ОТЦЫ И ДЕТИ

Кеша привык к тому, что родители постоянно ссорятся.
Мать, актриса местного провинциального театра, постоянно
требует от Кешиного отца денег, поклонения и непременного
присутствия на всех спектаклях, в которых исполняет пусть
даже и незначительную роль. Это сердит отца, у него свои
дела, свои интересы. Так поначалу и возникают мелкие пере-
палки, которые обычно заканчиваются истерическими выкри-
ками матери, что если бы она всё знала наперёд, то она такая
талантливая, такая умная, такая красивая никогда бы не вышла
замуж за подобного идиота. Потом между матерью и отцом
заключается перемирие, но как всегда не надолго. Кеше всё
это вовсе и не кажется чем-то удивительным, так, наверное,
думает он, бывает всегда и у всех. Когда возникает очеред-
ная ссора, он закрывает дверь своей комнаты и заглушает шум
очередной родительской ссоры усилением звука телевизора,
но на душе становится муторно, и он постоянно ловит себя
на мысли, что ему сейчас нестерпимо хочется кого-нибудь
ударить. Тогда он включает интернет и смотрит всё подряд, а
иногда находит такое! С жадностью припадает к экрану и смо-
трит, часто не понимая про что это, но всегда зная, что именно
это ему и запрещено смотреть, а он вот смотрит и уже завтра в
школе будет рассказывать ребятам, и они вместе будут смако-
вать увиденное. Кеша считает себя взрослым. Шестой класс.
Только мать почему-то забывает об этом и неприятно называет
его малышом. А он в ответ пренебрежительно стряхивает её
руку со своего плеча.
Наконец, и в их маленький городок пришла весна. Вес-
на, она везде одинаковая и в больших городах, и в маленьких:
также тает снег, набухают и лопаются почки, кричат птицы,
только в больших городах птичий крик заглушает шум машин.
И ещё радость приходит с весной — школьные каникулы.
А если в школьном коридоре, например, протечёт крыша,
тогда каникулы сделают длинными и гуляй себе на свободе
долго-предолго. Кеша, ой, как ждал этих школьных каникул.
И вдруг оказалось, что мать срочно уезжает со своим театром
на гастроли, отца вызвали в министерство, а Кешу на это вре-
мя решили отвезти к тётке отца Серафиме Николаевне. Про
эту Серафиму Николаевну, если и вспоминали, что было очень
редко, всегда говорили: «Чудаковатая старуха» или «Опять эта
ненормальная старуха учудила». Кеша тётку не знал, никогда
не видел и все эти разговоры пропускал мимо ушей, его эта
родственная дребедень как-то не волновала. И вот теперь, ока-
залось, что ему всё же придётся познакомиться с этой чудако-
ватой тёткой. Его стоны, нытьё и категорическое нежелание
ехать были тут же отвергнуты, отец буквально затолкал его в
машину и сам сел за руль.
Тётка, как оказалось, жила в соседнем городке, значи-
тельно меньшем, чем тот, в котором жил Кеша с родителями.
Грязными и непроходимыми были улицы городка, весна явно
переборщила, растопив сразу в каком-то нетерпении весь на-
копившийся за зиму снег. Отец ругался, старательно объезжая
то и дело попадающиеся на дороге ямы, наполненные водой,
на поверхности которых, радуясь весне, плескались солнеч-
ные блики.
Тётка открыла дверь и, остановившись на пороге, с удив-
лением смотрела на приехавших.
— Петь, хоть бы предупредил.
— Тёть Сим, ты ведь живёшь, как в берлоге. Тебе и по-
звонить нельзя, — сказал отец сердитым голосом уставшего
человека, — следующий раз мобильник привезу, чтоб связь
была…
— Не нужен мне твой, этот самый мобильник. Почта
есть, вот и написал бы…
— Ну, ты даёшь, тёть Сим…
Кеше стало смешно: «Ну и тупица… Да сейчас без мо-
бильника человек и дня прожить не сможет… А она говорит,
почта… С какой это она планеты свалилась? На земле таких
не держат. Ну, смехота, ну, потеха! А тётка и правда чудная…
Платок на плечах такой, какой мать и в жизнь бы на себя не по-
весила. Волосы седые, а лицо вроде бы даже румяное, красит
она щёки что ли… Мать-то всегда красит».
Между тем отец уже доставал из сумки и выкладывал
привезённые продукты на стол.
— А это что? — спросила тётка, с удивлением рассматри-
вая что-то лежащее на столе.
— Тёть Сим, это сыр, пармезан, может слышала про та-
кой? Гостинец тебе, и Кешка такой любит.
Тётка покачала головой.
— И зачем только всё это привёз? Что я парнишку не на-
кормлю что ли… Чудак ты, право.
Отец вздохнул и с каким-то удивлением посмотрел
на тётку, и Кеша понял, что это отец считает тётку чудной.
Потом он полез в карман и вытащил кошелёк, из этого само-
го кошелька и Кеше другой раз перепадало кое-что, когда он
особенно надоедал отцу своими просьбами.
— А это, тёть Сим, вам на жизнь. И деньги не береги,
может и Кешке что-нибудь захочется другой раз купить…
Тетка некоторое время с удивлением смотрела на деньги,
потом решительно и резко отодвинула их от себя и даже при-
крикнула:
— А ну убери, кому говорят…
«Ой, зачем она так, — подумал Кеша, — теперь у неё и
битой копейки не выпросишь, вот уж правда чудная…»
Отец заспешил, заторопился, пить чай не захотел: как-
нибудь в другой раз. И Кеша услышал, как отъезжая, заворча-
ла старенькая «Хонда» за стенами тёткиного дома.
Стоя у окна, тётка проводила машину отца взглядом и
обернулась к Кеше:
— Ну, давай знакомиться… как тебя зовут?
Кеша презрительно хмыкнул. «Что она глухая что ли?
Отец ясно сказал прямо с порога: вот мой Кеша… Не дослы-
шала, наверное».
Помедлил и, чтоб на этот раз расслышала, крикнул:
— Ке-ша.
— Да ты не кричи, я не глухая, я слышу, но ты ведь не
попугай и не крокодил какой-нибудь, чтоб тебя так называли.
Кеша непонимающе смотрел на неё. Подумал: «Тётка
определённо фейкует, прикалывается…» Потом всё-таки со-
образил, сказал коротко и зло:
— Ну, Иннокентий, например.
— А ты не злись, Иннокентий — это великое имя. Был
такой святой… Жил он когда-то на нашей российской земле
и вот поехал просвещать народ на Камчатку и на Алеутские
острова. В маленькой лодочке плавал по бурному северному
морю. Лодочка-то, что скорлупка твоя, того гляди перевер-
нётся, а он ничего не боялся, смелый был. Храмы там строил,
людей крестил. Любили его очень на Алеутах. Вот тебя и на-
звали Иннокентием в честь этого святого. Какой же ты Кеша?
Крокодил что ли?
«Правда это или нет? Или она сказку рассказывает?
В школе проходили, это называется народным фольклором.
Так оно, наверное, и есть, — Кеша засмеялся, — ну и ну…
А ведь круто…»
Он внимательно осмотрел тёткину комнату: стены,
оклеенные выцветшими бумажными обоями, дощатый пол
с наклоном в сторону кухни, и мебель — курам на смех, та-
кой уж нигде и не увидишь. Телевизор на комоде старой за-
худалой марки. Стало почему-то скучно. Подумал, надо бы
включить планшет, в интернете всегда есть что-нибудь ин-
тересненькое. Кстати, вечером можно будет отцу позвонить.
Может лучше матери? Да нет, той сейчас не до Кеши, этот
проклятый её театр.
Он достал планшет, включил, но экран остался пустым и
чёрным. Надо было срочно найти розетку. Он обошёл комнату,
но розетки нигде не было видно. Пришлось идти на кухню.
Тетка сидела на табуретке, и на коленях у неё возлежал
рыжий и по всему видно довольный, громко мурлыкающий
кот. Кеша показал планшет. Тётка нащупала в кармане фар-
тука очки, надела их и с удивлением стала рассматривать не-
знакомый предмет
— Включить бы, — сказал Кеша и подумал: «Вот сейчас
я её удивлю так удивлю, это будет куда интереснее всяких её
сказочек».
Тётка поняла, покачала головой, вздохнула.
— Дело-то вот какое, розетка у меня сгорела… Надо бы
отца твоего попросить, хоть бы глянул, да уж очень он торо-
пился… Так что тебе придётся погодить с этой штукой…
Кеша ушёл в комнату, сел на стул и, держа планшет перед
собой, долго смотрел в пустой чёрный экран, на котором ви-
дел теперь лишь нечёткое отображение своего унылого лица.
Всё. Жизнь закончилась.
Вечером, укладываясь спать на маленький тесный диван-
чик, где и ноги-то некуда протянуть, он всё думал о том, что хо-
рошо бы сбежать от этой старой чудаковатой тётки. Но ни денег,
ни машины у него нет, да и дороги он не знает. А тётка, вот чуд-
но, будто в другом веке живёт: ни интернета, ни телевизора, даже
мобильника нет, ну, хотя бы простой кнопочный, и того нет. Раз-
ве так можно жить? Ничьих голосов не слышно, ни сообщений,
ни весёлых фейков, ни лайков, ни любимых сайтов, на которых
можно увидеть всё. А вокруг тебя — тишина, будто ты в безвоз-
душном пространстве. Во блин, до чего можно дожить…
Всё следующее утро Кеша, не зная куда себя деть, бродил
по тесной тёткиной квартире. Наконец, сели завтракать, и тёт-
ка наотрез отказалась есть привезённый отцом пармезан.
— Пост сейчас, — сказала она, — грех это и баловство.
Кеша вдруг засомневался, а ему-то можно есть этот
сыр… Пост — это, наверное, нечто похожее на диету. И мать,
когда худеет, всегда говорит: «Нет, нет, этого я не буду есть, у
меня пост». Но потом, отмахнувшись от этой мысли, отрезал
толстый кусок пармезана и съел, но сыр почему-то показался
ему невкусным.
Допив чай, тётка встала, подняла глаза на икону, вися-
щую над столом, и перекрестилась.
— Это зачем? — спросил Кеша.
— Бога поблагодарила, спасибо, что хлебушка нам по-
слал…
— Так его же здесь нет, — удивился Кеша и, обернув-
шись, оглядел кухню.
— Здесь он, — сказала тётка, — здесь. И перекрестилась
ещё раз.
Обед был невкусным, такой мурой его дома никогда не
кормили. Он пополоскал ложку в жиденьком картофельном
супе, но есть не стал. Тётка ушла в комнату, и он зачем-то по-
шёл за ней. Она взяла с комода спицы, села поближе к окну и
стала вязать.
Кеша с удивлением смотрел на неё, такого у них в доме
никогда не было.
— Носки вяжу, — сказала она, — а вот кому предложить
и не знаю… Мать твоя такие носить не будет, а ведь тёплые-то
какие, зимой одна радость…
— А свяжите мне, — неожиданно для себя сказал Кеша.
И сам не понял, как это у него вышло. Само. И вдруг.
— А что? Возьму и свяжу, — сказала тётка, — к зиме,
конечно, да только до зимы-то далеко ещё.
И вдруг что-то сдвинулось в душе у Кеши, словно бы по-
теплело. И тётка показалась роднее и ближе.
— Тёть Сим, — сказал он, — как же ты так живёшь?
Ты, наверное, и не знаешь что в мире делается?
— Как не знаю… — тётка опустила вязание на колени. —
В окошко гляну, и всё понятно… Весна на дворе.
— Да нет, это ты про то, что сейчас здесь, у нас. А я про
то, что в мире.
— И в мире знаю, я новости всегда слушаю. Война вот
идёт, везде, повсюду…
— Это ты про какую войну?
— Про ту, на которой людей убивают.
— Тёть Сим, так это врагов убивают.
— Врагов, врагов… Все люди — братья, а врагов они
сами себе напридумывали. Бог велел всех любить и Сам всех
любит.
«Да не об этом, не об этом он её спрашивал. Он вообще
про мир: про интернет, о котором она, наверняка, ничего не
знает, про всякие там сериалы, которые, как он понял, она и не
смотрит. А она ему про войну и про Бога. А как это — Бог всех
любит. Вот он, Кеша, никого не любит, мать вроде бы любит
его, но как-то странно, чудно… А вот он — никого».
Рыжий кот прыгнул было на колени к своей хозяйке, но
она столкнула его на пол.
— Вот неразумный, я же занята, работа у меня.
И зашевелила спицами.
Кот обиженно мяукнул, постоял словно в раздумье, и
вдруг прыгнул на колени к Кеше. Кеша замер, боясь поше-
велиться и спугнуть его, потом легонько провёл рукой по его
бело-рыжей спине. Кот откликнулся сладким урчанием. Кеша
поймал себя на мысли, будто он сейчас в каком-то другом
мире, оторванном от его прежней неспокойной и в чём-то без-
радостной жизни, а главное, никто не кричит, не рыдает и не
бьётся в истерике.
А ночью кот пришёл к Кеше на маленький диванчик.
Кеша почувствовал навалившуюся на ноги тяжесть и сбросил
кота. А тот снова вспрыгнул на диван и, осторожно ступая ла-
пами, прошёл по его спине, лёг на подушку с ним рядом и
запел, заурчал, и Кеша сквозь сон внезапно почувствовал ра-
дость от этой кошачьей близости. И сон ему на этот раз при-
виделся непривычно светлый.
Отец приехал неожиданно, на третий день к вечеру. Пря-
мо с порога, не раздеваясь, закричал в глубину комнаты:
— Ты что, кретин, делаешь? Мать с ума сходит, а тебе и
позвонить лень…
Тётка замахала на него руками.
— Да ты что, Петь… Остынь… Это моя вина.
Отец с удивлением и непониманием смотрел на неё.
— Да вот, видишь ли, — сказала тётка извиняющимся го-
лосом, — какую-то штучку надо было подключить к розетке,
а розетка-то у меня, как на грех, перегорела.
— Вечно у вас, дураков, что-нибудь случается, — сказал
отец сердито и прикрикнул, — а ну одевайся, поедем.
Пить чай он и на этот раз отказался, а потом всю дорогу,
до самого дома, зло и раздражённо повторял:
— Штучка, видишь ли, у них перегорела. У дураков всё
так…
И потянулись дни школьных каникул. Кеше почему-то
никуда не хотелось идти, он ложился на диван в своей комна-
те и смотрел в потолок, ему почему-то начинало казаться, что
жизнь будто бы остановилась.
Приехала мать, гастрольная поездка сорвалась, это серди-
ло и раздражало её. Она ходила по квартире среди разбросан-
ных вещей, брала в руки то один свой театральный костюм, то
другой и тут же в раздражении бросала. По всему было видно,
что назревает очередной скандал. И он разразился.
Кеша сразу ушёл к себе в комнату и закрыл дверь. И у него
опять появилось это привычное для таких моментов чувство
необходимости кого-то ударить. Но сейчас оно было куда силь-
нее. И когда мать закричала, возвысив голос, своё привычное,
что она знала всё наперёд, что она такая талантливая, такая
умная, такая красивая… Кеша не выдержал и ладонями зажал
уши, но истерические интонации голосов продолжали звучать
в нём. Тогда он рванулся к двери, распахнул её и заорал во всю
силу своего мальчишеского голоса:
— Ненавижу, ненавижу вас…
Что-то явно не так пошло в этой привычно разгорающей-
ся ссоре. Мать так и осталась стоять с раскрытым от удивле-
ния ртом. Яркий макияж её лица сделался огненно-красным.
— Ненавижу…
И, хлопнув дверью, Кеша выскочил из квартиры на лест-
ничную площадку.
Сначала он бежал, не разбирая дороги, потом пошёл мед-
ленно и, наконец, остановился. Такая простая и ясная мысль
внезапно пришла ему в голову: «Он найдёт какую-нибудь цер-
ковь, узнает там всё-всё про Бога, а потом уйдёт жить к тёте
Симе. Навсегда. А они пусть ссорятся, но уже без него».
Ему сразу стало легко и радостно. Он огляделся. Да вот
она, совсем рядом, его школа. На школьном дворе ребята игра-
ли в футбол. Он побежал и на входе во двор совсем у своих ног
увидел мяч. Он ударил по нему, мяч взвился в воздух и упал
уже в другом конце двора.