Предел. История двух подростков

           Вероника подошла к окну. Впервые ей показалась привлекательной мысль пролететь несколько секунд по холодному апрельскому воздуху и потом просто все закончить. Она открыла стекло и подставила бледное лицо порыву ветра. Потом посмотрела вниз: шум голосов, рокот машин. – Я не смогу это сделать, даже если хотела бы – пришло ей в голову – это же просто блажь.

– А хорошо бы – снова подумалось ей – если бы однажды мой самолет просто упал – несколько минут, и полная свобода, и, главное, ни на что не надо было бы решаться, ни о чем сожалеть и никого обвинять. Просто случайность. Со сколькими людьми, которые этого боятся, это происходит. Почему это не может произойти со мной? Интересно, я испугаюсь в последнюю минуту, буду просить все откатить назад, чтобы мучаться дальше? Буду молить о втором шансе? Вероника медленно втягивает ноздрями холодный поток воздуха и задерживает дыхание. Раз и все. И нет больше тягучей разъедающей бездны, которая разжевывает тебя по частям, потому что так больнее. А есть просто момент, длиной в один вдох, и потом сияющая принимающая пустота.

Когда-то давно, по другую сторону, она бы ни за что не поверила, что кто-то может захотеть добровольно уйти из жизни – кто-то, как она - молодой, здоровый со всей своей бесконечной жизнью впереди. А теперь этот кто-то был ей, и она не помнила, когда конкретно это произошло.

Последние пару месяцев у нее было два желания – плакать и смотреть в стену. И чтобы люди, которые были дороги – просто ушли. Привычные радости теперь причиняли боль. И, единственное, чего ей действительно хотелось – это чтобы все это побыстрее кончилось любым способом. Быстро и, по возможности, безболезненно.
Вероника дрогнула от холода. В голову ей в очередной раз пришли мысли о родителях. Проблема в том, что предстоящая жизнь казалась ей бесконечно долгой. Очень жаль, но она не сможет дождаться пока они состарятся и умрут. Сейчас очень много сил занимает единственное важное для нее занятие – продолжать умирать незаметно, чтобы они не заподозрили, чтобы не задавали вопросов, не лезли к ней. Каждое их движение в ее сторону вызывает сильное раздражение и усталость от того, что нужно притворяться нормальной, пока хватает сил. Там – надеялась она – она больше не будет чувствовать. Да и ей было уже практически все равно, как будут страдать те, кто ее любит – потом, когда она уйдет.

           Портфель был тяжелым, но она все же обошла школу по периметру, чтобы не встретиться с одноклассниками до уроков. Черт. Они стояли прямо здесь за гаражами, курили вейпы. Вся компания - Вадик, Юрик, Лика и Наташа. Вероника опустила глаза в землю и изо всех сил представила себя прозрачной, как воздух – ее нет здесь, они ее не заметят, она просто просочится в школу. Она начала ступать очень тихо и мягко.

– Эй Смирнова, ты чего крадешься?
Вероника тяжело опустилась ботинками на потную жадную землю, не успев дойти до заднего входа метров двадцать. Подняла голову на великолепную четверку. Высокая Лика, итак, была на голову выше, а сейчас насмешливо смотрела свысока, и казалось выше на два этажа.
– Проскользнуть мимо нас решила? Думаешь, превратилась в пыль?
Наташа послушно загоготала: – Она и есть пыль, че ей притворяться.

Вероника закусила губы. Сердце гулко стучало, она очень боялась, что им будет слышно. В горле был ком, который невозможно сглотнуть.
Лика с Наташкой сияли, довольные ее унижением. Вадик рассеянно ковырял носком землю, потом поймал взгляд Лики и, нацепив кривую усмешку, тоже уставился на Веронику. Юрик был поменьше ростом и не таким мускулистым, как Вадик. Он стоял в центре компании, и было видно, что он и является центровым. Он медленно провел взглядом по Веронике снизу вверх и стальными иголками зрачков уставился ей прямо в глаза. Потом, не оглядываясь на своих друзей, бросил – пойдем, ребят – и, подняв черную кожаную сумку с земли, пошел ко входу. Вадик, как по команде, взял свой рюкзак и, еще раз ухмыльнувшись, пошел вслед за ним. Девочки, не торопясь затянулись, выдохнув в сторону Вероники и, подняв свои сумки, слишком маленькие, чтобы носить в них учебники, тоже зашагали в сторону школы.
Вероника стояла не шелохнувшись. Она считала до шестидесяти, чтобы они успели пройти внутрь, и еще, чтобы со щек сошла стыдная краска. –  Как же стыдно, как стыдно – вертелось у нее в голове.

            В прошлом году – им исполнилось по тринадцать – они вдруг все пробудились, и, как галчата, высунулись головки из гнезда – кто-то робко и с сомнением, кто-то сразу уверенно, громко озвучивая свое взросление. Вероника высунула головку с любопытством – ей показалось, что все очень повзрослели за лето, изменились до неузнаваемости, как будто прошло года три, а не три месяца летних каникул. Мальчики и девочки больше не были малышами, и узнавали и исследовали себя и свои отношения заново. Веронике казалось, что грудь у нее еще совсем маленькая, волосы надо покрасить, и взгляд не такой женственный, как у Лики. Она тосковала.

             В восемь пятьдесят утра она сидела за своей партой и сосредоточенно повторяла стих к уроку литературы. На среднем ряду на задней парте шушукались Лика и Наташа. Народа еще было мало – основная масса забегала в класс вместе со звонком, чтобы успеть потратить драгоценные секунды на курево за гаражами.
Вероника обернулась назад – за ее партой стояла Лика. Она протянула ей сложенную в несколько раз бумажку и тихо сказала – приходи завтра к Юрику, будет тусовка. Изучающе посмотрела ей в глаза улыбнулась.

– Спасибо. – Вероника неуверенно улыбнулась в ответ. Когда Лика ушла обратно к девчонкам, она торопливо развернула бумажку и прочитала выведенную разноцветными ручками фразу: Дорогая Вероника! Ждем тебя завтра в шесть по адресу Ленинский проспект восемнадцать корпус один, квартира семнадцать. Будет весело! У Вероники приятно защекотало в животе – это была их первая тусовка, что-то из будущей интересной взрослой жизни.

            Подходя к дому Юрика, Вероника еле передвигала ногами и почти задыхалась. Мамина черная сумка через плечо не очень-то подходила к ее наряду, и у ботинок облупились носы – она замазала их фломастером. Перед дверью Вероника еще раз глубоко вздохнула, чтобы сбросить с себя противное напряжение – сейчас уже ничего не исправить. Она позвонила в звонок. Дверь сразу открылась, и показался Вадик с пластиковым стаканом в руке – видимо, как раз пробегал мимо двери. Он сделал огромные глаза, как будто не ожидал ее увидеть:
- Привет, Смирнова, заходи.

Внутри был организован полумрак – окна были занавешены шторами. Она сняла ботинки и запинала их подальше в шкаф. Теперь надо было понять, что делать дальше, чтобы не чувствовать себя странно. Вероника осмотрелась: часть девчонок тусовалась на кухне. Неразлучные Лика с Наташей, и еще пара девочек с параллели болтали, размешивая салаты. Они прекратили разговор и оглянулись на Веронику:

– Привет, что так поздно пришла? Мы тут уже все приготовили. – сказала Наташа и с аккуратным любопытством уставилась на Веронику.
Вероника тут же увидела себя их глазами – детский джинсовый сарафан с рубашкой под горлышко, как будто ей десять лет – и судорожно сглотнула. На Наташе было черное кожаное платье, короткое и ужасно стильное – она явно купила его специально для вечеринки. Лика – в белых кроссовках на высокой платформе. Хуже не придумаешь.

- Привет. Опаздывала из музыкалки – тут она поморщилась, прозвучало как-то совсем уныло и по-детски – давайте помогу донести в гостиную?
Нагруженная тарелками, она пошла в гостиную, где сидела основная масса народа. За ее спиной на кухне тут же возобновился смех, и она постаралась не думать о том, что он относился к ее дурацкому сарафану.

На двух больших диванах буквой «Г» сидели, сбившись в несколько кучек, ее одноклассники. Она поставила в центр журнального стола две тарелки с салатами и оглянулась в поисках свободного места. Никто не заметил ее прихода и не подвинулся, и она застыла в нерешительности.

– Привет – она обернулась и увидела, что сзади подошел Юрик с двумя стульями в руках – на, садись.
– Спасибо – Вероника благодарно улыбнулась и уселась на стул. Она заметила, что несколько девочек из параллельного класса, с которыми она не была знакома, обернулись и с интересом изучают ее. – Юрик – общительный персонаж – подумала она – почему не у всех так получается.
– Показать тебе квартиру? – спросил он. Вероника только заметила на нем новые джинсы и белую рубашку с воротником-стойкой.
Вероника неуверенно кивнула, и они поднялись. Тут из магнитофона запел Эрик Клэптон, и девочки повскакивали с мест – медляк, медляк – закричала пара возбужденных голосов.

Юрик обернулся и посмотрел на нее своими непроницаемыми зрачками – Пойдем? – протянул руку.
У Вероники зашумело в голове, боковым зрением она увидела странное выражение лица, с которым на нее смотрит Лика, вернувшаяся с кухни. Она молча взяла его за руку.

Это был ее первый медленный танец с парнем, и главной задачей было показать, что это не так. Парочки вокруг вовсю жались к друг другу, как будто делали это не в первый раз. Вероника положила Юрику руки на плечи, он обхватил ее за талию – крепко, крепче, чем она ожидала. Музыка перекрывала напряженное молчание, Вероника смотрела в сторону, чтобы не встречаться с ним взглядом. Несколько девчонок, которым не хватило пары, неотрывно следили за ними. Музыка замедлилась, и Веронике показалось, что танец уже кончился, а она все висит на нем, как полная дура. Она резко отдернулась и подняла глаза, наколовшись о его раздраженный взгляд, отошла в сторону. Уже стоя в углу, увидела, как засмеялись девчонки, показывая глазами на Юру. Он же, взглянув на нее бешеными глазами, ушел на кухню, и больше на танец ее не приглашал.

На пороге, когда она надевала ботинки, он cнова показался. Он подошел близко и глядя ей прямо в глаза, взял за плечо: – Тебя проводить? Вероника опешила – Юрик собирается провожать домой? С чего бы? Что мне ему говорить? И она поспешно ответила: – Н-нет, спасибо.

Он отбросил ее руку, отвернулся и молча ушел обратно в гостиную.

          Было почти двенадцать. Юрик зашел к себе в комнату и сел на кровать. – Она совсем что ли обалдела? Выскочила посреди танца, потом отказалась от его компании. Да что с ней с не так? Он стиснул зубы так, что они заскрипели. На глазах у всех его кинула, как он теперь будет это всем объяснять? Он встал и, сжав кулаки, зашагал по комнате.  - Чертова дура, за каким она так себя вела. – Ее мягкие светлые локоны, эти щенячьи глаза. Глупый джинсовый сарафан, как будто она к бабушке на поминки пришла. Глупая девчонка.  – Он стряхнул с себя морок и решительно вышел в гостиную к друзьям – главное – это держать лицо, это он уже успел отлично усвоить.

К Юрику подплыла Лика и жеманно потупила глаза: Юрик, через выходные собираемся? И совсем тихо – Веронику больше не зовем?
В ее словах он услышал плохо скрываемую издевку, и его лицо вспыхнуло. Он резко отвернулся – Эту дуру больше звать не будем.

                Вероника вернулась из музыкальной школы ближе к шести вечера. У нее страшно болела голова. Уроки в этот момент – это то, что ей нужно было в последнюю очередь. Она вытащила тетрадь по русскому языку и бросила на стол.
Сзади послышались шаги отца, и Вероника, схватив ручку, принялась усердно выписывать посередине строки: «Домашняя работа». Отец без стука открыл дверь и подошел к ее письменному столу.

– Привет. – Он потрепал ее по щеке – еще уроки делаешь? Как дела в школе?
Вероника посмотрела на него снизу вверх – привет, пап. Все нормально. Да, вот завтра диктант по русскому, готовлюсь.
– Хорошо. – Отец вытащил тетрадь из-под ее рук и начал листать с первой страницы – Угу, понятно. - А это что? – его брови пришли в движение и стали похожи на два длинных темных кирпича, которые подбросили повыше – за что тройка?
У Вероники, как всегда в такие моменты, засосало под ложечкой – невидящим взглядом она посмотрела в тетрадь. Отец тяжело оперся рукой о стол и повернул Вероникино лицо за подбородок к себе – оформление должно быть идеальным, это понятно? Нетерпеливым движением он снова схватил со стола ее тетрадь и вырвал две последние исписанные страницы – Вероника только тихо ахнула.
– Перепиши всё, и классную, и домашнюю, ты должна понять, что ничего просто так не дается, нужно бить себя по рукам, когда недостаточно стараешься, ясно? – Голос его стал жестким и совсем чужим.
– Ясно – беззвучно повторила Вероника.

Отец бросил тетрадь на стол и вышел из комнаты. 

                Раннее утро. Ким Со-Хен открыла глаза, и, прежде чем успела осознать от чего, ее забила крупная дрожь. Через секунду пришло осознание – он все-таки сделал это. Она судорожно схватила айфон и, набрав свои имя в поисковике, тут же бросила его, словно получила электрический разряд – на первой же странице выскочило то самое видео с ними, сразу на нескольких ресурсах. Голова сразу закружилась и подступила противная тошнота – она схватила со столика стакан с водой и сделала глоток, чтобы не потерять сознание.

– Сука, какой же ты все-таки сука – забилось у нее голове.
Она с ненавистью посмотрела на подушку на противоположной стороне кровати. Еще недавно этот козел был смыслом ее жизни, а сегодня… Он. Разрушил. Всё.

Движимая внезапным светлым проблеском, она снова потянулась к телефону – и вдруг резким движением бросила его в центр комнаты – и сразу обмякла на кровати. Она почувствовала, как где-то внутри ее живота растет большой черный комок, который высасывает ее всю, как черная дыра, безвозвратно. Она подняла глаза на обнаженное, неприкрытое шторами окно – безразличное солнце душило ее прямо сквозь закрытые стекла.

Вот так каждое утро уже тридцать дней – она просыпается и хочет позвонить ей, чтобы поделиться всеми своими страхами и пережить их вместе, чтобы были силы на новый день – и каждое утро ее оглушает осознание, что Ли Га-Ен, ее лучшей подруги, больше нет. Дальше повторяется навязчивый день сурка – ее накрывает страхом и тоской, и она плачет долгим беззвучным потоком, пока ее не накрывает ярость – как она могла так с ней поступить, бросить ее здесь совсем одну! Они же всегда были вместе, вдвоем против жестокого мира, и вдвоем они могли победить. Но теперь она совсем одна.

Когда в ее жизни появился До-Юн, она, конечно, забросила ее, Га-Ен была обижена, но ведь они справились с этим. И сейчас она бы помогла ей выбраться из этой грязи, они бы что-нибудь придумали. Но Га-Ен покончила с собой два месяца назад, и она осталась совсем одна.

Заканчивался этот эмоциональный ритуал всегда одинаково – наступала апатия. В этом состоянии ей можно было управлять. Как раз в это время около одиннадцати утра ей звонил агент и говорил, во сколько за ней сегодня приедет машина, и куда она поедет на репетицию.

Со-Хен снова взяла телефон в руки и заставила себя загрузить видео с первой страницы – видео было десятиминутным, достаточным, чтобы показать всё. Вот они с бывшим бойфрендом заходят в комнату, смеются, она бросает куртку на стул. Он кормит ее яблочными дольками, она снимает с него рубашку и толкает на кровать. Со-Хен инстинктивно закрыла глаза рукой, потом усилием воли заставила себя смотреть дальше. На этом ресурсе оставшаяся часть видео была забанена, но в целом дальнейший сюжет был очевиден. Она понимала, что другие сайты покажут все.

Со-Хен родилась в Южной Корее. Ее родители развелись, когда ей было двенадцать, и, чтобы она не путалась им под ногами и не мешала строить новую личную жизнь, отправили ее учиться в Соединенные Штаты. Сначала, Со-Хен очень страдала - ее буквально мутило от навязчивой свободы нравов и повсеместной фамильярности - все это так отличалось от привычного ей уклада. Она даже уговорила отца, у которого в тот момент как раз закончились деньги, вернуть ее обратно на родину. Через пару лет в родном Сеуле на улице ее заметил продюсер и пригласил поучаствовать в отборе в кей-поп группу "Ангелы". Со-Хен была счастлива - ведь о такой карьере мечтает каждый молодой человек в Южной Корее. Она успешно прошла отбор и поселилась в общаге с остальными участницами группы. Довольно быстро она осознала, что работа "ангелом" не предполагает пребывание в раю, а как раз наоборот. Кроме рабской работы двадцать четыре на семь, они должны были полностью забыть о своей личной жизни и каких бы то ни было желаниях. Теперь для них существовала только их работа, и из всех близких людей самыми близкими должны быть стать другие участницы группы. Любая ошибка, любое отступление от правил каралось жестоко. Она родилась в Корее и отлично знала, что здесь репутация - превыше всего, намного важнее любых человеческих слабостей и желаний. И вот теперь все ее "грязное белье", которые в принципе можно было отыскать - выплывет наружу, на суровый общественный суд.

Она застонала и упала на подушку лицом вниз. Вот бы сейчас просто задохнуться.

              Через минуту позвонил агент. Она не могла не взять трубку, айдолы не могут позволить себе такой роскоши, как свобода действий. Его механический бодрый голос буквально забивал в нее гвозди: – Доброе утро, Ким Со-Хен! Как себя чувствует с утра мой любимый айдол? Надеюсь, ты свежа, как утренняя роза? – Со-Хен вымученно кивнула в трубку. – Сегодня очень важный день! В девять вечера начинаем концерт на мероприятии награждения ЭсБиЭс. «Ангелы» сегодня будут зажигать! Ждем нашего главного ангелочка в двенадцать на репетицию, машина заедет за полчаса. Целую!

Ким Со-Хен отбросила белое мягкое одеяло и поднялась с огромной двухметровой кровати. В ванной она облокотилась обеими руками о столешницу и посмотрела прямо себе в глаза. Ей семнадцать лет, у нее белая кожа и печальный глубокий взгляд, который так цепляет фанатов. Ей вдруг снова захотелось плакать. В голове возник образ ее предшественницы – одной из «ангелов», которая покончила с собой три года назад, освободив место для нее.
– Возможно, сейчас тебе время освободить место для кого-то другого? – отчетливо слышит она насмешливый голос.

                В семь вечера черный генезис с тонированными стеклами открывает двери прямо перед черным входом в ЭсБиЭс Тауэр. Процедура отработана до автоматизма. Со-Хен натягивает черную кепку на глаза и пересаживается ближе к двери, но пока не выходит. Через окно она видит кучку поклонников, заметивших машину без опознавательных знаков и начавших двигаться в ее направлении. Первым выходит охранник, он бросает взгляд на толпу и занимает место справа от двери, потом молниеносным движением открывает дверь и выпускает ее, одновременно блокируя самых назойливых фанатов рукой – Отойдите, звезда сейчас не может общаться. Из толпы раздаются недовольные возгласы – Эй, кто это? Со-Хен, это ты? У тебя нет на нас времени?

Со-Хен не поворачивается, она вжимает голову в плечи и, стараясь не бежать, поднимается по ступенькам ко входной двери. Перед тем, как войти, все же успевает услышать – Ты уродина, без макияжа – поэтому прячешь свое лицо.
В гримерке уже приводят себя в порядок остальные «ангелы». Лиза, которая в это время наносит тональник, напряженно улыбается в ответ – Привет, как ты, ангелочек? Глаза Со- Хен поневоле наполняются слезами – Лиза знает о видео и искренне сочувствует, она – ее лучшая подруга среди «ангелов». – Все нормально, Лиз – неестественно выдавливает она из себя, и глазами показывает – Не сейчас, потом. Лиза понимающе кивает и возвращается к макияжу.
Последние три недели они репетировали двадцать четыре на семь, и ни у кого из них совсем не осталось сил.

             Двадцать один ноль ноль. Зрительный зал на три тысячи мест забит до отказа и похож на бушующий океан, который от любой случайности придет в движение и в момент смоет их – Со-Хен видит его краешком глаза из их временного тайного убежища. Девочки стоят за тремя огромными экранами на сцене, по размеру напоминающей ипподром. Менеджер сцены поднимает ладонь вверх – начинаем, и они вытягиваются в струнку и почти перестают дышать.

Двадцать один ноль один. Свет в зрительном зале гаснет, будто на клетку набросили черное одеяло, и три экрана на сцене величиной с дом зажигаются тизерными видео из последнего альбома – зал ревет и вскакивает с мест. Со-Хен пробирает дрожь до самых корней волос – она знает это чувство, его невозможно унять. Ей хочется скорее выскочить на сцену и стать одним целым с этими людьми, которые так любят их, и одновременно страшно до ужаса, что их любовь разорвет ее на куски и потом проглотит без следа. Она тяжело дышит и старается сфокусироваться на своих первых движениях.

Ловит взгляд менеджера сцены – та показывает пальцами обратный отсчет: пять-
четыре-три-два-один. По периметру сцены взрываются десятки фейерверков и на мгновение заполняют все пространство нестерпимым сиянием. Свет сменяется тотальной темнотой. Теперь их время. Девочки выбегают в оглушающую черноту, становятся на обозначенные светящимися метками места.

Три-два-один – луч прожектора вспыхивает точно над ними – они поднимают руки вверх, и зал кричит так, что они не слышат даже свой трек. Со-Хен делает первый шаг, и они вчетвером начинают двигаться, идеально синхронно. Со-Хен думает о том, что если она умрет, и ей вскроют мозг, то окажется, что движения записаны у нее на подкорке в буквальном смысле.

Трек звучит все громче, «ангелы» повторяют движения, как заводные куклы, их завод никогда не кончится. Огромный зрительный зал для них давно слился в сплошной живой организм, который дышит, кричит, взрывается восторгом или яростью. Надо быть настороже – ни одного лишнего поворота головы, улыбки или вздоха – «всегда следуй контракту». Тогда есть возможность спастись, выйти сухими из воды.
Это вранье, что главное в их бизнесе – талант или красивая внешность, самое главное – эмоциональная выносливость, когда у тебя хватает сил на то, чтобы тупо не сойти с ума. Со-Хен расправляет лицевые мышцы и формирует наиболее подходящее ситуации восторженное выражение.

Остается всего пять песен до конца концерта, Ким Со-Хен почти верит, что продержится. Тысячи жадных глаз выжигают в ее теле микроскопические отверстия, сканируя его вдоль и поперек. Она подбегает к самому краю сцены и простирает руки к залу, делая вид, что собирается упасть в зрительские объятия. Все случается в доли секунды – парень, стоящий прямо под ней, хватает ее за ногу, боковым зрением она видит, что охранники скачками оказываются рядом, оцепляя периметр, но она уже не может удержаться и чувствует, как тело ее безнадежно кренится вниз – в бездну острых жадных зрачков. – Шлюха! – последнее, что она слышит откуда-то снизу. «Они не простят тебя никогда» - смеется над ней внутренний голос. Она закрывает глаза и спасительно теряя сознание, опускается в пустоту.

              Из школы Вероника вышла вместе с одноклассниками. Она не смотрела на них, их презрительные взгляды ее больше не касались. Дома она уселась в свое детское кресло. Еще светло, снаружи были люди с их проблемами, чужие голоса. Она вдруг подумала, что это здорово, что ее это все больше никак не касается. Напротив висел плакат любимых айдолов. Мама всегда смеялась, что плакаты на стенах сейчас выглядят слишком «олдскульно», как в ее юности, но Веронике нравилось встречаться глазами с кумирами каждое утро.  «Ангелы» были такими воздушными, такими счастливыми. Ей захотелось прямо сейчас взмахнуть крыльями и полететь к ним. Если бы у нее был второй шанс… Она вытащила из кармана джинсов пузырек снотворного и сразу высыпала его в рот – чтобы не передумать. Потом вцепилась в кресло руками и начала дышать медленно, чтобы унять бешеное биение сердца. Привстала на кресле посмотреть в окно – там почему-то покачивался из стороны в сторону в ритме колыбельной далекий ночной Сеул.

             В первой точке сознания к Веронике пришла пульсирующая боль – страшно раскалывалась голова. Она попыталась потереть рукой пылающий висок и нащупала широкий бинт и тонкие трубочки под ним. В ресницы бил яркий больничный свет, даже думать о том, чтобы открыть глаза было мучительно.
Всё это значит, что она выжила. На Веронику накатил тяжелый приступ тошноты – только не это. Она начала равномерно дышать, чтобы снова погрузиться в темноту, но мешал мерный звук медицинских приборов. Она заплакала, сначала тихо, потом громче, отчаянней.
Где-то за дверью послышались голоса. Она услышала торопливые шаги, а потом мелодичный голос задал вопрос:
– Ким Со-Хен, гибун-и-отеё?

Вероника открыла глаза и увидела женщину в медицинском халате, с вежливой улыбкой, склонившуюся над ней. Она готова была вскрикнуть, но в сознании сразу всплыла фразу, которую она и озвучила: - камсамниида..

Медсестра заботливо пододвинула ей столик со стаканом воды, помогла присесть на кровати, подоткнув подушку. И, сочувственно посмотрев на нее, пододвинула зеркало, позволив увидеть, что с ее лицом все в порядке.

Из зеркала на Веронику смотрели грустные глаза «ангела». Сквозь слезы она улыбнулась прямо в лицо своему второму шансу.