Возвращение. Роман. Гл. 8

 
      VIII. – Почему во всех его самых сокровенных мыслях содержался нюанс, заключавшийся в том, что, быть может, лучше было бы подобные мысли вовсе не иметь, а если они и есть, то по крайней мере их не произносить во всеуслышание? Почему он втайне стыдился даже и лучших своих чувств, хотя все, кто его хорошо знали, никогда его в них не упрекали? Почему его поступки, как малые, так и большие, непонятным образом раздражали его самого, и он болезненно тянулся к тем людям, которые принимали их как должное, зато болезненно отталкивался от тех, кто воспринимал их подобно ему самому? Какая-то тонкая дисгармония, подобно критической точке бронированного стекла, спряталась в глубине его существа. И достать, а тем более устранить ее означало практически упразднить его личность. И из этого противоречия не было никакого выхода. По-хорошему, так нельзя было жить. Но он все-таки жил и при первом удобном случае радовался жизни. И разве что никогда не забывал о своей «критической точке». Это и было, пожалуй, то единственное, что радикально отличало его от всех его сверстников.
     Действительно, никаких подобных эмоций и в помине не было у тех, кто рождался, жил и умирал в российской провинции конца семидесятых прошлого века. Это была, если присмотреться, своеобразная религия : и его личная, и вполне мировая, потому что, если присмотреться, нет такого феномена на земле, чье гармоническое восприятие или осмысление не сопровождалось бы, точно тенью, острейшей дисгармонической нотой, и разве что молчаливо принято ее не замечать, но от этого она, как легко понять, не исчезает, оставаясь тем, чем она всегда была, есть и будет : сопровождающей тенью.
     Да, вот и теперь, давным-давно по времени, но очень близко по сущностному переживанию, когда женщина повторно спросила, как его зовут – она даже присела подле него на колени, по-матерински положив ему ладони на плечи – он продолжал смотреть то на ослепительное солнце, то на непонятно откуда взявшегося фокусника. И слезы готовы были брызнуть у него из глаз. Что ему солнце? И что ему фокусник? Но в них было что-то высшее и не от мира сего. Пусть так, но разве в нем самом имелась хоть какая-то крупица соприродности с ними? Ее не было в нем. Но он мучительно хотел ее иметь. И потому почти плакал. Так как же оценить нам то, что мы не имеем, но безумно хотим иметь? Есть ли субстанция в таком странном желании? Или это всего лишь fata morgana?
     Между тем женщина, не получив ответа, вздохнула и поднялась. Лысый мужчина пожал плечами : «Вот видите, если он молчит, чего же вы от меня хотите?» – «А может, он немой?» – нерешительно предположил большеротый старик, но Д.П. метнул в его сторону такой красноречивый взгляд, что старик осекся и растерянно пробормотал что-то вроде : «Да я что, молодой человек, другие вон что, им ничто, а я вон что, мне вон что».
     Зато пацаненок в штанишках на помочах и его внучек дерзко подскочил к Д.П. и с ходу, очевидно в полной уверенности, что все одобрят его поступок, дал Д.П. довольно крепкий пинок под зад. Д.П. не изменил позы и только изогнулся слегка, как подобает одному физическому телу под воздействием другого физического тела. Зато, изловчившись, он тут же отвесил наглому пацаненку такой веский и звонкий ползатыльник, что тот, уже больше ни на кого не глядя, отправился прямиком к своей маме и без слов, весь в слезах, зарылся в ее подоле. Мать его, хоть и была минуту назад благосклонно настроена к Д.П., как все решительно матери на земле, не простила дитяткиной обиды. Она принялась осыпать Д.П. довольно некрасивыми словами.
     У Д.П. оставались по существу два выхода : либо с позором покинуть поле сражения, либо... он не колеблясь выбрал этот второй вариант. Подошел к лилипуту-фокуснику и, положив его детсакую ладошку себе на голову, вымолвил сконфуженно : «Извините, я тоже присоединяюсь к общей просьбе». – «Вот это другое дело, – с видимым удовлетворением произнес человечек в камзоле, – теперь вы славная парочка». И он сперва обратился налево и приласкал девочку, а потом обернулся направо и потрепал Д.П. по голове. Действительно, дети, прилепившиеся к нему по обе стороны, представляли собой в высшей степени трогательное зрелище : еще и потому, что все трое были почти одного роста, зато во всем прочем не имели между собой ничего общего.
     «Вы, как я понял, учитесь в одном классе?» – «Да, дяденька, – оживленно отвечала девочка, – только Димка наш успевает по всем предметам и всякий раз руку тянет. И за это его в классе не любят. Мальчики и девочки считают, что ему больше всех надо...» – «А вот и неправда, – с надрывом в голосе возразил Д.П., высовывая из-за полинявшего камзольного плеча незнакомца пол-лица с бесконечной слезной обидой, – я знаю, о чем ты говоришь. Да, знаю. Никто не выучил в тот раз урока и учитель сказал : «Как вам не стыдно, ребята? Неужели среди вас не найдется никого, кто бы мог ответить за весь класс?» И тогда я выступил и ответил. А ребята были все рады, что учитель, наконец, отстал от них...» – «А вот и врешь, Димка! – озорно выкрикнула девочка, пряча злорадно-торжествующие пол-лица за другое плечо фокусника и тем самым как бы пародируя Д.П., – всем было приятно, что никто не мог ответить. И все радовались затруднению любимого учителя. Один ты протянул руку и всю малину нам обосрал», – девочка не постеснялась срамного слова. – «Да я же всех выручить хотел, разве не помнишь? Учитель сказал : «Никто не выйдет на перемену, пока я не получу ответа». Разве ты не помнишь?» – Д.П. скосил жалобно-плаксивое лицо в сторону единственного человека в цирке, который вдруг стал значить слишком много для него. В сущности, он перед ним одним желал до конца оправдаться. «Нет, не помню, ничего подобного наш учитель не говорил. Ты все это выдумал, Димка, чтобы теперь хорошеньким казаться», – словно нарочно поддразнивала его девочка.
     Мужчина в камзоле внимательно выслушал обоих и ничего не сказал. Девочка тоже замолчала. Она хотела еще рассказать, как мальчишки после уроков сделали «темную» Д.П., но что-то как будто смущало ее. «Дяденька, а как же фокус?» – раздался хныкающий вопрос мальчугана в коротких штанах. Стоя в объятиях деда и матери, он рассеянно ковырял к носу. Вопрос этот вывел присутствующих из непривычного для них состояния беспредметной задумчивости. Мамаша мальчугана, вспомнив о нанесенной дидятке обиде, погрозила Д.П. пальцем. Но тоже не всерьез : все успели обратить внимание на тайную связь между Д.П. и фокусником. Никто не мог, конечно, в нее проникнуть, но само ее наличие заставило их немного другими глазами смотреть на нашего молодого человека. Так что когда старик, пошамкав ртом, извлек из него странное словцо «штрейкбрехер» в адрес нашего героя – это был его скромный вклад в организованную травлю Д.П. – женщина наградила его порядочным тумаком. Впрочем, причиной ее реакции могло быть также то обстоятельство, что дед как назло не мог удержать в этот момент газов.
     Вдруг громкое шипение послышалось со стороны клетки. Все обернулись, да так и замерли, пораженные. В верхнем  правом ее углу непонятно каким образом обнаружилось отверстие. Через него уже просунулась малая часть туловища питона. Большая ее часть висела внутри клетки. И эта двойная живая плеть размером в порядочное бревно, застывшая на весу, наводила на присутствующих тихий ужас. Лысый фокусник сейчас же подошел и стал гладить змею по голове : точь-в-точь как собаку. Удав в знак признательности положил громадную скуластую голову мужчине на плечо и даже лизнул его в щеку. Почесав в задумчивости напомаженную ресницу, лилипут записал что-то в свой рулон и внятно произнес : «Петр, заберите, пожалуйста, кролика из клетки». Дядя Петр кивнул, давая понять, что принимает участие в розыгрыше, как бы далеко тот ни заходил. Он вразвалочку приблизился к клетке, намереваясь зайти в нее, схватить охапку воздуха, сунуть ее в мешок и, раскланившись перед зрителями, удалиться. Однако в тот же момент он увидел подле пня то самое знакомое, дрожащее от страха и непрестанно подергивающее носом существо, которое он четверть часа назад самолично забросил в клетку. И слюнявый окурок наконец выпал из его оторопевшего рта.
     Проказливый мальчуган тотчас исступленно захлопал в ладоши. Мать его платком утерла слезу. И даже старик просиял, хотя и стоял в напряженной позе : быть может, он сдерживал очередной выход мучивших его газов.
     И пока дядя Петр выносил через боковую фургонную дверцу обезумевшего от пережитого кролика, дирижирующий происходящим лилипут в декоративном камзоле подозвал к себе жестом Д.П. и его одноклассницу. Скрестив их руки на голове удава, он сказал : «Не бойтесь, дети. Арлекин не причинит вам зла. Но он по вашей вине остался без обеда. Так хотя бы погладьте его, вот так, да, вот так. Ну, а теперь идите. И до скорого возвращения», – прибавил он многозначительно, чуть дольше задержав руку Д.П. в своей. Д.П. не понял намека и, скрывая смущение, посмотрел вопросительно на фокусника. Но тот лишь ласково указал ему ручкой в направлении выход
     Д.П. послушно кивнул, как будто он все понял (хотя он совсем ничего не понял) и машинально побрел прочь. У самого выхода он, однако, обернулся и вяло спросил, когда же все-таки начнется представление и сколько будет стоить билет. Лилипут, свернув ладошки в трубочку, что было силы закричал ему, что представления больше никакого не будет. «Мы ведь уже довольно представились друг другу», – некстати пошутил он. Д.П. вторично подтвердил кивком его слова и той же машинальной походкой отправился восвояси. Последним чувством, которое он выносил за пределы передвижного цирка, было некоторое удивление, что на последний их – и довольно необычный – диалог никто из людей не обратил внимания. Как будто они ничего не слышали. А может и в самом деле так оно и было?