Батумская трагедия

                Батумская трагедия

                Ефим Дроздов

                1

   Отар Гвалиа имел за плечами 18 лет судейского стажа, но, познакомившись с делом 27-летнего инженера из Батуми Гиви Иашвили, которое ему предстояло вести, был до глубины души потрясен. Черные строчки как бы нанизанных одна на другую затейливых букв грузинского алфавита бесстрастно рассказывали о том, как однажды Гиви, явившись в дом своего отца Ильи Иашвили, жившего в 20 км от Батуми, ни слова не говоря, вынул из кармана брюк пистолет и разрядил в него обойму. Прибежавшие на выстрелы домочадцы с криками ужаса отняли у него оружие. Иначе (по его словам) он застрелил бы и себя.

   На первых заседаниях суда Гиви упорно молчал. Его защитники настаивали на проведении  мед.экспертизы на предмет невменяемости подзащитного. Судья отклонил их требование, так как, по его мнению, убийство было совершено обдуманно и хорошо спланировано. Начался опрос свидетелей. Первой вызвали Майру Уитни, уроженку Северной Дакоты, где тысячеголовые табуны лошадей пасутся на бескрайних просторах, охраняемых неприступными скалами. Миссис Уитни теперь носила другую фамилию Иашвили, так как была женой обвиняемого. Она охотно рассказала суду все, что знала по этому чудовищному по своему преступлению делу.

   Несколько лет тому назад после окончания Бостонского колледжа Майра вместе со своей подругой надумала объездить весь свет, чтобы своими глазами увидеть, как он прекрасен. Тем более, что доходы ее родителей позволяли ей осуществить свою мечту.

   Примерно через полгода странствий, когда они исколесили уже пол-Европы, путешественницы неожиданно для самих себя оказались в жемчужине всей Земли, которую по преданию Господь, раздававший землю народам, приберег для себя, в маленькой стране с загадочным названием Грузия. Здесь седой Казбек поит своими снегами, тающими под жаркими лучами южного солнца, полноводную Куру, вскормившую гордые племена горцев.

   После войны 2008 года единственным морским "окном" в Европу оставался портовый город Батуми, куда и пришвартовался их корабль. В первый же вечер, на танцах, Майра познакомилась с юношей по имени Гиви, который теперь с понуро опущенной головой, подстриженной "под ноль", сидит на скамье подсудимых. А тогда это был о-го-го! джигит с львиной гривой каштановых волос, с горделивой осанкой и острым взглядом. Щеголеватые усики оттеняли его верхнюю губу. Он галантно склонился перед Майрой, приглашая ее на танец. А танцевал он как Бог. Она все еще сопротивлялась, не хотела этому верить, в то время как сердце говорило ей: "Это Он!" С того вечера они стали часто встречаться. Майра, правда, не говорила по-грузински, а Гиви в школе также легкомысленно относился к урокам английского языка, как, впрочем, и ко всем остальным предметам, но их сердца говорили на одном языке.

   Он ввел ее в круг своих друзей, познакомил со своей сестрой Нателой, которая на два года была старше брата. Но у Гиви были не только друзья, также были и недоброжелатели. А вот они-то и говорили: "Посмотрите, как наш Гиви из кожи вон лезет, хочет угодить своей американке". "Уж он-то такой жирный кусок изо рта не упустит", - вторили им другие. Но это были лишь сплетни завистников. Чтобы в этом убедиться, достаточно в один из вечеров заглянуть через плечо Майры, когда она писала письмо домой.

   "Дорогая мамочка, ты не можешь себе представить, но я, кажется, встретила человека, с которым готова идти хоть на край света. Его зовут Гиви. Если бы ты его увидела, бьюсь на тысячу баксов, то полюбила бы его также как и я. Правда, я еще не уверена, любит ли он меня, как я его. Но у меня еще есть время испытать его чувства.

   К сожалению, деньги, которые ты мне прислала две недели тому назад, уже кончились. Целую тебя и надеюсь, что ты не дашь умереть с голоду своей непутевой дочке. Твоя Майра."

   Гиви не обманул ее ожидания. Однажды, когда они гуляли вдоль кромки воды и наблюдали, как малиново-огненный диск солнца медленно погружался в море, он предложил ей познакомиться со своим отцом. По грузинским обычаям, это означало, что он просит ее руки и сердце.

                2

   Старый Иашвили жил километрах в двадцати от Батуми. Там у него стоял каменный дом, который он еще в молодые годы сложил своими руками. К нему примыкал небольшой виноградник. Назвав Илью Иашвили "старым", Майра лишь хотела подчеркнуть разницу в возрасте между ним и его сыном. "Старику" было чуть больше 50. Он рано овдовел. Не хотел, чтоб у его детей была мачеха, оттого и не женился второй раз. Всю заботу о детях взял на себя. Он был известным виноделом. Еще в советское время его вина получали медали не только на всесоюзных выставках, но и на международных.

   Глядя на него, легко можно было представить себе Гиви лет так через 20-30: та же стройная, подтянутая фигура, твердая поступь, тот же молодой блеск в глазах. Серебром подернутые усы. Только голова словно мукой обсыпана: белая как лунь.

   Ему с первого взгляда понравилась гостья. Он не знал, куда посадить Майру, чем угостить. А когда она, попробовав его красное вино, поцокала языком и сказала, что лишь однажды наслаждалась таким букетом, когда друг ее отца угостил их своим вином, привезенным из Южной Африки, Илья Иашвили был готов стать ее рабом на всю оставшуюся жизнь. Гиви заметил метаморфозу, происшедшую с отцом, и решил ею воспользоваться. Он не без дрожи в голосе сказал: "А мы с Майрой хотим пожениться." При этом он с опаской поглядел на нее, не зная, как она к этому отнесется. Ведь до этого у них не было об этом разговора. Ее лицо расцвело улыбкой.

   Отец горячо одобрил их планы. Более того он предложил молодым, пока то да сё, пожить у него. Отдал в их распоряжение свою машину - старый "Мерседес", уже порядком разбитый на горных дорогах, но еще на ходу. "Мерседес - он и в Грузии Мерседес", - сказал Илья.

   На том и порешили. Сыграли свадьбу. Пришло много народу: родственники, друзья, соседи, совершенно незнакомые люди. Кто откажется на халяву выпить доброго винца? В Америку как по эстафете полетели письма с просьбой выслать молодым деньжат на мелочишко. Гиви все чаще стал отлучаться в Батуми, как он говорил, проведать друзей. Возвращался обычно поздно и всегда пьяный. На утро просил у жены прощение, клялся, что "завяжет", а через неделю все повторялось сначала. Майра прощала, давала ему денег, а когда он уезжал, плакала на груди у свекра.

                3

   У Гиви было тревожно на душе. Порой его даже мучили угрызения совести. Но когда он вспоминал о дружках, о попойках, о девках, совесть затихала, как домашняя кошка, пригревшись на груди. Наоборот, просыпались другие тревоги. Ему казалось, что жена недостаточно часто спрашивает, любит ли он ее, недостаточно настойчиво просит его больше не пить, недостаточно долго торгуется с ним о деньгах, которые он выклянчивал у нее на пьянку. Ему казалось, что она хочет поскорее выпроводить его из дому. А для чего, спрашивается? И страшная догадка озаряла его: не для того ли, чтобы остаться наедине с Ильей.

   Эти дикие, на первый взгляд, мысли все более укреплялись в мозгу алкоголика. Он стал шпионить за ними. Вот они идут по дорожке, слишком тесно касаясь друг друга. Вот обменялись взглядами, не позволительными между свекром и невесткой, вот подвязывают лозу, о чем-то весело переговариваясь друг с другом.

   Измена! Вскипает у него в мозгу, и Гиви убивает отца. Та же участь могла постичь и ее, Майру...

   Близится последний день судебного процесса. Майра ждет ребенка, и Натела, сестра подсудимого, советует ей не приходить в последний день, чтобы не слышать приговора, ведь, все-таки,  убийца ее муж.

   Она спросила у Майры:

   - Как ты назовешь ребенка?

   - Илья хотел, если будет мальчик, назвать сына Сандро. А дочку он не хотел.