Реквием по обоим

 28.01.2019 года.               
                Строго секретно.               
               
                Только для служебного               
               
                внутришахтного пользования.
 
  Реквием по обоим.      
   
  Задумал как-то я написать себе некролог. Знаю я себя лучше, чем кто-либо – раскупорил все-таки девятый десяток, налью на себя побольше грязи для объективности и дело с полным концом. Однако потом, поразмыслив, решил отказаться от глупой затеи. Ведь если некролог будет уже готов ко дню Х, кто ж будет перечить воле и субъективной оценке самого покойника? А при отсутствии стороннего свежего некролога среди участников похоронной процессии пойдет ропот: «О нем ничего плохого уже и не скажешь, он сам все изложил, а мы ведь считали его хорошим человеком».
  Но творческий зуд требует утоления. О президенте Моше Кацаве писал, воспоминание о мимолетной встрече с премьером Ариэлем Шароном очень плавно перешло в раздел блиц-некролога. О ком же еще подобного ранга я могу навспоминаться? Ба! Да я же близко соприкасался со Звягильским, дай Бог ему здоровья, совсем скоро стукнет ему 86, нивроку,  годочков, и до полагающихся 120-ти! Итак, поехали. В середине ноября 1979 года по нашей шахте им. А.Ф.Засядько поползли слухи – Середа должен уйти, директорствовать будет неизвестный нам  Звягильский. Народ подземелья был в замешательстве – как и куда пометет новая метла? Я пошел с вопросами к первому главному инженеру нашей шахты Павлу Васильевичу Шевелеву, который до этого был главным инженером шахты № 13, где начинал свою карьеру предполагаемый назначенец. Павел Васильевич уже руководящие должности не занимал, был весьма демократичен, открыт, а ко мне еще и особо доброжелателен. Он прожил долгую жизнь, не нажив себе недругов. Вопросы – ответы. «Каков он как руководитель?»,  – «Володя! Он властью не делится». Восхитительно краткая характеристика! «Как он относится к евреям?», – «Его интересует только работа». Хотя позже первой жертвой нового директора стал Трейгер, любимчик предшественника, и поделом ему, – был Илюша, как главный механик, был никакой. Вопрос мой был не праздным, известны случаи в нашей отрасли, когда евреи-руководители становились жуткими антисемитами. Вспоминаю, что у нас на участке ОКР служили 11 горных мастеров, из которых пятеро имели, как бы это сказать, странные фамилии – Эйман, Капланский, Шпунт, Пурмель, Шахновский на фоне фамилий обычных – Коновалов, Кононенко, Шичанин, Шаповалов, Говоров и Крюк. Кстати, в 1997 году в Израиле я нашел сослуживцев только нашей шахты и составил список из 52 фамилий. Сейчас уже до многих из них на День Шахтера не могу дозвониться. Это иллюстрация к самому короткому советскому анекдоту: «Еврей-шахтер». Массовый поход евреев в подземелье я объясняю на собственном примере. Перед школой я знал таблицу умножения до пяти, но, когда я пошел в первый класс, мама лежала в больнице, долго болела, а когда вернулась домой, то с ужасом узнала, что я троечник по арифметике. Первого сентября брат меня в школу отвел, но не сказал, что надо учиться. Мама поставила меня перед собой и сказала: «Учись. Чтобы быть таким, как все, надо быть выше всех на голову». И пошел я, как все, учиться на шахтера.
  Однако вернемся на шахту. Прежде чем продолжить повествование о главном герое, следует разобраться в причинах фиаско его предшественников. Первым директором нашей шахты (в девичестве – «Ветка-Глубокая»), сданной в эксплуатацию 31 декабря 1958 года, был Григорий Дмитриевич Лозицкий. Фронтовик, разведчик, глубокий шрам через правую часть его лица удостоверял статус ветерана войны. Но не эти достоинства возвели его на столь высокий пост столь новой и перспективной шахты. Он был женат на дочери председателя Сталинского совнаркома Ивана Ивановича Дядыка. Она его за шрамы полюбила, а он ее за состраданье к ним. Без сарказма, сугубо по Шекспиру. Семья была крепкая, без склок и скандалов. Жили они на территории ЦГСД (центральная горноспасательная станция Донбасса) в одном из 8 коттеджей для первых лиц области. Мы ходили в школу № 54 мимо этой сталинской (потом – донецкой) Рублевки, и никаких тебе шлагбаумов, постов, мигалок не было и в помине. Григорий Дмитриевич ездил на работу на троллейбусе – шахта находилась в черте города, значит, транспорт руководителю не положен. Он был глубоко порядочным человеком, на звание прохиндея-карьериста никак не тянул, в производственные процессы не особо вмешивался. Не подходил он на столь высокую должность в угольной промышленности еще по одному параметру – он не умел материться. Самое большое оскорбление от него можно было услышать – это слово «сосатель», но не в современном вульгарном разумении, а в смысле кровопийца, высасывающий всю кровь у администрации шахты. Здесь не лирическое, но важное отступление, имеющее отношение к шахте. Александр Федорович Засядько имел привычку влазить не в свои дела и в очередной раз его понизили с должности Министра угольной промышленности СССР, до министра Украины. 1956 год.  В ДИИ (Донецкий индустриальный институт), в БНЗ (Большой наклонный зал) проходит совещание руководящих работников угольной промышленности Украины. Двери зала закрыты, милиция следит, чтобы сопливые студенты не мешали работе высокого собрания. Но мы, первокурсники, – я, Юрец и Толик, уже знали проход в кинопроекторную и через окошко киномеханика наблюдали за совещанием угольных небожителей. На сцене в президиуме человек пять. Посредине сидит лупоглазый Засядько. Набычившись, он громко (микрофонов нет) вызывает управляющего треста «Селидовуголь»: «Почему ты … не выполняешь  план?». Бедолага не успевает сказать в ответ хотя бы одну фразу в оправдание, как министр ему: «Я спрашиваю, какого … ,ты … … план не выполняешь?». Только, пока еще не отстраненный управляющий треста, рот раскрыл, а ему: «Пошел ты на … , иди ты в … , ты … , … , и … . Положи … .». Посовещавшись, мы позже пришли к выводу, что последнее троеточие означает «партбилет». Такой же экзекуции подвергся управляющий треста «Ордженикидзеуголь», но мы концовку представления проигнорировали в виду потери интереса к действу. Тут же мы решили, что никогда не будем ни министрами, ни тем более управляющими, чего нам всем троим удалось добиться впоследствии. В общежитии Толик визуально и голосом  изобразил ход совещания, а наши «старики», имевшие опыт работы в шахте, подтвердили, что такая метода нагнетания напряженности с подачи Министра Засядько в коллективах используется повсеместно в угольной промышленности. Что касается Лозицкого, то тесть его, с которым ему так поначалу подфартило, где-то промахнулся и пошел на понижение. Шахта план не выполняла, и Григория Дмитриевича перевели на шахту «Октябрьская» на какую-то безответственную должность.
  Вторым директором шахты им. А.Ф. Засядько был Владимир Васильевич Середа, переведенный с шахты 10-бис «Панфиловская». Он привел с собой нескольких начальников участка, помощников главного инженера, но эта свежая кровь существенно климат в коллективе не изменила. Мы, старожилы, считали их мабутовцами, парашютистами. Была свежа еще в памяти ситуация в каком-то Конго, где какой-то Мабуто, высадился со своим парашютистами и захватил там власть. Пришлые оказались собутыльниками и собабниками директора. Сам Середа, надо отдать должное, был интуитивным горняком. Я несколько раз поражался его знанию (чувству?) тонкостей производственного процесса непосредственно в забое, что удивительно для статуса ранее бывшего главного энергетика треста. Он смог добиться устойчивого выполнения плана. Уродливая социалистическая плановая система в промышленности ставила заработки работников в зависимость от выполнения субъективно установленного плана выработки продукции. При условии перевыполнения плана резко возрастало вознаграждение за счет премиальных. Бригадиры требовали у начальников участка заниженных планов для бригад, начальники участка доказывали руководству шахты, что коллектив не в силах выполнить завышенный план по всем показателям, руководство шахты представляло в комбинат (объединение) выкладки (с доказанными ссылками на ухудшение горно-геологических условий) расчет «научно обоснованных» параметров «реально выполнимого» плана. В свою очередь комбинат, получив волюнтаристки спущенный из министерства повышенный план, обратной волной, докатывающейся вплоть до бригадиров, устанавливает напряженные планы предприятиям. На шахте функционировал плановый отдел, отстойник для жен и дочерей ответственных высокопоставленных работников, ну, как по прошествии времени Лондон стал убежищем для российских олигархов. Начальницей отдела на шахте «случайно» оказалась Булах Людмила Сергеевна, жена начальника планового  управления комбината «Сталинуголь», молодого и статного красавца. И тут у жеребца Середы случилась крыша поехатая. Миловидная плановичка положила на него глаз и он не мог не ответить взаимностью, а мы, ветераны, сразу почувствовали руку императрицы, как это ощутила щека Александра Даниловича Меншикова после первой ночи любви императора Всея Руси. Владимир Васильевич был женат (второй раз) на женщине, которую слесарь Сашка Лукаш, ремонтировавший что-то в квартире директора, кратко охарактеризовал: «Ну, чисто крокодил!». В конце концов, они разошлись, служебный роман расцвел всеми красками, а шахте был спущен усилиями рогатого мужа из комбината неподъемный план, выполнять который можно было только с помощью приписок. В отношениях В.В. с руководством комбината наметилась трещина. А молодой и статный красавец не очень долго горевал, переехал в Москву на еще более высокую должность. Директор был уверен, что все разрулится с помощью его друзей из КГБ, которые подтвердят его честность и порядочность. Я стал невольным свидетелем его близости с этой конторой. Как-то я зашел к главному инженеру шахты Алексею Германовичу Юргенсону подписать изменения к плану ликвидации аварий в шахте, чем я занимался в то время. В кабинете у него сидели за приставным столом два молодых человека друг против друга, а между ними стояла какая-то радиоаппаратура. Увидев меня с листами бумаги, Юргенсон замахал на меня руками: «Не сейчас!». Я вышел в предбанник, секретарши уже не было, и присел на ее стул. Думаю, ребята-изобретатели продемонстрируют главному новый прибор и уйдут, а я потом смогу подписать бумагу. Минут через 10 заходит в приемную какой-то пожилой мужик и спрашивает меня: «Директор у себя?». Я пожал плечами: «Не знаю», он заходит в директорский кабинет. Стою, смотрю в окно от нечего делать. Вдруг открывается дверь кабинета главного, выбегают «изобретатели» и прямиком врываются в кабинет Середы. Я опешил, думаю, попал в переплет, все двери открыты и, чтоб мне выйти вон, надо встретиться глазами сначала с главным, а потом с директором. Решил замереть на месте (хотел дописать … преступления). Из кабинета директора доносится невнятный разговор и пыхтение. Через пару минут молодцы выволакивают в коридор под руки пожилого посетителя, белого как стена, и с непослушными ногами. Я решил, было, выйти на цыпочках, но тут в дверях появился директор и ко мне: «А что ты тут делаешь?», – «Надо подписать бумагу у главного», – «Не сегодня!», и  он вошел в кабинет Алексея Германовича. Это была история о том, как я не смог подписать изменения к ПЛА. А на следующий день я узнал, что вчера в кабинете Середы работники КГБ задержали Розкина при получении взятки. Полвека я молчал, никому не рассказывал о случившемся, чтоб меня не привлекли к ответственности за несвоевременное оформление Плана ликвидации аварии, и чтобы не высовываться в качестве свидетеля в деле «КГБ против Розкина». Эх, была – не была! Покаюсь еще в одном деле более полувековой давности, которое произошло задолго до моего предыдущего преступления, и о котором никогда никому не рассказывал. В 1967 году я собрался с супругой в Сочи. Пока ждали вылет, вижу, подъезжает «Москвич» с Колей за рулем. Из машины выходят Середа, плановичка и молодой, статный красавец. Они пошли (тогда террористы еще в природе не водились), как и другие пассажиры и провожающие, прямо к рейсовому самолету на Москву. У трапа мужчины, улыбаясь, пожали друг другу руки, а нач. планового отдела слилась в прощальном, как потом выяснилось, поцелуе с красавцем, который потом поднялся в салон самолета. После того, как лайнер помахал крыльями, окрыленная парочка направилась в ресторан, где Коля, числившийся проходчиком в лучшей бригаде, уже заказал шампанское в ведерке со льдом. И шоколад. Так начинался служебный роман. Этот эпизод я рассказал сейчас для того, чтобы обратить внимание на отличие троллейбуса Лозицкого от «Москвича» Середы. И чтобы все знали, что советские шахтеры любили шампанское в ведерках со льдом. И шоколад.   P.S. Розкин – начальник управления снабжения треста «Куйбышевуголь». Получил срок. Середа – получил обструкцию от снабженческих служб треста и комбината. Розкин после освобождения из мест заключения возобновил работу по специальности. Середа, после освобождения вышестоящими товарищами директора шахты от снабженческих забот, восстановить статус деятельного руководителя не смог, несмотря на активную и бескомпромиссную борьбу с приписками и взятками. Три года шахта план не выполняла, коллектив от безденежья погрузился в унылое состояние. Тем не менее, было подготовлено 2 лавы для отработки пластов обратным ходом – существенный задел для увеличения добычи.
  29 ноября  1979 года телефонистки обзвонили всех начальников участков, цехов и отделов: «В шахту не ехать. В 9 часов Сургай проводит пятиминутку в кабинете директора». Среднее управленческое звено было примерно одного помета – все проработали на шахте по 15-20 лет, друг друга давно знали, обменивались мнениями, но спаянного (спитого) коллектива собой не представляли. Ага, значит, будут смотрины, поняли мы. Заходим в кабинет. За директорским столом сидит Николай Сафонович Сургай, генеральный директор объединения «Донецкуголь», а за приставным – толстый мужик, килограммов на 140, в помятом вельветовом костюме грязно-желтого цвета. Ба! Да он же мелькал на совещаниях в объединении и нам казался каким-то шустряком-снабженцем, что ли. Как же он сможет протиснуться в лаве сквозь стойки? Как же он сможет спрыгнуть с ленты конвейера? И что это за одеяние? Мы, городские снобы, привыкшие ездить на троллейбусе, а не на телеге, были озадачены. Сургай: «Руководство объединения решило назначить директором вашей шахты Ефима Леонидовича Звягильского. Он прошел славный путь от … и т. д. Надеемся, коллектив под руководством назначенного директора начнет выполнять план». Это была самая короткая пятиминутка в директорском кабинете на моей памяти. Переоделись в шахтерки и поехали работать на свои участки. По выезду из шахты, в бане делились впечатлениями об утреннем происшествии. Общее мнение – посмотрим завтра, каков он, присланный выдвиженец, в деле. А дело началось уже сегодня ночью. По сложившемуся распорядку сменный помощник главного инженера – диспетчер шахты, работающий в ночную смену, ведет учет положения по всем очистным и подготовительным забоям, фиксирует аварии, задержки, перебои в работе механизмов, происшествия и т.д. Были спокойные ночи, когда сменному удавалось прикорнуть полчасика. Утром начальники участков приходили выяснить положение у диспетчера, потом он докладывает о ночной работе руководству шахты. Так было до 29.11.1979 г. А на следующий день ночной пом. главного утром выглядел ужасно – красные воспаленные глаза, осипший голос, весь дерганный. Рассказывает, всю ночь, через каждые полчаса звонил Леонид Ефимович (так его называли еще года два в угоду Леониду Ильичу, каюсь, я тоже несколько раз его переиначивал, меняя местами имя и отчество) и требовал отчета. Если в каком-то забое была поломка, то спрашивал: «А где механик?»,  – «Дома», – «Спит?», – «Наверно».  И клал изуверски трубку, не давая диспетчеру указания, что делать с безмятежно спящим. Если простаивал забой, аналогичный разговор велся о спящем начальнике участка. Наутро половина нач. участка уже не интересовались положением в забое у диспетчера – они были в шахте с ночи.
  По всем канонам драматургии директор утром должен был собрать всех руководителей и, взирая как победитель на поверженных, приступить к обезглавливанию последних. Вместо этого, он приехал бодрым, словно не провел бессонную ночь, часов в 8 на шахту, и не на троллейбусе, не на государственном «Москвиче», а на собственной «Ниве», правда,  с водителем, ибо его пузо никак не дружило с рулем. Оделся в шахтерку и поехал в шахту. С каской на голове. Здесь я использую шахтерский сленг и говорю: «Ударь стоп!» – это один длинный сигнал, означающий остановку. Со старой потрепанной фибровой каской, которую он притащил с прошлых мест работ, и таким поступком сразу заработал у подземной публики уважуху. Дело в том, что эти каски прекратили  выпускать еще в 1968 года, за 11 лет до появления на шахте Ефима Леонидовича. Шахтеры привыкли к черным, легким каскам за десяток-другой лет и, если в этот период персональная шахтерская голова не была размозжена обрушившейся породой или просевшим верхняком, то данный головной убор становился талисманом, оберегом для его носителя. Как кепка Лужкова, шляпа Боярского, парик Кобзона, лысина Познера, папаха Нурмагомедова. Я, например, запасся двумя фибрами, которых мне хватило лет на дополнительных восемь, а потом все-таки пришлось переходить на защитные полиэтиленовые каски, которые со временем также обрели статус оберегов. Были, конечно, среди ИТР личности, которые считали себя руководящими работниками и сразу, как только они появились, напялили на себя новые белые каски, чем заслужили у народа прозвище «белоголовки». Работая в тяжелых, опасных условиях, даже не будучи суеверным, трудно отказаться от принятых правил, основанных на собственном опыте. Когда я был горным мастером, в моей смене работал порядочнейший звеньевой проходчиков Саша Иващенко. И вот дважды – в 1965 и 1967 годах, 19 октября, в третьей смене, накануне моего и его дня рождения, с ним происходили несчастные случаи – поломался палец, а через два года – полом руки. Мы с Сашей решили, что впредь в этот злополучный день берем выходной, особенно в нечетные годы и при третьей смене. Еще один пример уже семейного поверья. Отец мой вместе со своим отделением выбирался в 41-м из окружения под Ростовом. Набрели под вечер на какую-то станицу, изможденные остановились на постой у старухи в одной из хат. Утром чуть свет (у Федора Михайловича иначе – «чем свет») отец по привычке вскочил и ухватил топор, как и предписывал Достоевский. Спустя время дверь во двор открывается, в проеме показалась строгая старуха (совсем не процентщица, изрубленная топором). Увидела она, что рядовой колет ей дрова на зиму, возвратилась в избу. Потом выходит, подзывает служивого и подает ему старый солдатский ремень: «Сынок! Мой отец воевал в прошлую войну, потом в гражданскую и ни разу не был ранен. Бери и носи! Вернешься домой цел и невредим!». И перекрестила отца. Пришло время мне работать под землей. Отец вручил мне вычищенный кожаный с элементарной пряжкой солдатский старинный ремень и поведал его историю. Он меня не перекрестил, поскольку не был верующим ни разу. До этого он никогда не рассказывал о воинских подвигах и невзгодах солдатской жизни, а его медалями игрался внук. Из-за ветхости я неоднократно ремонтировал свой талисман и носил его до последнего дня своей подземной жизни. Однако, пора говорить: «Ударь вниз!» – три коротких сигнала, и вернуться к первой поездке директора в шахту. Сопровождающие его аборигены потом рассказывали, что он всю дорогу восторгался: « … , сколько угля! Как много угля, …». Засядьковские мудрецы пришли к выводу, что Е.Л. – природный, интуитивный психолог, он чувствует, что уважение на производстве, равно как и любовь в быту, начинается с восхищения нетривиальными, необычными поступками. Даже вельветовый трюк укладывается в эту парадигму. Кстати, после первоначального шока, директор продемонстрировал свой шикарный гардероб, меняя свои костюмы по нескольку раз на неделе. И второй вывод. Только делец, предприниматель мог так восхищаться  количеством угля в шахте. Инженер должен был сказать: «Такие мощные пласты нужно разрабатывать по новым технологиям!». Тривиальность – это не его стиль! Ночные бдения директора в паре с диспетчером продолжались несколько дней пока рассобачившиеся от длительного безденежья начальники участков не поняли намек и, засучив рукава, не принялись трудиться. Метод воздействия сработал!               
  Спустя неделю мы заметили, что в шахте шастают несколько посторонних разнокалиберных, от упитанных до шкетов, молодых людей. Переодевались они в технической бане, предназначенной для высшего командного состава шахты и для комиссий из объединения и Минугля. Понятно, это парашютисты выбирают себе участки. Но этот директорский призыв получил в последствии не самые благоприятные участки, в отличии от мобутовцев из десанта Середы. Особо властитель потом гнобил начальника участка шкета Мишу Мильмана, награждая его постоянно гнилыми наделами шахтного поля. Правда, спустя годы, когда возникла бытовая проблема, Фима решил для Миши вопрос мгновенно. Уважение, как и любовь, поддерживается неожиданными и неожидаемыми поступками! Пришлые ребята влились без напряга в коллектив и, надо признать, повлияли положительно на аборигенов своей заряженностью на работу. На следующий день после вручения нам нового шефа я поехал в объединение, чтобы оформить на директора допуск к работе со взрывчатыми материалами в разрешительной системе районного отдела милиции. По существующим при социализме порядкам директор предприятия был ответственен за доставку и хранение ВМ, а главный инженер  отвечал за использование их и безопасность при ведении взрывных работ. Кто за что при безответственном капитализме отвечает, и отвечает ли вообще, не понятно. В отделе кадров объединения я снял копию с трудовой книжки Звягильского (обычная, начиная с помощника начальника участка, ступенчатая карьера) и потом зашел в отдел безопасности. Там увидел меня мой коллега, начальник участка взрывных работ с шахты 10 «бис» Панфиловская, где еще позавчера директорствовал наш новобранец. Он бросился ко мне: «Как я тебе сочувствую! Это же зверь! Он еще ничего не говорит, только посмотрит, а у меня все внутри цепенеет, я рукой-ногой двинуть не могу». Позже я убедился, что такое восприятие Ефима Леонидовича могло возникнуть у слабовольной личности, ну совсем не горняка. Да, пятиминутки он проводил по лекалам прославленного министра угольной промышленности, чье имя носила вверенная ему шахта.  Да, были оскорбления, давление, троеточия, но чувствовалось, что в тягость ему было исполнять этот ритуал. Однажды он допек механика участка (кажется Кулясова), тот бросил бумаги, выбежал из кабинета директора, скрылся дома. Фима стал звонить подчиненному. С третьего звонка тот откликнулся и пришел на шахту. Шеф пригласил его присесть: «Старик! Ты устал, тебе надо отдохнуть. Пойди в шахтком, я договорился, возьми путевку», – «Написать заявление на отпуск?», – «Да, брось!». Фима пошел на собственное унижение ради сохранения классного механика. Александр Федорович наверняка так бы не поступил. Через неделю, после того, как начальники добычных участков получали разгон-взбучку по делу и разгон-ускорение в работе, Звягильсктй созвал техсовет на тему: «Угля в шахте – море, что нужно для увеличения добычи?». Ответ лежал на поверхности – шахте нужны дополнительные проходческие бригады. «Будут!» – сказал Звягильский. «Где их взять?» – скептики (шепотом и про себя). На следующие утро в приемной директора толпились несколько крепких, степенных мужиков среднего возраста. Это были бригадиры проходческих бригад с бывшей работы Ефима Леонидовича – шахтоуправления «Куйбышевская». Занудные скептики: «А как их доставить на работу в 4 смены? Ночью троллейбусы сюдЫ не ходЮт! И живут они на краю города, за 20-30 км. от нас. А кроме того, превышение штата проходчиков, значит, премия – тю-тю». Спустя 2 недели задачи, которые поставил перед собой инженер Звягильский, были решены предпринимателем Звягильским. Бригады Балабана, Лукьяненко и несколько других уже были в штате шахты А.Ф. Засядько, людей на каждую смену подвозили арендованные автобусы по 2-м маршрутам. Через несколько лет бизнесмен Звягильский будет доставлять на уже шахтных автобусах тружеников по 6-и маршрутам, в том числе из городов Макеевка, Горловка, Селидово.
  Однако раньше, во время первоначального знакомства директора с коллективом, приближался новый 1980 год. Прошел месяц работы под напрягом со стороны новой метлы, результаты работы шахты улучшились по сравнению с временами старой метлы, но ни один участок, судя по «Доске показателей», находящейся в фойе админкорпуса, план добычи все-таки не выполнил. 31 декабря часа в 4 пополудни звонят телефонистки: «Свистать всех наверх!». «Черт!» – подумал каждый, а процедил вслух несколько иные выражения. «Надо готовиться к новогоднему столу, а тут приспичило порулить напоследок!». Сумрачные заходим в кабинет, рассаживаемся. Директор под хорошим шофе (таким я его видел первый и последний раз). Подумали: «Ну, такое мы уже проходили, это часа на два молотилова воды в ступе». Звягильский: «Шахта план выполнила! Будет премия!». Хруст отвисающих синхронно челюстей. «Порешил вопрос с директором ЦОФа». Прихлебатели из шефской обслуги, перешедшие к нам на шахту вслед за Ефимом Леонидовичем, занесли 2 ящика шампанского с сопутствующими принадлежностями и продуктами. Приглашенные на взбучку сотрудники вышли  из оцепенения и приступили к празднованию Нового Года! После повторного бокала некоторые наиболее восторженные личности попытались выразить благодарность самому первому лицу, но присутствующие получили приказ: «Закругляемся! По домам! Вас ждут дома за столом». Пока часы еще не пробили 12, поясню ситуацию.  Центральная обогатительная фабрика (ЦОФ) принимает добычу от прикрепленных шахт, которые добывают уголь различных марок, например, Г (газовый), К (коксующийся), ПЖ (паровично-жирный), Ж (жирный). Оч. коротко: ЦОФ обогащает угли и готовит шихту из различных марок в установленном соотношении для коксохимических заводов. ОТК (отдел технического контроля) фабрики вправе забраковать уголь по нескольким параметрам: порода, сера, примеси и т.д. Например, по стволу шахты Засядько выходит и передается фабрике 100 восемнадцатитонных скипов. Без зазрения совести ОТК может снять скипов 10 под предлогом повышенного содержания породы, серы и т.д. А директор ЦОФ для делового партнера может, наоборот,  добавить 10 скипов, забраковав, вагон-другой угля из прибывших составов с другой шахты. Как ни  бАлела – помЯрла, а мы все-таки получили премиальные впервые за несколько лет. Позднее, когда угледобыча набрала оборот, острой необходимости  в подобных сговорах-маневрах с ЦОФ уже и не было. Но какой коммерсант не воспользуется шансом обогатить шахту и /или себя? Через несколько лет Ефим Леонидович перевел ЦОФ под свое руководство. Мы, плебеи, недоумевали, зачем ему эта непрофильная обуза? А если коммерсант еще и одновременно игрок? Он не может забыть, как в далеком декабре далекого 1979 года унижался перед кем-то и сейчас у этого кого-то он должен взять реванш. Он должен быть первым, он должен победить! Видно, мама ставила его перед собой в первом классе и внушала: «Если хочешь быть первым, ты должен быть на 2 головы выше остальных». А еще советские мамы задавались вопросом: «А что люди скажут?». Поэтому для советских деток важным было хорошее общественное мнение, которое нужно добиваться хорошими пионерскими делами. 
  Начало 1980 года Звягильский встретил с пониженным планом и повышенными поставками арочной крепи (такими были его условия перехода на нашу шахту). Он сразу приступил к ремонту и укреплению руководящего состава коллектива шахты. Переманил с других шахт главного механика, грамотного инженера Кладова,  нач. участка ВТБ Збарага, нач. отдела снабжения Резникова и многих других посулами дать квартиру и со временем выделить талон на авто. Катастрофическое положение сложилось в шахте с водоотливом – предприятию грозило затопление. Прослышав, что в соседней шахте «Октябрьская» есть толковый молодой механик Роман Интербрик, Фима два дня ходил кругами вокруг него, пока не соблазнил. Парень, механик от бога, спас шахту от неминуемой катастрофы, навел во вверенном участке работы порядок и когда недавний новобранец Кладов погряз в интригах, сменил его на посту главного механика. Сталин учил нас: «Кадры решают все». Ефим Леонидович, мужавший во времена всеобщего дефицита, уяснил: «Кадры и снабжение решают все». Леня Резников, числившийся, конечно же, подземным механиком участка, был на редкость инициативным работником с огромными связями. Бранное слово предприниматель (прощалыга, прохиндей, скользкий … в общественном сознании) заменялось в то время благозвучным – инициативный. Леня был истым инициативным снабженцем, порядочным, обязательным исполнителем, выцарапывал для шахты необходимые материалы и механизмы откуда только мог. Престиж Звягильского зависел от решения квартирного вопроса для призывников. Пацан сказал – пацан сделал. Надеяться на выделяемый государством жилфонд было опрометчиво. В наследство от предшественников он получил хлипенький стройучасток. Будучи инициативным товарищем, Ефим Леонидович преобразовал его в солидное строительное управление, а чтобы втиснуть свое детище в штат, пошел на шаг, заставивший других директоров шахты повертеть пальцем у виска. Они придерживали добычу угля, следуя шахтерской поговорке: «Очень хорошо – тоже плохо», когда процент выполнения плана грозил быть чересчур большим, чтобы, сверху не повысили задание. Фима же, раскочегарив с нового года добычу, через несколько месяцев потребовал от объединения повысить шахте план и, соответственно, пересмотреть штатное расписание подземных и  поверхностных трудящихся шахты. чем открыл себе все двери в верхних эшелонах власти. Первое, что было построено прямо на территории шахтной поверхности, – это оранжерея и теплица. Когда галантный мужчина едет в объединение для решения производственного вопроса, он везет одной бабе цветы, другой бабе – помидоры. Аборигены в кулуарах рассуждают и приходят к выводу, у Фимы 1/3 прибыли идет коллективу шахты, 1/3 – себе и 1/3 – наверх; его ждет либо вышка, либо звание Героя Труда. Результат известен  – он дважды Герой – СССР и Украины, Герой Социалистического и Капиталистического труда! И поступать надо, естественно, по-геройски под лозунгом «Даешь строительство жилья для шахтеров и приглашенных специалистов!».
  Но психолог Звягильский на этом не останавливается, он понимает, что для любви со стороны трудящихся недостаточно того, чтобы строились дома для коллектива и горел свет в кабинете директора до 10 часов вечера. Ему, народу, подавай место для семейного отдыха. Место такое было определено еще при Середе, который сумел застолбить благодаря своим связям территорию в чудном месте. В Славяногорске несколько лет строился пансионат, двухэтажное здание типа общежитие. За лето возводили стены, после на зиму стройка замораживалась, к весне по кирпичику  местные жители стены разбирали, летом все начиналось сначала. Тянулась эта бодяга два года, потом шахта просела с выполнением плана, и стройка окончательно покрылась былью и будяками. Звягильский направляет на стройку главного строителя Корнийца Анатолия Яковлевича и дает ему полномочия привлекать к работе любые службы и любых людей в любых количествах. За сантехнику отвечал «водоотлив», монтаж котельной – служба теплотехника, монтаж оборудования и конструкций – главный механик и т. д. Как-то, где-то, когда-то в Западной Украине Фима видел забавное здание ресторана из деревянных брусьев. Несколько проектировщиков из техотдела пошли туда, не знаю куда, привезли то, не знаю что, короче говоря – эскизные чертежи. Красивейшее здание столовой получилось! Правой рукой Корнийца на стройке был начальник проектного отдела Дима Зарудянский, эрудит и специалист высокого класса. В 1980 году он неудачно попытался уехать в Америку и висел на крючке у соответствующих органов. Звягильский спрятал его с глаз подальше в Славяногорск. Несколько месяцев шла стройка круглосуточно и к летнему сезону завершилась. Директор организовал выезд в пансионат для начальников участка и руководителей служб с супругами. Предстал пред нами чудный пансионат из десятка двухэтажных коттеджей и с почти полной  инфраструктурой. ))Сабантуй был шикарный((. Один из коттеджей получил статус шефской резиденции. Не был достроен только спортивный зал особой конструкции. Дело в том, что директор шахты «Соц. Донбасс» Баранов содержал «ручную» волейбольную команду. А чем «наш» хуже? Вот только какой вид спорта выбрать? А!, давай баскетбол, который в то время был очень популярен и требовал для себя солидную спортивную базу. Чтоб достроить зал для тренировок, нужен был особый гусеничный кран, который имелся только в министерстве и только в единственном экземпляре. Помогла заполучить дефицитный кран путевка в новенький пансионат для семьи министерского специалиста, в чем ведении находился чудо-кран. Параллельно подбирались (закупались) двухметровые игроки, зачисленные в лучшие добычные и проходческие бригады. Но затея с этой игрушкой не задалась – самое большое достижение команды – это разовый выигрыш в Кубке СССР у легендарного ЦСК (во сколько $ обошлась эта победа Фиме история умалчивает). Так или иначе, пыл хозяина угас, команду распустил, да и куда Звягильскому (174 см) тягаться с длинобудылым Прохоровым (203 см)? Это был один из немногих промахов вечного победителя. А спортзал-то сохранился, какой же это промах?!
  Пора  повернуться лицом к производству. Заданное Звягильским ускорение ускоренно ускорялось. Подготовка лав шла планомерно, добыча угля выросла, можно и учудить – удивить коллектив неожиданным ходом ради подтверждения авторитета авторитарного руководителя. Как-то на двух пластах были одновременно подготовлены две примерно равнозначные новые лавы для замены отработанных на этих пластах. Все, и первую очередь начальники переходящих участков, были уверены, что их коллективы перейдут в новые лавы на том же привычном крыле. Вызывает директор к себе  одновременно обоих начальников и вручает им на потеху папки с документами на новые лавы, но в «чужом» месте. Алогичный поступок Ефима Леонидовича послужил предметом пересудов в среде шахтной элиты. Однако, эта шефская причуда не помешала горнякам успешно работать и в новых горно-геологических условиях. Численность подземных рабочих шахты значительно увеличилась, и Ефим Леонидович памятник себе воздвиг рукотворный – провел реконструкцию административно-бытового комбината, который стал 4-х этажным с просторными нарядными и кабинетами, баней и актовым залом. Все призванные по зову шефа получили обещанные квартиры и приобрели автомобили в ускоренном формате. Все, кроме Лени Резникова! Необъяснимо, но, может быть, патрон был уверен, что снабженец никуда не денется? Двинулась очередь на квартиры, в год сдавалось по несколько домов. Жилье получали шахтеры и нужные люди. В общем, все в шоколаде, можно расслабиться. Начальники участков и механики получили по одному выходному в неделю, но, конечно, после того как проведут первый наряд в свой выходной день. А до этого работали без выходных, я, например, мог не появляться на шахте 2 раза в году – 2-го мая и 8-го ноября. Правда, к официальному, законному отпуску директор давал дополнительно неделю «кефирных» дней и следил за этим строго, обзванивая утром загорелых и посвежевших по завершении этой недели. Периодически, раз в 2-3 месяца босс организовывал пиршества для корпуса начальников участка, разбавленного несколькими бригадирами, – на природе летом, в ресторане в непогоду. Всегда по правую руку усаживал парторга. Всячески поддерживал его и подчеркивал свою любовь к партии  и правительству. Парторги горели на работе, поддерживая во всем директора и подчеркивая свою неугасимую любовь к нему. Правда, один из них, Кондрашин, сгорел от водки (лицо у него стало цвета, как у афроафриканца при закрытых шторах). Шутники всерьез уверяли, что Ефим Леонидович на ночь перекладывает партбилет в специальный карманчик на майке. Приведу пример безоглядной преданности Ефима Леонидовича делу партии. Идет заседание партбюро шахты. Рассматривается один из вопросов – заявление беспартийного Шпунта В.И. «О разрешении на выезд за границу в составе туристической группы по Японии». Ортодоксальный член КПСС Звягильский Е.Л. задает, отрабатывая номер, традиционный вопрос подсудимому: «У нас прекрасная страна. Разве ты везде побывал?». Отвечая в тон вопросу, я перечислил 13 из 15 союзных республик (кроме Таджикистана и Эстонии), в которых побывал и общался с нашими советскими людьми. При голосовании директор, как бы нехотя, поднял руку, иначе я бы не крутился вокруг Японских островов 21 день, не любовался бы сакурой в 7-ми городах. Еще один пример взаимной любви и глубокой преданности Е. Л. и власти. Шла пятиминутка, мы получали очередную порцию допинга, и тут звонок от секретарши Наташи по громкой связи: «Ефим Леонидович, пришел Рыбак!», – «Пусть ждет!», – рычит Фима и посмотрел на нас, мол, ну, как я его? Да, это был тот самый Рыбак, спикер Рады, а в наше время председатель райисполкома. Заканчивается пятиминутка, мы встаем, первые уже выходят из кабинета, а Рыбак протискивается вовнутрь. Фима вскакивает и устремляется к председателю, раскрывая объятия. Следует брежневский поцелуй. Вспоминаю свой антипартийный выпад. Поехал я во вторую смену в шахту проверить готовность забоя к ночному сотрясательному взрыванию. Вылавливает меня под землей телефонистка Вера: «Исаич! Вас хочет видеть директор!», – «Так я выеду только в девять». Пауза на несколько секунд. «Он говорит, что будет Вас ждать». Ни фига себе! Неужели нельзя решить проблему по телефону или завтра? Что за секретность и срочность? Поднялся на-гора, помылся, захожу в кабинет. «Как ты относишься, если я тебя назначу помощником главного по безопасности?», – «Отрицательно!». Брови взлетают вверх вопросительным знаком – Ефим Леонидович явно не ожидал такого ответа. Продолжаю с прискорбной рожей: «Я же не член партии». Брови опустились в исходное положение, выражая смирение с непреодолимым препятствием: «Ну, ладно». Звягильский был загорающейся, увлекающейся натурой, но мог устанавливать границы своим порывам. Мне еще несколько раз в жизни приходилось напяливать себе на голову этот дурацкий колпак. Охоту к продвижению по службе отбило, наверное, созерцание того совещания, которое проводил когда-то Александр Федорович Засядько. Да и участок-то я решился принять на следующий день после того, как родил себе второго сына и только для того, чтобы приобрести для него красивую   импортную коляску.
  Надо отметить, в общении  с подчиненными Ефим Леонидович был прост, не ограничен идеологическими рамками. Вспоминается мне день рождения Евгения Самойловича Шахновского, самого, пожалуй, уважаемого горняка на шахте. Абсолютно бесконфликтный, порядочный, безамбициозный, грамотный горный инженер. В студенческие годы Женя играл защитником в легендарной баскетбольной команде ДИИ, лучшей в Сталино. Центровым работал высокий вальяжный Пискун, кумир студенчества и старшеклассников, в число которых входил и я, игравший за школьную команду в районных соревнованиях. В нападении блистал юркий, неугомонный, весь волосатый Зюзя (по паспорту просто Рабинович) – завсегдатай молодежных компаний, фланирующих по городскому Бродвею – Первой линии. Эта тройка студентов составляла костяк институтской команды. У меня на участке работал мастер-взрывник Петя Иванов. Дочь его училась в пединституте на математическом факультете. Петро часто приносил мне задачки, вызвавшие у студентки затруднения. Несколько раз я не смог разгрызть их, и направлял просителя к Самойловичу, который щелкал задачки за пять минут. Так он же оканчивал институт на пять лет раньше меня! Шахновский работал горным мастером и очень редко соглашался исполнять обязанности помощника  нач. участка в отпускной сезон. В 1982 году ему исполнялось 50 лет – пенсионный возраст шахтера. Не знаю, от кого исходила инициатива, скорее всего, от Петровича, старейшего начальника седьмого участка Васильева. Звягильский не только поддержал сценарий, но и участвовал в спектакле. Самойлович пришел на работу во вторую смену в свой день рождения. Если бы он, хотя бы намекнул начальнику участка, какой это день для него, тот бы без сомнения дал бы ему выходной. Женя стал заполнять путевку на производство работ в шахте, а начальник, вроде он не в курсе дела, говорит Самойловичу: «Ты сегодня в шахту не едешь, поручаю тебе сходить со мной и профоргом проведать травмированного такого-то. Погуляй в общей нарядной, я тебя потом позову». Подождали, пока выехали из шахты начальники участков, погрузились в автобус, вводят в салон растерянного Шахновского и тут все его поздравляют. Растроганный Самойлович едва не потерял дар речи. Приехали на природу, на наше место, столы накрыты, Звягильский уже там. Он произнес, как мог поздравление, и вручил подарки юбиляру. Подозреваю, что он видел Женю впервые. Для него было важно поддержать и укрепить  спаянность коллектива. Шахновский отработал в шахте 46 лет. У него был стаж для начисления пенсии 97 лет. По украинскому пенсионному законодательству стаж работы в шахте удваивается, а также учитывается учеба в институте. 46х2+5=97. После расчета с шахты в 69 лет Женя прожил еще больше десятка лет, но связь с шахтой никогда не прерывал. Между прочим, старейшим работником, наотрез отказывающимся рассчитываться с шахты и умершим в ней же на 73-м году от рождения, был Абрам Даниилович Тиктинский, один из первых начальников добычного участка только что сданной в эксплуатацию шахты «Ветка- Глубокая». Этот «сосатель» выиграл когда-то для своего участка в шашки у Григория Дмитриевича Лозицкого дефицитный комплект крепи для очистного забоя. В последнее время он работал на самом не престижном месте – на «кнопках» при ленточном конвейере. О трагической смерти ветерана  я при встрече поведал Павлу Васильевичу Шевелеву, на что он сочувственно отреагировал: «Жаль Абрама! Но, Володя, на шахте надо работать до конца. Я вот ушел в 80, а теперь маюсь безделием». Покинул нас Павел Васильевич в 92, царство ему небесное. Могу привести несколько примеров долгожительства горняков моей шахты. Начну с себя. Отработал в шахте 35 лет, по зову сына в 59 уехал в Израиль, где еще дважды преодолевал пенсионный рубеж – в 60 и 67 лет. Поначалу два года работал в «гробокопательной» фирме по изготовлению и установке памятников. Приходилось ворочать 260-ти килограммовые гранитные плиты вдвоем с Григорием Ильичем Эйманом, которого позвала к себе дочь в 1995 году. Гриша отработал в шахте Засядько 37 лет, сейчас ему 83. Еще по ведомости из моего израильского списка засядьковцев по состоянию на июнь 2018 года, у которых подземный стаж более 30 лет: Марик Капланский 38/88; Моисей Левитин 34/88;  Володя Понамарев 35/81; Миша Винокуров 34/88; Миша Лернер 34/80. Завершу рассказ о себе. После кладбищенских утех работал 12 лет охранником в суперах, отелях, бассейнах. Вопреки завещанию Павла Васильевича в 73 сдал «Беретту», о чем позже неоднократно жалел, но не чурался временно подработать. Например, в прошлом году осваивал новую профессию. Мой друг, 81-летний бывший главный инженер станкостроительного ташкентского завода, а ныне профессиональный дворник в промзоне, взял путевку в Марианские Лазни на 3 недели и просил подменить его. Заработанные $ тысячу пустил на путешествие в Австрию. Объездил я уже почти всю Европу. Бывал в Таиланде, Нью-Йорке, Вашингтоне, Мексике, Лос-Анджелесе, Лас-Вегасе и это не говоря о Польше и Японии еще в советское время.   
  Когда все производственные процессы отлажены, а избыточная энергия у непоседы не находит применения, становится как-то скучновато. Мальчику Фимочке нужна игрушка, тем более, что такая уже есть у двух малышей, над которыми он богует. Кандидатами технических наук на шахте были главный инженер Валентин Григорьевич Илюшенко, а также Иван Степанович Дзигора. Валентин Григорьевич слыл и был неординарной личностью. Грамотный инженер, стратегически устремленный в перспективу, упорный в достижении поставленных целей он занял свой пост за год до прихода на шахту Звягильского. До этого он был главным технологом шахты «Октябрьская», там написал САМ и защитил САМ кандидатскую диссертацию. А до этого, в студенческие годы, был чемпионом мира в акробатической силовой паре, работал нижним, а наверху выкаблучивался гуттаперчевый Тахтаров. Нам, засядьковским аборигенам, было интересно проследить, смогут ли ужиться в нашей саване альфа-самцы соседних  шахтных прайдов – Звягильский с «Куйбышевской» и Илюшенко с «Октябрьской». Вопрос разрешился необычным для нас образом, но в привычном для директора духе. Я уже упоминал об увеселительной поездке в «Сосновый бор». Кавалькада из трех автобусов во главе с директорской «Нивой» движется от шахты к очагу культуры и отдыха. Вдруг посреди степи «Нива» подворачивает вправо и останавливается на обочине дороги. Колонна послушно повторяет маневр ведущего, гомон в автобусах утих. Открывается дверь советского джипа, выползает оттуда Е.Л. с улыбкой на лице, заходит в первый автобус и садится на тут же освободившееся переднее сидение. «Нива» срывается с места, разворачивается и устремляется назад, в сторону Донецка, а мы покатили в Славяногорск. Злословы шепотом чешут языки: «Забыл плавки на веревке, на духовке. (На завтра было намечено купание в Северском Донце). Если прицепить их к радиоантенне на «Ниве», то приедут плавки уже сухими»… В «Сосновом Бору» ждали первых отдыхающих, каждая семья получила ключи от номера, для нас устроили ознакомительную экскурсию по объекту гордости директора и сообщили о времени встречи в банкетном зале. П-образный  стол ломился от дефицитных и изысканных блюд, за президиумной частью стола уже сидит парторг, рядом с ним два свободных стула. Входит Ефим Леонидович, садится на свое место, осматривает аудиторию. Гости прерывают созерцание и обнюхивание яств и устремляют взор на свободный стул. Кому он предназначен? Шутники готовят очередную порцию сарказма. И в это время в зал входит бочком, смущенно озираясь, Валентин Григорьевич Илюшенко. Шеф вскакивает, бросается к главному, следует не просто брежневский, но брежневско-хонэкэрский поцелуй, после чего парочка занимает свои места в президиуме. Каждый из них в своих тостах славит напарника, в общем, свадьба прошла успешно. В перерыве между возлияниями, когда мужики вышли покурить, на территории обнаружилась «Нива», возле которой крутился водитель, свой парень. Он мне рассказал: «Я веду колонну, и вдруг, босс мне командует: «Стоп!». Я – по тормозам, а он: «Чего ты стал?» и потом как засмеется, и говорит: «Возвращайся на шахту, хватай главного и быстро гони в пансионат». А сам смеется и пошел к вам в автобус». Смею позволить себе реконструировать ситуацию в салоне «Нивы». Человек дела не может тупо сидеть в машине и не решать по ходу какие-то проблемы. А проблема для Фимы есть – как строить взаимоотношения с главным инженером? Можно задавить, как это получается со многими, но какая будет при этом отдача для интересов дела? Можно взвалить на подчиненного все, а самому отойти от дел, но звягильский норов не позволяет звягильскому настрою на верховенство своей власти пойти на такой шаг. Сам он, будучи главным инженером шахты №13, получил карт-бланш на всевластие от директора, для которого это решение, как руководителя предприятия, в конце концов, ожидаемо очень плохо кончилось. Есть вариант – приблизить подчиненного как можно ближе, но оставить под приглядом. «Стоп! Есть решение!» – подумал он, но получилось так, что произнес это вслух. Как настоящий авантюрист, интуитивно принимающий спонтанное решение, Ефим Леонидович здорово рисковал. Оставить на два дня шахту беспризорной в угольной промышленности – это, как сейчас говорят, – нонсенс. А тогда это называлось по-другому – строгач с занесением в учетную карточку. Кроме того, главного могло не оказаться на месте – он мог поехать в шахту, в объединение, налево, в конце концов, воспользовавшись отсутствием шефа. А позвонить и предупредить его о готовящейся акции неоткуда – это только в голливудских боевиках посреди пустыни непременно стоит одинокая будка с телефоном. Мобилки тогда были еще только в мечтах у мальчиков Силиконовой (кремниевой?) долины. Короче, авантюристам везет, пазл сложился. Илюшенко «взяли» прямо из кабинета, не дав возможности  заехать домой, переодеться, захватить купальные принадлежности. Отсутствие плавок, впрочем, не повлияло на отличное впечатление от превосходной спортивной фигуры главного во время купания в речке. Наши шутники-злопыхатели оказались в чем-то провидцами по части мужских купальников.                После славяногорского кутежа Ефим Леонидович утверждал  все технические решения главного инженера безоговорочно.
  Илюшенко был единственным, кого директор называл по имени-отчеству на совещании – Валентин Григорьевич. Правда, был еще один, мой дружок и одногодка Закир Гарифович Мазитов, который мог задать храпака на пятиминутке, на что босс грозно реагировал: «Мазитов! Не спать!». Закир хлопает ресницами, озирается по сторонам: «А я не сплю!». Даже в тесных компаниях, когда отмечались дни рождения или праздник по случаю досрочного выполнения шахтой плана, все присутствующие откликались на позывные: «Механик», «Профорг», «Нормировщик», «Пятый» (имеется в виду номер участок), «Парторг», «ОКР», «Дегазация» и  т. д. Я проходил для боса под ником «БВР»,  что в переводе на общедоступный язык означает буровзрывные работы. Однажды все-таки Звягильскому пришлось публично произнести полностью мои ФИО. Перед праздником «День Шахтера» на торжественном собрании во Дворце им. А.М. Горького директор от имени Минугля вручал знаки «Шахтерская Слава» различных степеней. С каждым награжденным Ефим Леонидович целовался взасос, как это было принято в Политбюро. Поцелуй со мной получился у него смазанным, наверное, из-за моих, извините, непричесанных усов.               
  Через два года Валентину Григорьевичу предложили пост технического директора объединения. Ефим Леонидович набрал к этому времени такой авторитет в объединении «Донецкуголь», что решение вопроса зависело от него. Спустя два дня раздумий на пятиминутке он объявил нам: «Будем отпускать. Нам нужен свой человек наверху, а здесь мы справимся сами». Илюшенко всегда был настроен на науку. Когда ЦНТБ (Центральная научно-техническая библиотека) задышала на ладан = пришла перестройка = он взял библиотеку под свое крыло. Когда выбросы породы при прохождении околоствольного двора шахты «Бутовка-Донецкая» срывали сроки сдачи объекта, Илюшенко, уже будучи генеральным директором объединения «Донецкуголь», вспомнил, что я занимался этой проблемой у нас на шахте. Через моего начальника участка Ивана Ивановича Машенцева (я уже отошел к тому времени от взрывных работ и служил горным мастером на внутришахтном транспорте – ВШТ) пригласил меня к себе в объединение. В его кабинете я в двух словах рассказал о моем методе борьбы с внезапными выбросами. «Так это диссертабельная тема!» – тут же отреагировал он. А когда я показал свою статью в журнале «Уголь Украины» на эту тему с формулами, расчетами и примерами фактического использования изобретения, он воскликнул: «Так это готовая диссертация!». Разумеется, это был перехлест в оценке моего скромного вклада в горную науку, но я привел этот пример не для того, чтобы обратить внимание на собственную персону, тем более, что я дело по защиты диссертации, при наличии 6-ти публикаций, дюжины патентов и сданного кандидатского минимума по немецкому языку, до ума так и не довел, а чтобы показать нацеленность Валентина Григорьевича на науку. Позднее  он защитил докторскую диссертацию и, не числился, а действительно работал профессором в Институте повышения квалификации. А тогда, в раздолбайном 1994 году, Валентин Григорьевич позвонил при мне из кабинета директору шахты «Бутовка-Донецкая» и приказал связаться со мной по вопросу взрывных работ в околоствольном дворе. В тот же день нашел меня на шахте начальник проходки, которому передал данные «специалиста» директор шахты. Назавтра встретились в нарядной шахтопроходки, начальник оказался знакомым постаревшим студентом-маркшейдером из нашего курса. Переоделись, поехали в забой. Действительно, в законтурном пространстве видны купол и боковые полости объемом вдвое превышающие проектные размеры – явное следствие внезапного выброса песчаника. По технологии пустоты должны быть заполнены бетоном. Заглянул назад, в готовую часть выработки, – э, ребята, сколько же вы построили дач и гаражей из того бетона, который должен был заполнить полости за крепью? После каждого внезапного выброса породы составляется акт о величине объема полостей, подлежащих заполнению бетоном. Думаю, к хищению причастны не только нормировщик, маркшейдер и начальник участка, подписавшие первоначальный акт, но и те, кто принял бракованную работу. Я не стал выяснять у приятеля – члена шахтной ОПГ, кто главарь группировки, у меня была другая миссия. По выезду на поверхность я составил паспорт БВР для забоя, и мы договорились, что я приеду и сам проведу взрывные работы. Через день звоню подопечному: «В чем задержка? Когда взрывать будем?», – «А мы уже взорвали! Получили снова выброс». Приезжаю на «Бутовку», дружбан предлагает поехать вниз, посмотреть забой, убедиться в наличии новых пустот. «Нет, парень, покажи путевку, по которой палили!». По количеству детонаторов в сериях и последовательности их взрывания мне не составляло труда определить, или взрывание проводилось по старому паспорту БВР, провоцирующему выброс песчаника, или по методе, предотвращающей выброс. Однокурсник-диверсант – тык-мык, а сказать нечего. Потом взмолился: «Меня в асфальт закатают, если не будет выбросов. Ты же знаешь, какое сейчас время. Мне осталось сделать последние два отпала и будет сбойка с обходной». Я понял, что в эпоху разгула демократии вкупе со свободой от элементарной порядочности место под асфальтом, если буду дергаться, найдется также для меня, и благоразумно прервал связь с шахтостроителем. Валентину Григорьевичу о «проделанной» работе я не докладывал. Такими бандитскими бутовскими методами Звягильский никогда не пользовался.    
  Под конец жизни Валентина Григорьевича Фима взял его работать на должность зам. главного инженера по науке, а потом почему-то вытурил с шахты. Илюшенко завещал похоронить себя в приметном месте на Иверском кладбище, которое стало последним пристанищем для многих шахтеров, как руководителей, так и работяг. Я видел там в 2008-м году памятник бригадиру проходчиков с нашей шахты Феде Балабану, возлагал цветы мастеру-взрывнику моего участка Вите Горелову, памятник которому порушили киборги аэропортовские. В центральной части кладбища у церкви женского монастыря зарождался пантеон известных деятелей угольной промышленности Донецка. Помню, памятник руководителю объединения «Донецкуголь» Фисуну уже стоял. Позже скорбный ряд пополнил Н.С. Сургай. Мог же он, как министр Угольной промышленности Украины, заказать себе престижное место на престижном кладбище в столице «нашей» родины, но Николай Сафонович, в силу своей скромности всего лишь кандидат технических наук, остался верен нашей Родине. А где будет похоронен вице-премьер Украины, депутат Верховной зРады, доктор технических наук, профессор  Звягильский, одногодка с Николаем Сафоновичем? Неужели предаст память своих родителей? Валентин Григорьевич Илюшенко по праву претендовал на участок в пантеоне, но в скорбный час 2015-го года как раз пришельцы утюжили погост, и пришлось ему упокоиться на каком-то другом кладбище, которое не подвергалось надругательству.               
  Иван Степанович Дзигора был легким в общении, беззлобным, не особо утруждающим себя работой. Он по любви был женат на дочери Министра металлургии (кажется) Украины. В среде высокопоставленных особ промышленности в то время зародился тренд представлять себя технической интеллигенцией, в отличие от послереволюционных шишек, которые кичились своим, зачастую задекларированным, но никак не подтвержденным,  пролетарским происхождением. Ивану Степановичу сделали кандидатскую диссертацию, чем причисли зятя к сонму технических интеллектуалов, впрочем, он никогда этим не бравировал. С поста главного инженера треста «Куйбышевуголь» (после того, как Министр-тесть сдулся) Дзигора мягко планировал вниз по должностным ступеням, провально отруководил шахтой «Октябрьская» (погорел на приписках добычи), пока не очутился на шахте им. А.Ф.Засядько в неопределенной синекурной должности. Когда Звягильский пришел на шахту, ему, естественно, нужны были сведения о коллективе, знать, кто чем дышит. С Иваном Степановичем у них сохранились хорошие деловые корпоративные отношения еще по предыдущим местам работы. Первые месяца три Ефим Леонидович во время заседаний в кабинете держал перед собой листы бумаги, заполненные почерком Дзигоры. Зная Ивана Степановича, уверен, что он в своих характеристиках на старший надзор никого не оклеветал. Посчитав, что он получил от директора, как от хана Золотой Орды, ярлык на вседозволенность, Дзигора мог позвонить в любое подразделение шахты и от имени директора дать любую команду. Иван Степанович организовал, как говорили острословы, «участок Дачстрой». Он вызывал начальников участка и давал им наряд, что сегодня нужно делать у него на даче. Когда до Фимы это самоуправство подчиненного дошло, Иван Степанович был здорово осажен, однако все же не удален из ближайшего окружения. Его связи в Киеве могли пригодиться шахте и действительно пригодились впоследствии, после чего Звягильский дал пинком под зад и Дзигоре. Такая же участь постигла, например, Валеру Зимникова, который начинал у меня в смене слесарем в 1963 году, а закончил работу на шахте лет через 40 помощником главного инженера. Ни тебе грамоты, ни тебе доброго слова, а получи, пенсионер, в зубы приказ об увольнении и «чеши отсюда». Такое отношение к сподвижникам, наверное,  вписывается в специфическое пристрастие Звягильского – любовь к «эффективным эффектам», подтвержденная статистически.
  Иван Степанович, как первопроходец, подсказал боссу пути проникновения в высшее общество. Как результат, в углу кабинета Ефима Леонидовича мы видели несколько дней за журнальным столиком трех молодых научных «негров» из Московского горного института. Через положенное количество месяцев роды состоялись, но процесс развития плода творческой, технической мысли юного соискателя был скрыт от общественности. На доске объявлений шахты не было оповещения о предстоящей защите кандидатской диссертации директором шахты Е.Л. Звягильским. Создавалось впечатление, что продукция изготавливалась не из материала заказчика, в отсутствии заказчика, но с готовностью под ключ, т.е. вручением диплома к.т.н. Представить себе, что Ефим Леонидович бодро излагает ученому совету суть новизны своей диссертации, весьма затруднительно. Он не был краснобаем, но и пророк Моисей был косноязычным и вообще заикой, как уверяли его современники и соплеменники. Вспоминается 1990 год. Идет заседание Верховной Рады, утверждают Н.С. Сургая председателем Гос. Комитета Украины по угольной промышленности. В то время была мода на безудержную гласность и все мероприятия проходили в прямом эфире, даже КВН. Но, и веселые, и находчивые, потеряв темп шоу-представления, сразу сообразили, что нужно быстренько отказываться от того, за что боролись с детства, и вернулись к привычному и безопасному для них монтажу. Так вот, претенденту на высокий пост товарищу Сургаю депутаты задают вопросы. Депутат Юхым Леонiдовыч ЗвягIльскый интересуется (по бумажке): «Николай Сафонович! Имеются ли в Министерстве средства для развития Донецкого угольного бассейна?». Сургай подробно, минут десять, без бумажки докладывает Раде – какие вливания в какие объединения намечается сделать. Разыгранная по нотам интермедия завершилась заключительным аккордом Юхыма (без бумажки): «Спасибо!». Я делюсь воспоминаниями о тех событиях, связанных с шахтой им. А. Ф. Засядько, в которых сам участвовал, сам видел, слышал от не менее двух внушающих доверие источников, и знаю наверняка. В работе Верховной Рады не участвовал, но видел и слышал в прямом эфире, поэтому знаю наверняка. Когда по шахте распространился слух, что Фима идет в депутаты, мы, приземленные подземные, ошалели. Зачем ему, человеку дела просиживать штаны в зале заседаний, да еще, страшно подумать, выступать и клепать законы? Звягильский мыслил вдолгую, а мы, глупцы, не понимали, что именно в зале заседаний вершатся дела деловыми людьми, а пустобрехи выступают с трибуны и законы клЁпают. Первую  предвыборную кампанию 1990 года, как и все последующие, он провел блестяще. Вместо банальных плакатов-призывов, агитаторов-комсомольцев, подкупов-вносов Звягильский-психолог молча, не обещая жителям светлое будущее, выбирает проблемный поселок, где люди давно мечтают получить дорогу, газ, электроподстанцию и т.д. Пенсионеры выбранного им поселка могут по очереди придти на прием к директору шахты (простите, – кандидату в депутаты) с заявлением на оказание материальной помощи за счет шахты и после получения желаемой резолюции на бумаге пожать ему руку. В день выборов они, неподкупные избиратели, берут за шкирку своих никчемных детей с обкуренными внуками и ведут мимо новой подстанции, а также газораспределительного пункта, по только что построенной новенькой дороге прямиком к избирательным урнам. Выведенная нами еще 10 лет назад формула «1/3 – людям», оказывается, работает и в общественно-политической  сфере. Да что там заброшенный поселок! Город Донецк получил прекрасный долгожданный подарок благодаря кипучей энергии Звягильского. За короткий период (всего 8 месяцев) своего мэрства он сумел завершить ремонт Донецкого оперного театра, говорят, третьего по красоте на Украине после Львовского и Одесского. Неизвестно, скольких директоров заводов и шахт ему удалось нагнуть, чтобы при еще рыхлой, неустойчивой власти скинуться на ремонт объекта.
  В 1993 году президент Кравчук забрал Ефима Леонидовича в Киев на самые высокие посты в кабинете министров, где он мог себя чувствовать как рыба в воде, в отличие от парламента, где Хымко был словно рыба, выброшенная из воды. Казалось, что теперь он забудет о шахте. Как бы ни так, – кого надо снимал, кого надо – назначал на предприятии нашем. Учтите! Бизнесмен не бросает дело, приносящее доход! Нам в Донецке трудно было следить за перипетиями, интригами в киевских верхах. А тут поспели выборы президента Украины, и Звягильскому – и.о. премьер-министра – надо было определиться  с кем он. Не искушенный в политических интригах, он воспользовался давно привычным для себя правилом – власть надо любить и поддерживать, а на руководителя – молиться. Пострадавшим от такого решения оказался я. Юхым ЛеонIдовыч, в порыве верноподданнических устремлений, организовал встречу избирателей с кандидатом в президенты, действующим президентом Кравчуком где-то в районе Донецка. Перекрыли дороги вокруг города на 4 часа, из-за чего я не смог проехать на дачу. Даже нам из-под земли было ясно-видно, что шансы у идейного балабола нулевые. Леонид Данилович выиграл выборы у Леонида Макаровича, а в проигрыше, как та самая рыба, выброшенная из воды,  оказался Ефим  Леонидович. Скудна украинська политычна мова – сплошь Леониды у руля! Фима! Нельзя с политическими шулерами садиться играть в карты! На бедолагу Звягильского кучмовские прихвостни изготовили компромат, который никак не согласуется с горной наукой и искусством, поэтому я не в состоянии его оценить, и, когда он понял, что ему предстоит кирдык, дал дёру в Израиль, причем незаконно. Дело в том, что в интервью газете «Комсомолец Донбасса» он сказал, что крещен в православном храме, а таких в Израиль просто не берут, я точно знаю. Хотя, возможен вариант, а такие случаи бывали, когда няня умыкнула у родителей своего любимца карапузика Фимочку, села с ним на трамвайчик третьей марки до Боссэ и там, в захудалой церквушке, окрестила его. Тогда не надо было врать всем комсомольцам всего Донбасса, а прямо сказать – в церкви, а вовсе не в храме!
  Как неуютно чувствовал себя в Израиле новый репатриант! Такой крупный, безразмерный  в такой малипусенькой стране, которая по площади меньше Донецкой области. Свою неукротимую энергию Звягильский было направил на создание бизнеса, привлек бывших засядьковцев к делу, но вскорости остыл. Заела его ностальгия по родной шахте и по огромной Украине. Он звонил каждый день на Украину, решал все вопросы по шахте и с ее контрагентами, в конце концов, восстановил статус непререкаемого руководителя (владельца!) предприятия. «Он властью не делится!» (П.В.Шевелев). Опять кого надо снимал, а кого надо (а бывало и не надо) назначал. Чудеса телепатии на огромной дистанции! Учтите!! Бизнесмен не бросает дело, приносящее доход! Но ему сподручней руководить, быть на виду, находясь в непосредственном контакте со своим детищем. Короче, Фима ставит своей целью стать снова Юхымом. У президента Кучмы злость на провинившегося предателя уже прошла, но препятствием на пути к возвращению, была любимая Рада, которой Звягiльскый отдал безвозвратно столько лет жизни. Дело в том, что после победы на выборах пана УНР (Украина Нэ Росия), бывшая оппозиция, завоевавшая  большинство в Раде, в эйфорическом угаре лишила уже поверженного донецкого врага девс… (зачеркнуто) неприкосновенности. Тогда только один депутат-оппозиционер Владимир Яворивский проявил человечность, проголосовав против экзекуции. Незадолго до этого Звягильский послал на родину писателя бригаду засядьковских строителей и те за три недели возвели ему хатынку. Купить скопом парламентский корпус, чтоб он проголосовал за отмену своего позорного решения, не удалось – не сошлись в цене. Дешевле обошлось работать с каждым ОЧЕНЬ НАРОДНЫМ депутатом индивидуально. На шахте была создана бригада из особо преданных руководителю молодых, инициативных людей, им были вручены список депутатов, наличные $ и спецгруппу командировали в град-столицу. Поначалу депутаты высоко оценивали свою неподкупность, но по мере пополнения списка жаждущих отхватить USD, цены снижались, а после достижения кворума, цена стала вовсе бросовой, и, чтоб не гавкали при обсуждении условий возвращения в Раду Хымка в свежей вышиванке, раздали тощие конверты всем желающим. Кстати, еще задолго до образования ДНР депутат Звягильский привозил на нашу шахту свою коллегу, члена КПСС до 1991года, бандеровку со дня рождения Ирину Фарион для агитации за «жыдiвську» партию «Свобода». Интересно, какой партбилет лежит сейчас в кармашке ночной майки Звягильского? Не так давно нашел меня в Израиле Миша Цвелов. Я ему присвоил №52 в нашем, с огромными уже проплешинами, списке засядьковцев, который возглавлял еще с февраля 1990 года первым перебравшийся в Израиль Саша Динерман. Мы втроем, каждый в свое время, работали на участке ВШТ, там же служил и Миша Штурман, которого Звягильский уже по возвращении на Украину назначил начальником участка. Новый «начальник транспортного цеха», по свидетельству номера 52 нашего списка, жаловался сослуживцам, что на пятиминутке директор неуклюже матерился и обозвал Штурмана «жидярой». Молодой руководитель огрызнулся: «Ефим Леонидович! Мы же с Вами оба евреи!». – «Я – еврей! А ты жидяра!». Мне пришлось приложить усилия, чтоб найти Мишу Штурмана, и получить подтверждение или опровержение его стычки с директором, но нарвался на печальную весть – он умер года четыре назад. Мы, коренное население «Ветки-Глубокой», глядя из подземелья на политические промахи Звягильского, дивимся предательству им его же твердого правила поведения удачливого предпринимателя – быть во всем первым, быть всегда самым лучшим. Ну, не подходит ему роль заднескамеечника в парламенте, когда верховодит не он, когда он «самый» не лучший, а самый старый, где он может просто зачахнуть. Куда делись его воля, тщеславие, целеустремленность, властолюбие, яркость натуры? А ведь есть возможность стать вновь первым, лучшим, волевым и т.д., – возвратись он в Донецк сегодня, спустя годы после революции гыдности, в укор и пример остальным олигархам. А что? Слабо? И тогда бы, уверен, на следующий день после исполнения реквиема на фронтоне нашей шахте сменилась бы надпись на новую – «Шахта имени Е.Л. Звягильского».
  В начале операции «Возвращение» Ефим Леонидович Звягильский из Израиля дал (проплатил?!) интервью для солидной украинской газеты «Зеркало недели». Вытяг (рус. – извлечение) из публикации от 6 декабря 1996 года: «Умирать я буду дома, в Донецке, как бы мне не старались помешать!». А сегодня, спустя два десятка лет, коренному дончанину, очутившемуся на чужбине в Киеве, будут мешать многие. И злорадные депутаты Рады, которым, как старейший депутат, Юхым Звягiльскый должен на искареженном украинском языке открывать  очередную сессию, благословляя их кромсать родной Донецк. И справжни украинськи хлопци на блок-постах с шевронами на рукавах и с наглой ухмылкой на физиономии преградят ему, «сепару», путь на вражескую сторону. Да, и земляки, которые, может быть, простили бы заблудшему предательство, но точно не будут приспускать флаги с траурной лентой в печальный час, как было бы останься он со своими. «Колорадным ватникам» не объяснишь, с какого перепугу он перевел шахту в юрисдикцию Киева? Кто его так нашарахал? Вечный победитель остался в проигрыше. Мои родители покоятся на Щегловском кладбище, недалеко от восточного воздухоподающего ствола нашей шахты. Я предусмотрительно поставил оградку с опцией еще на двух клиентов – себя и супруги. На лабрадоритной стеле выбита фамилия Ш П У Н Т, а ниже имена и отчества с датами  рождения и смерти папы и мамы. Хотел еще выбить имена-отчества с датой рождения и черточкой, без указания загадочной даты предстоящей смерти для двух претендентов, но старшие товарищи, спасибо им, отговорили. Будем теперь заземляться вдали от Донецка у себя на чужой Родине. До начала бойни на Донбассе  я практически раз-другой в год возвращался в Донецк, ремонтировал памятник, чистил территорию, красил оградку. Ездил ли Ефим Леонидович на кладбище к своим в смутное время? Не знаю. Но точно знаю, что когда любый презеденте депутата Хымка так утюжил воздухоподающий ствол его шахты и заодно прилегающий участок кладбища, что, говорят, большинство памятников там полегло, а вышеупомянутый депутат не объявил бессрочную до полного истощения голодовку в знак протеста. Также мне известно, что Порошенко 5 раз направлял ракеты по наводке установленных диверсантами маячков на шахтную электроподстанцию, что могло привести к гибели горняков под землей. Заодно он прислал дважды «шоколадки» в рядом расположенный мой кооператив – первый раз в 4-й подъезд, когда выгорело 5 квартир, а потом – во 2-й, где разрушил нижний этаж. Спасибо, что третий подъезд, где я жил, пощадил. А народный депутат от Донбасса не вышел на трибуну с плакатом «Руки прочь от Донецка!», заслонив своей широкой спиной транспарант «Свободу Наде Савченко!». Он с начальством не спорит, он его любит. А Порошенкови воздастся. Как у Высоцкого: «Он слишком рано нас похоронил. Ошибся он, поверьте мне, ребята!».               
  После возвращения из Израиля Ефим Леонидович в первую очередь приехал на шахту. Учтите, в конце концов, с тремя восклицательными знаками!!! Бизнесмен не бросает дело, доход приносящее. Он просто соскучился по своему обычному состоянию – потребность командовать, повелевать. Даже уходя в отпуск, он всегда брал с собой кого-нибудь в спутники. Первым подручным Ефима Леонидовича в отпускном вояже, насколько мне известно, был работник отдела безопасности объединения милейший Крамер. Он курировал вопросы взрывных работ и мы, его подопечные начальники БВР, звали его Буденным поскольку был он тоже Семеном Михайловичем. В 1981 году Звягильский ложится в Калининскую больницу чистить свои плевры, протоки (или карму свою?) с целью борьбы с лишним весом. Звонок через телефонистку в нарядную: «Приедь ко мне в больницу!», – «А как я Вас найду?», – «Узнаешь у Наташи. Не вздумай привозить мне что-нибудь». В отделении торакальной хирургии нашел палату, одноместную с телефоном, но без особых изысков. Шеф в заношенных трениках и видавшей виды майке в обтяжку сходу объявляет: «Твой Крамер идет в отпуск. Надо ему помочь. Оформи рацпредложение через Илюшенко, он в курсе». Аудиенция завершена. Возвращаюсь на шахту и по дороге соображаю, как выполнить поручение директора, но не грузить по мелочи главного инженера. За время службы на шахте я дал более 170-ти рацпредложений, один раз даже получил премию в придачу к значку «Отличник-рационализатор». В нарядной  я уже было начал обдумывать оформление заявки на свою идею, когда меня вызвал к себе Валентин Григорьевич. Он не стал слушать мое уже обдуманное предложение, сам всегда фонтанировал идеями, и отослал меня к Анне Львовне Кордюковой, инженеру по рацпредложениям. Аня рассказала мне суть рацпредложения главного и попросила меня оформить заявку сегодня, чтоб завтра можно было включить оплату в приказ по шахте. При передаче «взятки» от меня (или Звягильского?) в размере рублей 50-ти, Семен Михайлович рассказал мне, что они с Фимой уже несколько лет вместе едут в отпуск, что босс каждый раз проводит предотпускную подготовку по снижения веса в клинике у своего друга, лечащего врача Василия Митрофановича Кравца. Интеллигентного, солидного врача мы видели несколько раз на наших сборищах в числе приглашенных лиц, и Ефим Леонидович представлял его как профессора. Замечено, что обыкновенные люди стараются при знакомстве поднять свой статус. Особенно ярко эта тенденция проявляется в эмигрантской среде, где все понаехавшие и ничего не ведают друг о друге. Я знаю медсестру, которая представлялась окружающим заведующей гинекологическим отделением; старшего лейтенанта, как подполковника-афганца; горного мастера, слывшего главным механиком шахты до тех пор, пока не появился в Израиле настоящий главный механик. Замечено, что неординарные люди, к коим, несомненно, относится и Ефим Леонидович, представляя своих друзей завышают их статус. Поэтому доцент Кравец превратился в профессора. Его брат, Митрофаныч , работал на шахте заместителем нач. добычного участка и спустя годы рассказывал, что «профессор» с Фимой были друзья не разлей вода, но когда Звягильский, забравшийся наверх, пренебрег дружбой, и сделал банальную операцию в Германии, даже не поставив друга в известность, между ними пробежала кошка. Такая же судьба постигла и «нашего» Буденного, собиравшего и снабжавшего сведениями об интригах и атмосфере в объединении для начинающего восхождение по карьерной лестнице Звягильского, пока карьерист не стал крепко на ноги. Потом для сопровождения в отпуске привлекались разные бригадиры, в частности – Федя Балабан. Последний раз я видел Звягильского в Крыму в2004 году с оруженосцем Плющом Иваном Степановичем, бывшим спикером Верховной Рады. Ефим Леонидович привык создавать для себя круг приближенных из приспешников, прислужников и многие стремились вписаться в эту геометрическую фигуру. Как-то я зашел к нему подписать деловую бумагу. Был жаркий летний день, он снял с себя безразмерный пиджак: «Отнеси туда», и указал рукой направление на заднюю комнату отдыха. Уже открыв дверь в святая святых, я услышал: «Ты вязать галстук можешь?». Я продолжил движение, водрузил пиджак на спинку стула, а сам размышлял: «Понятно, ни один настоящий сталинский городской пацан  не в состоянии совладать с галстуком. Я получил предложение вступить в порочный круг приближенных, в связи с чем, перспектива потери  независимости при отстаивании принципов моей работы станет реальной, поэтому надо придуриться». Возвращаюсь в кабинет: «Нет, Ефим Леонидович! Я с галстуками не в ладах». Подозрительный взгляд: «Ну, ладно!». Зачастую приблатненые пацанские замашки проявлялись у него в обращении с подчиненными. Провинившихся начальников участка он обещал послать «за бугор», что означало: «Выгоню – пойдешь бедствовать на шахту «Бутовка-Донецкая», которая , действительно, находилась за бугром в низине. Как-то Звягильский вызвал меня в кабинет, отчитал за какой-то проступок (ей-богу, не помню свое прегрешение), но, не видя на моей физиономии гримасы страха или хотя бы покаяния, взбеленился, вышел из-за стола и двинулся прямо на меня всем своим выдающимся пузом с угрозой: «Пойдешь за бугор!». Я едва успел в последний момент сделать шаг в сторону перед тем, как тяжеловесный состав прогромыхал мимо меня. Инцидент, впрочем, последствий не имел.
  Шахта функционировала нормально благодаря дистанционному  управлению из далекого Израиля. Записных шутников и соглядателей интересовал кадровый вопрос. За время зарубежной ссылки директора, в коллективе образовалась, правда, немногочисленная фронда. «Вор, хапуга, грабитель» – это неполный перечень обвинений в адрес «бывшего когда-то директором». Ущемлялось заодно также чувство почти православного верующего. Выделялся в этой группе начальник отдела нормирования, бесполезно рыжий Владимир Иванович Мельник. Но Звягильский поступил по-звягильски. Он эпатировал публику тем, что не только не убрал Володю, но приблизил его к себе, и в итоге получил самого ручного, преданного до лизоблюдства подчиненного, ставшего полезно рыжим. И это на фоне возобновившегося давления на корпус начальников участков, несколько отвыкших от ежедневных унижений со стороны шефа. Завершая научно-политический раздел материала, следует обратить внимание на то, что даже вездесущая Википедия не отвечает на вопрос – когда же защитили докторскую диссертацию Янукович и Звягильский? Шахтные оболтусы по этому вопросу ерничают, мол, учитывая благоговейное  отношение Е.Л.З. к вышестоящим товарищам, он предложил В.Ф.Я. сделать совместно продукт. Нанял молодых бледнолицых  негров, которые слепили диссертацию, одну на двоих, защитили ее для обоих, выдали дипломы каждому. Потом научные, новоиспеченные  дарования вместе поступают на одну кафедру одного университета (академии?), получают каждый должность профессора обязательно с двумя «ф», и читают (вслух или про себя?) один и тот же курс. Со временем пути подельников, докторов наук разошлись. Один, Вiктор, стал в сговоре с семьей дербанить Украину, а другой, Юхым, стал писать законы для Украины по четным, а по нечетным писать статьи в научные журналы в содружестве с учеными и не очень учеными Украины (читайте, к примеру, выпуск №37 «Геотехническая механика» Института геотехнической механики Национальной академии наук Украины , 2002 год). 
  Но вернемся к производственно-предпринимательской деятельности Звягильского, где он действует, как непревзойденный мастак. Например, когда в смутное-мутное времечко перестройки произошел разрыв межпроизводственных связей, и наступила эра бартера, Ефим Леонидович виртуозно использовал возникшую неразбериху для удержания коллектива в тонусе. В условиях всестороннего дефицита товаров он смог найти схемы обмена излишков угля на ширпотреб и организовал для трудящихся шахты распределение одежды, обуви, видеокассет, электроаппаратуры и других предметов повышенного и неудовлетворенного спроса по следующей цепочке – профком – талоны – участок – товары по приемлемым ценам. На излете социализма бездарные руководители СССР, отчаявшись  вытащить за хвост из болота стагнирующее сельское хозяйство страны, обратились к крупным промышленным предприятиям с предложением взять шефство над колхозами-совхозами. «Красные» директора фабрик-заводов-пароходов всячески старались откараскаться от навязываемой обузы. Но только не Звягильский! Он не взял шефство над банкротами, – он взял их, банкротов, на баланс. Были построены и реконструированы животноводческие фермы, комбикормовые заводы, мясокомбинат, который выпускал продукцию для продажи в сети магазинов собственной (шахтной или личной?) агрофирмы. Сельские жители стали работниками  фирмы с достойной зарплатой. Ефим Леонидович стал латифундистом, ему принадлежали на законных основаниях земли значительной части Донецкой области. Если бы вороватые пацаны березовские, пронырливые ханыги абрамовичи, комсомольские прохиндеи ходорковские взяли пример с предпринимателя Звягильского, быть бы и перечисленным делягам тоже дважды героями труда. А начинал он свою сельскохозяйственную производственную деятельность для пробы еще в 1982 году, когда крахом социализма и не пахло. Ефим Леонидович подобрал загнувшийся колхоз, расположенный рядом с пансионатом «Сосновый бор» с целью обеспечения свежими продуктами отдыхающих в его детище шахтеров. Многие начальники и механики производственных участков, служб шахты безвылазно трудились на земле, поднимая сельское хозяйство с колен. Постепенно, по мере ввода в эксплуатацию ферм, цеха по переработке мяса, обустройства пасеки и прочего, готовая продукция сельскохозяйственного управления шахты им. А.Ф. Засядько поступала в магазин при шахте. Я не был привлечен к этому трудовому подвигу, поэтому, не зная тонкостей и подробностей «комсомольской стройки», лишь пунктирно очертил происходившее в селе. По завершении строительства первого животноводческого комплекса  возбужденный Ефим Леонидович лично провел экскурсию для командного состава шахты и пригласил на сабантуй. Парное молоко было действительно очень  вкусным! Со временем сельхозуправление шахты многократно разрослось и расширило объем своей деятельности, в Донецке появилось около 20-ти типовых магазинов Звягильского с оригинальным архитектурнным решением и под названием «Агрофирма шахты им. А Ф. Засядько».               
  А вот в созидании другого детища Звягильского мне пришлось поучаствовать  основательно. Построенный  пансионат «Сосновый бор» в Славяногорске на берегу Северского Донца уже не соответствовал возросшим потребностям и амбициям Ефима Леонидовича. Ему, а, значит, и трудящимся шахты, снилось море. Черное! Еще работая руководителем шахтоуправления «Куйбышевское», Фима построил в центре села Морское Судакского района Крыма в километре от моря примитивный пансионат для трудящихся предприятия. Места в селе для строительства у моря и непременно у моря (!) фешенебельного дворца, лучшего на восточном берегу Крыма от Керчи до самой до Ялты не было. Связи с руководством одноименного  винодельческого совхоза, которому принадлежали земли окрест села, сохранились. Не прерывалось взаимодействие Звягильского и с авторитетным деятелем Судакского района Борисом Давидовичем Дейчем, который способствовал организации первичного пансионата Ефима Леонидовича в Морском. Судьбы обоих товарищей часто пересекались, а порой друзья взаимодействовали и параллельно. Борис Давидович, мой одногодка, начинал на первой ступени длиннющей карьерной лестнице портным (1955-7 годы), а заканчивал, взобравшись наверх в качестве Председателя Верховного Совета Крыма (2002-2006 г.г.). Затем опустился до народного депутата Верховной Рады, как и его коллега, Ефим Леонидович. К чести Бориса Дейча, 16 марта 2014 года, как крымчанин, на референдуме о статусе Крыма он проголосовал за присоединение Крыма к Российской Федерации и сложил с себя полномочия депутата Украины. К бесчестию Ефима Звягильского, который как дончанин, бросил Донецк в трудную годину и не сложил с себя полномочия народного депутата враждебной Украины. А на промежуточных ступенях той самой лестницы имени Дейча обнаруживается сведение о получении высшего образования, случайно, в Донецком институте советской торговли (1968-1974 годы), совместив учебу с работой в это же время директором оптовой торговой базы, а затем – директором Судакского курортторга. Долго же готовился портной к получению диплома, пока не встретился, конечно же, случайно, с человеком, у которого свои оригинальные методы решения проблемы. Тем не менее, Борис Давидович сделал множество полезных дел для Крыма и не случайно заслуженно носит звание Героя Украины с 2013 года. Еще одно переплетение судеб Героев Украины. Оба сына Дейча, Сергей и Владимир, опять случайно, работали у нас на шахте начальниками участка, ребята толковые, удостоверяю.   
  Решать вопрос об отводе земли и строительстве необходимо было по советским законам на республиканском уровне. Здесь пригодились сохранившиеся в Киеве связи Ивана Степановича Дзигоры. Согласования даже с заносами проходили туго, но завершились  разрешением строительства на необжитой гористой местности, правда, вблизи от берега моря пансионатика по проекту, представленному шахтой. Получив разрешение, Фима вызывает к себе Диму Зарудянского с исходным, пригодным для согласования в Киеве, скромным проектом пансионата. «Так, у тебя тут 5 этажей. Добавляешь 2 вверх и 2 вниз. Ширина здания 12 метров. Перечеркиваем, будет 18. А что это – коридорного типа с удобствами в конце? Забудь! Рисуй двухкомнатные номера с санузлами, душем. Высоту потолка сделай 3 метра, а не твои куцые два с половиной. Столовую увеличь. И, вообще, разверни коробку здания, чтоб красиво с моря смотрелось. Предусмотри место для летнего кинотеатра и крытого бассейна, отдыхать надо круглый год», – «А кто нам это согласует?», – «Тебе меня не достаточно?». Пересчитали несущую способность фундамента – металла понадобится столько, что без помощи Илюшенко из объединения не выкрутиться. Итак, цели определены, задачи поставлены, за работу, товарищи!
  С момента принятия Звягильским окончательного решения о строительстве чудо-юдо пансионата под пресс попали все службы – строители, снабженцы, механики, электрики, теплотехники, работники транспортного цеха и многие другие. Я попал в разряд «другие». В начале лета 1986 года вызывает меня директор в свой кабинет. «Бери взрывчатку и гони в Крым, там надо сделать дорогу совхозу, а мы получим кусок пляжа». Я, культурно выражаясь, чертыхнулся. «Ефим Леонидович! Взрывчатку на «Жигулях» не возят. Нужна спецмашина с водителем и охранником. У них должен быть допуск. Разрешения на взрывные работы мне никто не даст. А проезд по Донецкой, Запорожской, Херсонской областям и Крыму надо согласовывать с областными милициями», –  «Мне нужна дорога!», – «Завтра я мотанусь в Морское, там разберусь», – «Найдешь там главного агронома, он тебе все покажет». Вечером заправил машину, оставил ее под подъездом, а утром на рассвете погнал на юга. Через 8 часов я был в Морском на стройплощадке, где велись работы по нулевому циклу главного корпуса, строились дороги, возводились подпорные стены. Отдельно складировано огромное количество ящиков с гранитными плитами для будущей облицовки здания и внутренней отделки. На ящиках адрес на английском и арабской вязью: «Получатель – шейх Абдулла Рахим». Ну, молодец Фима! Уже какого-то шейха обскакал! Подошел я к морю и ахнул с присвистом – от кромки воды полого поднимался пляж с галькой и метров через 35 упирался в земляное плато высотой 2 метра, на котором виднелся чахлый виноград.  Протяженность пляжа была метров 300. Ну, думаю, отхватил директор кусок моря. Потом, когда виноградник снесут, на этом месте устроят прекрасный променад. Прибыл совхозный агроном, признал, что эта плантация рядом с морскими брызгами ему не в дугу, а вот дорога – нужна позарез. Поехали с ним в горы по узкой каменистой дороге, которую справедливее назвать тропой.  Дорога уперлась в крутой утес, за которым в метрах сорока виднелся обширный участок целиной земли, столь желанный моему сопровождающему. Он мечтал на этом пригорке выращивать высокосортный табак. Назавтра я вернулся на шахту, подготовил необходимые инструменты, и через два дня возвратился к злосчастному выступу вместе с одним моим рабочим. Мы вдвоем обрабатывали утес отбойными молотками, а совхозный бульдозерист расширял уступ. Через 1,5 недели дорога была готова, утром мы уложили в «Жигуль» отбойные молотки и шланги. Поднимается к нам на УАЗе агроном, проехал по свежей дороге к заветной земле. Поблагодарил нас за проделанную работу, но стоит, переминаясь с ноги на ногу, а потом заводит разговор: «У меня проблема внизу. Готовлю новый участок под виноград, но бульдозеры его не берут. Надо взрывать. Я договорюсь с Ефимом Леонидовичем, чтоб вы взорвали». Еще один горячий любитель всё и всех взрывать! Берусь остудить виноградаря: «Звонить пока не надо. Давай опустимся к твоему участку, разберемся там на месте». Внизу по полю натужно передвигаются рывками два бульдозера с выпущенным внизу сзади жалом. Агроном излагает принятую у них технологию подготовки надела под виноградник: бульдозеры рыхлят почву, а потом участок заливается водой и через сутки размягченная площадка готова к посадке винограда. Рядом с полем стоят наготове две наполненные водовозки. Прикинул, что если применять даже минимальные заряды, то понадобится на эту площадь 8 тонн ВВ. Проблема! Пошли с агрономом ближе к пахарям. Порода представляет собой слои мергеля с включением известняка. Спрашиваю: «А на других полях почва такая же?», – «Нет, везде как твердая глина, а здесь, как назло, вот такая, что взрывать надо». Предложил сельхозработнику развернуть бульдозеры и, чтоб крюк не елозил по известняку, пахать вдоль напластованию породы. Надо отдать должное, агроном артачиться не стал, подозвал бульдозеристов и я им разъяснил суть, в каком направлении надо гнать трактора. Ребята, с которыми мы уже работали в горах, все поняли и прогнали при мне пару полос без напряга. В тот день мы впервые за 1,5 недели беспрерывной работы и питания всухомятку, обедали в импровизированной, с обслуживающим персоналом столовой, оборудованной на стройке благодаря доброй воле Бори Дейча, работавшего в ту пору директором Судакского комбината общественного питания. Я решил, что мы отдохнем, покупаемся в море денек, пока не решится окончательно проблема с агрономом. Уж очень не хотелось мне предстать в глазах Ефима Леонидовича забастовщиком и подвергнуться локауту с его стороны. Но назавтра улыбающийся заказчик выловил нас в море и в знак благодарности за решение тяжелой проблемы провел для нас двоих экскурсию по совхозному заводу, который специализировался на изготовлении «Мадеры». Он рассказал историю создания любимого вина Гришки Распутина, вручил каждому по две бутылки марочного продукта, по ящику отборного винограда, и мы «с чувством  исполненного долга» вернулись ночью в Донецк. Утром докладываю директору: «Дорогу сделали, берег наш, можно забирать», – «Взрывал?», – «Обошлось», – «А зачем они просили взрывчатку?», – «Они не горняки, не знают, что такое кливаж», – «Что, что?». От ответа я благоразумно уклонился  – ну, не читать же боссу лекцию по курсу «Основы горного дела». О непроделанных взрывных работах в поле я преднамеренно умолчал. К чему мне лишние расспросы? Я сознательно уделил так много места описанию своей первой работы в Крыму (позже еще разов 5-6 Фима направлял меня на стройку по разным поводам), чтобы продемонстрировать его уникальные способности, как предпринимателя, организатора и ничтожные знания горного дела. Горный инженер должен знать условия обращения со взрывчатыми материалами и что такое кливаж, но государственному деятелю эти знания не нужны, и укорять в этом персонажа бессмысленно.
  Некоторые завистники на шахте дергали меня за рукав: «Дурачек! Мог бы остаться там еще на неделю-другую. Лето, море, пляж!». Каюсь, мелькала такая мысль у меня, но я знал, как оценивает обман наш директор. У него была обширная сеть доносителей, которые бы непременно преподнесли крамолу на меня в лучшем виде. Не думаю, что Звягильский создавал агентуру целенаправленно – добровольцев хватало с лихвой. У меня на участке, например, работал взрывником Валера Свир, служивший когда-то пограничником, и впитавший за время службы в системе КГБ потребность доложить и заложить. Ефим Леонидович знал в подробностях, что творится в моей епархии. Однажды мне в нарядную позвонили с проходной – там задержали моих доставщиков ВМ, пытавшихся вывезти с территории шахты  две пачки полиэтиленовых мешков, используемых при взрывных работах в проходческих забоях. Прибегаю на место происшествия, стоят понуро провинившиеся, сидит проверяющий (то ли из народного контроля, то ли из ОБХСС). Я быстро сориентировался и к своим ворам: «Куда спешите? Я же вам сказал, что приготовлю сопроводиловку, потом повезете». Поворачиваюсь к контролеру: «На «Бутовке» кончились мешки. Они попросили взаймы на 2 дня. Я писал уже бумагу, когда мне позвонили отсюда. Сейчас я сбегаю в нарядную, допишу и принесу. А вы, охламоны мои, сидите здесь и не дергайтесь!». Забегаю в нарядную, звоню коллеге на «Бутовку», объясняю ситуацию в двух словах, пишу писульку и возвращаюсь на проходную. Контролера уже нет, видимо, мой экспромт его удовлетворил. Бледные Коля Ходырев и Иван Денищенко, бывшие отличные бригадиры взрывников, достигшие пенсионного возраста и перешедшие на более легкую работу по доставке взрывчатых материалов, могли подлететь на срок по статье «за кражу социалистической собственности». Они возвратили мешки в каптерку, помылись в бане и зашли в нарядную. Знали, что по установленному на участке порядку, нотаций не будет, но кара неизбежна. «Юноши! Пишите заявления на расчет в связи с выходом на пенсию». Я подробно описал это незначительное происшествие, чтобы ясен был диалог с директором на следующий день, когда я пришел к нему с приказом на увольнение и заявлениями от незадачливых пенсионеров. «Это приказ на вчерашних?» (Ого! При такой массе серьезных дел он вник и в это «дельце»! Нашлись же доносчики!). «Ну, и что ты им присудил? Увольняешь? Так мешки же вернули. За что так строго?», – «За обман. Вы тоже, кажется, таких не жалуете. Если я это спущу, будут тырить и другие». Посмотрел на меня укоризненно, но приказ все же подписал. Согласитесь, на фоне бессердечного начальника участка директор выглядел куда более человечным.               
  За 3 года красавец-пансионат «Солнечный камень» был построен и сдан в эксплуатацию в 1989 году. Со своей электроподстанцией, чтоб светло было на променаде; своим водоснабжением – трудящихся омовения для (пробурили скважину и перекрыли ручей, по которому чистая вода бесполезно скатывалась в море); своей канализацией (качали продукты жизнедеятельности советских шахтеров в  специальный бассейн в горах, откуда совхоз производил полив и подкормку виноградников); своим отоплением (откуда-то по бартеру получили и притащили паровые котлы), чтоб в зиму теплее было; своим эллингом, где базировались лодки для спасения утопающих отдыхающих. И все сооружения вместе с инфраструктурой надо было оснастить оборудованием и принадлежностями, естественно, высшего звягильского качества. Леня Резников раздобыл километры труб из нержавейки с немецкой маркировкой для ограждений, чтоб не красить их всю жизнь. Он пробил заграничные лифты и сантехнику, советские очень красивые люстры и ковры, дорожки. Немалых трудов стоило оснащение оборудованием медицинского отделения пансионата, которым заведовала родная сестра Ефима Леонидовича, интеллигентная женщина, врач от бога Ада Ильинична. Не удивляйтесь разными отчествами брата и сестры – в 30-ые годы прошлого столетия неразбериха с документами была обычным явлением. В моем свидетельстве о рождении, например, не указана национальность родителей, так что я вполне мог зваться греком. Борис Давидович Дейч на полном серьезе позиционировал себя греком при общении. Как истинный и истовый волонтер, Борис Дейч взвалил на свои плечи заботу по снабжению строящегося пансионата кухонным и столовым оборудованием и принадлежностями, оснащением нескольких торговых точек на территории необходимыми приборами, подготовкой обслуживающего персонала всего комплекса из числа местных жителей, Согласившись позднее стать директором пансионата, что расценивалось всеми как бескорыстная любовь и дружба между Ефимом Леонидовичем и Борисом Давидовичем, последний по сути отказался от статуса номенклатурного работника районного масштаба, чем отрезал себе пути продвижения по служебной лестнице. Но прослужив директором всего лишь какого-то, пусть даже самого лучшего пансионата, 7 лет (1989-1996 г.г.), Дейч через два года избирается первым заместителем Председателя Верховного Совета Крыма, а потом еще 4 года председательствует в этом Совете. Какая пружина выбросила Бориса Давидовича Дейча на такую верхотуру? Возможно, старая любовь и дружба не ржавеет.
  Полная автономия для круглогодичного функционирования пансионата обеспечена! И это на фоне застывшего строительства базы отдыха поблизости от нашего «Солнечного камня». Объект сей принадлежал не то Новолипецкому металлургическому  комбинату, не то Череповецкому – не помню, простите, прошло столько лет. Как стоял одинокий мощный промышленный кран посреди недостроя в момент моего первого посещения Морского, так стоял и во время последнего, т.е. больше 20 лет. Неподалеку располагался еще маленький летний пансионат «Алмаз». Но Фима не был бы Ефимом Леонидовичем, если бы не считал полную автономию уж полностью полной. А мясо-молоко-овощи для отдыхающих шахтеров и персонала не надо, что ли? Нашел он в районе разорившийся колхоз, поглотил его вместе с пустой, запущенной  животноводческой железобетонной фермой. Вызывает меня: «Поезжай в Крым, там надо разбить бетон». Спасибо, что не сказал, чтобы брал взрывчатку с собой. В пансионате я нашел прораба строителя (уже из местных, крымских, а наши сосредоточились к этому времени на строительстве домов на Гладковке в Донецке), выехали с ним на ферму, определились с объемом работ по старому фундаменту, он показал мне бригаду, с которой предстоит крушить бетон.  Десять молодых и среднего возраста ребят наводили порядок на территории, прилегающей к ферме. Мне надо десять отбойных молотков и компрессор. Строитель сразу осадил меня – у него в наличии 4 молотка и компрессор, который больше и не потянет. Делать нечего – не звонить же директору и ябедничать на прораба. Наутро все и всё на месте. Я показал коллегам приемы работы с отбойным молотком, работать будем беспрерывно, меняясь каждые 10 – 15 минут. Не стал корчить из себя начальника, включился в очередь, чтоб побыстрее уехать домой – дело было поздней промозглой осенью. Во время обеденного перерыва познакомился с соратниками, трудолюбивыми, работавшими без ленцы, ответственными. Оказалось, что бригада татарская, ребята приехали из Средней Азии, говорят все каллиграфически по-русски, но в отношениях между собой чувствовалась какая-то напряженность. За неделю работы между нами сложились доверительные отношения, и один из бригады поведал мне втихаря свою историю. «Я из Киргизии. Жил хорошо, работа интересная, образование высшее, дом построил, старшему сыну в школу идти. Приходят ко мне «наши», говорят: «Надо ехать домой, срок тебе неделя». Я пытаюсь возразить, они перебивают: «Ты директора школы знал?», – «Я понял». Недели две назад его с женой, тоже учительницей, зарезали.  Мне стала понятна напряженность в коллективе – а вдруг рядом работает какой-то «наш»? Каждый народ вправе иметь своих террористов, которые ради воплощения своих националистических страстей в жизнь (или в усмерть?)  готовы проредить немножко свой народ. Но каждый такой народ обязан придавить эту вшивоту к ногтю. Я воспитан в семье интернационалистов и от современных толерантностей-политкорректностей привит в детстве вместе с вакциной КДС (корь-дифтерия-столбняк). Поэтому и пою, что вижу.
  Ранее, в начале стройки на берегу Черного моря, мне пришлось сотрудничать с бригадой русских каменотесов, которую Звягильский откопал где-то на Украине, где полно русских сел и деревень. По плану на стройплощадке должно было быть около полукилометра подпорных железобетонных стенок. Ну, не мог «эстет» Звягильский смотреть на бесстыдно голый, с раковинами бетон этой стены, надо одеть ее во что-то приличное. На отдельную площадку стали свозить невесть откуда взятые цельные плиты и куски плит разноцветных гранитов, габбро, лабрадоритов, разнообразных по формам, размерам, толщинам с шлифованными и необработанными поверхностями. Эта какофония цветов и форм, представлялось мне, изуродует строгое техническое бетонное сооружение, но когда я увидел первые метров 30 готовой, весьма абстрактно выглядевшей, но привлекательной, уже облицованной стены, то признал, что напрасно закавычил чуть выше слово эстет, в чем стыдливо раскаиваюсь. Казалось, дело с облицовкой подпорных стен наладилось и больше проблем с этим не будет. Ага, щас! Вызывают меня к директору. «Пиши письмо и езжай за инструментом для камнеробов», – и подает листок бумаги. Понимая, что допытываться, на каких условиях он договаривался с шабашниками, которые прибыли на работу практически без своего инструмента, мне дорого обойдется, я быстренько ретировался. В приемной у Наташи рассмотрел полученный докумЭнт. «Институт сверхтвердых материалов. Директор академик Новиков». Прошу Наташу: «Мне письмо писать, а тут нет имени-отчества. Найдешь момент – узнай у шефа хотя бы инициалы». Это же было безвременье – отсутствие интернета, не было благовонной Википедии и зловонной рекламы с девизом «Куплю всё, продам всех…». Назавтра позвонила Наташа мне в шахту: «Николай Васильевич». Записать нечем, запомнил – Гоголь. Не знаю, она выяснила это по своим каналам или ходила в кабинет. По выезду из шахты напечатал письмо по обычному бюрократическому трафарету того времени: «Директору  института сверхтвердых материалов Новикову Н.В. Прошу Вас выделить для шахты им. А.Ф.Засядько следующие материалы и так далее…». Захожу к боссу подписать бумагу. Взял в руки, внимательно прочитал. «Что ты написал? Он же академик! ((А в голосе слышалась интонация Савелия Крамарова: «Он же памятник!)). Пиши – Уважаемый академик Николай Васильевич Новиков. Понял?». Вернулся в нарядную, перепечатал верительную грамоту, потом наверху подписал ее и приказ на командировку. Благоговейное, раболепское отношение к тем, кто выше рангом, есть комплекс Звягильского до тех пор, пока он не сравняется с кумиром. А в тот период он еще не был «академиком», хотя Википедия сообщает, что кандидатскую Ефим Леонидович Звягильский защитил аж в 1972 году (как такое может быть, если он к нам пришел только через семь лет?), а время же защиты докторской диссертации вездесущая предусмотрительно не конкретизирует. Кто-то следы преступления заметает! Вот когда он станет академиком, то и комплекс по отношению к Новикову Николаю Васильевичу рассосется. Эрих Фромм, один из основателей неофрейдизма писал: «В психологическом плане жажда власти коренится не в силе, а в слабости».    
  Приезжаю в Киев, на привокзальной площади нахожу будочку «Справочное бюро», получаю адрес и добираюсь до института. На учреждении эмблема уж больно знакома. Дьявол! Такую я видел в Морском на пансионате этого института «Алмаз»! Так они здесь занимаются здесь искусственными алмазами! А мне нужны не сверх, а просто твердые инструменты. Какой же я дундук, так купиться! Да и Фима хорош, самозагипнозитировался  посредством слова «академик». Иди туда, не знаю куда, принеси и т. д. По инерции захожу на территорию, старушка на проходной рассказала, как дойти до приемной. Сухая пожилая секретарша отложила сигарету, посмотрела на мою бумагу и отчеканила: «Директора нет, он в Москве на совещании. Возвратится  через два дня». Соображаю, если вернусь на шахту с пустыми руками, Соловей-разбойник сделает из меня Иванушку-дурочка. Если позвоню сейчас, то он пошлет туда, я знаю куда, если, конечно, он тоже не на совещании в Москве. На два дня. Решил, надо что-то привезти отсюда. Брожу по корпусам, заглядываю в кабинеты. Нашел производственный цех, а там внутри готовая продукция. Из всего ассортимента самым подходящим для запуска дурочки оказался дефицитный в то время алмазный диск для резки камня – пусть режут шабашники, коль обрабатывать нечем. Оплатил по безналичке в бухгалтерии и, пока укладывал в портфель ценное приобретение, посокрушался: «Мне-то, вообще, нужны закольники, шпунты, скарпели, а их у вас нет». Кладовщик: «А ты подойди вон к тем ребятам, может что-то подскажут». Еще чего не хватало – покупать краденное, да у них и не может быть нужного мне количества. На всякий случай подхожу к столу, за которым сидят несколько трудяг, кто курит, кто молоко из бутылки пьет, булкой закусывает. «Привет, ребята! Я из Донецка! Не подскажете, где можно купить закольники, шпунты, скарпели?». Переглядываются, пожимают плечами, но один мужичок лет 50-ти с усмешкой говорит: «А ты поезжай в Каменец-Подольский, там завод выпускает такие штуки», – «А как туда добраться?», – «Тебя язык до Киева довел? Доведет и туда». Нет выбора. Один раз пролетариат уже реабилитирован – он не торгует из-под полы камнеобрабатывающим инструментом, а я посрамлен из-за своих подозрений. Теперь, что означает эта усмешка моего спасителя? Или Сусанина? Рискну поверить, чтоб не опозориться еще раз. Приехал на вокзал, мой паровоз летит в неизвестность через час. На Каменец-Подольском электромеханическом заводе я порешал все вопросы, есть соблазн осветить интересные подробности, но это будет нечестно по отношению к моему напарнику по реквиему, надо уделить и ему внимание. На шахте сдал в склад Нине Петровне свое приобретение и получил благодарность: «Только позавчера звонили крымские, просили такой диск». Кладовщица Петровна, как и завгар, смотритель оранжереи, начальник стройцеха, нач.отдела капстроительства, нач. стройуправления и  многие другие были из ленинского (зачеркнуто) звягильского призыва. Он притащил их с собой, как и фибровую каску, с прежней работы. Впрочем, вся плеяда оказалась очень инициативной, трудоспособной и, главное, преданной шефу. Особо выделялся зам. директора по быту Хребет, на плечах которого «висела» вся поверхность шахты. После реконструкции административно-бытового комбината, в одном из крыльев оборудовали многопрофильную поликлинику, которой руководила супруга Хребта, женщина без амбиций и даже немного стеснительная. В день моего возвращения из вояжа босса на шахте не было. Утром, после пятиминутки, когда все вышли из кабинета, подхожу с отчетом к Ефиму Леонидовичу. Построил свою речь так, чтобы сходу проскочить его болезненный комплекс, а потом уже говорить по делу: «Академика Николая Васильевича Новикова в институте не было. Он был в Москве на совещании. У них я взял один алмазный диск…», – «Знаю». ((Вот, гады, уже заложили!)). Забавный получается диалог:  «Поехал в Каменец-Подолский и заказал там на заводе инструменты. Шесть ящиков прибудут на вокзал через неделю…», – «Почему ящики, а не контейнер? Ты что, каждый месяц хочешь ездить в этот свой Каменец?». У него все так – коль уж хлебать щи, то ополоником. «Они выпускают инструмент мелкими партиями, набирать контейнер будут месяца два ((начинаю дерзить)). А где его держать, если прибудет? Вы хотите снабдить шабашников инструментом еще для парочки пансионатов ?». Смотрит зло, но не взрывается, значит, пронесло. Продолжаю: «Я договорился, они будут присылать мне ящики по предоплате. Хранить буду у себя в каптерке, и переправлять в Крым столько инструментов, сколько они пришлют мне поломанных». Вижу, злость прошла, а осознание, что я говорю по делу, осталось. Дождался от него заключительного: «Всё!» и покинул кабинет. Было замечено, что если кто-то из ИТР обращался к Ефиму Леонидовичу по шкурному делам, то он не решал вопрос сходу, а только после повторной просьбы. Но когда меня дважды одолела прихоть съездить по своим делам в Роспатент в Москву, а позже в Укрпатент в Киев, то он безоговорочно сразу подписывал мне приказы на командировку.       
  В первый заезд новенького с иголочки пансионата «Солнечный камень» попал и я с семьей. Казалось, Ефиму Леонидовичу можно было бы угомониться, снизить темп, но у него така вдача (нрав – укр.), что без преодоления трудностей, барьеров ему как-то неуютно, он не может безмятежно существовать. Иногда судьба подбрасывает ему подарок в виде задачки, для решения которой необходимы неординарные приемы. В 1989 году страну Советов настигла эпидемия забастовок, за которыми мы, отдыхающие в пансионате, следили по телевизору в перерывах между купаниями в водах ласкового моря. На экране мелькали толпы Шариковых, которыми руководили Швондеры с мегафоном в руках – свирепствовала гласность колхозника Горбачева. Он в паре с директором (!?) Рыжковым бросили в народ клич – выбирайте себе начальников, мы их сверху будем давить, а вы— снизу. Неучи! Видать на уроках истории оба в очко играли, а то бы знали, что руководители Российской империи в семнадцатом потворствовали солдатам в желании выбирать себе командиров и в результате страну профукали. Пролетариат по-солдатски команду «фас» понял и вышел на улицу. Нам, курортникам, было интересно, как же Фима поведет себя в такой ситуации? Найдет ли оригинальное решение подвернувшейся внезапно проблемы? По обрывочным сведениям, почерпнутым из телеящика в благодатном Крыму, можно было сделать вывод, что директорский корпус огромной страны мечется в панике – одни руководители спешно ушли на пенсию или на другую работу, не связанную с перевыборами, другие сцепились в схватке с забастовочными комитетами. После отпуска, в разгар шабаша в стране, захожу к директору в кабинет, как и положено, представиться. Ефим Леонидович сидит без галстука, рубашка расхристана, брюки чуть ли не вельветовые грязного цвета. Рядом – Коля Цыбенко, профорг, обычно безупречный денди, тоже без галстука и в мятой рубашке. Ясно, спустились в народ! Видя мою оторопь, Фима заговорщицки: «Тут нам такое приходится терпеть! Надо сохранить коллектив, провести выборы», – «А я не намерен терпеть Швондеров с Шариковыми у себя на участке», – «Тсс, так нельзя сейчас гово…» и в это время открывается дверь, и заходят без разрешения Наташи легкие на помине господа забастовщики численностью 7-8 особ. Да это же, в основном, несостоявшиеся инженеры, которым какой участок работы ни поручи – все завалят! Дырявые ИТР Дрожжин и Аверьянов, наконец, дорвавшиеся до власти! Впоследствии, когда революционный пыл поугас, Фима внедрил с глаз долой первого из них в какую-то электрическую фирму, второго – в кооператив. А в этот раз Ефим Леонидович Звягильский радушно разводит руки, приглашая гостей «до столу», и пока дверь не закрылась, БВР поспешил улизнуть из кабинета. Профессор Преображенский по дьявольскому совету Булгакова выгнал самозванцев без калош посредством телефонного звонка на самый верх. Ефим Леонидович не мог воспользоваться подсказкой Михаила Афанасьевича поскольку главный верх уже сам сел в калошу, и посему наш «профессор» поступил дьявольски предусмотрительно. Я не приукрашиваю свой «героизм» перед шефом и профоргом, выступая против «представителей народа», и сообщаю, что сам, будучи интеллигентом в самом-самом первом поколении, выпрыгнул из того самого народа. Я уже строил планы уйти с поста начальника участка, потому что уже  год как стал пенсионером, и обхаживал, уговаривал, как своего будущего преемника, Юру Зайца, порядочнейшего человека, к сожалению, недавно ушедшего в мир иной. Царство  ему небесное.
  Через несколько дней Ефим Леонидович провел коварную операцию «внедрение». Общественная забастовочная жизнь кипела в актовом зале, каждый мог выйти и свободно высказаться, в основном, на тему «Так дальше жить нельзя!». А как жить льзя, господа? А вот так жить, по следующей схеме. Ясное дело, нашлись люди, которые прогорланили на текущем народном  собрании: «Почему в забастовочном комитете нет уважаемых наших бригадиров?». Нашлись люди, которые с разных сторон орали: «Балабана!», «Побережного!», «Негруцу!». Нашлись люди, которые кричали: «Голосуем!». И не нашлось ни одного человека, который бы прошептал: «Так это же ставленники Звягильского!». Демократия в действии! Особенно, если ею умело пользуются. Прирожденный психолог осознавал, что если ты не в состоянии победить бунт, его надо, нет, не возглавить, предоставив эту честь бездарям, а просто примкнуть, чтоб изнутри погасить. Тем временем забастовочное движение разбухало, не вмещалось на территории предприятий и перетекло на центральные площади города. Колонна наших бунтарей двинулась от шахты к обкому партии во главе со знаменосцем Петей Побережным. Позже он мне рассказывал, что взял в руки специально флаг Советского Союза, но всё же утолить дрожь в коленках не мог из опасения, что «Горбач даст команду стрелять». В колонне мелькали фигуры Звягильского и Цыбенко. Для возлежащих на площади наших шахтеров была организована доставка «тормозков» и воды. В последующие дни для поддержки негасимого пыла забастовочного движения начальникам участков была спущена разнарядка – сколько людей выделить для «полежать на площади», но нагрузку на лавы не снижать. Переодетые в шахтерки с непременной каской на голове (чтоб не разбежались по злачным местам города) подземные рабочие во главе с горным мастером доставлялись на шахтных автобусах к революционному ристалищу. Потом пошла мода захватывать и перекрывать дороги, шоссейные и ж/д. Звягильский (простите, зачеркнуто – описка) забастовочный комитет принял решение перекрывать железнодорожную ветку, по которой шахтная вертушка отвозила породу на терриконик один раз в час. Руководить ответственным постом поручили забастовщикам-закоперщикам, которые и здесь проявили свои незаурядные способности. Поглотители «тормозков» расположились между предварительно закрытыми шлагбаумами по Партизанскому проспекту и по необходимости освобождали рельсовый путь для нашей вертушки, а транспортное сообщение между Донецком и Макеевкой было прервано. Подъезжающие легковушки и грузовики с обеих сторон переезда разворачивались  и объезжали затор через Яковлевку. Водители остерегались нарушить покой гегемона, устроившего бивуак под солнышком с развешанными портянками. Когда подъехал шахтный автобус из Макеевки, доставляющий шахтеров на смену, отдыхающие революционеры не шелохнулись. Ребята вышли из салона, наиболее ретивым забастовщикам по-свойски подкинули сами знаете что (в смысле – тумаков), и проехали на шахту добывать уголек. После этого мужского разговора шлагбаум уже не закрывался, междугородное сообщение восстановилось, а «героям» пришлось, собрав свои манатки, сидеть на рельсах неподалеку. Пополнившие состав забастовочного комитета бригадиры четко разъяснили революционерам-самозванцам, что если шахта перестанет выполнять план и рабочие потеряют в зарплате, шахтеры их просто разорвут. Позже   Фима элементарно купил горлопанов – главарям устроил на синекуру за пределами шахты, кому-то выделил талон на авто, а кому-то просто двухкассетный магнитофон.
  Как закон ни плох, но хочешь – не хочешь, а исполнять пакт Горбачева-Рыжкова надо. Руководители коллективов (шахт, участков) должны выбираться самими рабочими. Передовой класс пролетариат знает, кого выбирает! На других шахтах уже выбрали себе в руководители авантюристов, проходимцев, наобещавших  коЛЛективу златые горы, но главное – ни-ни трогать подчиненных, которые теперь вовсе не подчиненные, а подчиняющие. Для Звягильского было важно сохранить взращенный им слаженный командный состав, да и самому сохраниться. В этом ему помог обновленный  забастовочный комитет. Не подтвердили свой статус только два начальника участка –  Миша Мильман и я. Для Миши явно не подходила роль подручного своих подчиненных, а, кроме того, он задумал в смутное время репатриироваться в Израиль, и вскорости уехал. Что касается меня, то чуть поподробней, отнюдь не для привлечения внимания к собственной персоне, но с целью наглядно показать действия Звягильского в неординарной ситуации. Ефим Леонидович настоял, чтобы на участках сперва прошли собрания для выявления доверия начальнику, а затем уже выборы с участием поверженного, если ему ранее не было оказано доверие. Такая уловка вдвое увеличивала вероятность сохранения команды по сравнению с прямыми выборами в один тур, как это было на других шахтах. Всю свою энергию и свой авторитет он направил на первый этап процесса. Почти на всех собраниях он присутствовал с целью оказать поддержку действующему руководителю участка или цеха.. Вызывает меня директор: «Когда у тебя собрание? Я приду», – «Я считаю, что собрание проводить не надо. Уже месяца два я уламываю Зайца принять участок. Если сегодня решу с ним вопрос, завтра принесу Вам приказ на подпись. Я уже пенсионер, пора на облегченную работу», – «А ты не подумал, что его могут прокатить на выборах?». Черт! Как работает смекалка у старика! Конечно, я не могу рисковать и подставить Юру, которому мои охламоны могут оказать недоверие. Как я, придурок, не рассматривал такой вариант? Говорю: «Хорошо! Собрание проведу, но сделаю все, чтоб провалиться», – «?», – «На моем участке, Ефим Леонидович, должна быть железная трудовая дисциплина, иначе – катастрофа. Швондеры поломают порядок, а отвечать придется Вам и начальнику». Позже Юра мне рассказывал, что его вызывал Фима и выяснял, действительно ли я давно фалую его на свое место. Не доверяй, но проверяй – так, кажется, или не совсем  так говаривал по-русски Рональд, муж Нэнси! За день до собрания – звонок: «Зайди». Поднимаюсь в кабинет. Ефим Леонидович озабочено: «Была делегация твоих. Спрашиваю их: «Он сраный специалист? Нет – классный. Он слабый организатор? Нет – отличный. Так какие претензии? Он узурпировал всю власть». (Образованные они у меня – директору отвечал Козырев, взрывник с высшим юридическим образованием). Говорю: «И с такой характеристикой инженер должен работать под началом юриста?», – «Я завтра приду», – «Категорически возражаю, Ефим Леонидович». На собрании я кратко сказал: «Юноши! (так я обращался к подчиненным с первого дня прихода на участок, хотя был на тот момент самым молодым в коллективе). Если хотя бы один человек из вас проголосует против, я работать вашим начальником не буду». В исходе голосования у меня не было сомнений – ведь за 13 лет руководства участком я снял трех парторгов, не будучи членом партии, 4-х профоргов, 17 бригадиров. По протоколу голосования все же больше трети гегемона выразила доверие пока еще начальнику. Назавтра на первом наряде я применил напоследок свои узурпаторские замашки, погасив на корню перепалку между верноподданническими народными массами и революционно настроенными пролетариями: «Юноши! Балаган закрываю! Обсуждать вчерашнее собрание будете при новом начальнике, а сейчас – поехали в шахту. Счастливо отработать!». После наряда захожу к шефу с тремя  бумагами: протоколом рабочего собрания «об утрате доверия трудового коллектива», заявлением на расчет и проектом приказа на увольнение провалившегося провинившегося. Протокол не глядя, отложил: «Знаю!». Понятно – Валерка Свир уже нашептал. С заявлением в руках: «Плохо закон знаешь! Должен отработать две недели на своей должности! А дальше переведу тебя замначальника на твоем участке, таких не выбирают…». Но, оценив гримасу на моей физиономии, продолжил: «Ладно, на какой участок хочешь?», – «ВШТ, горным мастером», – «Почему именно транспорт?», – «Этот участок меньше остальных связан со взрывчаткой», – «Все, иди работай пока!». Я продолжал трудиться в прежнем ритме, но раскрепощенность в общении с подчиненными исчезла – мне было неприятно наблюдать виноватое выражение их лиц, а они, думаю, остерегались грубой отповеди по-горняцки в случае нарушения табу на склоки. Выборы начальника участка должны были состояться через полмесяца, претендентов набралось трое – два наших с участка и один из добычников. Мой несостоявшийся наследник Юра Заец участвовать в состязании отказался. По регламенту выборы проходили в один тур, набравший большее количество голосов получал вожделенный пост. Дня за три до выборов вызывает меня Звягильский: «Пиши заявление, ты обойдешь всех, тебя выберут. Я точно знаю!». Ага, ясно – это свирский прогноз, который и мне был известен по настрою в коллективе. Отвечаю: «Ефим Леонидович! Во-первых, я уже говорил Вам, что  год как на пенсии, да и работать с Швондерами мне не с руки. Во-вторых, я на собрании специально объявил своим, что останусь начальником, если только все проголосуют за меня».  По результатам голосования начальником БВР стал Игорь Нелипа с участка №5. Парень, слабо разбирающийся в тонкостях взрывных работ, со временем, не выдержав напряженный ритм работы, перешел служить в отдел снабжения. Короче, участок пошел по рукам. В завершении этого раздела могу с прискорбием сообщить, что 31.07.2002 года мастер-взрывник Маслов взорвал в тупиковом, загазованном забое накладные заряды, погиб сам и забрал с собой еще 19 человек. В свое время он получил от меня желтую карточку в виде строгого выговора и лишения премии. На участке было установлено правило – следующая, красная карточка означает автоматическое удаление из коллектива по признаку профнепригодности. Прекрасно зная Маслова, яростно активного (понятно почему) «Шарикова», я сомневаюсь, что в течение 13 лет после моего ухода с участка (1989 -2002 годы) он безупречно вел взрывные работы в соответствии с Едиными правилами безопасности при ведении взрывных работ. Если бы он вовремя был удален с «поля» моими приемниками, катастрофа бы не произошла. Начальник участка взрывных работ Коля Глушко пошел под суд и получил срок. Главного инженера шахты Звягильский с трудом отбил. 
  Я же, после бескровного свержения восставшими народными массами, перешел на участок внутришахтного транспорта под началом коллеги Машенцева Ивана Ивановича. Его отец устроился работягой на шахту «Ветка-Глубокая» еще при строительстве, и когда сын после техникума закончил службу в армии, Машенцев-старший помог поступить ему на шахту, уже сданную в эксплуатацию. Иван Иванович отработал на шахте более полувека и все время на одном участке. Живет он на 520-м квартале, в восьмидесяти метрах от шахты, и почти каждый день приходит на место своей работы, где ему все родное и дорого. Машенцев нашел меня, когда я еще отбывал двухнедельную рудовую повинность на БВР: «Исаич! Фима сказал мне, что ты отказался работать заместителем. Я написал приказ и подписал у директора, будешь работать помощником. Когда ты приходишь на участок?», – «Вань! А шеф не сказал тебе, что я согласен только на горного мастера?», – «Ну, ты даешь, блин!». Пришлось ему готовить новый приказ, и отрубил я на ВШТ еще 8 лет. Когда дурь с выборами закончилась, главный инженер шахты Валентин Степанович Грязнов неоднократно просил меня вернуться на БВР, но я был непреклонен и отказывался наотрез.
  «Безопасность прежде  всего»  – слоган, зримо отпечатанный, отлит во всю ширину на всех путевках для ведения работ в шахте, крупным шифром и красным цветом. Красным – потому что, извините за неизбежную  банальность, правила безопасности для горняков, написаны кровью. И крови накопилось снова  достаточно, чтобы пополнить эти правила дополнительными пунктами ужесточения. Шахта «Ветка-Глубокая», изначально крещенная как опасное предприятие, считалась глубокой в сравнении с соседними мелкими и менее опасными шахтами. «Ветку-Глубокую» сразу наградили знаками отличия – сверхкатегорная по газу метану, опасная по внезапным выбросам угля и газа, опасная по взрывам угольной пыли, угольные пласты склоны к самовозгоранию, вмещающие породы склонны к обрушению, добытый уголь склонен к самовозгоранию на поверхности.  Позднее, уже шахте им. А.Ф. Засядько, по мере углубления фронта горных работ, прилепили еще две лычки – опасная по внезапным выбросам породы и опасная по горным ударам. Не букет, а клумба горняцких прелестей! Поэтому вопросам безопасности  с начала строительства шахты уделялось особое внимание и не удивительно, что главным инженером после Павла Васильчевича Шевелева был назначен специалист службы безопасности Алексей Германович Юргенсон, работавший до этого начальником вентиляции. Вспоминаю случай, рабочие поймали молодого парня, перешедшего с неопасной шахты, курившего натихоря в забое. Запах одеколона и табачного дыма распространяется по шахте с воздушной струей на большие расстояния. Бедолагу вытянули на сцену и вручили приказ на увольнение, хотя могли отдать и под суд. И все-таки, в феврале 1962 года произошел взрыв в очистном забое, погибло больше 20 человек. С тех пор выработался ритуал похорон – гробы, прощание в ДК им. Горького и шествие к кладбищу при остановленном городском транспорте. В подобной церемонии мне уже пришлось участвовать и, чтоб подтвердить это утверждение, я, воспользовавшись «авторским» правом, приступаю к выпячиванию себя любимого. В 1960 году мы с моим сокурсником и другом Юрой Ивановым на преддипломной практике работали под землей на строительстве шахты им. Калинина. В один из дней мы приехали на шахту, переоделись в бане, но перед спуском узнали, что в коренном квершлаге при вскрытии пласта произошел взрыв газа метана и угольной пыли, полегло десятка полтора горняков. Вот тогда мы с Юрой стали участниками траурной процессии по Калинискому району города Сталино. На время восстановления квершлага основными силами шахтостроителей нас перевели на «безопасный» вентиляционный горизонт, где велось перекрепление задавленной выработки. На моей точке работы было уже перекреплено пять метров. Мы втроем, два  крепильщика и я, студЭнт, выставили ножки крепи, набросили на них верхняк, и хомутами зажали сорокасантиметровые замки. Такие же операции выполняли Юра со своими двумя напарниками на своей точке перекрепления на расстоянии 6-ми метров впереди от нас. После укладки деревянной затяжки на выставленную новую арку мой наставник принялся ослаблять хомуты арки старой, задавленной, чтоб выпустить часть породы над ней. Вдруг эта арочная крепь резко просаживается, раздается еще не знакомый для меня взвизг шахтных крыс, порода из промежутка между нами и юриной точкой с грохотом сплошняком обрушивается на почву, заполняя уже перекрепленное нами пространство, где находятся три беспомощные, но пока еще живые души. Замки новых арок со снопом искр увеличились в размере до полутора метров, межарочные стяжки выстрелили гайками, просевшая новая крепь заходила ходуном. Задняя, задавленная часть выработки пришла в движение. Путь теперь и к отступлению отрезан. И вот, стоим мы втроем в этом закрытом погребе, не в силах воспрепятствовать стихии, которая буйствовала всего несколько секунд. У меня почему-то в голове шевелилась мысль: «Еще не началась трудовая жизнь, а уже чуть не попал под взрыв, а тут еще и под завал! Что ж дальше-то будет?». Не объяснимо, но я был безучастно спокоен – наверное, просто не успел испугаться. Среди нас в смене был все-таки один травмированный, и вот кто. Минут через 5 к нам  продрался все-таки сзади Юрец – он оббежал завал по параллельной выработке. Руки были у него в крови, ногти содраны. Он сгоряча, когда случился завал, стал со своей точки разгребать породу руками, спасать друга, пока его не оттянули напарники.               
  Однако вернемся на нашу шахту Засядько февраля 1962 года. Требования к безопасности после группового случая с тяжелыми последствиями ужесточаются. Если десятник вентиляции своим прибором намерил в лаве 2,1 % газа метана, то будет стоять забой несмотря на то, что интерферометр горного мастера добычного участка показывает 1,9%. Для справки: газовоздушная смесь взрывается при наличии метана в ней от 4,4 до 17 процентов, наиболее взрывоопасная концентрация газа – 9,5 %. Правилами безопасности предусмотрен, по крайней мере, двухкратный коэффициент безопасности. В общей нарядной шахты проводились «четверги», в кабинете техники безопасности – ПДК (постоянно действующая комиссия), на которые вызывались нарушители ПБ для публичной порки в виде лишения должности, работы, премии и т. д. Начальникам участков вменялось в обязанность выдавать ежемесячно «на-гора» не менее 2-х приказов на наказание подопечных-нарушителей ПБ. На шахтерских касках крепились зеленые жетоны, которые изымались надзорными службами при незначительном нарушении ПБ хозяином каски. Взамен выдавался желтый жетон, а затем для рецидивистов – красный. Работал моральный фактор – каково себя чувствовать в зеленой среде с желто-красной отметиной? Свободолюбивый романтик не может выдержать перечисленные унижения в суровых условиях подземной жизни. Одно только слово «надзор» (хоть и технический со стороны ИТР) ассоциируется у него в голове с надзирателем в тюрьме – шахте, из которой он непременно сбежит при первой же возможности. А те, кто остается работать под землей, понимают, что унижения все-таки лучше самоуничтожения вследствие нарушения ПБ. И все же избежать гибели в шахте людей не удавалось. Я вел для себя негласный учет смертельных случаев на протяжении своих 35-ти лет работы в шахте. Получалось в среднем по 6 человек в год, т.е. всего за этот период по причине «естественной усушки-утруски» схоронили 210 шахтеров. Чаще всего гибели случались в непредсказуемых производственных ситуациях, хотя и бывали редко смерти вследствие резкого ухудшения здоровья. Например, моего мастера-взрывника Толика Манева, прекрасного парня, профорга участка задавил безответственный машинист электровоза Шевченко в околоствольном дворе. Анатолий шел к стволу после работы, мимо взрывника электровоз тянул на скорости состав порожних вагонеток, последняя из которых забурилась, ее мотало из стороны в сторону, и она придавила несчастного к крепи. В 1976 году было 12 «нулевых» по шахтному сленгу (согласитесь, это выражение больше подходит печальной статистике, чем армейские «200» , «300»), а в 1979 – ни одной «глупой» смерти. В общем, такое положение согласуется  со статистикой по угольной промышленности Украины – одна смерть на 1 миллион тонн добычи угля.
  Когда пришел на нашу шахту Звягильский, у нас зародилось  опасение, и законно интересовал вопрос: «Дружит ли он с безопасностью? Ведь он вырос на «мелкой» шахте и был из добычников, у которых в башке одно – дОбыча». Надо отдать должное Ефиму Леонидовичу, он настроенную систему не ломал, но с добычников требовал свое. Денег на всякие системы безопасности не жалел, но опасности, подвоха со стороны газа метана не ощущал – он с ним просто дела не имел, в глаза его не видел, на зуб не пробовал. Упомянутый ранее Юрец Иванов работал после института на той самой 13-й шахте, где Звягильский начинал, и он рассказывал мне, что там и следов метана интерферометр не улавливал. После ухода в объединение В. Г. Илюшенко, встал вопрос, кто сменит его на посту главного инженера? Проскочил слушок, что им станет Григорий Ильич Эйман с подготовительного участка, но два еврея-руководителя на одной, тем более самой крупной шахте Украины, – это уж совсем скверный анекдот. Главным инженером стал добычник до мозга костей, инициативный грамотный горный инженер, мой однокурсник с другого факультета, с ним мы соперничали когда-то еще на районных соревнованиях среди школьников по баскетболу, Валентин Степанович Грязнов. Он сразу объявил безопасникам, что будет поддерживать нас во всем, палки в колеса вставлять не будет, чем снял наши опасения в смене курса.
  Мне не известны случаи, когда бы Фима напрямую заставлял нач. участков нарушать правила безопасности, возможно, это вытекало из их обязанности кровь из носа выполнять план, но пример моего общения с директором по вопросу безопасности  могу привести. Звонок мне в нарядную: «Слушай, а почему ты даешь Балабану слабую взрывчатку. Что, у тебя сильной нет?», – «Конечно, есть! (а сам тяну резину, ищу разработанный мною журнал  посуточного подвигания забоев). Вот он у Вас там в кабинете, спросите его, сколько он ставит арок с отпала?». Затяжная пауза. А я уже журнал нашел, открыл на странице «Балабан». Директор отвечает: «Три рамки», – «Пусть не врет (тут я, конечно, употребил слово более приятное шахтеру). За прошлый месяц он прошел 91 метр, сделал 36 отпалов, значит, ставил по 5 арок. Я сделал для него такой паспорт БВР, что КИШ в забое почти единица. Палим «Угленитом», потому что идем на вскрытие надвига. «Т-19» непредохранительный и можно при вскрытии поймать взрыв. Это нам надо?». Заминка, а потом: «Ну, нет». Думаю, что не все термины в моем ответе ему были знакомы, но это Звягильскому и не нужно, равно как и читателю не горняку. В  тот же день при встрече Федя Балабан, виновато улыбаясь: «Ну, получил я от Фимы взбучку (тут он, конечно, употребил слово более понятное шахтеру). А как ты узнал, что я в кабинете у него?», – «По запаху», смеюсь и мы пожали друг другу руки. Федор Балабан пользовался у проходчиков своей бригады непререкаемым авторитетом, он вел себя с подчиненными солидно, разговаривал и командовал в забое, не повышая голоса. Проанализировав произошедший дуэт с Ефимом Леонидовичем, я сделал вывод, что он никак не хотел заставить меня нарушить ЕПБ. Федор просто утаил от него существенные детали, а директору захотелось подсознательно покрасоваться перед подчиненным. Приведу еще один пример, когда я ослушался директора. Звонок от него: «Тебе на участок выделен один «Жигуль». Отдай его Свиру, у него двойняшки, ему надо». У меня, узурпатора власти, вопросами отпусков, очередности на машину, денежной помощи, выездами на природу занимался участковый профкомитет. Даже работу в бригаде распределял не я или мои помощники, а бригадиры взрывников. Ради отца двойняшек (надо же, какие подробности семейной жизни моего подчиненного известны директору шахты) менять установленный порядок я не мог: «Что люди скажут?».
  Признаться, я не был педантичным соблюдателем требований ЕПБ, приходилось их нарушать в связи с производственной необходимостью, но всегда такие работы я проводил лично сам с особыми мерами предосторожности. Помнится, вызывает меня Заягильский, в кабинете у него сидит старикашка, видимо, из бывших. Фима меня представил и объявил цель вызова: «Вот, у товарища забилась скважина на даче. Надо прочистить». Артачиться я не стал, чтоб не компрометировать артиста перед публикой, хотя и в единственном числе. Договорился по телефону с бывшим, как оказалось, начальником управления Министерства Угля, о времени и месте предстоящего преступления. У меня на складе ВМ накопилась бракованная взрывчатка, уничтожать которую необходимо по определенной процедуре на специальном поверхностном полигоне. Я беру необходимое количество некондиционных взрывчатых материалов, гружу все в «Жигули» и вместе с водителем отбываю доставлять старичку, может быть, последнюю радость в жизни. На даче опускаю в скважину на подвесе  взрывчатку, удаляемся на необходимое расстояние, и даю импульс. Столп грязи, вырвавшейся из недр метров на 20 вверх, медленно осел, не осквернив заботливо накрытый стол со снедью и спиртным, как и положено после завершения шабашки. Но поскольку я уже лет 10 к тому времени, как ни капли в рот, а водитель дорожил своими правами, то мы быстренько смотали манатки, пожелали старикану здоровья, не признаваться в крамоле даже под пытками  и отчалили до прибытия милиции. ОПГ в составе директора, начальника участка + взрывника-водителя должна была получить лет 15 строгача на всех, но я надеюсь до сих пор на применение закона Украины о сроке давности для преступников и, конечно, с учетом моего чистосердечного признания непосредственно в интернете. Еще примеры моей преступной деятельности на производстве. Бывало, залипал уголь в приемном бункере на поверхности. Звонил Рома Интербрик, я брал взрывчатку на складе ВМ и противозаконно разбивал пробку. Мише Мильману нужно было разобрать отработавший свое комбайн на транспортабельные части для выдачи на поверхность и сдачи его на металлом. Все болты-гайки прикипели так, хоть автоген применяй, что, разумеется, недопустимо в столь опасной шахте. Миша попросил, и я ему разложил взрывчаткой механизм на 4 части. Неоднократно мне приходилось производить принудительное обрушение кровли взрывным способом. Подобную операцию не провели 20 сентября 2006 года в 13-й восточной лаве пласта L1. И в результате погибло 13 горняков. Это была одна из череды аварий после 1997 года, когда я покинул родную шахту и отправился на чужбину. Я больше уже не мог негласно вести учет гибели наших горняков, да и необходимость в этом отпала – включай телевизор и смотри до упаду. Система безопасности рухнула после вредительского акта-пакта Горбачнева-Рыжкова. Преемственность в среде технического надзора прервалась. Гипотеза, что свободолюбивый гегемон не допустит унижений, но готов к самоуничтожению, превратилась в аксиому. И пошло-поехало, понесли гробы от шахты им. А.Ф. Засядько. 1999 г. – 50 «нулевых». 2001 – 55. 2002 – 20. 2006 – 13. Ноябрь 2007 – 101. Декабрь 2007 – 52 + 5 горноспасателей. И, наконец, 2015 – 34. И это все при условии, что «естественная» убыль в 6 человек одиночных в год сохранилась. Итого за 16 лет – 415 ШАХТЕРОВ. Оппонирующие Звягильскому депутаты-зРАДныкы (предатели – укр.) называют его убийцей, хотя он формально закончил директорствовать на шахте еще в 1992 году. Обвинение надо предъявлять зрадныку Генеральному Секретарю, разрушителю всего, к чему он прикасался. Вина Ефима Леонидовича только в том, что он не смог противостоять разрушению стройной системы безопасности. Каждая авария со значительными человеческими жертвами, особенно если она происходит накануне Дня Шахтера, как это было в 2001-2 годах, больно бьет по престижу тщеславного предпринимателя, фактического владельца предприятия. Кроме того, работа шахты сбивается с ритма, теряется дОбыча. Расходы на похороны, компенсация семьям погибших, выделение им квартир и прочие расходы выливаются в копеечку, несравнимую со стоимостью новейших систем безопасности. Фима же не легковесный деляга, он делец, считать деньги умеет. Но, поставленные системы обслуживаются людьми, зараженными вирусом отторжения порядка. Кроме того, Звягильский стал привозить  на шахту и вытряхивать из мешка неизвестно где пойманных новых главных инженеров с явным резус-отрицательным фактором восприятия аборигенов и требований ПБ.
  В своем сумбурном опусе я представил личное видение истории шахты «Ветка-Глубокая», ее коллектива, руководства, традиций. Описывал те события, в которых участвовал сам, или которые излагали мне коллеги-единомышленники. Иных уж нет, а кто на подходе. Я называл всех поименно, за исключением уже не молодых ребят, которые содействовали возвращению Е.Л. Звягильского в Раду – может быть они еще связаны с шахтой, инкогнито им не повредит. Фамилии, пароли, явки, адреса, как говорится, имеются в редакции. Я не анализирую деятельность-бездействие депутата Звягильского в действующей-бездействующей Раде, количество написанных-ненаписаных законов депутата, потому как нет в действующем властном балагане у меня информаторов-единомышленников. Получилось так, что главными героями повествования стали патриций, сенатор Звягильский и я, плебей, смотрящий на него без придыхания. И подумалось мне, с учетом нашего с ним  возраста, пусть представленное глумление над обоими послужит в качестве некролога на двоих. Нет! Лучше, чтоб звучало торжественно, – реквием по обоим. Теперь осталось ждать, кто придет первым к финишу. 
   
   P.S. Совершенно неожиданно получил сообщение от засядьковца с безупречной репутацией. Товарища можно характеризовать пионерской речевкой: «Мы верим Вам, товарищ Сталин, как, может быть, не верили себе!». Так вот, наряду с общественно бесполезной деятельностью Ефим Леонидович занялся личной жизнью. «Изможденный годами, но не утративший хватку», он отхватил себе новую 40-летнюю жену, став не первым, как привык, а всего лишь четвертым всесоюзным посмешищем после Армена Джихарганяна, Ивана Краско и Евгения Петросяна. Выгорание на старости лет Ефима Леонидовича Звягильского, как выдающегося производственника и как невнятного политического деятеля, дает основание предполагать, что такой кульбит на жизненном пути неординарной личности вполне возможен. Относительно его супруги, опытного врача Людмилы Ефимовны, 1931 года рождения, женщины без замашек императрицы, весьма демократичной, у меня нет дополнительных сведений. Эту сногсшибательную новость я поместил в раздел постскриптум и только после подтверждения ее хотя бы еще одним независимым источником переведу в основной текст своего пасквиля. Выдающиеся люди обязаны использовать свой основной инстинкт не токмо прихоти пагубной ради, но улучшения рода человеческого для. Как же исполнял свою миссию перед родом человеческим наш неординарный герой? Мне доподлинно известен (слухи отметаю) единственный случай его попытки служения человечеству по части улучшения породы людской. Работала у нас на шахте в медпункте фельдшером очень симпатичная девушка Света, не «сучка крашана», а сущая темпераментная блондинка. Не подумайте, что «и я там был, мед-водку пил». Признаться, я пользовался успехом у женщин, но я им не пользовался. Принципиально прелюбобездействовал. Мои коллеги, может быть, и поглядывали на Светку, но куда там этим заморышам – им бы исполнить свой долг перед страной и супругой. Светлана была замужем, жили они с мужем в свободном браке, делились впечатлениями от своих адюльтеров. В ареал обитания и охоты нашей героини территория шахты не была включена. Света обладала такой притягательной харизмой, что дважды притягивала в отпуск из заграницы какого-то немца на ЮБКа. Наверняка он был штази, иначе КГБ и его подручные из ялтинского «Интуриста» не допустили бы аморальных проявлений советско-германской дружбы в пределах гостиницы. А ейный супруг в то же самое время гастролировал в Сочах. Как всякой артистке-авантюристке Светлане нужны были зрители для аплодисментов. Такой духовницей служила ей напарница-фельдшер, женщина в летах, с которой мы приятельствовали с незапамятных времен и между нами не было никаких секретов. Как-то звонок из приемной директора в медпункт: «Сегодня Света дежурит?», – «Я слушаю!», – «Надо сделать укол директору!», – «Сейчас приду», – «Не надо, сейчас к медпункту подъедет «Чайка», тебя отвезут». Пояснение к диалогу. Ефим Леонидович довольно грузный,  обременен множеством болезней и когда ему нужно было сделать укол, одна из двух фельдшеров идет к нему в кабинет, чтоб в комнате отдыха провести процедуру. Но, почему сегодня понадобилась именно Света? Куда надо ехать на «Чайке»? (Думаю, объяснять, что это авто из бывшего гаража Леонида Ильича, – излишне). Появился лимузин, и наша Света укатила к пациенту. Минут через сорок ее привезли назад к медпункту, и она поведала временно поверенной в ее делах напарнице: «Поднимаюсь на этаж, в спальне лежит шеф на белоснежной шелковой постели с кружевами. Прохожу к столу, чтоб положить коробку с шприцами, а он мне тихо говорит: «Не надо! Козочка моя! Иди сюда!». И тут я, как разревелась: «Ефим Леонидович! Я не могу изменять мужу! У нас дружная семья, маленький сыночек». Он: «Успокойся! Ну, ладно. Замяли», и отвернулся к стенке. Я достала шприц, но он буркнул: «Не надо» и я быстро ушла в машину». Этот эпизод – не плод моих литературных измышлений. Я почти дословно привел пересказ моей старинной подруги. Света не раз изливала ей душу, рассказывала подробности своих не всегда любовных, часто просто для коллекции похождений. Она не была безоглядной оторвой, для нее факт был важнее акта. С мужем они смаковали подробности своих «измен» и, уверен, что разбор полета-подлета происшествия у шелковой постели с кружевами доставило им большее наслаждение, чем возможный банальный акт с грузом «160». Правдивость рассказа козочки, козы-дерезы подтверждается тем, что с тех пор прекратились вызовы фельдшеров в комнату отдыха и на дом. Что касается сюзерена, то мне не известно, кому он мог бы поведать о своем фиаско в качестве альфа-самца, и поэтому позволю себе домыслить, как и когда он воспылал чувством к воздушному созданию. Возможно, он восхитился ею, когда она, в отличие от остальных медработников, делала укол ему абсолютно безболезненно? У нее, действительно, была легкая рука – я это подтверждаю. А, может быть, все было более романтично! Шахтеры знают, что каждая шахта, равно как и каждая женщина, имеет свой запах. А что, если Ефим Леонидович учуял «запах женщины», как это приключилось с итальянцем Витторио Гассман и американцем Аль Пачино? Кто знает, кто знает… Если так, то понятно, что унюхал молодожен в сорокалетней пассии. Косвенным подтверждением мезальянса может служить то, что при голосовании в Раде по вопросам вступления Украины в НАТО и вводе военного положения в стране депутат Звягильский Е.Л. отсутствовал. Молодой, говорят, проводил медовый месяц.               
   
   26.08.2019 года. Послесловие вынужденное. В не самый удачный для меня период жизни, когда супруга в реанимационных условиях стационара самоотверженно боролась с моей злой, вероломной хворью, по статистике настигающей две из ста тысяч человеческих особей, было мне неоднократно видение. После изнурительного единоборства  мне удалось первым из нашей с Е.Л.З. пары пересечь финишную линию. Двое санитаров, заинтересованные моими сыновьями, сосредоточено склонились надо мной, наводят макияж, рисуют мне губки и бровки, обрезают ногти и подстригают. Рядом стоит черная надгробная гранитная доска с надписью розовыми буквами «А ВЫ НЕ ВЕРИЛИ, ЧТО Я БОЛЬНОЙ». Со временем выяснилось, что я не попадаю в квоту 20% больных, на которых бессмысленно тратить дорогостоящие лекарства, и тогда наваждение стало размываться. Куда-то подевались санитары, губки-бровки начали приобретать естественный вид и жизнерадостный цвет, а черную доску сменила белая мраморная с гравировкой букета роз, уж очень напоминавшая мемориальную.
 
  Учитывая зыбкость фундамента, на который опирается наше здоровье, я решил заменить строго секретный ограничитель круга посвященных лиц «только для служебного внутришахтного пользования» в преамбуле представленной «Саги о засядьковцах» на свободный, безграничный вид «доступно всем» для критики и порицания опуса. В конце концов, юное литературное дарование желает получить свою причитающуюся порцию почестей перед финальным свистком, после которого поступит команда: «Первый пошел! Второй – готовьсь!». 
               
                К О Н Е Ц.