Светлолесье

Мир большой.
Только мне стало тесно
Без лесов и воды ключевой,
Без рубахи льняной, затрапезной,
Без лугов, где по грудь травостой.
Боже мой! А не много ли чести
Жить как все, в пестрядинной толпе,
Укрываясь стеной занавеской,
В метражах на бетон-скорлупе.
.
Я ушел на тропу, в перекрестье,
Нету стежек на свете милей,
Босиком прошагал в перелесье
Как в проемы раскрытых дверей.
Только, видно, меня подзабыли,
Что-то стыло на речке родной.
И березки, качаясь, стыдили:
- Уходи! Ты не наш! Ты чужой!
.
Опустели замшелые веси.
А у старой, угрюмой сосны,
Вместо бора лишь хилый подлесок,
Душит корнем ключи-родники.
Над деревней застывшее время
Лоскутами на кленах висит,
На раззявленных крышах, как бремя,
Раздобревшею тушей лежит.
.
Палисадника нет. А калитка
Заросла крапивОй огневой,
Обожгла она тонкую нитку,
По которой я бегал домой.
Жарко. Полдень томится в проселках,
Млеет в каплях малины рдяной,
А за окнами, в мутных осколках,
Жесть рябины с усохшей листвой.
.
Темь в избе. На не топленой печке
Как спесивый раджа во дворце,
Дикий кот, развалился колечком,
И шипит на холодном голбце.
Запустели любезные веси.
Где тропинки? Не видно нигде
Что б туман, свои космы развесив,
Приглашал пробежать по росе.
.
А березки тоскуют: - Ты лишний!
Уходи! И живи в скорлупе!
Не тревожь перезрелые вишни,
Пусть они опадают во сне.
Пусть они по теплу перебродят,
Растекутся вином по корням,
И тогда, опьянев, мы позволим,
Раздевать нас распутным дождям.
.
Жизнь моя! Где-то в сини ты ходишь,
В голубом Светлолесье молчишь,
И напрасно мне душу тревожишь
На меже в родниковую тишь.
Чем-то в сердце моем отозвалось,
Я ищу, но везде лоскуты,
Знать, рубаха льняная порвалась,
На банты для берез… и бинты.