Глава 18. Жизнь продолжается

  Глава 18. Жизнь продолжается.

После встречи с подругой Рая очень погрустнела казалось даже с лица потемнела. Родные добивались от неё что произошло но она молчала как партизан. Наконец Тоня подкараулила подругу Раисы, когда та вновь привезла раненых в госпиталь, и Надя призналась что она рассказала Рае и так её огорчила . Тоня рассказала об этом матери и Любовь Дмитриевна поняла, что так расстроило дочь, и она решила поговорить с Раисой.
Она поняла что так расстроило дочь и она решила поговорить с ней начистоту.
-Раюшка — сказала Любовь Дмитриевна. - Ну что ты так убиваешься дочка? Я понимаю: парнишка молодой — невероятно жаль его но ты в этом не виновата — такова его судьба — умереть молодым.
-Ты ничего не знаешь мама! - возразила Раиса. - это не первый молодой человек погиб только потому что очень нравился мне. Первым был Павлуша Горин, с которым мы дружили ещё до войны. Все молодые люди, что мне нравятся, погибают — я словно пометила их, и они погибли.
-Это просто совпадение, дочка — возразила мать. - Ты ни в чём не виновата — война идёт. Сама видишь сколько вокруг гибнет молодых солдат, и каждый из них кому то нравился, кого то сам любил — это же не значит, что их кто то пометил. У каждого из нас своя судьба, и тут ничего не поделаешь — ничья любовь не спасёт человека, если ему по судьбе погибнуть молодым.
-Почему так несправедливо, мама?! - возмутилась Рая. - Почему твой Господь так несправедлив и так безжалостен?
Не богохульствуй, дочка, Господь знает что делает, и мы не имеем права судить его!
Раиса знала с каким пиитетом мать относится и к вере и к  Господу поэтому не стала больше спорить но мнения своего не изменила считая виновной себя и в гибели Павла и в гибели Михаила.
Взять хотя бы Павлушу — она даже не намекнула ни разу что он ей нравится — между ними всё было только на уровне взглядов улыбок и изредка робкого прикосновения к руке.
Ах как он улыбался! Никто так улыбаться не мог — загадочно и нежно.
-А может в том и виновата что ничего не сказала? - думала Рая. - Возможно если бы она тогда, когда его провожали на войну она сказала что он нравится ей и что она будет его ждать Павел бы хоть немного поберёгся и вместо похоронки которая пришла в их дом через полтора месяца  вернулся он сам — живой и здоровый. Смелости не хватило — ничего не сказала. А теперь поздно: Павла нет в живых. Как же она плакала, когда узнала о том что Павлик погиб и уже не стеснялась ничуть хотя понимала что выдаёт себя с головой.
Думала:
-Какая теперь разница — Павлуша всё равно уже ничего не узнает не улыбнётся своей фирменной улыбкой и даже подтрунивать уже не сможет. - с досадой думала Раиса.-Павлу тогда было только 18, а Мише — 20 лет. Не должны гибнуть такие молодые! Проклятая война — проклятые фашисты — столько народа загубили.
И снова мысли Раисы возвращались к погибшим друзьям: оба высокие — на голову выше её, оба статные, симпатичные, заметные.
-Может мне давали понять что не по Сеньке шапка — а я никак понять не могла? Мысль просто буравила сознание, причиняя почти физическую боль. - А по мне что-то ростом пониже, лицом поплоше, характером попроще? - допытывалась неизвестно у кого Рая. - Такой как например Тимошка Вирейский, который до войны не давал мне прохода? Он в отличие от Павлика ни внешностью не блистал, ни характером не отличался — такой серенький, простой, как три копейки — ни Богу свеча, ни чёрту кочерга. Но он жив — писал родителям что жив-здоров скоро вернётся домой, что стыдно за сына им не будет: и медалей и орденов достаточно — на фронте всегда был в передовых.
О Раисе интересовался писал, что когда вернётся придёт к ней свататься. Только Рае он, как собаке пятая лапа. И не помогут тут ни медали, ни ордена — она всю жизнь будет вспоминать свою первую любовь Павлика, да и Михаила тоже никогда не забудет, но на мужчин такого типа больше никогда не будет обращать внимания, чтобы не навлекать на них смертельную опасность. И этот вывод останется с Раисой на всю её жизнь.
-Жизнь продолжается, Раюшка — сказала Любовь  Дмитриевна,- и мы не должны опускать руки — фашист именно этого и добивается. Пока мы помним родных и любимых людей — они всегда рядом с нами — оберегают и защищают нас, хотя мы этого и не видим. А значит — жизнь продолжается и для нас, и для них. Так что выше нос, дочка! Как Лёня читал в одной умной книжке: -“Выше сердца. Выше сердца!“ Мы должны встать на место того кто выбыл из нашего строя и продолжить его дело. Немцу не сломить нас пока мы стоим друг за друга.
-Именно это я и собираюсь делать! - ответила Раиса. - Я возвращаюсь в свою часть!
И у матери упало сердце: хотела подбодрить старшую дочь а добилась совсем другого результата — она снова собирается лезть в пекло.
-А Иван Дмитриевич собирается предложить тебе остаться в госпитале — отреагировала мать.
-В качестве кого? - с некоторым вызовом поинтересовалась Раиса. - Санитарки?!
-В госпитале уже формируют чистую палату для обычных больных и доктор набирает в неё мед персонал — медицинских врачей и сестёр. Сказал, что будет просить тебя занять одно место. Раюшка, соглашайся, пожалуйста — тогда мы все останемся при госпитале — нам же некуда идти, сама знаешь. Последняя комиссия требует от доктора убрать из госпиталя посторонних людей — нас с ребятами убрать. А если согласишься, доктор обещал перевести нас из под лестницы в освобождённую перевязочную, и мы сможем пожить там без опасения — с глаз долой, как говориться, — из сердца вон. Сейчас мы у всех на виду, как бельмо в глазу.
-Шантажист твой доктор! - сердито воскликнула  Рая.
-Кто тут доктора ругает? - присоединился неожиданно откуда появившийся Иван Дмитриевич.
-Я ругаю — с хода призналась Раиса. - Ох и хитренький вы, Иван Дмитриевич — знаете что я не соглашусь с вашим предложением — так вы через семью действуете?
-А что мне остаётся? - вполне миролюбиво отозвался старый доктор — Мне кровь из носу нужно укомплектовать новую палату. А где я возьму столько персонала. Вон Лидочка уже согласилась занять одно место — теперь дело за тобой.
-А Лиду на что взяли?! - никак не хотела примиряться Раиса.
-На то что её сменщицей будешь ты! - продолжил давить доктор.
-Да вы, доктор, не просто шантажист — вы шарлатан. - Раиса сама испугалась своей смелости и наглости.
-А что делать, дочка? - ответил Иван Дмитриевич — ничего иного не остаётся. Ты подумай хорошо — не руби с плеча. Посоветуйся с матерью с братом и сестрой — потом ответ дашь.
-Вы же знаете что они посоветуют потому так и говорите! - ответила Раиса, прекрасно понимая что доктор не отстанет от неё — его самого прижали к стенке эти вечные проверяющие.
-Хорошо! - ответила словно прыгая с кручи в омут но потом решила — Что это я так ополчилась на старика — он ведь ничего худого для нашей семьи не желает да и не желал с самого начала и делал только хорошее.
Разговор этот происходил 25 апреля 1945 года а через 3 дня с семьёй Зибровых произошла очередная неприятность — можно даже сказать беда — свалилась в горячке  Любовь Дмитриевна — тётя Люба, как её все в госпитале называли — и раненые, и медсёстры, и даже врачи, что помоложе. Высокая температура, помутнение сознание и падение прямо в коридоре, когда она переходила из одной палаты в другую. Осматривала её уже известная нам Елена Васильевна и сразу поняла в чём дело:
-Тиф проклятый! - воскликнула в сердцах.
И потом к санитарам собравшимся около тёти Любы:
-Берём аккуратненько мальчики и переносим в изолятор. Хорошо что он у нас всегда готов на всякий случай.
Узнав что мать перевели в изолятор дети сразу все собрались возле её постели.
-Это ты Раиска виновата! - воскликнула Тоня. - Если бы ты не носилась со своим тулупчиком, как с писанной торбой, мама бы не заболела! Учти: если что с мамой случится, я тебя никогда не прощу — можешь считать, что сестры у тебя больше нет да и брата — тоже.
Рая посмотрела на братишку но тот только развёл руки и опустил глаза словно говорил: -Что поделаешь, сестра — ты виновата.
Их разговор слышали несколько человек: и санитарки и медсёстры и врач и всё в малейших подробностях в тот же день стало известно Ивану Дмитриевичу.
Рая и без того казнила себя а после слов сестрёнки вообще духом упала, и решила что ни на шаг не отойдёт от матери пока та не выздоровеет ведь действительно виновата — не хотела лишаться единственной памяти о Михаиле и не разрешила сжигать тулупчик, который он передал через Лиду когда она уезжала после перенесённого воспаления лёгких в Воронежскую область. Матери пришлось самой обеззараживать тулупчик — видно какое то насекомое перескочило на неё, и в результате мать заболела.
Весь день Раиса ухаживала за матерью — делала всё что предписала Елена Васильевна и ночью решила остаться подле неё, внимательно прислушиваясь к дыханию матери, надеясь что она скоро придёт в сознание, и только около 12 ночи сон сморил её. Рая нашла кусок домотканой дорожки, старую ватную подушку и одеяло, расстелила дорожку возле кровати матери и улеглась свернувшись калачиком. В такой позе её и застал Иван Дмитриевич, и дал разгон всем, кто обслуживал изолятор - досталось и Елене Васильевне.
-Что за бардак у вас?! - интересовался доктор. - Почему ваша медсестра спит на полу? Неужели нельзя было организовать другую кровать, ведь сразу было понятно, что Раиса никуда от матери не уйдёт? Немедленно  всё организуйте и переведите Раису на кровать!
Все засуетились — тут же поставили в палате другую кровать, застелили постель, принесли для Раисы больничную пижаму, переодели и положили девушку на кровать.
А Иван Дмитриевич пошёл в комнату, куда только сегодня перешла семья Зибровых — он должен был поговорить с Тоней и Лёней,  которые ополчились на старшую сестру.
-Ребята, — начал старый доктор — я вынужден поговорить с вами так как ваша мама сейчас не может этого сделать. Что же вы творите, дорогие мои? Неужели не понимаете, что нарушаете дисциплину или забыли что всё ещё продолжается война и мы должны ещё более сплотиться  не конфликтовать по каждому поводу? Вы знаете как я отношусь к вашей семье — всегда поддерживаюб и как могу помогаю — меня уже упрекают остальные сотрудники госпиталяб что я развёл семейственность, намекая на то что и у меня и у тёти Любы отчество Дмитриевичи, что не допустимо и в мирное время, а тем более в военное. С меня требуют принять самые строгие меры, вплоть до выселения из помещения бывшей процедурной, поскольку я не имел права делать этого.
Я сейчас в очень непростой ситуации: выселив вас обрекаю возможно на гибель, а оставив здесь — обрекаю на гибель свою семью потому что меня снимут с занимаемой должности не вникая ни в какие оправдания по закону военного времени — и это самое мягкое наказание.
Что мне делать, честно скажу, не знаю.
-Иван Дмитриевич дорогой, - начала Тоня очень раскаиваюсь что не смогла с держаться и устроила вчера скандал. - Приношу свои самые глубокие извинения и обещаю, что это никогда больше не повториться. Может быть есть хоть маленькая возможность отложить наше выселение до выздоровления мамы, и мы сразу уедем из Сталинграда.
-Доктор, — пытался схватить руку старого доктора Лёня. - Простите нас пожалуйста: обещаем что больше такой безобразный поступок, что был вчера, не повториться. Позвольте нам дождаться выздоровления мамы, как просит вас сестра.
-Да я не против но как посмотрит на это коллектив госпиталя — они начали писать жалобу в высшие инстанции и я вряд ли смогу их остановить.
-Мы поговорим со всеми! - воскликнула Тоня поговорим, повинимся, объясним всё — Ну не звери же всё таки — люди, должны понять.
-Поговорите — согласился доктор — Сейчас всё зависит от решения коллектива.
Тоня с Лёней решили не собирать общего собрания, а поговорить с каждым в отдельности: один на один договориться легче. Так и сделали: Тоня разговаривала себе  — Лёня себе, и всё же, хоть и с трудом, но уговорили не писать жалобы и оставить на время их в госпитале пока не выздоровеет тётя Люба.
А в это время Раиса жила только состоянием матери: прошёл день другой третий а она всё ещё не приходила в сознание хотя Рая ни на йоту не отступала от предписаний Елены Васильевны. Не видя положительных изменений Иван Дмитриевич пересмотрел обычное назначение исключил одни лекарства и добавил другие — более сильные, хотя пришлось идти на поклон  в Обл здравотдел где доктора, как школьника, отчитывали вышестоящие товарищи, но всё таки дали распоряжение обеспечить госпиталь нужными лекарствами. Доктор, после этого хождения по инстанциям поседел ещё больше, и стал белый, как лунь. Лёня и Тоня переживали за доброго доктора не меньше, понимая что сами виноваты в этом, и всё это время с ещё большим рвением помогали санитаркам, заменив на работе мать, всё делая без напоминания.
После случившегося скандала с младшей сестрой Рая добровольно выдала злополучный тулупчик на сожжение предварительно отпоров от него пуговицы которые затем продезинфицировала и натёрла до блеска. И спрятала пуговицы в заветную коробочку, где лежал маленький чёрный камень — подарок от Павла.
-Может не стоило этого делать? - думала девушка — всё таки между двумя этими чувствами  была большая разница: Павла она успела полюбить и он относился к ней, не как к обычной знакомой, а У Михаила была своя большая любовь — Аллочка, и он на  Раису обращал внимание постольку — поскольку это в какой-то мере касалось его, да и у Раи только намечалось тёплое отношение к парню, которому жизнь не дала развиться и превратиться в  более серьёзное, весомое чувство. Но всё же Раиса приравняла эти две ситуации и решила что память о них должна остаться пусть даже в таком легковесном виде как камешек и пуговицы.
После того как Иван Дмитриевич добился в Обл здравотдела получения более действенных лекарств в борьбе с тифом через два дня Любовь Дмитриевна пришла в сознание и увидев сконившуюсю над ней старшую дочь испугалась, решив что дочь оплакивает её. Как кинжалом полоснула мысль:
-Как же ребятишки без меня будут?! - решив что она умерла, и теперь видит всё, что происходит рядом с её телом откуда то со стороны.
Раиса увидев что мать открыла глаза бросилась прочь из изолятора чтобы сообщить радостную весть Елене Васильевне и доктору. Она даже не поняла что кричит чуть ли не на весь госпиталь о том что мать пришла в себя. Иван Дмитриевич перехватил девушку по дороге и тут же к ним присоединилась и лечащий врач. Они окружили кровать где лежала Любовь Дмитриевна а в двери заглядывали Тоня с Лёней а за их спинами толпились любопытные санитарки и медсёстры.
-Что смотрите? - поинтересовался старый доктор у ребят. - Заходите!
Тоня завидев что мать пришла в себя забыла все обиды на сестру и стала с ней рядом обнимая за плечи а Алексей встал перед кроватью на колени и поглаживая бледную руку матери почти шептал:
-Всё нормально, мама — теперь у нас будет всё нормально: ты пришла в себя а значит теперь дело пойдёт на поправку. Мы тут — мы рядом с тобой, а вместе мы победим все трудности и невзгоды.

 От двери кто-то всхлипнул, не перенеся трогательности момента, и закрыл двери, оставляя врачей и семью наедине с тётей Любой. Доктор прослушал больную, проверил её реакцию и сказал, выдохнув с облегчением:
-Ну, кажется самое страшное миновало — ещё недельку понаблюдаем — назначения оставим пока прежние, а потом посмотрим на реакцию организма — нормально будет — скорректируем назначение.
-Как скажете, доктор! - ответила Елена  .
--Так точно, доктор! - Козырнула Рая, прикладывая руку своей белой шапочке.
Восстановление шло не просто: только через неделю Любовь Дмитриевна смогла, наконец, садиться на кровати и есть самостоятельно, а Рая  преданными глазами наблюдала за матерью, готовая в любую секунду броситься на помощь — мать ещё была слаба, и её сердце, и раньше не особо сильное, работало не так, как бы хотелось её врачам, а Рая преданными глазами наблюдала за матерью, готовая в любую секунду броситься на помощь. Сердце матери и раньше не отличалось должной силой, сейчас было не в том состоянии, которое хотели бы слышать её врачи. Но они надеялись что со временем силы у тёти Любы восстановятся и сердце будет работать ровнее — иначе это будет несправедливо — хотя какая справедливость в нашем мире? Но как говориться: Надежда умирает последней. Они надеялись, что со временем силы вернуться к тёте Любе и сердце будет работать ровнее — иначе это было бы несправедливо хотя и понимали: какая справедливость в наше время? Но как говориться: - Надежда умирает последней. Когда мать впервые встала на ноги, ребята радовались как никто другой.
Мать попросила подвести её к окну: душа рвалась на волю — ужасно надоели четыре стены которые буквально давили своей тяжестью. А за окном была весна в самом разгаре — середина мая. Любовь Дмитриевна не могла поверить, что война закончилась, ведь она в это время ещё была без сознания и не видела, как радуется весь госпиталь не слышала, как на улице салютовали подписанию акта о безоговорочной капитуляции германских войск.
Но на улице было так тихо и так пахло весной, что Любовь Дмитриевна поверила и воспряла духом: наступает новое время — новая добрая жизнь.
Но тут пришли новые неприятности: снова встал вопрос о выселении семьи из бывшей прцедурной- Обл здрав приказал там организовать лабораторию, чтобы не отправлять анализы в другие клиники, или в городскую лабораторию, а делать у себя на месте.
Семья решала что ей теперь делать: идти было некуда.
В госпитале всё настойчивее слышались разговоры что семье Зибровых хочешь- не хочешь а придётся освобождать кабинет — кто-то не на шутку взъелся на них.
Понимала это и Любовь Дмитриевна, понимала и Раиса. Мать уже озвучила мысль, что им как видно придётся уезжать к родителям мужа в Воронежскую область — больше ехать некуда, а оставаться в Сталинграде нельзя — жить негде. Раиса кажется была не против хотя особого желания ехать в деревню у неё не было. А Алексей И Тоня ехать туда не хотели никак — ни учебных заведений ни нормальной работы в деревне, кроме как работы в колхозе, там нет, а Лёша мечтал учиться, чтобы стать инженером, да и Тоня с детства хотела стать учителем, а не крутить хвосты коровам.
Алексей, понимая что с его пятью классами, что он успел закончить до войны, кроме реального училища не возьмут никуда, и поэтому начал обходить все городские реальные училища но везде брали только с семи классами  оставалось последнее: горное реальное училище,  где был большой недобор, и хотя душа не лежала у Лёне к этому делу, он всё таки пошёл туда чтобы узнать, что там и как. И на удивление после собеседования ему сказали, что готовы принять его даже с пятью классами, если за первый год учёбы он сможет пройти программу за шестой и седьмой классы. В училище предоставляли общежитие, обеспечивали обмундированием и ставили на довольствие —при теперешнем положении семьи для пятнадцатилетнего парня был самый лучший выход, и он согласился на все условия.
Домой Лёня уже вернулся в новеньком обмундировании с сообщением, что его приняли в реальное горное училище, выделили место в общежитии училища и поставили на довольствие. Когда Любовь Дмитриевна узнала, что сын и не собирался ехать на родину предков — у него совсем иные цели, очень расстроилась — Леня был для неё самым любимым из детей и расставание с ним совсем не входило в планы матери. Через несколько дней и Тоня объявила, что они с подругой Ниной Красавиной собираются ехать в Иваново: знакомая директор школы берёт их в свою школу на должности пионервожатых.
-А там закончу техникум и стану учителем, как мечтала с детства — сказала Тоня.
И только Раиса сказала что мать не оставит и едет с ней в Воронежскую область.
Собирались недолго: у каждого из членов семьи был только небольшой фанерный чемоданчик в котором лежала смена белья и из верхней одежды только одна смена.
Первой уезжала Тоня, потом Лёня должен был уже заселяться в общежитие, чтобы не потерять место. Перед тем как разъехаться, семья решила сфотографироваться. Это было первое фото после окончания войны — фотографии сделанные до этого не сохранились — погибли во время бомбёжки вместе с домом.
До войны люди чтобы сфотографироваться собирались, как на праздник — одевали самое лучшее из одежды, что у них имелось, сейчас же были рады даже тому что есть хоть какая то одежда. У Раи платье на спине протёрлось до дыр и Любовь не имея швейной машинки сшила дочери вручную жилетку чтобы скрыть изъян — так Рая и снималась. Да и у остальных одежда была не новее хотя и без дыр.
Любовь Дмитриевна была ещё очень слаба и стоять долго не могла, поэтому фотограф посадил её на стул. Дочери встали по обе стороны — слева-на право: Антонида и Раиса. У ног матери примостился Лёня. Так их и запечатлел фотограф в июне 1945 года, спустя месяц после окончания войны. Фото естественно чёрно-белое, которое со временем начало желтеть, а один уголок отломился.
Через несколько дней в Иваново уехала Тоня со своей подругой, а потом и Лёня ушёл в общежитие училища, чтобы никто иной не занял его место.
Раиса и Любовь Дмитриевна каждый день после работы по совету Ивана Дмитриевича проходили по несколько километров, чтобы ноги матери окрепли, и она смогла вынести дорогу- сначала Рая водила мать под руку, потом она уже смогла держаться самостоятельно,
 и уже ходила без помощи. Всё это время они жили в доме доктора. Как сказал доктор:-_“В тесноте да не в обиде’. Всё это время Раиса продолжала работать в госпитале медсестрой, — Тётя Люба санитаркой уже работать не могла — сил для этого было недостаточно— и только помогала  последним выздоравливающим раненым солдатам, поддерживая их морально.
Сталинград уже стал семье родным городом после всего перенесённого вместе с ним и уезжать не хотелось — здесь всё казалось родным — даже руины/ но выхода не было. Отъезд был назначен на 10 июля — добираться придётся на попутных так же как Раиса добиралась из Воронежа в Сталинград. Дорога неблизкая — около пятисот километров. Раиса уже раз проходила её, и не сомневалась что пройдёт ещё, раз но вот как выдержит это мама было непонятно. Но как говориться — жизнь выбора не предоставила.
Хотя Любовь Дмитриевна и говорит, что жизнь не выносит приговор — она даёт надежду — приговор выносит смерть — она же и надежду забирает, Раиса сомневается в этом выводе - по её мнению жизнь бывает зачастую гораздо жёстче смерти: смерть избавляет от страданий, а жизнь их только добавляет. И поэтому она решила не торопиться и стараться передвигаться пусть на небольшое расстояние но на каком нибудь транспорте —  на подводе, машине, или любом другом транспорте — даже на цыганской повозке ехали как-то. Лучше переждать немного чем идти пешком по пересечённой местности.
Вообще им везло: люди узнав откуда идут женщины не отказывали им в крыше над головой делились всем что Бог послал. Любовь Дмитриевна рассказывала что в её детство много ходило людей на богомолье и им никогда не отказывали ни в гостеприимстве ни в еде — так было принято. Видно и сейчас это было ещё не забыто в селениях Воронежской области. Но мать с дочерью никогда не злоупотребляли гостеприимством: переночевали, поблагодарили и шли дальше искать попутный транспорт. Двигались медленно, но верно. От Сталинграда до Верхней Матрёнки добирались почти две недели. Если бы не добрые люди вряд ли осилили такое расстояние.
 
        Продолжение следует: