Катюша. Субъективная исповедь

1.
Она еще в прихожей, ещё не видна из-за стены, а её улыбчивое меццо-сопрано:
- Борисовииич!, -
уже согревает мне душу, как солнечный луч, пробивший свинцовую тучу. И горькие чувства растворяются в радушии её голоса. И снова хочется жить.

Мне за семьдесят. Меня разбил инсульт - отнял левую руку, левую ногу. Повалил на спину, ощетинился злобным зверем. Я внезапно стал немощен и, вроде бы, не вполне человек. Еще недавно ходил по любимому мной родному Петербургу, заходил в разные двери - музеев, издательств, магазинов... - не восхищаясь роскошеством даров, которые вручает мне жизнь, полагая их нормой. А нынче я отрезан... навсегда отрезан ото всего, что называется нормальной жизнью, и понимаю, как много  потерял.  В мире людей много равнодушных особей, много эгоистов, безразличных к чужому горю - таким не следует  читать мою субъективную исповедь, пусть займутся собой. А остальным признаюсь: несмотря на мои "за семьдесят" и фактическое отсутствие левой половины конечностей, я хочу активно участвовать в жизни. Но как? Ведь я  не могу и шагу ступить, не могу открыть книгу - одной рукой страницу не перелистнуть...

Я в пропасти. Неужто я пропал? Эти слова так похожи...

Не стану описывать своё больничное бытие - тема горькая и не для этих заметок. Скажу лишь, что прошел свой путь в двух больницах от реанимации до реабилитации без паники, приспосабливаясь к печальному инвалидному реализму. Многажды видел, как здоровенные...  бывшие здоровенными мужики не понимая новой своей ситуации, орали на всех вокруг, матерились, вышагивали из больничных коек здоровой ногой и грохались на пол, пытаясь опереться на немощную другую. Санитары их поднимали, возвращали в койку...  Самых буйных привязывали. Те и привязанные орали, ибо очень трудно привыкнуть к своим утратам.

Меня угнетало больничное одиночество. Казалось бы, в палате дюжина обитаемых  коек, плюс санитары и санитарки, плюс медсёстры и нянечки, плюс врачи и сиделки...  А одиночество жуткое: сплошной минус.  Всяк уткнулся в своё несчастье, либо в свою заботу. Умри - не заметят. Суетные больничные дела: "утку" вынести, постель перестелить, капельницу поставить...-  делаются в режиме роботов, то есть безо всякого желания сопереживать чужой беде, да и не нажелаешься, - столько бед справа и слева. Когда я впервые после улёта в больницу и долгострадания вдруг увидел лицо близкого человека, пришедшего ко мне на свидание, у меня случился нервный срыв - я рыдал, выплёскивая из себя горькую соль одиночества. 

Для помощи страдальцам нанимают сиделок. В больницах и после выписки я повидал их с дюжину. Профессию сиделки никто специально не постигает, хотя какие-то курсы имеются. Однако зачем тратить время и деньги на обучение, если поднести еду, потереть спину мочалкой и посадить инвалида на унитаз умеет каждая...  почти каждая женщина...  Полагает, что умеет. Никаких аттестатов тоже нет. И помогать "клиенту" чаще всего берется человек-робот...  возможно, знающий механику этого дела, но, как правило, ничего не понимающий в психологии. Сочувствие, тем более сострадание, стандартной сиделке чуждо.  Зачем? Запас своего милосердия она тратит вдали от  нанимателя - на своих близких. А сочувствовать нанимателю, нередко чуждому, кажется, даже противоестественно. Психологической совместимостью меня и сиделки никто не озабочен. И вот в назначенное время приходит ко мне в палату или на дом женщина без единой эмоции на лице. Робот. Просить её улыбнуться? Было бы странно. Сочувствие в перечень услуг не включено.

До свидания с сиделкой надо было еще дожить. Если повезло, если выжил, а медики вытащили из острой фазы, если остался хомо сапиенсом, а не превратился в овощ, тогда в больнице помогут сохранить какие-то двигательные функции. Это называется реабилитация. В стационар "Скорая" привезла меня лежачим - это понятно. Спустя четыре месяца я вернулся домой в инвалидном кресле - сидя! Это успех. Правая рука и правая нога не предали меня. Я мог взять в руку ложку. Или яблоко. Научился опираться на клюку...  Знали бы вы, как это непросто: здоровая нога упирается в землю надежно, уверенно, а палку инвалида клонит вправо-влево, палка вот-вот подведет и уронит. Палку надо приручить, овладеть ею. Я научился медленно, через страх, сделать несколько шагов. Видел, как другие с клюками гуляют по больничному коридору и мечтал - до слёз мечтал - научиться так же. С этой мечтой в сердце приехал домой.

Сын принялся нанимать мне сиделок. Их предлагают разные фирмы и патронажная служба, предоставляют резюме и характеристики...  но кто знает правду? Приходил мужчина-сиделка средних лет, на четвертый день исчезнувший - оказался алкоголиком.  Приходила аккуратная женщина за сорок, старательная, разговорчивая - в первый же день начавшая без умолку агитировать меня в какую-то религиозную секту, при этом включая в своём смартфоне такую музыку и такие стихи, что выдержать её долее одного дня было немыслимо.   Приходила крепкая женщина с деревянным лицом - эта ничего не спрашивала, ничего не предлагала, а только молча сидела на стуле, поглядывая на часы. На мои редкие просьбы реагировала молча, не пошевелив ни единой мышцей физиономии. Я для нее был неизбежной  обузой, а она - для меня. К тому же стали пропадать мелкие домашние вещи. Приходили сиделки с брезгливостью во взгляде.  Приходили робкие скромницы, ничего не умевшие:  я просил помочь мне встать с постели, а они не знали, как  "приложить ко мне руки". Или мне не везло, или в сиделки нанимается кто попало.
 

2.
И вот однажды в полдень сын привел невысокую девушку, просто одетую, с простой прической. Назвалась Екатериной Коноплянко, родом из украинского села, приехала на заработки: в Петербурге всякой работы много, а в родном селе её нет. Я к тому времени насмотрелся уже на сиделок, и у меня был способ узнать её проф...  то ли пригодность, то ли нет: я попросил помочь мне подняться. Ожидал, что в очередной раз увижу никчемность. А она легко подошла, перекинула мою руку через шею себе на плечо, своей рукой обняла меня за бок и - поставила на пол.  Во мне килограммов за восемьдесят, а в ней было ли пятьдесят?  И ростом она мне по плечо...  От неожиданно нахлынувшей эмоции я всхлипнул, извините за откровенность - что было,то было. Я не слезлив, чем мне хуже, тем я упорнее. А успех в преодолении, или прилив чужой доброты, меня расслабляют.

Доброта для инвалида целебней любых лекарств. С добротой инвалид встречается очень редко  -  здоровый человек это совсем другая психология: ражий калеку не разумеет и, как правило, бежит от его несчастий в свою здоровую жизнь. Осуждать его за это нельзя: разумный эгоизм - спасение для здорового человека. А сострадание - редкий талант, и требовать его есть эгоизм неразумный или даже нездоровый. Другое дело, когда сострадание (милосердие, сердоболие) проявляется естественно, изнутри, как проявляется музыка или поэзия. В душе сиделки Екатерины Коноплянко так и было: по велению её женской души. Я полвека женат, плюс меня, как всякого мужчину, окружают еще женщины, но с талантом женского сострадания я на своём восьмом десятке повстречался впервые...  Возможно, потому, что раньше в нём не нуждался и его не замечал... Сердечное соучастие во мне Екатери...  Да нет! довольно скоро девушка стала мне Катюшей - доброй и деятельной помощницей в борении с моею бедой.

Она поставила меня на ноги. Ежедневно втроём - Катюша, я и клюка - мы ходили по длинному коридору моей квартиры: более сорока метров от ноутбука в кухне до дивана в комнате, где я сплю, и столько же метров от дивана до ноутбука.А однажды мы втроём вышли на лестницу, и я, держась за перила правой рукой, протопал вниз четыре пролёта аж до самого выхода во двор. Катюша заботливо поддерживала меня слева.  ...Она вернула мне великое счастье, которое здоровые люди не ценят: это счастье ходить. Мы с ним рождаемся, оно естественно и неотлучно от нас, и мы полагаем, что так будет всю нашу жизнь. Какой самообман...  Даже когда нас сваливает с ног какая-то хворь, мы уверены, что это временная неудача: выздоровеем и пойдём дальше... Не знаю, правы ли мы в этой своей уверенности...  Знаю, как нельзя привыкать к лежачей жизни: от обездвиженности срастаются позвонки,постепенно превращаясь в костный столб, и тогда - амба! Спасение только в движении, а движение бывает возможно только с помощью пособника, который твою руку набросит себе на плечо, а своей рукой обнимет тебя за спину.

Катюша вернула мне внешний вид. Всё время в больнице я не видел своего лица, а когда спустя четыре месяца случайно увидел, то не поверил зеркалу, ужаснулся: на меня зырился дед, заросший от уха до уха серой бородой а ля Салтыков-Щедрин и с таким же устало-больным взглядом. Мои семейные сказали: тебе идёт... И я, было, в это поверил. Но помощница поработала на моей физиономии ножницами, принесла мне мою электробритву, и...  я не выдумываю: вернула мне веру в жизнь. Из "Салтыкова-Щедрина" я вернулся в себя, и даже засверкали в глазах живые искры. Катюша пальчиком показывала: "Здесь подбрейте, Борисович, и вот туточки...  А сбоку  давайте я помогу - вот тааак..."

С помощью Катюши я вернул себе ощущение живой воды. С реанимации и до выписки я не знал этого ощущения. Не то, что ванны или душа, - даже ощущение струйки из-под крана в раковине забыл. Несколько раз в месяц меня протирали какой-то белой пенкой.  Возможно, она и протирает, но как это действо противоестественно! Как противно осознавать себя то ли грудным младенцем, то ли ветхим старцем, не способным очиститься с помощью омовения. Во второй по счету больнице меня подвезли к раковине, и я вспомнил, как журчит ручеёк из крана...  А с участием Катюши я сумел взобраться в ванную комнату, и только с её подмогой перевалил через борт ванны, освоил инвалидный табурет.  Меня не поймет здоровый человек, и я рад за него: не надо, чтобы он знал, как радостно вернуться под струи очищающего душа, как прекрасно ощутить дробь лёгких иголочек на своей черепушке. Это счастье вернула мне Катюша.

Инвалид по определению одинок. Он выброшен болезнью из мира здоровых людей, ему не угнаться ни за их бегом, ни за бегом их мыслей, и он замыкается в себе. Здоровый человек ставит сахарницу на верхнюю полку буфета и не думает о том, что инвалиду до верхней полки не дотянуться. Подобных примеров так же много, как много предметов вокруг нас. Здоровый человек нормально не думает о том, что у него две руки - он просто отрезает ломтик от батона, намазывает его маслом...  Однорукий инвалид это видит. Он попросит раз: "Намажь и мне." Попросит два...  А на третий раз замкнется в своем несчастье, может быть, всплакнёт, чего никто не заметит. Здоровый эгоизм не подскажет ражему: не ставь сахарницу на верхнюю полку - подобные подсказки за пределами его психологии. Просто он нормальный землянин, а инвалид с известного времени поселён на "луне" своей беды  -  совсем разные среды. И надо обладать талантом сердечного сострадания, чтобы сердце понуждало мозг всё время помнить о страдающем рядом.

В общении с одиноким человеком очень важны естественность и открытость.   Шаблонное, казённое общение типа  "как самочувствие" или "чем помочь"  только замыкает страдальца в себе. Он может в ответ улыбнуться, не показать вида. Не обманывайте себя: холодная учтивость только усугубляет несчастье. Между "быть" и "казаться" многие выбирают  "казаться" - наверное оттого, что не доверяют своему сердцу. Вот уж это совсем не про Катюшу. В каждую секунду она была собой, умела разговорить и не стеснялась своих мягких украинских гласных. Рассказывала мне про свою степную деревню с речкой, что каждое лето пересыхает, и про вишневые сады, розовыми коврами устилающие каждую весну деревенские улицы. Она рассказывала про каменную дорожку, выложенную на участке, и про любимого племянника, которого большая семья Коноплянко собирала тогда в первый класс. При этом она с добрым вниманием наблюдала за моим лицом, стараясь понять, как во мне отзывается её молвь: помогает ли освободиться от грустных мыслей...  Трудно передать, как я был благодарен ей за эти рассказы.

Истина познаётся в сравнении. Мне много раз приходилось познавать истину всех инвалидов, принужденных к бытию в кресле: чёрные и розовые очки одинаково неверны. Терпи равнодушие и цени доброту. Равнодушие неизбывно - тем более цени милосердие.  Равнодушие может исходить даже от самых близких.  Мне необходимо кресло на роликах, а сын то ли не хочет, то ли не может его купить и доставить -
значит найди необходимые телефоны и заполучи это кресло сам. В Петербурге имеется  "благотворительная организация "Ева", чья благотворительность ограничена пакетом памперсов или чего-нибудь такого же. Мои настоятельные  (но вежливые!)  просьбы помочь мне в социальной реабилитации закончились бойкотом со стороны  "милосердной"  "Евы" - значит живи дальше, бедолага, без "Евы".  Социальный чиновник из Смольного, не приведя ни одного конкретного примера, отфутболил меня - очевидно, с подачи лживой  "Евы" - голословным заявлением, будто я получаю социальную помощь  "в полном объеме и надлежащего качества" (чиновника зовут Д.В.Буйневич) -  значит живи дальше, не надеясь на помощь Смольного. 

Обращение к уполномоченному по правам человека в СПб закончилось тем же, что и обращение в Смольный, только еще быстрее (чиновника зовут Е.В.Шабанова)- значит не надейся в Петербурге на права человека, из-за какого-то старика-инвалида карьерист карьеристу возражать не станет. Никто из чиновников не захотел даже расспросить меня, что именно я хочу. Получил памперсы - будь доволен.  Итак, на одной стороне социальные институты с немалыми штатами, финансированием и прочими возможностями, а на другой стороне один отдельный милосердный молодой человек, который силён только своим милым сердцем. И одно милое сердце приносит инвалиду пользы несравнимо больше, чем все социальные институты... Как говорится в определенной среде,  "это Россия, детка"...  Хорошо, если сии чиновники не подворовывают из социальных бюджетов, ведь "кто что охраняет, тот то и имеет". Пусть их!  Они, может быть, во всю жизнь не узнают, какое это счастье - встретить милое сердце.   

Главное, чем я обязан Катюше, заключается в двух сухих, похожих на медицинский термин, словах: жизненный тонус. Но это не термин. Улыбка - не термин. Хорошее настроение - не термин. Желание активно участвовать в жизни, а не лежать вверх животом, тупо ожидая второго инсульта или какого-нибудь другого убийцы, который поставит на мне крест...  Катюша вернула жизненную энергию в моё старое сердце,  возвратила желание преодолевать немощь, веру в себя. Душа моя просветлела, обнадежилась, и я, литератор,  вернулся к своей профессии, написал более ста стихотворений, мемуарную прозу. Мне нравится участвовать в социальных сетях, где я рассказываю, спорю, хвалю, ругаю...  и, простите за самохвальство, оказываюсь моложе многих пенсионеров комсомольского возраста. (Комсомола давно нет, а молодые, ворчливые и ноющие, старики неизбывны.)

Всё хорошее, к несчастью, заканчивается. Моя помощница уехала домой, в родное село: праздновать зачисление племянника в первый класс - важное семейное событие. А затем её девичья жизнь потекла по другому руслу. В социальном смысле я снова остался один. И перестал ходить по коридору. И некому стало помочь мне забраться в ванну...  Но данная мне поддержка не прошла даром: я ежедневно сам  добираюсь от дивана до ноутбука и работаю: пишу стихи и прозу. ...Ежедневно готовлю себе завтрак и ужин, разогреваю принесённый обед. Общаюсь в социальных сетях. Я ежедневно доказываю себе (а заодно и другим), что одноногая однорукость  в конце восьмого десятка еще не причина лежать вверх животом и глядеть в потолок, ожидая, когда кто-нибудь о тебе позаботится. Не знаю, что со мной будет завтра, а сегодня...  простите за туалетные подробности, я сам, как во все послеинсультные утра, отвёз свою ночную  "утку" в туалет и воспользуюсь унитазом без чьей-либо помощи. Сам позвоню по телефону продавцу магазина "Электро" и расспрошу о марках налобного фонарика - мне ведь каждую ночь приходится  добираться от ноутбука до дивана по тёмному коридору, а фонарики такие халтурные...  Я - сам.  Я - могу.  Я - не пропал. 

Катюша Коноплянко бросила мне спасательный круг, и я не утонул в бесконечных неприятностях, болях, тяготах. Свою поддержку она не считает подвигом, но я-то знаю: подвиг! то есть спасение, на которое решается один из тысяч.  Так, видя тонущего, огромная толпа кричит, ревет, взывает...  А в воду бросается один.  И счастлив тонущий в жизненных проблемах, встретивший этого одного.  Увы, я, человек слова, не могу найти тех слов, что по доброй силе, по человеческой красоте могли бы хоть как-то сравняться с житейским подвигом моей славной помощницы Екатерины. Великое спасибо тебе, Катюша! Мой самый надежный друг.


3.
Стихи к субъективной исповеди.


ЧЕЛОВЕК

Это трудно: тварь из себя изринуть,
устреми же чело вверх!
Ты отнюдь не мыслящая звериность,
ты рождением  че ло век.
Вознеси же свои животные мысли
к Небу праведного труда,
ум и душу свою, как судьбу, возвысив.
Не колеблись: тебе - туда!
Человек это путь от зверя к Богу,
долгий-долгий и трудный путь.
Зверем жить постыло, дико, убого...
Позади сто веков? Забудь!
Впереди сто веков забот и горя,
от судьбы немыслим побег,
и назад нельзя - только в гору! в гору!
Впереди сто веков побед.
Чтобы сердце в злобе не истомилось,
свет надежды в сердце держи,
и тебе откроются совесть, милость...
Горний сад ума и души.

-:-:-


ДИОГЕН

Афины - изыски на солнечном блюде.
Дымятся набитые снедью столы.
Ищу человека...  Но где они, люди?
Вальяжные, в ярких туниках...  стволы.

Назвали меня  "сумасшедшим Сократом",
деревья - я их узнаю по плодам.
Зовите меня хоть кретином рогатым,
но истину я никогда не предам.

Здесь в жерло гордыни швыряют таланты,
и мраморной спесью кипит Парфенон.
Здесь боги фальшивы, ничтожны атланты.
Здесь доблесть презренна, но славен хамон.

Брожу по Афинам с рассвета до ночи
и в сон где попало устало валюсь.
Сей город надменный лукав и порочен,
в деревья ходячие вглядываюсь.

Тычки получаю. Плевки получаю.
Опасливый зырк. Ядовитый прищур.
Фонарь мой пороки пронзает лучами,
он светом кричит: человека ищу!

Где добрые взгляды?  Где умные речи?
Скопление жалких, напыщенных лаж.
Чем дольше ищу, тем он бесчеловечней,
тупой, деревянный, людской ералаш.

-:-:-


КОНОПЛЯНКА

Изумрудная полянка
лесистая,
чудо-птичка коноплянка
голосистая.
Напевая то и дело
тирли-свирли свои,
улетела, прилетела,
посвистывая.
В небо веточки все тыча,
лес весенний стоит.
Спой мне, ласковая птичка,
тирли-свирли свои.
Вся из радости искусно
твоя песня свита!
Глядь, не будет мне так грустно,
тоскливо так.

-:-:-

08 июля 2023 года