Мать

   «Никогда не видал ее спящей» - сказано в небольшой поэме Александра «Судьба». Великая труженица. Он помнил ее руки, по-мужски большие, ухватистые. No oни казались необыкновенно нежными, когда она ласково поглаживала его по вихрастому затылку в детстве.
   Современные мамы, молодые и не очень, беспрестанно жалуются на трудности ухода за единственным ребенком, не подозревая, что они не делают и десятой доли того, с чем управлялись женщины спец-поселенцы. Производственная норма в непостижимых уму четырнадцать тонн породы, перекидываемой лопатой, домашние дела, дети, скот, покос, огород…
   Мать невероятно быстро делала все - садила, полола, окучивала, копала, складывала, чистила картошку, собирала ягоду, шила, заштопывала и гладила одежду утюгом на углях, готовила еду, кормила живность, мыла посуду, полы и утварь, стирала на руках грязное белье, вывешивала и складывала постиранное в комод, ходила в магазин за два километра от дома; этот список можно продолжать долго.
   В доме всегда был уют и порядок - чистые полы, убранные постели, занавески и шторки, горшки с цветами и непременным тогда алое на подоконнике. Алое был незаменим для заживления ран, из него вместе со свиным жиром, кофейным порошком и медом варили целебную смесь от простуд и бронхитов, с алое ставили компрессы, алое прикладывали к нарывам и чирьям. Лечились в основном народными средствами - сушеной черемухой, жимолостью, малиной, травами. Мать, не хуже любого натуропата, знала, чем и как исцелять, что и когда собирать. Успевала делать и это. Не отходила от постели, если кто-то в доме болел. Тепло и ласка ее рук действовали целебнее гипноза. К врачам тогда обращались редко, в серьезных случаях.
   Она успевала все. Со стыдом вспоминал Александр, как они с сестрой иногда критиковали мать за ничтожные упущения в приготовленной еде - пропущенные «глазки» на картофелинах или слегка недоваренные яйца. Мама не подавала вида, но это ее сильно обижало. Не могло не обижать при ее тонкой и чувствительной натуре.
   За простым происхождением скрывалась врожденная интеллигентность, внутренняя культура. Мать ощущала боль других людей и сопереживала им, а именно это, как рассуждал Ю. М. Лотман, определяет культурного человека. Она улавливала настроение детей и всегда могла взбодрить и поддержать, могла остудить их горячие головы. И не только детские. К ней обращались соседи с просьбой урегулировать тот или иной конфликт, иногда крайне тяжелый и почти безнадежный.
   Одна семейная пара, после бесчисленных скандалов решилась на развод. Случай был редкий, разводы в Советском Союзе не приветствовались. Муж был полон решимости начать свободную жизнь, жена тяготилась одиноким будущим с двумя детьми, дети по закону остались бы у нее. Она привела упрямого супруга к матери. Саньку отправили спать пораньше, и мать неспеша принялась за расспросы, нащупывая точки соприкосновения. Уснуть Санька, конечно, не мог и стал свидетелем долгого и глубокого разговора по душам. Это было увлекательное представление, достойное сцены. Мало того, что Санька узнавал о ранее неизвестных сторонах семейной жизни. Перепалка постепенно стихала. Супружеские упреки и обвинения, сыпавшиеся поначалу, как из рога изобилия, улетучивались. Непримиримый тон разговора становился спокойным и рассудительным. Мать находила нужные слова и интонации, избегая открытых нравоучений. Она, как опытный навигатор, вела семейный корабль в спокойную гавань. Супруги примирились! И когда мама заглянула к Саньке в комнату, лампада осветила ее лицо – усталое, но умиротворенное и радостное одновременно.
   Как в ней соединялись простота и неординарность, сельская грубоватость и деликатность, прямота и душевная тонкость, необразованность и легкость в общении с ученым людом? Грубый деревенский лексикон в ее речи звучал необидно и неоскорбительно. Она не выносила несправедливость и фальшь, тонко улавливая, тут же развенчивала их с какой-то особой внутренней силой. Четыре класса школы не мешали ей свободно общаться с образованными людьми.
   Неординарность матери выдавала горделивая осанка и достоинство, с которым мать держалась, будучи простолюдинкой. Простолюдинкой ли? Корни ее, утраченные для потомков, терялись в Европе. Не из простого сословия был род Петровичей, чью фамилию она носила в девичестве. Эту же фамилию носил знаменитый венгерский поэт Шандор Петефи, от рождения Александр Петрович... 
   Далекая от поэзии и своей родословной, мать жила своими детьми. Они так много получили от нее и не все вернули…   

Как не хватает любви бескорыстной,
Небом дарованной, иконописной,
Светлой, как лики, любви,
Той, что похожа на детскую сказку:
Вдруг воротится - на слово, на ласку?
Поздно - зови, не зови.

Не унывая, вгрызаемся в дело,
Без сантиментов и с дальним прицелом,
Время торопим - быстрей!
Только из памяти исповедальной
Нам суждено всё теплей и печальней
Слышать своих матерей.

Тихо доносится голос нестрогий:
- Не нагулялся? Пора за уроки,
Дай-ка мне школьный дневник.
Снова четверка? Придётся исправить,
Шёл на отлично, и надо же сбавить,
Не доучил, баловник.

И умножая года и разлуки,
Помнишь не чьи-то желанные руки,
Властные по-колдовски,
Нежность ладони, пушок на запястье
И ощущение полного счастья
От материнской руки.

Первый успех - как она ликовала,
Так и цвела, и лучилась из зала:
- Мой это малый, певец!
Преображался от радости детской
Мир на суровой планете советской,
Звёзды сверкали окрест.

Всем ей обязан - своим появленьем,
Каждым затеянным стихотвореньем,
Тем, что есть голос и слух;
Трогает музыка, радуют книжки.
Верно, от мамы в таёжном мальчишке
Струнный возвышенный дух.

Где её корни - на Висле, в Синае?
Давние образы напоминает
Черт благородных овал.
Гены мазурку и кан танцевали,
Ведь, не случайно порою в запале
Шляхтой отец называл.

Редкие праздники. Раз, без охоты
Нам рассказала: в военные годы
После концерта, на бис,
Взглядом окинув подружек неброских,
Взял и её пригласил на подмостки
Самый известный артист.

“Вы - моё счастье, все четверо, Боже,
Умных, здоровых, таких непохожих”, -
И засветилось лицо, -
“Все золотые, не лучше, не хуже,
Разве что ложку варенья заслужит,
Тот, кто домоет крыльцо”.

И в оправдание всем говорила:
- Младший он - мало ругала, не била,
С ним доживать буду век.
Вилла, цветы, фотография в раме.
А за морями - надпись на камне,
Как непредъявленный чек.