Жизнь российская Книга-1, Часть-1, Гл-86

Глава 86

"Белое безумие"
Жуть адская, ужас психопатический



Страх пред неудачей хуже самой неудачи.
(Еврейская пословица)



Кульков на глиняных негнущихся ногах отошёл от противной ему аптеки с вредной и наглой аптекаршей, завернул за угол, прислонился к стене. Плохо ему было. Невероятно плохо. Архи плохо! Чудовищно плохо! Во рту словно кошки побывали да нужду там свою естественную справили: и малую, и большую. Затошнило его тут же, чуть не вырвало, еле сдержался. В животе всё сжалось в комок. В паху слабость… По спине холодок пробежал. Ой! Пот выступил. На лбу испарина. В висках стрельба началась. Как на фронте гремело и грохотало. Тук-тук-трах! Бабах! Тук-тук-трах! Бабах! Тук-тук-трах! Бабах! Бабах! Бабах! Бабах! Голова закружилась. Ему стало скверно. Совсем скверно… Очень скверно… Ещё и ещё хуже! Во много раз хуже! Архи скверно!! Погано!! Дюже погано!! Непереносимо!!!

У Василия Никаноровича сызнова появилось желание сделать что-нибудь такое… дерзкое… из ряда вон выходящее… – уволить… всех этих нерадивых специалистов без права работать с людьми лет этак на сто… Или… на все двести… Или триста…

Или… или ликвидировать их. К чертям собачьим смести с лица Земли.

Чтобы таких уродов никогда не было на нашей прекрасной Земле, на нашей чудесной голубой планете. Не! Бы! Ло!

Чтоб не ходили они, разгильдяи и сволочи, шаромыги и биндюжники, вруны и лентяи, изменники и предатели по ней.

Чтоб не топали эти черти полосатые своими погаными вонючими ногами, чтоб не топтали её своими грязными отвратительными башмаками.

Чтоб не прикасались тут ни к чему своими пакостными корявыми руками.

Чтоб не марали её, красавицу нашу космическую, такую милую и добрую, такую любимую всеми.
 
Нечего им тут делать. Не! Че! Го! Вон пошли!! Все!!!

Или разнести всю эту богадельню к такой-то матери. Следов чтоб не осталось.

Позакрывать эти гадкие и лживые заведения. Лицензий лишить. Разогнать ко всем псам. А нерадивых работников выслать куда-нибудь на Марс… на Юпитер… на Плутон… на Сатурн… который почти не виден.

А ещё лучше вообще отправить их всех за пределы нашего родного Млечного пути! Всех, всех, всех! В тот же час. Всех до одного.

А именно: аптеку эту противную и далее по списку.

Аптекаршу дерзкую! С помощницей вместе…

Полуклинику! Всю! В полном составе. С заведующего начиная. С главврача.

Докторов… вместе с сёстрами… консультантами и разными лаборантами…

Регистратуру вместе с их бестолковыми работницами и с никому ненужными печатями и штампами…

Горздрав… Райздрав… Управздрав….

Окружное медицинское управление. Минздравсоцразвития в полном составе… со всеми придурками, начиная с самой главной дуры.

Правительство… со всеми дураками-министрами и такими же замминистрами…

Администрацию… целиком… Всех подряд!

Завод, выпускающий этот дрянной овциллококциниум…

Потом Ашота Карфагеновича…

Затем эту, Антонову Ольгу Олеговну…

Женщину ту, с каланчой на голове и в толстых очках, что из вонючего и зловонного кабинета статистики…

Снова аптекаршу… Рыжую… Вторично!! Повторно!! Навечно!! Навсегда!! На веки вечные!! Бинтов пожалела… Стерва!

Ещё раз работницу регистратуры… Ту… зелёную… с голой задницей, с кипой карт амбулаторных в руках своих корявых… Ответить по-человечески не могла. Где-где… спрашивает он её очень культурно… А она… отвечает ему матерно… там, мол, в … Посылает в разные неприличные интимные места… То в… То на… Вот сучка! Мымра! Скотина деревенская!

Мужика того тоже… или бабку из очереди… или девку в джинсах… – которые прямо перед его носом увели заветную и, как оказалось, последнюю упаковку столь желанного лекарства… будь оно трижды неладное… – тоже выселить! Хоть куда. Хоть за сотый километр. Там пусть теперь живут. Там пусть теперь прозябают. Черти болотные!! Утащили они последнюю коробочку этого замечательного овциллококциниума… этого милого чудодейственного препарата… этого целебного медикамента… этого столь нужного ему лекарства.

Ну, что за люди… Слов нет!! Гады! Изверги! Оккупанты! Фашисты! Гестаповцы!
Предатели и изменники нашей великой Родины! Преступники оголтелые!

Василий Никанорович кое-как, «на автопилоте», добрался до ближайшей скамейки и грузно плюхнулся на неё. Не заметил даже как. Стало темно. Мир померк. Безмолвие наступило… Тишина вокруг воцарилась… Покой подошёл… Безмятежность…

Кульков погрузился в прострацию. Ему очень поплохело.

Вышибло Васю из седла. Бросило под копыта.

Он оказался раздавленным. Растоптанным. Расплющенным. Растерзанным. Разорванным. Изуродованным. Раненым. Обделённым. Оскорблённым. Обиженным. Уничтоженным. Униженным. Обескровленным. Обезглавленным. Четвертованным. На куски изрубленным. В пыль!! превращённым. В сор. В мусор… В грязь… В прах…

Мозг отказывался воспринимать реалии и анализировать произошедшее.
Пред глазами всё закружилось и завертелось. Замелькало и замельтешило.

Ох и ах.

Закрутилось всё вокруг в быстром танце. С бешеной скоростью.

В голове творилось что-то чумное, невероятное.

Дьявол и сатана активизировались.
Черти болотные наступали на сознание.

Язва, холера, тиф, оспа и другие инфекционные болезни враз двинулись в бой, отчаянно пытаясь завладеть ослабевшим человеческим организмом.

Внутри черепной коробушки всё вспухло, закипело, заклокотало.
Вихрем. Бураном. Ураганом. Тайфуном пронеслось по закоулкам, по извилинам, по загогулинам. Вот ведь как…

Точно такая же петрушка и снаружи стала донимать.
Во всём окружающем пространстве. Как на карусели.

Искры сыпались отовсюду. Всполохи мелькали. Калейдоскоп крутился…
Изображения прошлой жизни всплывали и растекались… на дно опускались…
Вновь появлялись, появлялись, появлялись и тут же улетучивались…
Сызнова возникали и тут же таяли, таяли, таяли…

Контуры предметов растворялись, исчезали, превращались в еле заметные штрихи и линии. Что за кутерьма? Что за фокусы? Что за покусы? Не понять. Они терялись, куда-то девались и вновь показывались. И так без конца. Снова и снова. Опять и опять.

Дивный овциллококциниум маячил перед глазами. Мелькал заманчиво. Привлекал к себе волшебным образом. Дразнил, дразнил и дразнил.

Красивые глазурованные таблетки летали по воздуху. Направлялись в лицо, целились в рот, но… каждый раз пролетали мимо… растворяясь в этом чёртовом окружающем пространстве…

Вдруг всё побелело. Белым-бело стало. Сплошная белизна.
Снег… Пух… Вата…

Вата?? Ого!! Вот она! Тута! Так вот для чего она вату дала. Мымра-то. Стерва рыжая… Теперь понятно… откуда ноги растут…

Всё в белом обличии! в белом одеянии… в белом отчаянии…

Белое нашествие заполнило ум… разум. Заполонило сознание.
Безумная белизна проникла во внутренние органы, во все члены, отростки и образования, во все пазухи, щели, капсулы, в кости даже и в мышцы.

Ого! Белое наступление!
Ого! Белое чудище наступает! Белое чудо-юдо атакует!
Ого! Всё белое в Васину жизнь внедряется…

Василий свет Никанорович весь выбелился…

Белые кривые рёбра выперли наружу прямо сквозь рубаху.

Руки побелели. И ноги тоже.

Штаны из рыжих в белые превратились.

Мозг, бедолага, тоже белым стал. Абсолютно! Загогулины… Извилины… Нервные окончания… Они… точно так же обелились.

Кровь – и та выбелилась. Вскипела. В пар белый превратилась.

Пух сплошным ковром расстелился… Вата комками… Снег пластами…

Всё белело, вращалось, кружилось, путалось и сливалось в одно белое-белое пятно.

На белом фоне бесконечно нарождались, появлялись из небытия белые стены, белые двери, белые окна, белые рецепты, белые печати, белые таблетки.

Белые люди в белых одеждах с белыми лицами и белыми глазами проносились перед ним. Они ходили, бегали, прыгали по белому полу.

Вот они, размахивая белыми крыльями, стали летать вокруг его.

Белые зрачки ярко и зловеще светились на белых яблоках в белых глазах… проносящихся перед ним белых дядей и тётей.

Эти белые существа что-то говорили ему, они шевелили своими белыми как мел губами. Зубами скрипели белыми. Языки белые показывали. Белые загнутые чубы, усы и бороды торчали в разные стороны!

Ого! Вот даже как…

Белые Карабасы-Барабасы!

Белые Айболиты! Белые их волосья свисали до самого-самого белого пола с белым мусором на нём.

Белые длинные плинтуса подчёркивали строгость, чистоту и невероятную белизну классического больничного интерьера.

Белые панно и картины говорили о великолепном художественном вкусе начальства и вообще всего руководства этого медицинского учреждения.

По белому высокому потолку с белыми абажурами и люстрами ползали большие белые неугомонные тараканы, а вокруг них летали огромные белые липучие мухи…

Белые канделябры очень красиво смотрелись на белых стенах.

Белые шторы с белыми ламбрекенами умиляли чисто белое пространство.

Белая гармония! Белое очарование! Белые изыски!

За окном тоже всё белым-бело: белое небо, белые облака, белая луна, белый снег, белые зайцы, белая трава, белые цветы, белые деревья, белые птицы на них чирикают и щебечут о чём-то белом…

Заиграла белая музыка.
О-о-о… что это? Так это же белый танец!

Белые-белые мужчины во всём белом-белом… с с такими же белыми-белыми очаровательными дамами закружились в прекрасном белом венском вальсе.

Голова обезумевшего Кулькова тоже закружилась. Ещё сильнее. И ещё. Кругом пошла. Винтом… Штопором… Буравчиком… Опять его затошнило…

Слабость распространилась по всему организму, невесомость вскоре появилась, лёгкость во всём белом измученном и истерзанном теле…

Василий Никанорович стал проваливаться куда-то в бездну. Он старался, пытался ухватиться хоть за что-нибудь враз онемевшими руками, силился зацепиться хоть за что-либо или за кого-либо. Но всё тщетно. Не получалось… Никак… О, боже…

Перед ним опять появились назойливые белые мухи с белыми крыльями, белыми лапками и большими белыми глазками с белыми мохнатыми ресничками. Ох, как мило…

Вот они стали приближаться к нему, всё ближе и ближе, вот они уже принялись ползать по лицу и щекотать его своими белыми лапками и крылышками. Фу, противно.
Фу! Фу!! Фу!!!

В висках ритмично стучало: овцилло… кок-циниум… – овцилло… кок-циниум…

В ушах играла мелодия как на заезженной пластинке: «Заходите завтра… Может, будет… – Заходите завтра… Может, будет… – Заходите завтра… Может, будет…»

Весь в белом, вдруг откуда-то появился сам комиссар Жюв.
Да-да! Жюв! Тот самый!! Собственной персоной!!

Он танцевал среди белых яблонь, кружился на белой траве с белыми цветочками под ту однообразную белую мелодию и постепенно приближался к нему, кружась и помахивая белым платочком в белую полосочку с белыми крапинками и загогулинками.

Этим самым платочком господин-товарищ Жюв стал отгонять от него этих назойливых белых мух. Ой, как мило… Ах, как это приятно…

Вдруг бравый французский полицейский комиссар скорчил страшную рожу и закричал зычно и громко, изо всех сил: «Дыши, говнюк!.. Ну-ка дыши, мать твою!! Я тебе сейчас устрою тут настоящий кавардак, подонок стоеросовый… Кому говорят, засранец! Дыши! Наркоман обдолбанный… Бомжара вонючий… Гад! Паскудник!! Жигало!! Пьянь подзаборная… Скотина несусветная! Орда татаро-монгольская!! Шнурок вспученный… Пенёк вспененный… Ублюдок! Недоносок! Жертва неудавшегося аборта! Глубже дыши, алкаш недорезанный!!! Чтоб тебя… Да я тебя… Да я… Да я… Да я…»

Знаменитый на весь мир французский полицейский, страшно размахивая у него перед лицом своим увесистым ядрёным волосатым кулаком с заскорузлым ногтем на большом красно-жёлтом прокуренном пальце, грозился покалечить его или убить.

Василию стало ещё хуже. Он испугался и затаился. Как бы спрятался…

Что делать… Как быть… Как поступить…

Куда залезть… Куда задвинуться… Где утаиться…

Подальше надо… Поглубже… Туда… под пол… Туда… в щель… под плинтус…

Оппа… А это что такое… Булькает что-то… Вода… ни вода… Рассол какой-то…
Да. Муть жидкая. Аромат какой-то нехороший появился… Резкий… Вонючий…

Белое комиссарово лицо через какое-то время понемногу стало желтеть, зрачки постепенно становились сначала розовыми, потом красными, затем чёрными, на лице появилась мучительная улыбка, на лбу выступили капельки пота.

Злые глаза смотрели страшно, надменно и по-звериному…

Нагайка казацкая стала размахивать из стороны в сторону угрожающе.

Пистоль ментовский в бок больно упёрся… вот-вот выстрелит…

Мат-перемат русский ядрёный стал чётче слышен…

Булькнуло ещё раз… и ещё… Аромат дурной усилился… Ещё пуще завоняло.

Кульков почувствовал резкий запах казённого нашатырного спирта, стук в висках прекратился, белизна исчезла, мелодия куда-то пропала, а Луи де Фюнес, склонившись прямо перед ним, нажимая коленом в живот и теребя лицо, хлопая при этом по щекам, сказал чисто по-русски: «Вот он и очухался, алкаш недобитый… бухарик хренов».

Василий принялся осторожно озираться по сторонам, стараясь понять, где же это он находится… А Луи де Фюнес (он же комиссар Жюв), тем временем, опять на чистом русском языке с многочисленными вставками из латыни, мата и тюремного сленга что-то говорил стоявшим рядом людям в таких же серых мятых халатах. По его решительному виду, резким жестам и по его специфической интонации можно было понять, что он даёт им какие-то ценные указания, обязательные для быстрого и точного исполнения.

«Фильм снимают, что ли… – завертелось в голове у Василия Никаноровича. – Вот и я артистом стал… Повезло… Удачно вышло… Вот здорово… Сбылась мечта идиота…»



Продолжение: http://proza.ru/2023/04/02/716

Предыдущее: http://proza.ru/2023/03/31/396

Начало: http://proza.ru/2022/09/02/1023