Господин прапорщик

В дверь склада постучали. Звук разлетелся и затих, растворившись в тишине огромного ангара. Прапорщик недовольно поморщился и посмотрел на часы. Время было позднее, да и рабочий день давно закончился.

– Ничего, постучатся и уйдут, – подумал он, даже не думая подниматься с насиженного места.

Сегодня была пятница, а пятничные вечера принадлежали ему и только ему. Когда стихала дневная суета и земля укрылась покровом темноты, он, словно скупой рыцарь, доставал и аккуратно раскладывал свои сокровища. Чтобы полюбоваться тем, чем всеми правдами и неправдами ему удалось завладеть за эту неделю. Сегодня он был особенно доволен собой. Ему повезло – пару дней назад по разнарядке прислали новый генеральский мундир.

Оставшиеся до вечера пятницы дни, часы и минуты он жил в предвкушении торжественной примерки. И вот наконец долгожданное чудо свершилось. Брюки пришлись ему впору, а с примеркой кителя прапорщик решил повременить, смакуя и растягивая удовольствие. Белоснежный, с едва заметными, сверкающими блёстками ныне он красовался перед ним, аккуратно разложенный на кипах ветоши. Его изящные обводы ласкали взор, волновали и пробуждали мечты.

– Эх, отпороть бы погоны, надеть белую шляпу и на променад куда-нибудь в Сочи или Гагры, – размечтался прапорщик, представляя, как прогуливается с женой по набережной под восхищенными женскими взглядами и завистливыми взорами мужчин. А потом напьется в хлам в каком-нибудь ресторанчике под шум прибоя, вспоминая свою неудавшуюся жизнь и поминая молодость с её не сбывшимися надеждами.

Мысли о жене наполнили его солдатское сердце теплотой и нежностью. Детей у них не было, хотя женаты они были давно, и за прожитые годы она стала ему по-настоящему родным человеком. Сколько Марь Иванна перешила за это время амуниции, его усилиями перекочевавшей со склада домой, и не пересчитать! А как она готовила заливное...

Стук в дверь повторился, уже громче и настойчивей.

– Ну кто ещё там припёрся? – пробурчал он раздражённо. Незваных посетителей он не жаловал, а внезапных ревизий не боялся. Проверять приезжали такие же, как он – складские – которые прекрасно понимали, откуда берутся многочисленные подарки, которые они получали, подписав нужные документы.

– Вся армия держится на нас, прапорщиках, – любил повторять он, свято уверовав в собственную правоту.

Скрепя сердце пришлось прервать примерку, накрыть китель ветошью и пойти отпирать. Чтоб не мешкать, брюки снимать он не стал, надев поверх свои, видавшие виды штаны.
Отпирал он медленно, не торопясь, нарочито гремя ключами и щёлкая замками, заранее демонстрируя посетителю своё к нему отношение. Приветственную речь он не заготовил, полагаясь на собственную эрудицию и на запас матерно-казарменных шуток, иметь который ему полагалось по должности. Однако, с экспромтом вышла неувязка.

– Здра желай товар генерал, – открыв дверь бодро отрапортовал прапорщик, сходу перестраиваясь на марше. Ничуть не смутившись, по стойке смирно встал так, чтобы по возможности загородить проход и не пропустить генерала на склад.

Махнув рукой и почти не обращая на него внимания, генерал зашёл внутрь. Он не любил приходить сюда из-за вечно царившего полумрака, запаха нафталина и ещё какой-то дряни. Прошло больше десяти лет, как он прибыл в часть, а содержимое склада внешне совершенно не изменилось. Всё те же ящики с консервами, проржавевшие полевые термосы и бочки с соляркой, стоявшие здесь, казалось, со времён Великой Отечественной.

Не жаловал генерал и самого прапорщика, но, понимая его полезность в армейском быту, относился к нему как к неизбежному злу. Так, как боевой офицер может и должен относиться к тыловой крысе.

Звериным чутьём прапорщик чувствовал генеральскую нелюбовь и начальство старался лишний раз не злить, а на пренебрежительное к себе отношение не обращал внимания. Начальство – есть начальство. Пороху он действительно не нюхал и в разных там боевых действиях не участвовал, хотя с генералом был примерно одного возраста.

Зато историю генеральских подвигов знал досконально от своих вездесущих коллег.
Командовал он в то время ротой, в бытность капитаном или даже майором. Так вот, командировали его подразделение в горячую точку. Отслужил он три или четыре дня, да угодил в госпиталь с дизентерией. А пока лечили его, да меняли под ним горшки, война-то и закончилась. Вот и все подвиги. Может и врут, конечно, но в части про генеральское героическое прошлое никто слыхом не слыхивал.

– Небось опять за спиртом припёрся, старый пень, – решил прапорщик, засеменив вслед за генералом вглубь склада. Неучтённые запасы у него имелись, поскольку, будучи натурой бывалой и опытной, спирт во флаконах никогда не заказывал, предпочитая металлические канистры.

Генерал, как и положено полководцу, спирту придавал особое значение, понимая важность этого стратегического для нужд армии продукта.

– Я, это... чего пришёл, – начал генерал издалека. Клянчить спирт он терпеть не мог, и в этом заключалась истинная подоплёка его нелюбви к прапорщику. Он даже пару раз пытался уволить его в запас, когда тот наглел и ему, генералу, отказывал. Но формально придраться было не к чему – документы содержались в порядке, а немногочисленные проверки нарушений на складе не выявили.

– На фронт бы тебя. Окопы рыть, – зло подумал генерал, поглядывая на опостылевшую рожу прапорщика. Хотя войны давно уже не было и окопы лопатами никто не рыл. Но, как и любой генерал, он мечтал о битвах и сопутствующих им потерях. Старые рожи опротивели уже настолько, что захотелось новых.

– Спирту нет, – не дожидаясь, когда генерал соберётся с духом, отрезал прапорщик и демонстративно отвернулся. Уже слишком не вовремя тот пришёл, прервав торжественное мероприятие и нарушив магию вечера. Сказал, как отрезал.

Реакция генерала его озадачила. То есть никакой реакции не было вовсе – тот молчал, тупо уставившись на него бычьим взглядом. Не просил жалобно-извинительно и не орал на весь склад, матерно ругаясь, как это делал это ранее в зависимости от настроения и глубины похмелья. Перемена оказалась настолько необычной, что прапорщик рефлекторно вжал голову в плечи, медленно обернулся и обомлел. В старательно начищенном новобранцами зеркале он увидел своё отражение и торчащие сзади, свисающие из-под штанов, словно крысиный хвост, белоснежные, девственно чистые генеральские подтяжки.

Жизнь, со всеми её взлётами и падениями, службой, свадьбой, курсами прапорщиков, учебкой, школой, детским садом стремительно пронеслась у него в голове, напоминая о непредсказуемости человеческих судеб и бренности всего сущего.

– Может спирту? – робко спросил он, старательно избегая яростного генеральского взгляда.

.

– Вот ведь сукин сын, – почти ласково подумал генерал, вспоминая прапорщика и поглаживая обшлага своего нового мундира.

– Эх, отпороть бы погоны, надеть белую шляпу и на променад куда-нибудь в Сочи или Гагры, – размечтался он и представил, как прогуливается с женой по набережной под восхищенными взглядами женщин и завистливыми взорами мужчин. А потом напьется в хлам в каком-нибудь ресторане под шум прибоя, вспоминая свою неудавшуюся жизнь...