. Призраков не бывает, пей меньше, вот и чертовщина мерещится перестанет. – Михаил был всегда резок в высказываниях и, пользуясь тем, что ему уже двадцать, в словах не церемонился. – Весь дом переполошил, Вася из-за тебя в ливень за доктором ездил. Сестрёнка полночи не спала, вздрагивала. Мать в Петербург не поехала, а он знай себе, чертей по дому гоняет.
 Михаил демонстративно развернулся и, хлопнув дверью, вышел на улицу. Сомова это не очень удивило, пасынка он отлично знал и на другую реакцию не особо рассчитывал.
 - Я понимаю, мне сложно верить, но я многого и не прошу. С Вальдманом у меня личные счёты, и вас это вообще не должно касаться. Один раз я уже убил его и попробую снова. Вася. - Он повернулся к сыну. – Бери сейчас коня и поезжай на станцию. Узнай, когда следующий поезд в Петербург. Передай смотрителю станции, чтобы оставил два места в купе, для матери и Дуняши. А также пусть за два часа до поезда, за пассажирами пришлют бричку в Лопухово. Пусть приезжает прямо к нашему дому, закажи обязательно, сколько бы это ни стоило. Матери и сестре ничего не рассказывай, просто объясни, что отец переживает из-за сорвавшейся поездки и хочет всё исправить.
 - Никита. – Повернулся он к брату. - Принеси мне в комнату моё любимое охотничье ружьё. Я просто так не дамся. Я не боялся его живого, не побоюсь и мёртвого.
 Вася и Никита не стали спорить и решив, что действительно будет лучше, если Екатерина Владимировна и Дуняша уедут, направились выполнять свои поручения.  Уже на лестнице Сомов окрикнул их. – А где верный?
 Никита почесал затылок. – Я видел собаку во дворе, он опять на привези.
 - Спустите его, и предупредите всех, чтобы больше не привязывали. Двери в дом не закрывайте, пусть бегает, где хочет.
 Вася спустился вниз и первым делом пошёл отвязывать собаку. Верного ему подарили два года назад, когда Василию исполнилось шестнадцать.  Это был огромный и лохматый пёс, на половину то ли серого, то ли жёлтого окраса. Настоящая махина, был превосходным сторожем и в то же время очень ласковым и весёлым с хозяевами и их друзьями. Он беспрекословно слушался всех обитателей дома, даже маленькую Дуняшу. Дружил с Храповым и его женой, и быстро привык к инженеру. Словом, это был превосходный пёс, хотя и напрочь непородистый.
 Почесав собаку за ухом, Вася подумал. –  Странно. Кто его опять привязал? Мы никогда его на верёвку не сажаем. Что вообще происходит? Отец сам не свой, история эта с пиратами становится просто навязчивой фобией. Не может же всё это человеку, который сутки назад ещё был абсолютно здоров, просто показаться. Странно всё это, очень странно. Мистер Крэмпэ в такие совпадения не поверил бы. Что-то здесь не так. – Вася с прищуром огляделся вокруг. – Да, что-то тут не так.

                Глава девятая.
                Предрассветный час самый тёмный.

 Второй день после происшествия начался неплохо. Сомов несколько раз спускался со второго этажа и, утешая домочадцев, даже попросил прощения за те неловкие моменты, которыми так расстроил своих близких. Хозяин дома много шутил, улыбался, сам сел заплетать косички Дуняше и тем самым действительно успокоил всех, кто не присутствовал вчера на последнем разговоре.
 Лицо Сомова было совершенно измождённым, а глаза выдавали, что он не спал почти всю ночь, но из-за бинтов и марлей, которыми была покрыта физиономия, этого никто не заметил. Всё шло своим чередом.
 Екатерина Владимировна, ещё вчера узнавшая, что едет в Петербург, так и вовсе вся сияла от радости, а маленькая Дуняша в восторге скакала по комнате и напевала. – Петербург, Петербург! Они обе периодически подходили к окну и, жмурясь от слепящего солнца, высматривали, не едет ли за ними бричка, о которой договорился вчера Вася с начальником станции. У Сомова, конечно, была и своя бричка, но лопнувшая рессора на правой стороне надолго отправила незадачливую карету к местному кузнецу, который возился с ней уже целый месяц. Мужчины в доме Сомова по привычке ездили верхом.  Екатерина Владимировна редко куда-то выезжала, и поэтому за не особой надобностью кузнеца с работой никто не торопил.
 Во дворе возились рабочие, хрюкали поросята, мычали коровы. Инженер Тимофеев снова рисовал какие-то наброски и мерил площадки, делая вид, что очень занят.  Все были очень довольны, и лишь когда Сомов сказал, что сегодня не пойдёт к рабочим и поднялся опять наверх, сославшись на головокружение, все снова насторожились. На Петра Матвеевича это совсем не было похоже. Ревностно относившись к хозяйству, он всегда контролировал его и сейчас, когда всё оставалось уже третий день без его внимания, было, по меньшей мере, с его стороны, непривычно.
 Прошёл где-то час, когда вдалеке послышались бубенцы станционной брички. На лестнице снова появился Сомов, чтобы проводить супругу с дочкой. Вася взял сумки с гостинцами, которые Екатерина Владимировна приготовила для своей столичной подруги, и понёс их к околице. Миша привязывал алый бант сестре, а Никита в расстройстве, что не увидит любимую невестку и племянницу целую неделю, уже хватил рюмаху и, вытирая сопли, полез обниматься.
 Все готовились к отъезду Екатерины Владимировны с дочкой, когда пронзительный крик Василия нарушил умиротворённый ход событий.
 Через пять секунд все уже стояли у околицы, где на красном от крови песке, лежал Верный. Глаза его были закрыты, из открытой пасти вывалился язык, а на боку алела свежая рана. На коленях над ним сидел Вася и плача как ребёнок гладил бедную собаку. Пёс был ему настоящим другом, вырос на его глазах и теперь юноша не мог поверить, что Верного не будет больше рядом. Все в оцепенении смотрели то на Верного, то на Васю. Все понимали, насколько дорог был этот пёс своему хозяину. Тяжело дыша, мама, сестра и брат с дядей опустили головы и молчали, не в силах подобрать слова утешения.
 - Кто, кто это сделал?! – Начал кричать юноша. Его всего трясло от злобы и бессилия, вырывая с клочьями земли траву, он мотал головой не желая верить в происходящее.
 На крик прибежал Мирон Храпов. Моментально сориентировавшись в ситуации, он послушал у собаки сердце и одним своим видом прекратил истерику окружающих. Он говорил чётко и внятно, словно отдавая команды. – Он ещё жив, я чувствую. – Обхватив голову руками Храпов на секунду задумался и вдруг буквально осенённый мыслью закричал. – За лесом есть брейтор, при нём клиника для лошадей, каких там только лекарей нет. Я к ним год назад жеребёнка лечить возил. Там и собаке помогут. Это рядом верстах в шести не больше, успеем.
 Стрельнув глазами в кучера со станции, который тоже подойдёт к околице, Храпов подытожил. – Бричка нужна, чтобы не растрясти, по-другому не довезём.
 К разговору подключился Сомов. – Отвезёшь? – Строго, но с уважением обратился он к кучеру брички.
 - Отвезу. Я знаю, где эта клиника, но мы тогда на поезд опоздаем.
 - Бог с ним с поездом. – Вмешалась Екатерина Владимировна. – Я умоляю, помогите нам, отвезите собаку доктору.
 Кучер в недоумении, что из-за собаки столько переживаний, всё же быстро смекнул, что Сомов в долгу не останется, и побежал стелить в бричку рогожку, чтобы собаке было мягко, а сидение не перемазалось кровью. Через минуту Вася уже сидел в бричке, зажимая рану Верного, который лежал рядом на рогожке. Михаил хотел ехать с ними, но кучер сказал, что чем меньше народу, тем быстрее доберёмся до места, и Мишель остался. Уже вдогонку отец сунул Васе денег, за которыми успел сбегать в дом и, поднимая клубы пыли, бричка понеслась по деревенской дороге в сторону леса, за которым располагался брейтор.
                ***
 К вечеру дом Сомовых начал напоминать Алькасар. Амбары, конюшня, хлев и другие приусадебные строения были заперты на засовы. Ставни у дома закрыты, а рабочие отпущены на выходные, до дальнейших распоряжений. Только двоим было велено явиться на следующее утро, чтобы накормить и обиходить скотину.            Екатерина Владимировна и Дуняша сидели в детской. Произошедшее сильно напугало ребёнка и она, всё ещё дрожа, прижималась к матери и тихонечко посапывая, то засыпала, то снова просыпалась и просто глядела в одну точку.
 Сомов стоял у окна и глядел на улицу сквозь щёлку закрытых ставней. За поясом он держал здоровенный матросский нож, а в руке крепко сжимал приклад ружья. Напоминая охотника, он был холоден и сосредоточен, как перед важным выстрелом, когда промах по свирепому зверю мог стоить жизни уже самому промысловику.  За столом, за тем самым столом, где ещё несколько дней назад гуляли всей семьёй, в полумраке сидели Никита, Миша и Тимофеев.
 - Михаил ёрзал на скамье. – Я за Васю волнуюсь, скоро стемнеет, а его всё нет.
 - За него как раз моё сердце спокойно. – Размеренным тоном успокоил всех Сомов. – Если бы собака сдохла, он бы давно вернулся. Получается, живой пока. Вася, вероятно, остался в клинике, деньги у него есть, значит, не пропадёт. Поверьте мне, в нашем доме сейчас гораздо опаснее, чем там, где он находится.
 - Тогда может и нам временно перебраться в уезд. На постоялых дворах наверняка найдутся свободные номера. – Подал голос инженер.
 - Нет. Из дома выходить опасно, он вероятно только и ждёт этого.
 - Кто он? – Вмешался Михаил, которого происходящее уже просто начинало бесить.
  - Умбра Дагон. – Шипел хозяин дома, боясь разбудить ребёнка. – Я видел его своими глазами первой ночью. Я уже несколько раз слышал его голос, а этот чёртов чёрный кот меня буквально преследует. Он обещал мстить мне и моим близким, поэтому я буду на чеку, и вам не позволю подставиться.
 Михаил, который по горячности мог дать любому в деревне десять очков форы, забыл, что в детской спала сестра, вскочил из-за стола и заорал на всю комнату. – Какой Умбра! Нет никакого Умбры! Если бы ты не напивался до беспамятства, тебе бы и черти разные не мерещились.
 - А это что? – Сомов показал на перебинтованное лицо.
 - Откуда я знаю, где ты там, в потёмках, пьяный валялся!?
 - А собака?
 - Воришка приходил посмотреть, чем ночью поживиться можно, вот Верный его и спугнул. Собака уже час раненая валялась, перед тем как её нашли. Вор сто раз улизнуть успел.
 За стеной послышался Дуняшин плач и в дверях детской, появилась Екатерина Владимировна.  – Перестаньте немедленно сорится и кричать. – Её голос был строгим, но спокойным. – Солнце уже зашло, скоро будет совсем темно, Вася сегодня не вернётся. С ним всё в порядке, я чувствую. А вот вам всем не мешало бы отправится спать, в таком мраке вы всё равно никого не поймаете. Александр. – Обратилась она к инженеру, глядя сквозь мужа. – Завтра поможете мне с хозяйством, а сейчас отправляйтесь отдыхать. Миша, Никита вам тоже работа найдётся. Ты. – Повернулась она, наконец, к Сомову. – Можешь дежурить хоть всю ночь, сходи с ума, если тебе так нравится, только попробуй ещё хоть раз напугать ребёнка. – Указала она на дверь детской.
 Вид Екатерины Владимировны был, мягко говоря, не очень. От былого румянца, который так красил её ещё утром, не осталось и следа. Мешки под глазами, бледный цвет кожи, неприбранные волосы, всё это говорило о том, что она тоже очень устала от происходящего.
 Видя всё это, Сомов не стал спорить, и просто отвернувшись к окну, слушал, как по одному расходятся его близкие. – Неужели мне никто не верит. - Думал он. – Неужели остаётся только один выход?
                ***
 На дворе уже стемнело, и через час готово было рассвести, когда Сомов, совсем выбившийся из сил, тоже был захвачен объятиями Морфея. Он сидел на лавке, отперевшись одной рукой в стол, а другой, обнимая охотничью двустволку.  Глаза его были закрыты, мысли его были далеко, он сидел и спал, не подозревая, что новая опасность уже приготовилась постучаться к нему в дом.
 - Пожар – Пронзительно прозвучало по ночному небу, так словно сама загробная бездна низвергла этот крик. Сомов бросился к окну, и широко распахнув его, высунулся наружу. Комната моментально наполнилась резким запахом гари, а в лицо ударил поток тёплого воздуха.
 Полыхала деревянная крыша конюшни, которая располагалась чуть в стороне от усадьбы. Небо, горевшее красным заревом, колыхалось, как огненная река, медленно наплывающая на весь участок. Столб пламени взмывал в воздух и, разбрасывая гигантский сноп искр, испарял едкую смолу, шипевшую из свежеспиленных брёвен.
 - Это его рук дело. – Проговаривал Сомов, в ужасе глядя на происходящее.
 - Что случилось? – Кричала Екатерина Владимировна, выскочившая из детской.
 Сомов, обычно отличавшийся в таких ситуациях несдержанностью, сейчас взял себя в руки, и, не смотря на творившееся вокруг, был твёрд и спокоен. Он подошёл к жене и обнял её за плечи. – Конюшня горит.
 - Какой кошмар, что теперь делать?
 - Тебе, прежде всего, успокоится и идти к ребёнку. Конюшня далеко от дома и огонь сюда не перекинется, всё будит хорошо, я тебе обещаю.
 Екатерина Владимировна снова удалилась к ребёнку, а Сомов глядел через окно как бушует огонь. – Это его рук дело. Нельзя идти на улицу, он этого и добивается. В доме останется Катя, Дуняша, Михаил и Никита, он может попытаться добраться до них. Хорошо, что Вася ещё не вернулся, за него хотя бы бояться не нужно.
 Размахивая малиновыми рукавами, языки пламени делали картину пожара действительно страшно жуткой. Но самое страшное творилось внутри конюшни. Закрытые в огненном плене, по конюшне метались насмерть перепуганные лошади. Дикое ржание, хрипение и визг смешались с треском угольных головешек, отлетающих в разные стороны от полыхающей крыши.
 - Чёрт!!! – Прорычал Пётр Матвеевич, когда вспомнил, что сам закрывал на замок конюшню.
По двору побежали проснувшиеся рабочие и переполошившиеся соседи. Впереди всех, в одном исподнем, бежал Мирон Храпов. Разбирая валявшиеся у колодца вёдра и лохани, все выстраивались цепочкой, передавая наполненные кадушки, и лили их на пожарище. Жар от огня нарастал, и долго находиться рядом с конюшней, было невозможно. Храпов и ещё пара мужиков, по крепче, вылив два три ведра, из-за того, что нечем было дышать всё время отбегали на несколько секунд, чтобы вдохнуть глоток свежего, драгоценного воздуха.
 Огонь побеждал. Ухватившись за высушенные солнцем доски забора, он медленно, но верно распространялся в сторону других построек.
 - Ключи, где ключи. – Орал кто-то в суматохе. - Надо открыть ворота, там же лошади.
 Пётр Матвеевич уже было кинулся звать старшего сына, чтобы оставить вместо себя, отдать ему ружьё, а самому взять ключи и открыть конюшню, но было поздно. Миша, Никита и Тимофеев сбежали с лестницы и, сорвав с гвоздя ключ от конюшни выскочили из дома. Через секунду Сомов увидел их уже в окне.
 - Назад, Миша назад. – Орал Сомов. - Вернись. – Но вспыхивание всё новых и новых факелов сопровождалось таким гулом, что докричатся было невозможно. 
 Хозяин видел, как его рабочие и соседи боролись с жутким пламенем, как все в саже и грязи они бегали по двору. Несколько отважных прямо под полыхающий крышей баграми и топорами развалили часть забора, чтобы огонь не пошёл дальше, но больше всех отличился Мирон Храпов. Он увидел, как Михаил с ключами бежит к воротам конюшни, и, поймав его за руку забрал ключи, и вылив на себя ведро воды, пошёл сам. Деревянные балки и стропила огонь сожрал уже на половину, в тот момент, когда громила Мирон, закрывая лицо рукавом, вставил ключ в амбарный замок конюшни. Через секунду засов был откинут и в распахнутые ворота ринулись перепуганные животные. Первым нёсся чёрный Сармат с уже хорошо подпаленной гривой. Не различая ничего перед собой он, сшиб с ног, не успевшего отскочить Храпова и весь в мыле выскочил на улицу. Остальные четыре кобылицы и жеребёнок, также вихрем пронеслись мимо Мирона, колотя своего спасителя железными подковами. Храпов лежал недвижимый, ему здорово досталось и многие в тот момент подумали, что он зашибся насмерть.
 - Оттащите его, на изгородь лейте, вёдра несите. – Отчаянно и громко доносилось с той стороны, где когда-то была конюшня. Пётр Матвеевич смотрел на всё это то с недоумением, то с отчаянием, не в силах удержать боль в груди, которое вызвало колотившееся сердце. Вдруг сзади, не смотря на весь переполох, он отчётливо услышал кошачьи шаги и мурчание.
 - Кто здесь!? – Крикнул Сомов в полумрак не освещённой комнаты. 
 Мягкие шаги слышались то справа, то с лева. На некоторое время Сомову даже показалось, что на улице ничего не происходит. Нет ни пожара, ни истошных криков, ничего, что на самом деле сейчас творилось у конюшни. Ужас, преследовавший его уже несколько дней, оставил его один на один с собой. Пётр Матвеевич, храбрившись, опустился на одно колено и аккуратно взвёл курки двустволки, когда почувствовал, по мимо кошачьей нежной поступи, ещё и чьё-то дыхание. Тяжёлое, глубокое дыхание человека. Мужчины.
 - Дагон, это ты? Выходи и сразись со мной, в честном бою.
Шаря в темноте глазами Сомов, мысленно представлял, куда произведёт выстрел, но то, что случилось через секунду, парализовало его волю и тело.
 Металлический шёпот донёсся из мрака, со стороны двери. Он звучал так жутко, что кровь в жилах Петра застывала, обдавая всё тело холодным потом. Голос читал стихи. 
 - Я здесь, я пришёл, я запомнил тебя.
  У мести найдутся угли, для огня.
  Я буду являться опять и опять.
  Пока мой убийца способен дышать.
  Семь дней и ночей я отмерил тебе.
  От рока не скрыться матросу нигде.
  И близких твоих заберу я с собой.
  Пока твоя смерть не подарит покой. 
                ***
 Предрассветный час в Лопухово был по-настоящему жутким. Грязные, обожжённые, валящиеся с ног люди глядели на пепелище, когда первые лучи солнца пробили темень над восточной частью соснового бора, виднеющегося вдалеке. Конюшня, когда-то вмещающая до десяти лошадей, выгорела дотла, но все остальные постройки удалось спасти, вовремя отрезав огонь на всех направлениях. Деревенские хлопали друг друга по плечу, обнимались и отплёвывали сажу, когда новый звук, заставил замереть сердца местных.
 По утреннему воздуху прокатился отчётливый громовой выстрел из двуствольного ружья.
    
 
                Глава десятая.
                18 Июля. Миша.
- Посмотрел я на палубу, вижу, Вальдман мёртвый валяется!
 Господи, неужели я снова слушаю этот бред. – Размышлял двадцатилетний парень, пытаясь отвлечься на что угодно, лишь бы не вникать в историю, которую уже слушал не один десяток раз.
 - Мой настоящий отец и руки бы такому чурбану не подал, не то, что за один стол сесть.
- Ишь моряк, с печки бряк, набрался, да ещё нас всех жизни учит. Бедная моя матушка. – Посмотрел он на Екатерину Владимировну. – Ради меня ты пошла за этого неотёсанного клоуна, ради меня покинула столицу и терпишь эту глушь. Кто здесь понимает манеры, которым ты обучалась в гимназии, кто оценит французскую речь или игру на фортепиано. Местным аборигенам гармонь подавай, они про другие музыкальные инструменты и не слыхивали.
 - Как же так вышло, что мой настоящий отец, боевой офицер Аркадий Спирин, попал на каторгу? Мать никогда не рассказывала в подробностях про это происшествие, но я уверен, что мой отец не мог просто участвовать в пьяной поножовщине. Уверен, что это была благородная дуэль, настоящий поединок, в котором Аркадий, конечно же, победил обидчика.
 Сомов усердно перечислял своё хозяйство и гордо смотрел на Михаила и Василия, которых лишь изредко разделял по родству. Всем своим видом он давал понять, насколько нелегко было нажить капитал, который когда-нибудь передаст по наследству.
 - Что ты смотришь, хамлюга?! – Продолжал мысленно ругаться Миша. Думаешь, мне твои поросята да коровы нужны? Продать бы всё это к чёртовой матери, да в Петербург уехать. Вот где жизнь настоящая, светская, благородная. Всё, всё в этом Лопухово надоело. Бежать от этого навоза да силоса, бежать в столицу. – Миша тяжело вздохнул, понимая какую судьбу готовит ему приёмный отец. Жизнь собственника и помещика вдали от Петербурга и культуры.
 - Да, отчим меня никогда не отпустит, а если уйду против воли, ни даст ни копейки.
 Сомов тем временем ещё раз дзынькнул чайным стаканом, до краёв наливая его водкой.
 - Богом клянусь, уеду. Уеду, во что бы то ни стало. – Миша посмотрел в окно потом на отчима и, переключив внимание вспомнил. – Скоро уснёт и можно будет пойти проведать своих зазнобушек. Только вот к кому наведаться? К Агафье, вдове паромщика Фролова или к Забаве, жене углежога Рябова.
 На лице Миши появилась улыбка, но только на несколько секунд. Он вспомнил картинки благородных барышень, которые однажды видел в журнале у Васи. Улыбку моментально сменила гримаса гнева. – Агафья, Забава, даже имена как при царе горохе придуманные. И они бесят, не могу больше, честное слово, сейчас на стенку полезу.
 Один человек за столом обратил внимание, что Мишу терзают расстройства и сомнения. Но вдруг на лице парня снова появилась улыбка, только совсем другая, какая-то хитрая и злая. Лишь по одному мгновению это было понятно, но человек не упустил это мгновение. 

                Глава одиннадцатая.
                18 Июля. Никита.
- Посмотрел я на палубу, вижу, Вальдман мёртвый валяется!
 Никита, в отличие от других за праздничным столом, готов был слушать историю про пиратов хоть каждый день. Ни то, чтобы его увлекало происходящее на корабле корсаров, просто хорошая закуска, хмельная компания и водка рекой, были для него всегда желанней и увлекательней любого другого времяпрепровождения. Разве что женщины его увлекали также сильно, как пьянки-гулянки.
 Никита пил и таскался много и часто, и, вероятно, в свои тридцать пять лет уже попал бы в острог за долги, или и вовсе сыграл в ящик, если бы не оказался в доме Сомова. В глубине души он понимал, чем обязан своему двоюродному брату, который приютил его, и по мере сил и свободного времени, воспитывал, когда словом, а иногда и хорошей затрещиной. 
 Но Никита ничего не мог с собой поделать. Настолько водка и лентяйство взяли верх над его слабой натурой, что два или три раза в неделю Никита превращался в пьяную скотину, которой не было стыдно ни перед братом, ни перед племянниками. Деньги на кутежи он выпрашивал, шабашил, а иногда мог и просто стащить в доме, который кормил и обогревал его.
 Пётр Матвеевич часто грозился, что вышвырнет его из дому, если Никита не перестанет пить и бездельничать. Вышвырнет и не посмотрит, что их отцы были родными братьями. Вот и сейчас, восемнадцатого июля, когда вся деревня гуляла, Никита, нет-нет, да и ощущал на себе строгий взгляд Петра.
 Накануне, дня за два, три до восемнадцатого, Сомов уже предупредил Никиту, что его терпение лопнуло, и денег он ему больше не даст ни под каким предлогом. Что он или сделает из него человека, или они вынуждены будут распрощаться. Праздник в честь победы над пиратом Вальдманом, последний день, когда Никита может напиться и бить баклуши, но на следующий день Пётр берёт его в ежовые рукавицы.
 Никите надлежало приступить вместе с другими рабочими к постройке мукомольного комплекса и под руководством инженера Тимофеева закончить его до первых заморозков.
 Никита отрывался напоследок по полной. Не отставая от брата, он наливал себе целые стаканы и пил их с такой жадностью, словно это вода для измождённого жаждой путника.
 Понимая, что Пётр человек слова, в особенности, когда на следующий день протрезвеет, Никита горевал и злился на то, что его вольным денёчкам наступает конец. В таком состоянии он особенно был глуп и бесчестен, ни помня добра, он смотрел на присутствующих и практически ненавидел их.
 - Ишь благодетели! А сами только и мечтаете от меня избавится. – Думал Никита. – Ведь не обеднели вы из-за меня. По миру не пойдёте, из-за тех денег, что я выпросил у Катьки пять дней назад. Всё наживают, наживают, а для чего? Кода тратить то? Мельницу ему теперь ещё подавай, как будто других забот мало. А что если я не умею строить мельницы, и вообще к работе не способный, что тогда? Помирать не кому ненужным! А ведь я брат ему, брат по крови. Брат, которому он, вражина, угла да корки хлеба скоро пожалеет. – Проскрипев зубами, тихонько сказал Никита.
 - Чё? – уловив отдельные звуки, переспросил Пётр.
 - Ничего братуха, люблю просто про хозяйство твоё слушать.
 - А! Хозяйство у меня и впрямь лучшее в округе, вот только тебя дурака никак к нему не приобщу, а ведь могли бы вместе заправлять всем.
 - Да заправлять всем-то я с превеликой радостью, но ты ведь меня работать заставляешь.
 - Вона как ты рассуждаешь! Да отдай я тебе твоё наследство сейчас, ты же его за полгода промотаешь.
 - Какое наследство?
 - Такое! Как прямому моему родственнику я часть всего имущества на тебя определил, но получишь ты всё это только после моей смерти. К тому времени я надеюсь, ума разума наберешься. А не наберёшься и за правду за порог выставлю. Понял?
 - Понял братка, всё я понял! – Произнёс улыбающийся Никита, и сам устрашился той алчности и коварству, которые проснулись в нём в ту минуту.

                Глава двенадцатая.
                18 Июля. Вася.
- Посмотрел я на палубу, вижу, Вальдман мёртвый валяется!
 Вася, хоть и уважал отца, сейчас, как и многие другие, желал бы оказаться в другом месте. Уже несколько дней, как матушка с оказией получила новый номер журнала «Наше Время», на страницах которого знаменитый сыщик мистер Крэмпэ расследовал преступление с интригующим названием «Убийство орлиного глаза». Василий буквально рвался из одежды, как ему не терпелось окунуться в интриги и тайны новой книги, но зная, как для отца важен этот день, сидел за столом и слушал о приключениях двадцатилетней давности.
 Как же неистово молодой парень был подвержен своей мечте стать детективом! Быть похожим на своего литературного кумира и посветить жизнь благородному делу сыска. Бороться с преступным миров и, не зная страха, преследовать всех тех, кто встал на скользкий путь зла и обмана.
 Глядя на отца Вася вздыхал, вспоминая как не однократно пытаясь достучатся до него в своих убеждениях, получал в ответ в лучшем случае насмешку, в худшем раздражение.
 - Неужели ты не видишь? – Думал Вася. – Коровы, поле, мельница, всё это не моё. Я не хозяйственник, я детектив. Эфемерное счастье, которое ты для меня приготовил, здесь, в Лопухово, на самом деле моё несчастье. Человек не должен жить без мечты. Что же ты такой не пробиваемый!
 - После моей смерти здесь будет всё ваше, вам продолжать дело моё, вам капитал Сомовых беречь и множить. – Стояли в его голове слова отца, которые он так часто повторял, кода Вася заговаривал об учёбе на сыскного следователя, в Санкт Петербурге.
 - Заткнись, заткнись, заткнись. – Промелькнуло в мыслях парня. - Не отпускаешь, хотя бы перестань издеваться. Ах, если бы мама решала мою судьбу одна, я смог бы её убедить в своей правоте. Непременно смог бы.


                Глава тринадцатая.
                Что бы сделал мистер Крэмпэ.
    День третий с начала событий в Лопухово. Утро после пожара.
 Сомов лежал на кровати в одном исподнем, с мокрой повязкой на лбу. Глаза его были полуоткрыты, губы дрожали, лицо осунулось, и казалось мертвецки бледным.
 Его нашли на рассвете без сознания. Он лежал пластом перед распахнутым настежь окном и сжимал в руках двуствольное ружьё. В беспамятстве его принесли в комнату и вот сейчас, когда солнце уже заглядывало в окна, Пётр Матвеевич понемногу стал приходить в себя.
 Рядом с кроватью сидели доктор и Екатерина Владимировна. Все остальные домочадцы расположились сзади и тихонько наблюдали, как доктор щупает пульс, смотрит белки глаз, слушает сердце.
 - Удар. Апоплексический удар, по счастью, пока в лёгкой форме. - Наконец анализировал доктор.
 - Как удар?! – Встрепенулась Екатерина Владимировна.
 - Очень просто, от чрезмерного употребления алкоголя и сильного психического расстройства. Чего тут удивительного? И галлюцинации, и собака ваша, и теперь ещё пожар, тут никакая психика не выдержит.
 - Врач, намеренно употребляя больше медицинских терминов, и просто заумных слов, успешно набивал себе цену, хоть на самом деле был весьма обеспокоен состоянием пациента, так как был не уверен в эффективности своего лечения. Внешне он держался спокойно, чего и добивался от остальных.
 - Не волнуйтесь, голубушка, Екатерина Владимировна. У вашего мужа богатырский организм, он обязательно справится. Я оставил вам лекарства, и буду приезжать каждое утро, а пока пастельный режим и покой, покой, покой.
 Неожиданно для всех Сомов приподнялся с кровати и заговорил, дрожащим голосом. – Конечно, не о чем волноваться. Переполошил я вас дорогие мои. Отлежатся мне пару деньков надо. Микстуркой доктора попотчуюсь, высплюсь хорошенько, через недельку запрыгаю молодым козликом.
 Присутствующие облегчённо выдохнули. Им было удивительно, что хозяин не расспрашивает про убытки от пожара или о здоровье Храпова, но то, что он сам успокаивает остальных, вселило в присутствующих чувство оптимизма.
 Все закивали и за доктором направились к выходу, когда Сомов сказал. – Васенька, посиди со мной ещё несколько минут, расскажи, как там собачка наша. 
 Вася, который вернулся из ветеринарной клиники, несколькими часами ранее, удивился, но вернулся к кровати отца, присел и взял его за руку.
 - Не долго, прошу вас, не долго. – Раскланялся доктор и вывел остальных из комнаты. 
                ***
 - Тр. – Острый финский нож, с силой вонзился с деревянный забор, войдя в сухое дерево на половину лезвия.
 - Тр. – Вонзилась рядом вторая финка.
 Уже вечерело и посвежело после солнечного палева, когда Миша и Вася упражнялись на заднем дворе в метании ножей. Этому умению их обоих научил цыган, который пару лет назад шабашил по хозяйству у Сомова.  Мальчишки здорово привязались к нему, хотя почему-то не помнили его имя.  Цыгану больше нравилось возиться с мальчишками, нежели работать, и очень скоро, снискав неодобрение хозяина, он был выгнан в три шеи, хотя и успел научить Мишу и Васю метать ножи.
 Скотина была накормлена, разбор завала на бывшей конюшне планировали на завтра, матушка, после бессонной ночи, вместе с Дуняшей легла отдыхать, и у братьев появилось свободное время.
 - Тр. – Очередной бросок Михаила нашёл свою цель. – О чём с отцом поговорил, с трудом верится, что он тебя про собаку спрашивал.
 - И про собаку тоже. – Тр.- Вася не отставал от брата по меткости. – Кстати, с Верным всё в порядке. Лекарь обещал выходить его, но надо было оставить там животинку. Уход в брейторе хороший.  Пришлось отдать им почти все деньги, которые мне отец дал. Сказали, что смогу забрать Верного домой дня через три, четыре.
 - Это хорошо, мы все здесь волновались. Но ведь не за этим отец тебя оставил?
 - Понимаешь, он просил разговор пока хранить в тайне. Поэтому я прошу тебя, никому! Он доверился только мне. Опасается, что остальные его посчитают сумасшедшим.
 - Могила.
 - Отец по-прежнему считает, что здесь творится какая-то чертовщина. Нападение ночью, Верный и пожар, это всё дело рук пирата Вальдмана. Он рассказал мне, что пират снова приходил этой ночью, в то время, когда остальные тушили конюшню. Батюшка видел его, слышал его голос.
 - И что же этот голос ему сказал? – Немного с издёвкой поинтересовался Миша.
 Вася закрыл глаза, и слово в слово начал читать стихи, которые прочёл ему отец, во время ихней беседы.
- Я здесь, я пришёл, я запомнил тебя.
  У мести найдутся угли, для огня.
  Я буду являться опять и опять.
  Пока мой убийца способен дышать.
  Семь дней и ночей я отмерил тебе.
  От рока не скрыться матросу нигде.
  И близких твоих заберу я с собой.
  Пока твоя смерть не подарит покой. 
 Миша тоже побледнел от ужаса. – И ты что же, тоже веришь в эту чертовщину.
Вася задумался. – Ты знаешь, в чертовщину я не верю, но я много анализировал случившееся и последние слова отца и пришёл к следующему.
 Вася подошёл ближе к брату и, убедившись, что рядом никого нет сказал ему шёпотом. – В каком бы помешательстве не был отец, он бы никогда не сочинил подобные стихи, стало быть, он их где-то услышал.
 - Ты хочешь сказать.
 - Я хочу сказать, что к нему действительно кто-то приходил, но это не чёрт из преисподней, а реальный человек, который задумал что-то недоброе, для отца и всех нас. Помнишь, как он сказал:
  И близких твоих заберу я с собой.
  Пока твоя смерть не подарит покой. 
- Какой смысл? - Перебил его Миша.
 - Если бы я знал, в чём тут смысл, я бы тебе и злодея нашёл. А пока я только предполагаю. Мистер Крэмпэ в таких случаях прибегал к слежке. У нас немного времени, но оно всё же пока есть. Пожар случился после полуночи, почти перед рассветом, то есть сегодня. Стало быть, злодей нанесёт свой следующий удар только завтра. Во всяком случае, для этого большая вероятность, свои козни он экономит, выдаёт по одной в сутки. Нам надо использовать это время с пользой.
 - Нам!? – Переспросил Миша.
 - Конечно нам, ты же станешь мне помогать?
 - Послушай, брат. Я, конечно, обеспокоен происходящим не меньше тебя. Соглашусь что для простых случайностей, в этой истории, слишком много совпадений, да и на отца не похоже, чтобы он стихи придумывал.
 - Конечно! Сам посуди: шрам на лице, который не понятно чем нанесён, собака, которая могла бы спугнуть злодея, пожар именно тогда, когда отец не осмелился выходить из дома. Во всём этом преступный умысел, как сказал бы мистер Крэмпэ.
 Глаза у Васи загорелись, и он, забыв на секунду что это не игра, а суровая действительность, добавил. – Я начинаю своё первое детективное дело. Я разберусь что тут, чёрт возьми, происходит, и разоблачу этого... – Вася помялся. – Неизвестного. Я дам ему имя Чёрный Леопольд.
 Вася расхаживал взад, вперёд, по двору, абсолютно вжившийся в роль детектива. Со стороны казалось, что он ждал такой возможности всю жизнь, и, если бы не неприятности, свалившиеся на его семью, был бы абсолютно счастлив.
 - Мне необходим агент. – Повернулся он к брату и пристально посмотрел на него.
 Михаил, пребывая в некотором замешательстве, всё же смысла беседы не терял. – Агент это я что ли?
 - Конечно ты! Других вмешивать пока нельзя. Мать всячески будет противиться нашему следствию, Никита по пьяни разболтает, кому не следует, Тимофеева вообще нельзя исключать из подозреваемых. Вот и получается, что доверять мы можем только друг другу.
 - Я согласен. – Миша положил руку на плечо брату. – Но я ведь не сыщик, книжки твои детективные ни читал, и у меня нет такого воображения, как у тебя. Я по другой части. – Миша посмотрел в сторону, где жили его зазнобушки.
 - В том то всё и дело. Твои как ты выражаешься, зазнобушки нам и пригодятся. То есть пригодиться то, что все будут думать, что ты у них. Понимаешь?
 - Не очень.
 - Объясняю подробно. Первые, кто у нас на подозрении, это шабашники из Херсона. Тех, что отец нанял на сезонные работы в поле. Типы подозрительные. Взялись не понятно откуда, сразу согласились на работы, хотя отец посулил им не очень много денег, выспрашивают всё время что-то. К тому же я знаю, что двое из них бывшие каторжники. От таких чего угодно ожидать можно. Не из-за водки же, которую отец им каждый вечер ставит, они тут горбатятся!?
 - Согласен. Типы подозрительные. – Довершил Михаил. – Но причём тут мои зазнобушки?
 - Элементарно. Ты, вместо того чтобы отправляться на свои похождения, сегодня ночью проберёшься в барак, в котором отец разместил шабашников, дождёшься пока они выпьют, и подслушаешь о чём они будут говорить. Если злоумышленники они, то наверняка проболтаются.  Тебе это сделать проще всего, ночью тебя никто не хватится, все будут думать, что ты пошёл по бабам.
 Мише идея тоже понравилась. Его брат так красиво и логически рассуждал, что приёмный сын Сомова тоже вошёл в азарт и, восприняв это больше как приключение, одобрительно кивнул Васе. Какое-то время они ещё обсуждали детали ночной слежки и разошлись.
 Михаил перед бессонной ночью завалился спать. Вася ещё долго сидел у себя на чердаке и пачкал карандашом бумагу, рисуя на ней схемы, стрелки, а иногда и вовсе несуразные каракули, которые как ему казалось, помогали думать.
 Под рукой лежал раскрытый свежий номер журнала «Наше время», с иллюстраций которого на Васю одобрительно смотрел мистер Крэмпэ.
                Глава четырнадцатая.
                Ваш ход, господин призрак.
 
 Василий Сомов мирно посапывал на чердаке, уткнувшись носом в свои планы и схемы расследования. На щеке восемнадцатилетнего детектива отпечатался грифель карандаша, который прилип к лицу, когда сон овладел сыщиком прямо во время построения логической цепочки дедуктивного метода, который Вася назвал «метод Крэмпэ». Ему снился отец. Его напуганное лицо, обеспокоенный вид, дрожащие руки. Навязчивая мысль, что Вася упустил что-то важное из последнего разговора с отцом, не покидала его даже во сне.
 - Умбра Дагон вернулся. – Виделся сыщику, мутный образ молодого моряка, которым когда-то был Сомов старший. – Вернулся, понимаешь. Но стоит мне сказать об этом, и твоя мать упечёт меня в дом для сумасшедших. Я-то там, может, и буду в безопасности, но тогда он доберётся до вас. А этого я допустить не могу. Не спускай глаз с брата, матери, Дуняши, тебе одному я могу довериться в этой ситуации, остальные мне не поверят. У меня ещё есть пара козырей в рукаве, кое, что я приготовил для пирата, когда он явится в следующий раз, а пока следи за нашими, и сам будь осторожен, вам всем угрожает опасность.
 Внезапный шум разбудил Василия. Щурив глаза от яркого света керосиновой лампы, он осмотрелся по сторонам, корчась от ломоты в затёкших руках и плечах.
 Над ним стоял Михаил. – Спишь бродяга. Дрыхнешь пока я там по задворкам лазаю.
 - Прости, я ждал тебя, и вот сморило. Что удалось узнать?
 - Пробрался я к ним, значит, прямо под окна, там темень от старой липы падает, можно легко укрыться. Ставни настежь, мне весь их разговор хорошо слышно было. Шабашники эти и впрямь ребята не благонадёжные, все бывшие каторжане, таким на лихой поступок решится, ничего не стоит.
 - Это понятно, а чего конкретно они говорили?
 - Да в том то и дело, что про злые замыслы ничего. Так, пьяный базар. Квасили до полуночи, ругались друг с другом, а потом просто без сил попадали, да задрыхли. Было бы чего ими задумано, наверняка бы кто из них чего брякнул. Короче, зря я, наверное, туда лазил, не они это, не они.
 - Не факт. – Не согласился с ним Василий. – По пьяной лавочке они могли и не разговаривать об этом деле, а вот утром, когда проснутся и на работу собираться станут, могут и сказать, что-нибудь важное.
 - Я больше не пойду. – Буркнул Миша.
 - Да я тебе и не предлагаю. Ты и так всю ночь не спал, я пойду, может мне повезёт больше. Скверно пока всё складывается в нашем расследовании.
 - Почему?
 - Четвёртый день начинается. Сегодня Чёрный Леопольд нанесёт следующий удар, а у нас пока никакой новой информации.
 Неловкая пауза повисла в воздухе, когда Михаил в сердцах стукнул кулаком по сухому чердачному стропилу.
 Вася одобрительно посмотрел на брата. – Ты здесь не причём. Твоя слежка была выполнена хорошо, просто момент был выбран неправильно. Ложись спать, а я ещё раз всё разведаю.
 - Будь осторожен брат. – Промямлил Михаил, в зевке скривив свою физиономию.
                ***
Выждав ещё какое-то время, Василий направился к бараку шабашников, который располагался не на усадьбе, а был вынесен прямо к полю, чтобы работники могли больше уделять время прямым обязанностям, а не болтаться впустую, от дома к дому. Здесь же, в дальнейшем, планировалось поставить и мукомольный комплекс.
 Василий пробирался к бараку огородами, так, чтобы его никто не мог увидеть. В ранний час, когда солнце ещё не показалось, а местные петухи-горланы ещё спали, это было сделать удобнее всего.
 Подсолнухи, которые росли недалеко от барака, уже поворачивались своими верхушками на восток. – Скоро рассвет. – Шептал Василий, довольный своими верными расчётами, но как только он подобрался к самому бараку, его ждало и первое разочарование. Окна были плотно закрыты.
 Детектив – шпион уже был готов убраться восвояси, когда, потянув ручку двери, обнаружил, что барак не заперт. – Оно и логично, чего брать у этих голодранцев. – Продолжал рассуждать Василий, на цыпочках и на ощупь пробираясь внутрь.  План его был прост и в то же время дерзок до крайности. Пройдя в маленькие сени и укрывшись каким-то тряпьём и шкурами, он как мышка притаился и просто стал ждать, когда шабашники проснуться.
 Прошло меньше часа, когда солнце обожгло верхушки деревьев и белый петух с малиновыми перьями на хвосте, взгромоздился на плетень и выдал для всех свою утреннюю песню. Из-под арапников и шкур Василий слышал, как постепенно храп и ворочание сменилось кашляньем, сморканием, а потом и просто благим матом. Вася сделал себе маленькую щёлочку и получил обзор комнаты, которая уже налилась утренним светом.
 Не прошеного визитёра охватил страх и паника. Таких страшных людей ему ещё никогда видеть не приходилось. Помятые, злые, с похмельными лицами за столом сидели пятеро страшилищ, которые повидали, казалось, все круги ада.  Всю водку они выпили вчера ночью, и поправиться им было нечем, а из закуски оставались лишь перья зелёного лука, которые они жевали так, словно это самая мерзкая и невкусная вещь на земле.
  – Господи! – Подумал Василий. – Если они найдут меня здесь, то даже не поймут, что я сын хозяина. Решив, что я воришка, меня измордуют до полусмерти, а может быть, даже и убьют.
 Вся невменяемость и отречённость от внешней действительности, делала этих людей и в правду жуткими и опасными. Мысль о том, что на больную голову и пустой желудок сейчас придётся идти в поле и горбатится там весь день, заставляла ненавидеть их весь мир.
 - Дурак, дурак, зачем я сюда залез?!
Парню ещё никогда не было так страшно, как сейчас, в бараке шабашников. Понимая, насколько он горячился, когда собирался разоблачить Чёрного Леопольда, сейчас, когда ни на шаг, не приблизившись к разгадке, уже влип в такие неприятности. Одна мысль что кому-нибудь из пятёрки, что-то может понадобиться в той куче, под которой он прятался, довела его до дрожи и исступленья.
 Кряхтение и ворчание потихонечку стало сменяться голосами, такими же могильно жуткими, как и их обладатели.
 - Я сдохну сейчас братцы, может вы до обеда без меня поработаете?
 - Братцы твои в овраге лошадь доедают. Нашёл дураков за тебя полдня корячится.
 - Резаный, да ты что, не человек что ли!? Говорю же тебе, помру ненароком.
- Хватит ныть, бродяги. – Подал голос самый рослый из пятёрки, очевидно, старший в бригаде. – Я сейчас дойду до Никиты, попрошу у него на опохмел, он мне должен, а вы все сбирайтесь на работы. О том, чтобы кто-то сегодня не вышел, не может быть и речи. Хозяин и так уже косился на нас на той неделе, ещё один залёт, и выгонят нас к чёртовой матери.
 Самый помятый шабашник, немного колеблясь, всё же осмелился перечить старшему. – Хозяина на поле сегодня не будит, заболел он.
 - Да не заболел, а умом тронулся. Никита сказывал, что пират, которого он в молодости убил, к нему теперь по ночам является. Помнишь, когда Сомов нас на работу брал, он нам рассказывал. Как он там пирата этого называл!?
 Старший встал из-за стола и пристально зыркнул. – Дагон, он его называл, и на этом утро воспоминаний объявляю закрытым. Тронулся умом хозяин или не тронулся, а работу он с нас, всё одно, спросит. Опохмел я вам принесу, а вы, чтобы через пять минут на поле были. И чтобы про этого Дагона я больше от вас не слышал. Хозяин прознает, осерчает ещё, не равен час.
 Вася тихонечко натянул тряпьё плотней, и только слышал, как старший вышел из-за стола и тяжёлыми шагами, пройдя, буквально, в одном локте от него, хлопнул дверью и направился в сторону усадьбы.
 Оставшаяся бригада, чертыхалась, плевалась, материла старшего, а потом, по одному, поплелась на работы. Последний, в сердцах, проходя мимо кучи, под которой прятался Вася, пнул её со всей силы ногой.
 Бедный парень едва не вскрикнул, когда кирзовый сапог угодил ему прямо в живот. Охотничий арапник немного смягчил удар и отлетел в угол. Васю стало видно, но по счастью в бараке уже никого не было. Сыщик корчился от боли и валялся по полу, ругая себя за такую опрометчивость. Но всё же мысль, которая пришла через секунду в его голову, стала одной из самых удачных его мыслей в этой истории. Помимо того, что бригада шабашников в покушении была не причём, детектив понял ещё кое-что, очень важное. 
                ***

 Сомов лежал на своей постели, на втором этаже и внимательно прислушивался к происходящему в доме. Ему всё ещё было очень плохо после удара, который он перенёс в ночь, когда случился пожар. Голова кружилась, а сердце то замирало, то колотилось так, словно это был заводной механизм в часах, висевших в прихожей.
 Несколько раз он пытался подойти к окну, но заглядывающая время от времени к нему Екатерина Владимировна, всякий раз укладывала его обратно.
 То, что Чёрный Леопольд сегодня сделает свой следующий коварный ход, Сомов понимал лучше остальных. Но в своём положении Петру Матвеевичу оставалось только молиться, что призрак из прошлого придёт прямо к нему, а не заглянет по дороге к его родным и близким.
 Козырь Сомова, про который он говорил младшему сыну, был всё ещё при нём и, уповая на него, как на животворящий крест в ночь перед рождеством, надеялся на лучшее.
 Торопливые шаги на лестнице немного воодушевили Сомова. – Вася!
 Младший сын ворвался в комнату отца как ошпаренный. Чудом улизнувший целым и невредимым из барака шабашников, он теперь не мог думать не о чём другом, кроме как о своей новой гипотезе. Василию необходимо было уточнить у отца одну деталь, но и Сомова в свою очередь многое интересовало.
 Отец жестом подозвал к себе сына и дрожащим, хриплым голосом начал расспрашивать. – Где Мать и Дуняша?
 - В детской, книжки читают.
 - Хорошо. Я уже сказал им, чтобы никуда не выходили, но ты на всякий случай посматривай, и Михаилу скажи, чтобы глаз с сестры и матери не сводил. Дом заприте. Рабочие сами знают, что делать нужно. Инженер пусть помогает, и пускай в дом к соседу нашему, Храпову Мирону Лукичу, двух, трёх рабочих отошлёт, может помощь нужна. Как там мой друг, кстати?
 Вася опустил глаза. – Пока не очень. Наши лошади его сильно помяли. Лежит весь переломанный, и по голове тоже досталось. Пару раз в себя приходил, но в основном всё больше в беспамятстве прибывает. Врач у него уже два раза был, говорит, шансы есть, небольшие, но есть. Жена его Мария, утром к матери приходила, денег взаймы брала.
 - Никаких взаймы. – Отрезал Сомов. – Просто так дайте, сколько Мария попросит столько и дайте. Он Михаилу нашему жизнь спас. Если бы не Миронушка, Сармат бы от Мишки мокрого места не оставил. Поклон его семейству передавайте. Даст бог, поднимусь, по-настоящему отблагодарю Миронушку.
 Сомов глядел на сына ясными и любящими глазами, словно отдал бы всё на свете, чтобы не отпускать от себя Васю, но прекрасно понимал, где сейчас должно быть его место. – Иди дорогой мой.  Да накажи всем, чтобы вместе держались. Пьяньчужку этого Никиту домой загоняй, хватит по дворам шляться.
 Вася держал отца за руку. – Хорошо, я всё сделаю, как ты мне наказываешь, но прежде, чем я уйду, ответь и ты мне на один вопрос.
 - Спрашивай.
 - Вася придвинулся ещё ближе. – В точности скажи мне, как называл себя призрак, когда пришёл к тебе в первый раз.
 - Умбра Дагон.
 - Ты уверен, ты ничего не путаешь, он назвал оба этих слова.
 - Абсолютно уверен сын, а зачем тебе, ты ничего не задумал?
 - Нет, батя, ничего особенного, просто пытаюсь его представить.
Вася вышел из комнаты и медленно спускался на первый этаж. Лицо его было невероятно сосредоточенным, а перед глазами, конечно в воображении, на несколько секунд появился образ мистера Крэмпэ, который одобрительно кивнул юному сыщику.
 - Не вероятно! – Повторял шёпотом Вася. – Не вероятно!
 В его голове строилась логическая цепь дедуктивных рассуждений. Медленно меряя шагами комнату, он раскладывал по полочкам, свои догадки и версии, которые как ему казалось, сконцентрировались вокруг одного человека.
 Женский крик на улице вырвал Васю из маленького мирка, где все клетки его мозга неустанно трудились над разгадкой тайны Чёрного Леопольда.
 - Убили, убили. – Слышалось с той стороны, где когда-то стояла конюшня.
 - Вася выскочил из дома и бросился на крик. – Меня опередили, свой ход он сделал первым. – Ругал себя за медлительность юный сыщик.

                Глава пятнадцатая.
                Круг сужается.
 Возглас «убили!», тем более таким истошным криком, не произносился в Лопухово уже лет пять. С тех самых пор когда, двое лесорубов, повздорив из-за бабы, естественно, на хмельную голову,  подрались лопатами, да так остервенело, что один от побоев умер на месте, а второго схоронили  через неделю. Визг, и, как правило, женский, тогда стоял над всей округой. Бабы, нашедшие двоих мужиков в луже крови, голосили, словно их было двадцать. Случай, конечно, это был не привычный, но прибывший из уезда следователь, которого почему-то все называли околоточный, сказал, что преступление налицо, но, поскольку преступники расправились сами с собой, то и расследовать тут нечего, добавив. – Слава богу, оба душегубца были одинокими, и у родственников претензий быть не может. – Следователь заполнил необходимые бумаги и особо даже не заморачиваясь опросом свидетелей, отбыл восвояси, домой.
 Василию почему-то вспомнился этот случай, когда он бежал на крик. К месту происшествия подтягивались люди. Со стороны бараков к конюшне бежал бригадир шабашников, Мария Храпова поспешала от калитки.  Другие соседи, услышавшие крик, тоже собирались на пепелище.
 Василий растолкал несколько спин, пробился к остаткам конюшни  и, наконец, увидел из-за чего столько шума. На пожелтевшей от недавнего пожара траве, лицом вниз лежал Никита. Беда настигла его совершенно неожиданно. Руки его были в таком положении, что не вызывало сомнений, он упал навзничь, ничего не поняв и не услышав. На затылке у Никиты алела свежая кровяная рана, а рядом валялось обугленное бревно, с вмятиной от сильного удара. Над ним стояла молодая девица, проходившая мимо околицы и увидевшая бедолагу первая. Пройдя прямо на усадьбу, она думала что Никита, по своему обыкновению, просто пьян, и только приблизившись на расстояние нескольких шагов поняла, что случилось, и закричала.
 Никита не двигался, но лёгкий стон, который он издал через несколько секунд, заставил всех собраться и прекратить гомон. Никиту бережно подняли на руки и понесли в дом, а шустрый юноша, проживавший через три дома от Сомовых, уже вскочил верхом на кобылицу, крикнув. -  Я в уезд за лекарем. – Ускакал в сторону проезжей дороги.
 Подобное рвение соседей было вполне понятно. Сомовы добра не забывали, и оказать им услугу стремился каждый, в надежде, что когда-нибудь, в свою очередь, в помощи не откажут и ему.
 Вася очень испугался за дядьку, но детектив внутри него поборол семейные переживания и заставил его не пойти с остальными, а остаться на месте происшествия. Очень внимательно, прищуристым взглядом, он провожал толпу сочувствующих зевак, и отмечал, кто был среди них, и главное, кого среди них не было. Тщательно осмотрев следы, примятую траву, бревно, которым стукнули несчастного Никиту, он наконец-то подметил для себя главное и тоже направился к дому.
 На крыльце он встретился с соседями, которые уже уходили, решив, что помогли, а докучать лишний раз не следует.
 - Отчаюга каторжник по лесам шастает. – Болтали они между собой. – Приметил дом зажиточный, вот в который раз забраться пытается. Ну, ничего, подежурим по очереди у дома Петра Матвеевича, глядишь и споймаем супостата. – Говорили они так, чтобы Василий их непременно услышал.
 В доме творилось что-то невообразимое. Мария Храпова, которая немного разбиралась в оказании первой помощи, пыталась остановить сочившуюся кровь и наложить повязку на разбитую голову пострадавшего. Никита то совершенно недвижимый, внезапно начинал мычать, таращить глаза, и размахивать руками, срывая повязку. Пытающиеся его удержать Михаил и Тимофеев всё время лезли с вопросами, что случилось. Екатерина Владимировна металась по комнатам, не в силах взять себя в руки. И на фоне всего этого, со второго этажа, раздавался хриплый голос Петра Матвеевича и из детской рыдания перепуганной Дуняши. В таком сумасшествии прошёл примерно час, и только прибытие доктора, уже с бригадой, немного всех успокоило.
 О состоянии Никиты сказать было нельзя ничего утешительного. Доктор явно уже уставший от нарастающего числа пострадавших в Лопухово, сказал, что Никиту необходимо немедленно перевезти в больницу, а то за его жизнь никто не поручится. Бедолагу перенесли на дрожки и аккуратно, чтобы не растрясти, повезли в больницу. Несколько раздражённый доктор, ворчал, убеждая всех, что у него есть и другие пациенты. Но солидный гонорар, моментально вернул его учтивость, и оставшаяся бригада осмотрела Сомова и заглянула в дом к соседу Храпову.
 - Екатерина Владимировна. – Объяснялись с хозяйкой медики. – Состояние вашего мужа пойдёт на поправку тогда, когда его можно будит оградить от беспокойства и волнений. А у вас каждый день, то пожары, то покушения. В такой обстановке и здоровый заболеет, а уж чего говорить о человеке, перенёсшем удар.
 Врачи уезжали из Лопухово с прискорбными лицами. Труды их, конечно, были оплачены, но профессиональная этика медиков получила солидный удар под дых. Ни Сомов, ни Храпов не пребывали в удовлетворительном состоянии, если не сказать хуже. Пациент, которого увезли, был тяжелее всех. Можно было бы и дальше ссылаться на то, что лечение не эффективно из-за отсутствия должного ухода, но врачам от такого оправдания и своего бессилия было ещё более противно и стыдно. Мысли перевезти Петра и Мирона в больницу, вслед за Никитой, были отвергнуты старшим врачом, потому как беспокойство больных в дороге могло повлечь за собой и роковые последствия.
                ***
 День заканчивался спокойно, насколько это было возможно. Сомов спал на втором этаже. Микстура, которую он принимал, всё чаще клонила его в сон, но была необходима для поправки. Екатерина Владимировна заперлась в детской с маленькой Дуняшей. У бедной женщины начали появляться навязчивые идеи постоянной опасности. Ребёнка она держала всё время на руках и никому не открывала дверь в детскую, в которой держала оборону с того момента, как уехали врачи. Единственные слова, которые она произнесла через дверь, это настоятельная просьба послать кого-нибудь, завтра в уезд за следователем.  Дескать, произошло покушение, и полиция не откажет в разбирательстве, и кого-то, да обязательно пришлёт.
 За околицей прогуливались два облома, с дубинами. Убеждённые, что покушение это дело рук беглого каторжника, скрывавшегося в лесах, заботливые деревенские мужики, сторожили покой своего благодетеля, полагая, что Сомов после поправки непременно их отблагодарит.
 Инженер Тимофеев чертил что-то в своей комнате. Его работы пока прекратились, и он откровенно валял дурака, делая вид, что занят очень важными расчётами.
 Два брата сидели в большой комнате, мимо которой нельзя было пройти ни наверх к отцу, ни в детскую к матери с сестрой. Заряженная двустволка стояла в углу, а Михаил и Василий тихо шептались.
 - Следи за моими мыслями. – Говорил Вася. – То, что это дело рук беглого каторжника, всё чушь собачья. Я убежден, что покушение на Никиту - козни Чёрного Леопольда. Следы того, кто ударил дядьку поленом ведут не от калитки, а со двора, но, к сожалению, теряются на усадьбе.  Значит, это сделал тот, кто бывает у нас в доме, я больше скажу, я знаю кто это.
 Михаил даже дрогнул от услышанного. – Кто?
 - Обо всём по порядку. Помнишь восемнадцатое июля, когда все собрались за столом и отец рассказывал свою историю.
 - Конечно, помню.
 - Отец сказал, что пирата Вальдмана называли Умбра Дагон, что означает морской дьявол из темноты, помнишь?
 - Помнишь, помнишь. Что ты заладил? Помню! Говори яснее.
 - Сосредоточься, я не просто так заостряю твоё внимание на деталях. Так вот. Мать тогда ещё посмеялась, что отец с каждым разом присочиняет к своей истории, новые моменты, и в прошлом году пирата  звали просто Дагон. Слово Умбра отец услышал за несколько дней до праздника, когда Мать читала Дуняше книгу, про греческую мифологию. Отец, так любивший приукрашивать свою историю, не задумываясь, добавил слово Умбра к прозвищу пирата.
 - И что?- Не понимая переспросил Миша.
 - А то, что я подробно расспросил отца, и он мне сказал что призрак, приходивший к нему ночью, тоже назвался Умбра Дагон. Со своей историей в Лопухово отец одолел всех. Даже шабашники знали про пирата Дагона. Но никто кроме тех, кто восемнадцатого июля присутствовал за столом, не знал, что отец добавил к прозвищу Вальдмана, слово Умбра. Злодей допустил ошибку и тоже назвал это слово ночью, когда приходил к отцу. Тем самым,  он   выдал себя.
 Вася первый раз за последние несколько дней улыбнулся. – Видишь, даже самые талантливые преступники совершают ошибки.
 - Невероятно! – Миша смотрел на брата большими голубыми глазами и одобрительно обнимал его за плечи. – Но ты сказал, что знаешь кто это?
 - Чёрного Леопольда можно вычислить методом исключения. Помимо матери, отца, тебя, меня и Дуняши, за столом, восемнадцатого июня, были Храпов с женой, Никита и инженер Тимофеев.
-  Можно было бы подумать на Храпова. Из-за сарая у него на отца был зуб, но, однако, Мирон валяется дома, весь переломанный, а злодеяния продолжаются. Никита тоже мог решиться на подлость, наш дядька не из благородных, к тому же совсем уже допился, но не мог же он сам себе поленом голову пробить, а главное для чего.
 Миша закончил мысль за брата. – Остаётся инженер Тимофеев.
 - Точно!!! – Вася был очень доволен своим вердиктом. – Этот увалень не умеет строить никакие мельницы. Я давно за ним наблюдаю. Наверняка отец бы выгнал его через неделю, другую, а может и вообще бы наладил в тюрьму. Вот инженер и задумал отца в могилу свести, а потом бы стребовал с матери неустойку и рванул  дальше, других обывателей обманывать. 
 Пауза повисла в воздухе. Братья ещё раз обдумывали, не упустили ли они ничего важного, и наконец, каждый произнёс. – Точно это он.
 - Что же теперь? – Спросил Миша.
 -  Теперь нужно не спугнуть Тимофеева. Главное чтобы он ни о чём не догадался. – Вася был на пике своей дедуктивной энергии. – Завтра ты поедешь в уезд и обо всём расскажешь в полиции. Следователь должен приехать не один, а с конвоем, и арестовать инженера. Доказательства против него найдутся, наверняка в его комнате есть какие-нибудь улики. И ещё. – Вася подмигнул брату. – Когда Тимофеева уже арестуют, надо будит забрать из лечебницы Верного. Вдобавок ко всему собака залает на него, когда увидит и вспомнит, кто её пырнул. Это развеет всякие сомнения.
 Мишель насторожился. – А если пока меня с полицейскими не будет, инженер сделает следующий ход?
 Вася кивнул брату. – Я же останусь, буду на чеку.
 - Нет, нет, лучше тебе отправится в полицию. Ты расскажешь всё лучше меня, а я присмотрю за Тимофеевым. Я и покрепче буду, да и с ружьём лучше тебя обращаюсь.

                Глава шестнадцатая.
                Достать Тимофеева.
  Рано утром два брата стояли, обнявшись, у околицы. Свежий ветер трепал их неприбранные, взлохмаченные волосы.
 Сколько раз глядя в глаза друг другу Михаил и Василий обсуждали какие-то общие дела, но никогда в их сердцах не было такой тревоги, как сегодня. Начинался пятый день мстительной эпопеи Чёрного Леопольда, и что-то подсказывало двум братьям, что всё  сложится ни так просто, как они задумали.
 - Не нравится мне наша затея. – Сопел Миша. – Чувствую, не предусмотрели мы чего-то. Тимофеев поднялся сегодня раньше обычного, выспрашивал, кто в уезд поедет, во дворе чего-то тёрся, как бы не прознал о планах наших. Может, не поедешь!? Попросим соседей урядника пригласить, а здесь уже всё ему и расскажем.
 - Нет, Миша, мне ехать надо. Кто быстрее меня домчит, да и у Тимофеева может подозрение закрасться, чего это вдруг я остался. Нам с тобой день этот выиграть, вечером я уже с полицией нагряну.
 Мишель хлопнул брата по плечу и передал ему удела осёдланной кобылицы. – Не несись слишком шибко, Берёзка козлит что-то в последнее время, да и после пожара ещё пугается, осторожней.
 Василий кивком успокоил Мишу и, вскочив на Березку, сорвался с места в сторону лесной дороги, что была кратчайшей до уездных владений.
 Ветер в спину, казалось, нёс всадника на невидимых ураганных крыльях, но, когда картинка деревенских домов, полей и оврагов сменилась лесными буреломами и чащами по обеим сторонам от дороги, Берёзка замедлила ход, и, как одержимая, плохо слушалась хозяина. Лес предстал перед лошадью и всадником, жутким и таинственным. Было это от беспокойства и тревоги, что Василий испытывал в эту минуту, или просто день выдался таким мрачным, да только шум листьев, сливающийся в нервозный и неприятный гул, вызвал странные ощущения у утренних гостей на лесной дороге. Как огромная ненасытная чёрно-зелёная пасть поглощала дубрава юношу, который подгонял лошадь изо всех сил, лишь бы только скорей миновать это страшное место.
 На несколько мгновений лошадь мотнуло в сторону. – Спокойно милая. – Шептал ей Вася. Но из-за топота копыт и шума, окружающего их со всех сторон Берёзка, конечно, ничего не услышала. Лошадь дрожала, трясла головой и хрипела так, словно уже престарелую кобылу загнал нерадивый хозяин. Её  мотало из стороны в сторону ещё сильнее, и Василий понял, что если он и дальше продолжит скакать также быстро, то просто не удержится в седле и свалится.
 Опыта в таких делах у юного детектива ещё не было, и, растерявшись, Василий резко натянул удила, чтобы остановить бешеную скачку. Это была его ошибка. Боль пронзила всё тело лошади, и резко остановившись, Берёзка поднялась на дыбы, а потом и вовсе потеряла равновесие, и с силой завалившись на бок, ударилась об лесные коряги, торчащие из пыльной, утоптанной дороги.
 Василий падал. За доли секунды в его глазах промелькнули угрюмые кучевые облака, синие шапки высоченных елей, буераки и снова облака, пока, наконец, он не зажмурился от страха и не шлёпнулся, завершив свой полёт глухим ударом о землю.
 На беду, никому больше не понадобилось в тот день ехать лесной дорогой, которую и без того в местных деревнях и сёлах недолюбливали. Юноша лежал лицом вниз и почти не двигался, лишь изредка издавая еле слышный стон. Берёзка напротив, жёстко приложившись об корявые корни старого дуба, билась в предсмертной агонии, поднимая клубы пыли и кусая землю. Сломанная шея доставляла ей невыносимую боль в предсмертные минуты, но добить, облегчив тем самым её страдания, было некому. Хозяин не двигался, хозяин лежал и молчал.
                ***
 Шло время. Солнце поднялось над лесом, провело там добрую часть летнего дня и уже потихоньку начало спускаться. Труп несчастного животного  начал остывать и коченеть, когда, наконец, сознание потихоньку вернулось к Василию, и он открыл глаза. В голове всё мутило и бежало по кругу, словно раскрутившись в хороводе, он ненадолго забылся и закружился больше обычного. Виски стучали невыносимой болью, а глаза горели так, будто в них вставили тлеющие угольки.
 - Берёзка, Берёзка. – Звал он любимую кобылку, как вдруг посмотрев в сторону, увидел её издохшее тело.
 - Ах. – Щемануло его сердце. – Ты что, милая? – На четвереньках он пополз к ней, и, не обращая внимание, что голова лошади повернута неестественно и может значить только то, что шея сломана, начал срывать с неё петли седла, чтобы послушать сердце. Приложив голову к её животу, он вдруг отдёрнулся чем-то больно уколов затылок.
 - Господи. – Василий не верил своим глазам. В спине Берёзки, где ещё минуту назад было седло, торчал толстый, стропильный стержень, аккуратно примотанный бечевкой, чтобы он не вывалился. Марля, которая также была прилажена вокруг раны, впитывала в себя кровь, и под седлом ничего не было заметно.
 Ещё с детства Василий знал, что любая лошадь встаёт на дыбы, если седок причиняет ей боль в спине. Всё было просчитано точно. Пока он скакал по деревне, Берёзка ещё терпела, но когда их начало трясти на колдобинах лесных поворотов, ей стало очень больно. Как только он натянул удила, она не выдержала и, встав на дыбы, упала, измождённая этим чёртовым стержнем.
 Утирая слёзы, Вася обнимал бедную животинку. Представляя, как же страшно и тяжело было ей, когда совсем одна она вздыхала в последний раз. 
 - Вот ты и нанёс свой следующий удар, Чёрный Леопольд, а вернее сказать, господин Тимофеев. Не зря ты тёрся утром во дворе, мерзавец. А я-то, какой дурак, даже не проверил Берёзку, перед тем как ехать.
 Парень на прощанье погладил лошадь и, уняв слезы, посмотрел в сторону дороги, которая вела обратно в Лопухово. – Прости милая, мне даже похоронить тебя некогда, надо срочно возвращаться домой, я достану Тимофеева, обещаю тебе, достану.
 Ноги Василия оказались целыми, но невыносимо ныло плечо, и болела голова. Молодой парень бежал обратно домой. – Дурак, дурак. – Ругал он себя. – Надо было скрутить этого мерзавца, а уж потом ехать за урядником. Теперь Леопольд там, среди моих близких, затевает что-то.
 Уже совсем смеркалось, когда весь в синяках и ссадинах Василий выбрался из леса и добрался до Лопухово. – Нельзя отдыхать. – Кусал он свои губы в кровь, измождённый дорогой и ушибами от падения с лошади. – Матери, отцу, брату, сестре может угрожать опасность. Ах, Тимофеев, как ловко ты строил свои козни у нас под носом! Как легко ты предал нас и воспользовался доверием, добротой нашего дома. Ты ответишь за всё, сволочь, обязательно ответишь.
 Перед глазами Василия стояли все несчастья, которые причинил им Чёрный Леопольд. Доведённый почти до сумасшествия отец, разбитый Никита и бедолага Мирон Храпов, всё это являлось его взору на фоне страшного пожара, крика матери и плача сестры. – Ответишь, за всё ответишь.
 Сердце бешено заколотилось, когда среди соседских плетней и заборов показался родной двор. – Нет, нет, неужели что-то ещё произошло. – Простонал Вася, когда увидел, что на усадьбе суетятся соседи.  Два облома с дубинами быстрым шагом ходили от амбаров к сараям, словно чего-то искали. Или кого-то. Из дома показался Михаил, который заметил Васю и, побледнев как покойник, бросился к нему на встречу. Через несколько секунд обессиленный Вася буквально упал ему на руки.
 - Господи Брат, что случилось.- Дрожащим голосом произнёс Мишель.
 - Берёзка сбросила меня и сама расшиблась, я думаю это дело рук инженера. Что у вас?
 - Сбежал сволочь, очевидно, догадался, что мы всё знаем, а может разговор наш утром подслушал, да только с обеда как сквозь землю провалился, мы его  всей деревней ищем.
 - А вещи его?
 - Всё оставил, налегке улепетнул, теперь далеко, наверное. В Лопухово, во всяком случае, его точно нет, каждый угол несколько раз обшарили. Спасибо, все соседи помогали.
 Вася укусил кулак. – Я виноват, что мы его упустили. Надо было его ещё утром брать, а уж потом за полицией отправляться.
 - Чего теперь скажешь, слава богу, хоть так, а закончилось всё. Во всяком случае, к нам он больше не сунется, да и смысла ему нет, раз преступления все мы его разоблачили. – Василий опёрся на плечо брата, и они медленно поплелись к дому.
 Этим вечером дом Сомовых наконец-то прибывал в спокойствии. Мать хлопотала вокруг помятого и побитого сына, но сама чувствовала себя уже гораздо спокойней и уверенней. Пётр Матвеевич тоже, несмотря на перенесённый удар, храбрился и всех уверял, что теперь-то скоро пойдёт на поправку. Спустившись, хоть и не без посторонней помощи, со второго этажа он немного посидел рядом с Васей, которого уложили на большой софе на первом этаже и снимали ему боль примочками и отварами. Отец целовал Васины руки, плакал и говорил, что во всём виноват только он сам.
 - Как я мог бандюгу этого в свой дом пустить, как мог, проглядеть тварь этакую?! До сих пор поверить не могу что это он меня так вокруг пальца обвёл, я то и впрямь поверил, что Вальдман с того света за мной явился. Какой же ты молодец, Васенька, что разобрался во всём, от опасности нас такой избавил. Теперь даст бог, Никита и Мирон поправятся, и заживём все как раньше, дружно и счастливо. Водки больше никогда в рот не возьму, а ты, милый мой мальчик, ежели захочешь на сыщика в Петербурге учиться, так я никаких денег не пожалею, а мечту твою исполню. Вижу талант я теперь твой, и благословляю его.
 Спать легли все в добром расположении. Екатерина Владимировна с Дуняшей в детской. Пётр Матвеевич на втором этаже. Вася, на правах раненного героя остался в низу на большой софе, а Миша даже снизошёл до ночных приключений и отправился по своим зазнобушкам. Даже ветер стих до приятного ветерка, подкинув предзнаменование конца несчастий этого дома.
 Кто бы мог подумать в тот поздний час, что самое страшное и непоправимое ещё впереди.

                Глава семнадцатая.
                Нет, не конец.

 Геркулес, герой, детектив, следопыт. Разоблачитель страшного преступника, Василий Сомов, обласканный всеми этими титулами от своих близких, мирно спал на огромной софе, на которой до этого ему лежать не дозволялось. Громадное ложе предназначалось для брачных утех, и береглось для старшего сына, когда тот женится. Куплена была софа за большие деньги и с огромным трудом доставлена в Лопухово. С тех пор на ней никогда никто не спал, и только маленькая Дуняша иногда играла на софе, приглаживая и расчёсывая мягкую сафьяновую обивку.
 Васин сон на этом царском ложе был спокоен и безмятежен. Герой не чувствовал ни ушибленного плеча, ни ссадин, ни синяков, настолько ему было удобно и хорошо. Сны, которые так любил молодой сыщик, являлись ему один за другим. В одном он ловил с Михаилом рыбу со старого утёса на задворках деревни. В другом играл с собакой или сестрой. Василий был погружён в абсолютное счастье, но вдруг последний сон заволокло туманом, и перед глазами Сомова младшего возник образ мистера Крэмпэ. Знаменитый детектив и аналитик был вовсе не весел как те, кто снились Василию до этого. Лицо его было строгим и сосредоточенным. Он смотрел прямо, и наконец, с прискорбием покачал головой и опустил глаза. 
 - Что!? – Выкрикнул Вася, сквозь сон, и резко пробудившись, вскочил с кровати. Вчерашние ушибы моментально напомнили о себе и пронзили всё тело резкой болью. Юноша схватился за плечо и, отдышавшись после неожиданного подъёма, осмотрел пустую комнату. Он был уверен, проснувшись, увидеть рядом с постелью маму и потому, крайне удивлённый и обеспокоенный, осторожно пошёл к окну, чтобы посмотреть, где все.
 Рядом с калиткой, отдыхала крепенькая лошадка, запряжённая в коляску, на которой всегда приезжал доктор.
 - Очевидно, мама встретила его и проводила в беседку, пока отец ещё не проснулся. – Подумал парень и не спеша, поплёлся туда, сетуя на то, что теперь доктору придётся возиться ещё и с ним. Довольный своей логикой, Вася уже забыл про тревожный сон, когда действительно обнаружил в беседке доктора, маму и Михаила.
 Екатерина Владимировна сразу увидела Василия, когда тот вышел из дома, и, осторожно спустившись с крыльца, направился к ним, а Вася по её лицу, догадался -  доктор прибыл с плохими вестями.
 Ночью в больничной палате умер Никита. Врач рассказывал что-то про обширные повреждения, кровоизлияние в мозг, сильный удар, объясняя, что состояние пациента было очень тяжёлое и шансов с самого начала было мало.
 Скорбное молчание продолжалось несколько минут. По иронии судьбы, разгильдяй и выпивоха расстался с жизнью не по причине разгульной жизни, а именно тогда, когда твёрдо намеревался взяться за ум. Погиб от рук убийцы, принесшего семье Сомовых и без того огромное количество горя.
 Врач копался в своём медицинском саквояже. Ему ещё предстояло выхаживать и Сомова старшего и Сомова младшего и Мирона Храпова. Гремя баночками, скляночками, ампулами он лишь качал головой и добавлял при этом. – Мы тоже не боги, бывают такие обстоятельства, когда медицина бессильна.
 Екатерина Владимировна, будучи человеком очень понимающим и внимательным к чувствам других, поспешила утешить доктора. – Вас никто не обвиняет. Мы прекрасно понимаем, сколько вы сделали, чтобы спасти жизнь Никиты, мы просто думаем, как сказать Петру Матвеевичу про то, что его брата больше нет. Вы сами говорили оградить его от всяких волнений, и тут вдруг такое.
 - Может пока не рассказывать? – Предложил Миша.
 - Меня он всё равно спросит, и всё поймет, если я попробую обмануть его. – Тяжело вздохнул доктор и посмотрел на Василия.
 - Да. – Младший сын одобрительно кивнул головой. – Будет лучше если я скажу ему, постараюсь помягче, может, как-то подготовлю его для начала.
 Миша, мама и доктор провожали Василия печальными взглядами, когда он отправился обратно в дом, чтобы известить отца о смерти брата.
 - Всё правильно. – Говорили они в след. – Вася ему ближе всех, от него он это воспримет более спокойно, нежели от кого-то из нас. 
 Василий и сам понимал это, и добровольно возложив на себя такую прискорбную миссию, подбирал слова, рассчитывая застать отца в удовлетворительном состоянии и твёрдом расположении духа. Он стоял перед дверью и, не решаясь войти, набирался мужества.
 - Мягко такое всё равно не скажешь, что тут можно поделать? – Молодой парень уже несколько раз брался за дверную ручку, но всякий раз останавливался, и снова делая глубокий выдох, мялся на лестнице.
 Вдруг за дверью послышался неприятный звук, какой бывает, когда падает деревянная мебель. Звук очень встревожил визитёра, хотя Василий не мог даже предположить, что такого могло произойти в комнате. Сомов младший пересилил себя и, толкнув дверь, шагнул через порог.
 Ужас и отчаяние овладели юношей в следующие мгновения. За последние несколько дней, случалось многое что закалило и укрепило его характер, но к такому он был не готов точно.
 Посередине комнаты на грубой верёвке, привязанной к потолочной стропилине, болтался Пётр Матвеевич Сомов. Под его ногами, на боку валялась деревянная табуретка. Это она, при падении, своим шумом привлекла внимание Василия. Тугая петля, безжалостно сковывала шею повешенного, врезаясь в его плоть и оставляя безобразную синюю борозду.
 - Мама, Миша, Доктор. – Василий орал, так что его было слышно даже на краю Лопухово. Он бросился к отцу и, обхватив его ноги, приподнял на немного его обмякшее тело.
 - Первым в комнату ворвался Михаил. – Чтоб тебя!!! – Ругался старший брат, на ходу доставая из сапога нож. До верёвки на вытянутой руке дотянуться не удалось, но быстро сориентировавшись, Мишель поставил на место валяющуюся табуретку, и уже с неё перерезал верёвку. Ещё через несколько секунд комнату наполнил визг Екатерины Владимировны. Последним прибежал доктор, предусмотрительно захватив с собой медицинский саквояж.
 - Кладите его на пол, на бок. – Сразу сориентировавшись в ситуации начал командовать доктор. – Освободите шею, но не резким движением, снимайте петлю аккуратно.
 - Пульс слабый, но есть. – Хлопотал уже над ним врач. – Сейчас начнутся судороги, Михаил удерживай его, чтобы он головой об пол не бился. Екатерина Владимировна, перестаньте орать, откройте ему рот и зафиксируйте язык, он может проглотить его. Слизь и пену удаляйте, чтобы не захлебнулся. Только пальцы не суйте в рот, во время судорог он может прикусить или даже откусить их.
 Врач орал на своих ассистентов и  иногда даже при помощи нецензурной брани направлял их действия, но сам оставался, довольно спокоен. Место вокруг повешенного нашлось почти всем. Михаил навалился на Петра Матвеевича и сдерживал его рывки и дёргания. Екатерина Владимировна страховала рот. Врач всех направлял. – Мы вовремя успели, пережатие сосудов шеи не критично, отёк головного мозга должен купироваться самостоятельно.
 Цвет кожи начал приобретать из синего более естественный цвет, но усилились судороги. Василий уже собирался помочь брату, но тут на первом этаже послышался, плачь Дуняши.
 Екатерина Владимировна собиралась бросить все, и кинутся к дочери, но врач остановил её. – Голубушка, вы необходимы мне здесь, состояние всё ещё может перейти в критическое.
- Иди. – Рыкнул Миша, обратившись к Василию. -  Подойди к сестре, я здесь сам справлюсь.
 Василий стоял как заворожённый. До этого момента он даже и не слышал плач сестры. В его голове путались непонятные мысли. – Что происходит, как так, а главное зачем, если уже всё начало налаживаться?
 - Вася, иди к сестре, успокой её. – Крикнула ему уже мама, периодически впадая в состояние истерики, но всё ещё чётко выполняющая все указания доктора. 
 - Сестра, сестра, конечно, её же надо успокоить. – Постепенно выходя из состояния прострации, твердил Василий, и, повернувшись к двери, уже почти побежал в низ, но одна деталь заострившее его внимание заставила его остановиться, и снова повернуться лицом в комнату. На полу, не далеко от того места где недавно болтался Повешенный, лежал комочек скомканной бумаги, которого раньше не было. Василий схватил его, планируя изучить его потом и сунув в карман, побежал в детскую.
 Сестра вся в соплях и слезах уже стояла у лестницы на первом этаже, но подняться боялась. Увидев брата, она сразу кинулась ему на шею и заплакала ещё сильнее. – Вася, Вася, что случилось?
 - Ничего моя милая, ничего не случилось.- Успокаивающим тоном начал брат. – Что ты, всё хорошо. Просто папа во сне с кровати упал, а мама уж ему вставила за это по первое число.
 Василий даже попробовал засмеяться, но поняв, что ему это вряд ли удастся, просто отнёс сестру в детскую и уложил в кровать.
 - Не уходи, мне страшно?
 - Не уйду, не уйду, но и ты перестань плакать, ничего плохого не случилось, успокойся.
Наверху понемногу стало всё затихать. Вася даже не знал, жив ли сейчас отец или нет. Маленькая сестра вцепилась в брата, всеми силами, на которые только была способна, и, всхлипывая, то и дело спрашивала. -  Ты говоришь мне правду, точно ничего не случилось?
 Бедный ребёнок. – Подумал Василий в тот момент. Стиснув зубы, он едва ли мог представить, каких страхов за последние несколько дней натерпелась его маленькая сестрёнка. Скольких нервов стоило Дуняше, истерическое поведение матери, малодушие отца.
 - А если бы Дуня нашла его повешенным, когда заглянула папу утром проверить, он об этом подумал? – Размышлял, не без раздражения Василий. – Да это же психологическая травма на всю жизнь.
 Злоба буквально точила сердце молодого парня, от происходящего и от того что ещё предстоит пережить его близким.
 - Зачем, зачем, зачем. – Мысленно ругая отца, Василий копался в своих версиях и гипотезах и не мог найти ответа.
 - Стоп! – Он неожиданно вспомнил о комочке бумаги, который  подобрал наверху и который сейчас лежал в его кармане. Сестра задремала, и Василий аккуратно достал потрёпанный листок.
- Так выглядит листок, если в него завернули камушек и закинули в окно. Окно, кстати как раз было открыто.
 На листке, как и следовало ожидать, было обнаружено послание, содержимое которого повергло детектива в шок.
 - Ты всё ещё дышишь, старый дурак!
 - Ты близким своим не поможешь никак.
 - И дни что я раньше отмерил тебе.
 - Уже сочтены, приходи же ко мне.
 Василий вздрогнул, ничего не понимая, он просто затрясся от страха и тем самым разбудил сестру. Её голос оказался на удивление спокойным. – А я видела этого котёнка.
 - Какого котёнка?
 - Чёрного, про которого все говорят.
 - Сейчас, во сне видела?
 - Нет не во сне. Утром сегодня, в окошко из своей комнаты. Ещё три дня назад видела, но только тогда подумала, что мне показалось, а сегодня точно видела.
               
Глава восемнадцатая.
Иногда чтобы спрятаться, лучше не прятаться вовсе.
                Раннее утро седьмого дня.
- Тимофеев? Вряд ли записка его рук дело. Какой ему смысл подбрасывать послание сейчас, когда его уже считали преступником, и обвинили в покушении на Никиту. Тимофееву безусловно на руку, если бы отец умер, но только при факте того что репутация инженера осталась не запятнанной и можно   претендовать на хорошую неустойку по закону. При нынешних обстоятельствах Тимофееву смерть отца бессмысленна. Кто же тогда за всем этим стоит? Я где-то просчитался, что-то не заметил. Или может быть? – Василий покрылся холодным потом, допустив, что всё происходящее, действительно дело рук призрака из преисподней.
 С самого утра в Лопухово прибыла следственная группа. Допрашивая всех и каждого, они исследовали двор и дом, ползая с лупой по всем углам и щелям. С местными старожилами ходили в лес, изъяли все вещи Тимофеева и даже задержали одного шабашника, у которого оказались не в порядке документы.
 К доктору также прибыла на подмогу бригада медиков. Пётр Матвеевич хоть и выжил после попытки наложить на себя руки, угасал на глазах, получив какие-то осложнения вдобавок к последнему удару. Мирону Храпову тоже стало хуже и доктора   спозаранку только и успевали перебегать из дома в дом, в заботах о своих пациентах.
 Екатерина Владимировна помогала врачам, как могла. Михаил возглавил хозяйство. Раздавая работникам распоряжения и задачи на день, в перерывах он ещё успевал объясняться с полицией и докторами.
 Только Василий не находил себе места. Оставив сестру на заботливое попечение Марии Храповой, он пытался участвовать в работе полиции, но, когда его настоятельно попросили не мешать, совсем поник головой. Передав им записку от неизвестного, отвергнутому сыщику оставалось только ловить злодея самостоятельно.
 - Начнём сначала. Отца пытались довести до самоубийства, и записка со зловещим стихом, должна была поставить точку в этой истории. Я сорвал планы злодея, тем, что обнаружил отца, пока он ещё не испустил дух в петле, значит, Черный Леопольд предпримет ещё что-нибудь, но  не сегодня. В доме столько народу. Седьмой день последний, а у преступника связаны руки, и всё это не без моей помощи. Напрасно я ругал себя за беспомощность, сколько козней Леопольда были сорваны моим участием. Злодей где-то рядом, затаился, и может даже опасается, что я вот-вот догадаюсь, кто он.
 - Возможно, Леопольд предпримет ещё одну попытку добраться до меня. Если бы я тогда упал с лошади и убился, то отца бы никто не спас, и злодей ещё вчера бы добился своей цели. Значит, я ему мешаю больше остальных. Опасность угрожает сейчас мне, и говорит это только о том, что я подошёл в плотную к разгадке. Я теперь его главная жертва, но случиться это, только если я приму игру Леопольда.
 Василий устремил свой взгляд вдаль и процитировал слова мистера Крэмпэ из последней книги. – Слово должно быть верным, действие должно быть решительным.
 В сапоге у Василия был спрятан солдатский оружейный штык. Его вес на ноге предавал юному детективу уверенности перед лицом опасности. Именно про этот козырь говорил его отец, когда готовился к последнему поединку с призраком Вальдмана. Теперь в сапоге сына было именно то оружие, которым двадцать два года назад Пётр Сомов убил кровожадного пирата. Рассчитывая, что штык будет действенен и против живых, и против мёртвых, Вася незаметно улизнул из дома и отправился через отцовское поле на старый утёс, который был излюбленным местом для рыбалки Лопуховских мальчишек.
 Уверенно шагая через молодые побеги, Вася вспоминал слова сестры. – Котёнок убегал в сторону утёса. Я сама видела, как он мелькал в траве своим чёрным хвостиком.
 Крутая каменная гряда, тянувшаяся далеко от деревни, была очень неровной и ухабистой. В некоторых местах она едва достигала аршина, и буквально почти сразу могла подняться на высоту пожарной каланчи, чтобы опять сползти вниз и снова подняться. Серые валуны, окаймляющие берег, валялись под утёсом, омываемые речкой так, что песчаная основа утёса почти не подмывалась. Василий находил в этом что-то жуткое, особенно сейчас, когда местные мальчишки, напуганные рассказами о страшном призраке, остались дома, и на утёсе никого не было.
 Сыщик провёл здесь весь день, несколько раз поднимаясь и опускаясь на десятки площадок горбатого утеса, он искал ответы на сотни вопросов и не мог на них ответить. Ему никто не мешал и  не отвлекал, но этого было не достаточно.
 - Допустим Тимофеев не причём. Кто мог тогда пристроить штырь к спине лошади?
- Да кто угодно. Конюшня сгорела, и лошади всю ночь были просто во дворе. Собака в лечебнице и не спугнёт. Кто угодно ночью или рано утром мог сделать это.
 - Но кто мог знать, что я поскачу на Берёзке?
 - Тоже все кто, так или иначе, бывали у нас. Сармат ещё болел после пожара, и Берёзка была моей любимой кобылкой. Об этом многие знали, и про то, что собака ранена тоже.
 - А кто мог подбросить записку с камнем, зная наверняка, что отец именно в этой комнате?
 - Тоже многие. Отец наверняка вставал и подходил к окну. Его могли  видеть.
 - Нет, не о том я думаю, разгадка кроется в чём-то другом.
 Мысли о дедуктивных гипотезах, постепенно сменялись амбициями. – Сыскари велели не мешать им, и даже толком не расспросили. Тоже мне профессионалы! Они считают, что я не принесу никакой пользы в расследовании, а сами, можно подумать, напали на след. Болваны, дураки, ослы.
 Василий пнул кочку, еле державшуюся на краю утёса. В гневе, не рассчитав силу удара, потерял равновесие и кубарем полетел вместе с кочкой, с песчаного утёса. На счастье в этом месте он был не очень крутой и совсем не высокий.
 - Чёрт. Остался цел после падения с лошади, а здесь чуть не убился. Нет, надо определённо всегда помнить о самообладании. Мистер Крэмпэ в таких делах всегда имел холодный рассудок. Сейчас самое правильное, это отправиться домой и узнать, что удалось выяснить полиции.
 Василий ещё раз осмотрел верблюдообразную гряду утёсов и, прищурившись, от уже садившегося вечернего солнца, собрался до дому, но вдруг замер как вкопанный. На самом высоком горбе, где ещё сохранились каменные валуны, не свалившиеся пока в реку, ему как будто показалось, что промелькнула чёрная кошка.
 Эта часть утёса всегда была под запретом для местных мальчишек. Старики в Лопухово говорили, что каменная шапка на нём еле держится и в любой момент может обвалиться. Когда то, лет тридцать назад, на одном похоже горбе, от которого сейчас уже почти что ничего не осталось, уже погибло несколько мальчишек, не слушавших предостережения старших. 
 На нынешний горб местные шалопаи, конечно же, тоже лазили, в том числе и Вася, когда был маленький, но только по разочку, максимум по два. Испытывать судьбу на прочность никто не собирался.
Уняв ноющее плечо, Сомов младший снова поднялся на гряду, и, перелезая от одного горба к другому, вскоре очутился у подножия самого высокого, от которого многие так яро предостерегали. Каменные валуны, угрожающе нависали над головой. Державшись уже не один год практически на честном слове, они наводили страх на детектива, который уже немного начал сомневаться, что видел кошку.
 Забравшись на половину утёса, Васе окончательно расхотелось исследовать это место.
 Он начал спускаться вниз. – Уже поздно, может, приду сюда завтра, с Михаилом.
Тщательно выбирая, куда ставить ноги, он сделал несколько шагов и вдруг отчётливо услышал. – Мяу.
 - Неужели в этот раз я не ошибся. Разгадка близко. Нет, надо разведать всё сегодня, солнце ещё высоко. Завтра полицейских уже не будет, сегодня, обязательно сегодня. – Повторял Вася, снова начав своё восхождение. Буквально на четвереньках, проверяя каждую кочку и камушек, за которые хватался, он шаг за шагом приближался к вершине.
 - Здесь кто-то недавно был. – Пришёл парень к умозаключению, когда вскарабкался на самый верх.  На коре молодого дерева, растущего прямо между белых камней, отчётливо был виден след от верёвки. – Сюда что-то тащили, что-то  тяжёлое. 
 - Мяу. – Раздалось уже совсем близко.
 - Так откуда это? Кис, кис, кис.
 - Мяу, мяу. – Уже, сразу несколько голосов, раздалось из каменной расщелины, в виде небольшой пещеры.
 - Что здесь, чёрт возьми, происходит?! – Пробравшись в пещеру, почти на самом входе, в плетёном лукошке, лежали четыре котёночка. Они были малюсенькие и, по-видимому, родились совсем недавно. Недели две, не больше. Каждый из котят был привязан за лапу, тугой капроновой верёвкой, так чтобы нельзя было уползти, или кошка не могла перенести их в другое место.
 - Бедолаги. Кто же вас так? – Вася присел над лукошком и посмотрел, к чему привязаны верёвки.
 Эмоции, которыми, так или иначе, наделён каждый человек, словно бумеранг, легко вылетали и очень больно били.  Так и произошло в этот раз. Буквально в полушаге от лукошка, взгляд Василия остановился на чьей-то руке. Человеческой руке, которая неестественно торчала из-под большой хвойной ветки, накрывающей всё остальное. За последние несколько дней детектив видел и пожар, и гибель лошади, и висевшего в петле отца, но ни разу ещё не видел труп человека, который, безусловно, лежал сейчас под этой веткой.
 - Господи!!! – Одно незначительное сомнение, порыв ветра, или мяуканье того же котёнка отделяло Василия от того чтобы в страхе убежать из этой пещеры, но этого не случилось. Словно заворожённый, он потянул на себя хвойную лапу и увидел то, что под ней лежало.
 Тело взрослого мужчины было изуродовано до неузнаваемости. Он лежал на спине, распластав руки и ноги в разные стороны. Его лицо было стёрто о землю, по которой его волокли довольно долго и неаккуратно. На лбу и подбородке виднелись зелёные следы от травы, а уже запёкшаяся кровь завершала уродливую и безобразную картину. Родная мать бы не узнала то, что предстало перед глазами Василия, и только маленькая деталь, кружавчики на любимой рубашке, которую всё время носил инженер Александр, навели сыщика на правильную мысль.
- Тимофеев!!!
Уколовшись о ветку, которую молодой парень сжимал в своих руках, вывела его из шокового транса. Он тяжело задышал, и практически задыхаясь, едва не потерял сознания. Тошнота, подступившая к горлу, окончательно сделала невозможным пребывание в пещере и весь, мотаясь в разные стороны, едва не наступив прямо в лукошко, Вася выскочил на воздух. Ещё мгновение и он рухнул на колени, и его желудок вывернуло наизнанку.
 Тело бросало то в жар, то в холод. Дедуктивная мысль привела исследователя сегодня в это злосчастное место, но сам факт обнаруженного здесь противился всем чувствам и привычкам молодого парня. Неожиданно интуиция подсказала ему, что он здесь не один, более того, она подсказывала, что за спиной стоит убийца. За спиной стоит тот, кого он так усердно искал и разоблачал последние семь дней. Василий не уверенно повернулся к уступу, по которому залез на каменный горб.  Сыщик готовился увидеть перед собой кого угодно, как человека, так и дьявола.
 - Ты!!!
 - Я брат. Вот мы и встретились без притворства и фальши. Маски сброшены, но, признаюсь, я совершенно не рад этому.
 Михаил стоял на огромном валуне, возвышаясь над своим младшим братом. На его лице играла гримаса интриги и коварства. Этот человек преобразился до неузнаваемости. В нем больше не было той юности и беспечности, что покоряла местных барышень. На горб проклятого мыса забрался уже совсем другой Михаил. Хитрый, расчётливый молодой человек, вставший на ту самую скользкую дорожку, которую так ненавидел Вася.
 - Как ты мог, Мишель? Зачем?!
 - А ты что же думал, я так до старости и проживу в этом богом забытом Лопухово. Буду растить свиней, строить мельницы, и дождусь, пока этот старый дурак женит меня на какой-нибудь местной Матрёне. Заставит, как бычка на привязи, ради кузницы или верфи, которую в приданное за неё отдают родственнички. Нет, я ни за что не допустил бы этого. Во мне течёт благородная кровь моего отца. Моего настоящего отца, аристократа, столичного офицера, а не этого сибирского валенка. Долго я терпел его причуды, притворяясь, что благодарен. Долго мечтал, чтобы его жизнь закончилась поскорей и все эти поля, дома, амбары, можно было продать и жить, так как тебе хочется.
 Мишель стал меняться в лице. На нём стала появляться бесноватость и одержимость. Голос становился всё надрывнее и громче. – Ты что ли не мечтал убраться отсюда в столицу? Посвятить свою жизнь благородному делу сыска! Но что твоему отцу до чьих-то там мечтаний, он уверен, что лучше других понимает, что кому нужно. Наша мать, благородная женщина, прозябает в этой Тмутаракани. Она и замуж-то за этого мужлана вышла, только потому, что ей деваться было некуда. Всем, всем эта Лопуховская жизнь ненавистна. Сестра, пока маленькая, ничего не понимает, а подрастёт, тоже от тоски завоет. Посмотри сам, Вася, все, кто жили с нами рядом только и мечтали о том, чтобы его поскорее не стало. Мать, Никита, Храпов и этот  болван Тимофеев. Всем твой отец  жить мешал.
 - Как ты можешь так говорить?! – Протестовал в отчаянии Вася. – Если бы не отец, у нас бы не было тех денег и хозяйства, которые ты так поскорее жаждешь поделить.
 - Мораль мне читать вздумал, поздно. Поверь я противился тому что сотворил, возможно даже надеялся найти своего настоящего отца и жить с ним, пусть не в столице, только бы не здесь. По моим разумениям его срок должен был закончиться год назад. Но выяснилось, что капитан Спирин, умер на севере от тифа, перед самым концом срока вольного поселения. Я узнал об этом из письма отцовских сослуживцев, которое мать прятала от всех в старом комоде. Я нашёл его случайно, месяц назад. Оставшись без соломинки на желаемое будущее, мне стало совсем не выносимо в этом богом забытом Лопухово.
 - Вася недоумевал. – Как же ты мог решиться на такое?!
 - План возник сам собой. Видишь, не у тебя одного в нашей семье аналитический ум. Твой отец и в прошлом году, восемнадцатого июля, до чертей допился, вот я и подумал, почему бы в этом году не воспользоваться подобными обстоятельствами. Дело было не хитрое, в первую ночь я напугал его у амбаров, чуть позже в доме. Это совсем не сложно. Если учитывать что человек напивается до невменяемости, то у него и без меня перед глазами черти пляшут. Изюминкой моего плана стала простая чёрная кошка, которую я подобрал в лесу.  Достаточно ей было появится пару раз перед глазами этого пьянчуги, и вот он уже получил удар. Я несколько раз накануне восемнадцатого июля приносил её тайно в дом, и она каждый раз убегала к котятам, которых я держал здесь на мысу. Моя сообщница заметала следы самостоятельно, и прекрасно справилась со своей ролью.
 Вася только качал головой, не веря своим ушам, что ему всё это рассказывает человек, который вырос и жил с его близкими в одном доме.
 Мишель чувствовал волнение брата. Поймав кураж, он стал рассказывать более вдохновенно. – В ночь пожара, в суматохе, когда все бегали с вёдрами, я пролез через окно в дом. Не трудно было догадаться, что мать из детской не выйдет, и твой отец останется один. Ты знаешь, он стрелял в меня, естественно, спутав с призраком пирата, только патроны к тому времени я уже подменил на холостые. – Миша дьявольски рассмеялся.
 - Я стоял в тёмной части комнаты и разговаривал с этим старым ослом. Мой голос был не узнаваем, потому что я говорил сквозь ржавую трубу, которая всё это время валялась во дворе, у всех на виду. Твой отец только и смог, что выстрелить из холостого ружья, а потом рухнул, как подкошенный. На этом бы всё и закончилось, но чёртов доктор его выходил, и мне пришлось продолжать свою эпопею.
 Миша продолжал смеяться, словно рассказывал не про самые бесчеловечные преступления, а про игру скоморохов на местной ярмарке. – Ты не поверишь, самое сложное было придумать, эти чёртовы стихи. Как назло, ничего зловещего не приходило в голову. Куда проще было подкоптить конюшню, пырнуть собаку или трахнуть этого дурака Никиту поленом по башке.
- Мой план был идеален, но вот опыта в таких диверсиях, конечно, не доставало. – Мишель спрыгнул с валуна и стал на несколько шагов ближе к Василию. – Собака осталась жива, да и кошку Дуняша несколько раз заметила. Везения мне в этом деле не доставало. А вот Никиту я как раз убивать не собирался, так просто, приложить его хорошенько думал. Он даже не понял, что с ним случилось, когда, подкравшись сзади, я его вырубил.
- Мне так умело удавалось, обложить твоего отца несчастьями, так ловко убедить его, что за ним вернулся призрак! А он всё жил и не умирал. Тимофеев оказался просто разменной монетой. Я не думал, что так надолго всё затянется, и вот когда мне необходимо было  на кого-то всё свалить, он оказался идеальной кандидатурой.
 - И поэтому ты убил его? – Вася буквально терял сознание от услышанного.
 - Да, убил, а что было делать?! Ты же сам сузил круг подозреваемых, зацепившись за эту фразу, Умбра Дагон, которую могли слышать только те, кто был восемнадцатого июля за столом. Не избавься я от него, и ты бы рано или поздно понял, что всё происходящее моих рук дело. Я и так почти выдал себя, когда оседлал для тебя Берёзку. Тимофеев, конечно, мог пристроить этот штырь, несчастной животинке, но где лежат сёдла он же не знал.
 - С самого начала ты мешал мне, суя свой длинный нос, куда не следует. Вчера, когда ты вытащил Сомова буквально с того света, ты совершенно расстроил мои планы, и всё-таки я тебе благодарен. По твоей милости, мне пришлось действовать более жёстко. И вот теперь дольщиков Сомовского капитала, почти не осталось. Не надо платить инженеру и содержать этого пьяньчужку Никиту. Теперь ещё бы Храпову помереть, и вообще всё хозяйство моим будет. Отец твой всё равно откинется, не сегодня, так завтра. А если задержится на этом свете, так я ему помогу.
 - Вот только на твой счёт у меня были другие планы. Мне жаль, что ты сюда пришёл, этим ты не оставил мне выбора, очевидно, капитал не придётся делить между двумя братьями.
 Михаил сделал ещё два шага вперёд и, глядя прямо в глаза брату, вытащил финку, прилаженную на ремне, за поясом. – О сестре твоей позабочусь, не волнуйся, в накладе не останется, а мать в город заберу. Столичная мадам опять будет.
 Василий бросился в сторону, но спуститься с проклятого горба можно было только в одном месте, которое преграждал Михаил. Не торопясь, оглянувшись на крутую тропинку, старший брат  убедился, что Василию некуда деться и, сняв с лица, зловещую улыбку, пошёл вперёд.
 Младший брат стоял спиной у самого обрыва и полагал, что минуты его практически сочтены. Михаил превосходно умел управляться с ножами, а тот который сейчас находился у него в руке, и вовсе был его любимым и самым верным.
 - Что он сделает? – Судорожно соображал Василий. – Бросится на меня или метнёт? Он держит нож за рукоять, лезвием вниз. Стало быть, попробует ударить. Метают нож из другого положения. Нельзя так просто ждать, пока он убьёт меня, нужно защищаться, но чем?
 Василий бегло осматривался по сторонам. Как назло, под ногами не было ни палки, ни камня, который можно было бы поднять.
 - Штык, отцовский штык, который я спрятал в сапоге, когда отправился на мыс. – Василий попятился на один шаг. – Ещё немного и я  свалюсь отсюда.
 Детектив уже было полез в сапог за своим оружием, но быстро сообразил, что в драке против наборной финки, в руках Михаила со штыком, которым он никогда не управлялся, у него просто ни будет ни единого шанса. – Метнуть штык, единственный шанс на спасение, у меня должно получиться.
Кроваво красный диск солнца полыхнул своими лучами по лезвию финки Михаила, когда Василий в отчаянии рванул из сапога отцовский штык и бросил его в брата. Именно бросил, метать такое замысловатое остриё Вася не умел и никогда не тренировался. Руки и ноги его дрожали, и вот, когда в броске молодой парень кинул правую руку вперёд, то потерял равновесие и при порыве встречного ветра оступился с обрыва.
                ***
 Громадные камни и острые коряги ждали Василия у подножья мыса, уготовив ему страшную гибель, когда он из последних сил, цеплялся за осыпающийся скалистый край. Руки его были сбиты в кровь, больное плечо, выворачивало от ломоты всё тело, глаза слепило  садившееся солнце. Жизнь неслась перед глазами. Мама, отец, брат, сестра.
 - Всё кончено. Мне не удержаться, а даже если и так, то сейчас на краю покажется Михаил и просто столкнёт меня. Всё кончено!
 Василий уже был готов отпустить руки, как вдруг перед глазами появился ещё один персонаж. Его учитель, мистер Крэмпэ. В такой страшный миг, когда в стоне от усилий и боли молодой парень провожал свои последние минуты, добродушное лицо Крэмпэ улыбнулось и растаяло в вечерней туманной дымке.
 - Бороться, бороться, до последнего. -  Выдавливал из себя Василий.
 - Давай! – Кричал он, подтягиваясь на больной руке. – Давай! Я просто так не сдамся. Я вычислил убийцу, не для того чтобы стать его последней жертвой. Давай!
Дюйм за дюймом, цепляясь локтями, коленями, зубами, юноша карабкался наверх. Гнав от себя мысль «всё, я больше не могу» он в нечеловеческих усилиях, рыча, как раненый зверь, боролся за свою жизнь, и, когда последние отблески солнца едва-едва были видны за линией горизонта, выполз на ровную площадку мыса.
 Михаил лежал рядом. Его глаза были открыты, бледные губы недвижимы, сердце замерло навсегда. Жизнь покинула старшего брата.
 Как потом установило следствие, штык, который бросил Василий, не нашёл своей цели, он пролетел мимо, но Михаил также оступился, упал на неровных камнях и напоролся на собственную финку, распахав себе печень.
 В протоколе было отмечено, что, перед тем как истекая кровью Михаил умер, он полз на край мыса, сжимая в руках верёвку. В графе анализа судмедэксперта, было отмечено, «испытывал нечеловеческие муки».
  Впоследствии, когда Василий ознакомился с этим протоколом, он часто повторял. – Он хотел бросить эту верёвку мне, он слышал, что я держусь на обрыве, он хотел помочь, спасти меня.
Тогда Василий этого не знал. Он лежал рядом с безжизненным телом брата и то плакал, то ревел, как дикий зверь, то хрипел, как умирающий. Седьмой день зловещей эпопеи подходил к концу. В темноте, со стороны Лопухово, мелькали огоньки факелов. Со стороны отчего дома доносилось. – Василий, Михаил, отзовитесь!

                ЭПИЛОГ.
 История по Чёрного Леопольда подошла к концу. Страшное проклятие, так устрашавшее деревню Лопухово, навсегда кануло в небытие.
 Пётр Матвеевич Сомов стал очень набожным человеком и поставил на свои деньги очень красивый храм в деревне. Проводя всё свободное время в нём, до конца своих дней он так и не открыл никому, о чём он так много и откровенно разговаривал с богом. Умер Пётр Сомов ровно через год, в годовщину  этих печальных событий.
 Храпов Мирон Лукич, к счастью, поправился. За последний год жизни Сомова два друга были снова не разлей вода. Пётр Матвеевич помог своему соседу, и впоследствии станки и ангары по выделке кожи сделали Храпова настоящим мануфактурщиком. Большим человеком, который дал работу и серьёзный заработок большинству деревенских жителей.
 Екатерина Владимировна больше замуж не вышла, но распродав имущество, покинула Лопухово через четыре года после смерти Петра. Занимаясь воспитанием дочери Дуняши, она снова стала светской дамой Санкт Петербурга, и старалась не вспоминать о тех несчастьях, что случились с её семьёй несколько лет тому назад.
 Благодаря взятке, выплаченной судебным приставам, в Лопухово не узнали, чьих рук дело были все эти преступления. Страшная тайна Михаила так и осталась тайной его семьи. Пётр Матвеевич, Никита и Мишель похоронены рядом, на фамильном кладбище. Штык, которым был убит пират Вальдман, переплавили в маленький крестик, который осветили в Лопуховском храме и приладили на могиле Михаила.
 Василий, как и следовало ожидать, выучился в столице на следователя и стал знаменитым сыщиком и грозой преступного мира. Снискав почёт и уважение, был востребован при любой власти и оставался в авторитете и при царском режиме, и при временном правительстве и, даже, впоследствии, при большевиках. В почтенные годы благополучно завершил свою карьеру уже в Москве, в органах государственной безопасности, на Лубянке. Был женат, в семье было трое детей, мальчишки: Петя, Никита и Миша.







                От автора.
Благодарю за внимание, искренне признателен, дорогие читатели. Я и дальше непременно буду стараться для вас. До скорой встречи.