***

                ВЕНЕЦИАНСКИЕ СТРОФЫ
Смятое за ночь облако расправляет мучнистый парус.
От пощещины булочника матовая щека
приобретает румянец, и вспыхивает стеклярус
в лавке  ростовщика.
Мусорщики плывут. Как прутьями по ограде
школьники на бегу, утренние лучи
перебирают колоны, аркады, пряди
водорослей, кирпичи.

Долго светает.Голый, холодный мрамор
бёдер новой Сусанны сопровождается при
погружении под воду стрекотом кинокамер
новых старцев. Два- три
грузных голубя, снявшихся с капители
на лету превращаются в чаек: таков налог
на полет над водой, либо —  поклёп постели,
сонный, на потолок.

Сырость вползает в спальню, сводя лопатки
спящей красавицы, что ко всему глуха.
Так от хрустнувшей ветки ёжатся куропатки,
а ангелы — от греха.

Чуткую бязь в окне колеблют вдох и выдох.
Пена бледного шёлка захлестывает, легка
стулья и зеркало—  местный стеклянный выход
вещи из тупика.

День.Невесомая  масса взятой в квадрат лазури ,
оставляя всю синеву — в тылу,
припадает к стеклу всей грудью, как к амбразуре,
и сдаётся стеклу.
Кучерявая свора тщится настигнуть вора
в разгоревшейся шапке, норд- ост  суля.
Город выглядит как толчея фарфора и битогохрусталя.

Я пишу эти строки, сидя на белом стуле
под открытым небом, зимой, в одном пиджаке,
поддав, раздвигая скулы фразами на родном.
Стынет кофе. Плещет лагуна сотней мелких бликов
тусклый зрачок казня
за стремленье запомнить пейзаж,
способный обойтись без меня.

Иосиф Бродский 1982 г