Русский роман. Том II. Глава 15. Пустобрехи

ТОМ ВТОРОЙ
ГЛАВА XV
Пустобрехи


Но где та знойная Гишпания, а где Родимов? Так что вернемся в родные пределы, к своим пустобрехам. И пусть их умы не обременены навыками логического мышления, но поступки и речи от того не становятся менее интересны. Вот взять хотя бы господина Калимерова.

Как это – кто он таков? Когда любой сразу скажет, что Ефим Исидорович Калимеров есть наидостойнейший член общества, слуга царю и отец. Да-да, он еще и глава немалого семейства. Хотя первым делом этот любой припомнит историю про то, как славно накуролесил Ефим Исидорыч о прошлом годе в салоне мадам Сабины.

Э-э… согласен, будучи в гостях у мадам Сабины многие позволяют себе допускать всякие вольности и предосудительные поступки разной степени вольности. Он, собственно, именно для того и устроен, салон этот, чтобы солидным господам было где предосудительно поступать.

Солидные господа – они, знаете ли, тоже люди. И после дня, заполненного трудами на пользу родине, когда уже улучшат они решительно свою часть в департаменте – пусть там и без того всё работает прекраснейшим образом, но можно же сделать еще прекраснее! – каждый из них нуждается в расслаблении. Для избавления от дум, что гнетут дух, а тело от пупка до колен сводят судорогой. Однако дома не забалуешь, там у каждого солидного господина засела супруга, что вышивает бисером детские чепчики, а между чепчиками пьет из блюдечка чай с арбузным вареньем.

Так что слава богу, скажет вам любой солидный господин, что есть в Родимове салон мадам Сабины! И ведет он себя в нем так, что увидь это его супруга, то бисер свой нашила бы самыми грубыми нитками на плешь своего благоверного. Потому что в салоне мадам Сабины все господа позволяют себе некую непринужденность. Но даже на этом фоне именно господин Калимеров в этом заведении отличился, арапником загнав сперва на чердак, а затем и выше всех мамзелей, которые по причине позднего времени были в одних лишь туфельках, тесных лифах да кружевных панталончиках.

Решено, возьмем Калимерова.

Хотя… Хотя нет, этого брать, пожалуй, не будем. Поговаривают, что шурин господина Калимерова подвизается столоначальником в синодальной канцелярии, так что как бы не вышло из того конфуза. А ну как обвинят в святотатстве?

В наших краях, где высоко стоящий чиновник получает вместе с должностью еще и чин непогрешимого ангела во плоти, ты даже его родню трогать не моги, ежели сам не желаешь стать мучеником. Да ну его к черту, синодального этого святошу!

В конце концов, никто ведь в тот раз не пострадал. Девки мадам Сабины – так те, снятые с крыши пожарными, повизжав на свежем январском воздухе, только много бодрее и румянее стали. Таким результатом даже церковного звания особа может гордиться. В том, разумеется, смысле, что добавить пастве оптимизма и вящего жизнелюбия – разве не в этом состоит смысл хорошей проповеди?

Лучше поясним сказанное о пустобрехах на примере всем хорошо известного помещика Ивана Персеевича Борькина. Ну, того самого…

Да вы его наверняка знаете! Он еще носит такой забавный тыквенного цвета кафтан из камлота на ангорской шерсти, доставшийся ему от дяди, бывшего во времена великой императрицы записным модником в Хорошеводской волости. Ну же! Тот самый Иван Персеич, что так забавно причмокивает при разговоре.

Не упомните такого? Всё одно слушайте.

Этот Борькин на прошлое Сретенье, будучи поставлен на второй нумер, поленился вытоптать себе в снегу площадку, из-за чего не смог увернуться от навалившегося на него матерого медведя. Ружье уронил в сугроб, до тесака на поясе не дотянулся. Только и хватило ему ума сунуть в пасть зверю свою руку, когда нацелился мишка на его загривок.

Топтыгин, будучи со сна не в себе да и несколько ошалев от творящихся окрест его берлоги безобразий, соображал не вполне. И голодный был… Так что руку Борькина нет чтоб оторвать – он принялся ее задумчиво пережевывать.

Хорошо, что на третьем нумере толковый егерь оказался. Меткий стрелок, сам не трусливого десятка. И добежал тот егерь вовремя до второго нумера, и пульнул без промаха.

В общем, простой мужик героически спас барину жизнь. За что позже получил от господина Борькина две связки маковых сушек да сорок копеек серебром, выданных ему семью монетками, среди которых один из шести пятачков был насквозь пробит гвоздиком, а гривенник и вовсе изготовлен из какой-то дряни и лишь небрежно посеребрен сверху. А что? Какая жизнь – такая ей и цена.

Теперь помятый шатуном недотепа переехал в город, поближе к докторам. С самой весны ходит Иван Персеевич по улицам и почти каждому встречному, ежели тот благородного происхождения, предъявляет для осмотра дурно сросшиеся локтевую и лучевую кости левой конечности, которую даже и после длительного лечения рукой называть затруднительно. Это скорее рачья клешня — то, чем он тычет тебе под нос, в тысячный раз при этом изъясняя, каков был размером перекусивший его руку топтыгин.

Хотя кому до этого есть дело? Но чем более великого размерами медведя воображает себе при этом его собеседник, тем более важной персоной немедленно ощущает себя покалеченный помещик. Все же странные мы создания, люди: когда раздавлены обстоятельствами, готовы гордиться уже тем, что обиду нам нанес кто-то запредельно мощный, богатый или родовитый – и ведь даже не добил. Вернее – не догрыз. Не иначе как из уважения, да-с! А в последние дни Иван Персеич стал рассуждать еще и о неком то ли вахт-министре, то ли вахтмистре, город Родимов посетившем.

Впрочем, для какой надобности мы о каких-то чокнутых деятелях болтаем? Когда в Родимове вполне хватает наделенных речью господ нормального поведения. И всем им хоть после вечерней службы, хоть на воскресном гулянии по городскому парку сил нет как хочется хоть с кем-то переговорить на тему негласно, без какой-либо помпы посетившего их губернию таинственного посланца Государственного совета, задав друг другу самые важные о нем вопросы. Только самые-самые важные!

— Какого цвета и материала были две пуговицы, нашитые на его сюртук сзади, на уровне талии?

Или:

— Истинно ли говорят или врут, что левые пальцы гостя были чистые, а правые – сплошь в чернилах? И ежели так, то о чем существенном можно из этого сделать вывод?

Некоторые вели мимолетные беседы:

— Верно ли, что вед… д… дя бесед… д… ду он несколько за… за… за… за… за… за…

— Заикался?

— Ды… ды… д-да!

— Нет! Не верно!

Почтительность при этом была беспримерной:

— Верить ли тому, что его высокопревосходительство вахт-министр даже и не его высокопревосходительство, а еще более высокое превосходительство?

На что немедленно следовал ответ:

— Истинно так, и такой чин он имеет, что даже наилучшие наши знатоки церемоний затрудняются сказать, как следует его титуловать!

Также, сойдясь на бульваре, заговаривали о вахтмистре солидные господа:

— Правда ли, что прибыл он к нам в сопровождении двух рот Лейб-гвардии Семеновского полка, что означает наивысшую меру доверия к нему со стороны его величества?

— Истинно так! Однако же полк был и не Семеновский вовсе, а Преображенский, а конвойными ротами командовал знаете кто?

— Кто же?

— Сам принц Ольденбургский!

После нескольких секунд завистливого пыхтения одного из беседующих последовало предположение:

— А что, может, в кивер принца было воткнуто золотое перо?

— Может статься, что и было.

— Или из его головы торчали два пера?

— Или два. Вот сейчас я действительно вспомнил, что да, точно было два пера. Оба золотые.

Местное купечество испытывало к вахт-министру свой, специфический интерес. И когда один купец говорил:

— Вот я думаю, Иван Кузьмич, что обязательно надо купить акций.

Тогда другой купец даже не спрашивал, о каких акциях речь, сразу отвечал:

— Непременно. Из такого далека прибыл к нам человек, что непременно надобно его поддержать.

— Полагаете, что так будет правильно?

— Уверен.

Причем происходили подобные обсуждения даже до того, как началась продажа упомянутых акций.

Хотя порою звучали и менее приземленные мнения:

— Какие вопросы? Я и без того знаю, что Государственный совет при его величестве императоре принял решение о переносе столицы из Петербурга в Родимов, и сиятельный вахмистр прибыл к нам для того, чтобы лично испросить на то согласия местных жителей!

Тысячу подобных вопросов и объективных мнений можно было бы здесь привести, но вместо того правильнее изложить те сведения, которые не вызывают разногласий ни в одной части общества.

Но сперва окажите милость, прикажите, чтобы барабанщики выбили дробь. Где там эти преображенцы со своим златоперым ольденбургским принцем? Благодарю покорно.

Итак, приступим.