Ивановские хроники

В село Ивановское мы приехали днём, как раз к обеду. Разгрузили вещи. Машина вернулась в Санкт-Петербург, а мы зашли в калитку неприметного дома на краю деревни. Нас встретила Валентина Ивановна, худощавая и светловолосая женщина лет шестидесяти пяти.
— Мы вас давно ждём, — приветливо сказала она, — заходите, у меня обед уже готов.
Через пять минут мы уселись за стол. Мы, — это четыре строителя из Питера, нас прислали для консервации местного храма. Мой напарник Валера, самый эмоциональный из нас, хохол из Харькова. Впрочем, он давно гражданин России. Работаем вместе третий год. В помощь нам дали Петра Николаевича, он опытный и самый мудрый из нас, ему уже за пятьдесят. В Питере штукатурил наши храмы. Гена работал сварщиком, самый уверенный и сильный из нашей четвёрки. Себя, наверное, стоит определить, как самого спокойного. Все подходящие типы характеров для идеальной команды.

— Сейчас Ваня придёт, — сказал Валентина Ивановна, — он с собакой гуляет.
Послышался скрип двери и комнату вбежала чёрная немецкая овчарка. Она уверенно прошлёпала к столу и положила обе лапы Гене на колени. Мы замерли. У Гены расширились глаза, он, видимо, подумал, что собака оторвёт ему самое дорогое. Овчарка поочерёдно познакомилась таким образом со всеми нами. Мы заулыбались, я даже осмелился погладить её по голове. В комнату вошёл хозяин, крепкий ещё мужчина с круглым лицом. С порога крикнул:
— Не бойтесь, она не укусит.
Да мы уже отбоялись, — хохотнул Гена.
Овчарка вернулась к Гене и запрыгнула ему на колени. У того на лице появилась такая блаженная улыбка, что мы все засмеялись. Валентина Ивановна шуганула собаку, подошедший хозяин ещё добавил. Разобиженная овчарка спряталась под стол.
Познакомились с Иваном Ивановичем, местным прихожанином, — благодаря ему на полуразрушенный храм обратили внимание жертвователи из Санкт-Петербурга. Несмотря на возраст, —  ему исполнилось 73 года, — Иван Иванович сам построил на территории кладбища Троицкую часовню. Помогал ему сосед-фронтовик, Фёдор Егорович. Ходил он с трудом, не гнулась нога. Поэтому ездил на велосипеде. Так они и работали: Иван Иванович наверху, Фёдор Егорович с земли подавал ему доски, инструменты и гвозди. И это в 83 года!
Мы наяривали борщ, а Валентина Ивановна продолжила рассказ. Фёдор Егорович видел Георгия Константиновича Жукова. В Берлине после Победы у группы солдат остановился виллис. Маршал вышел из машины, обнял первого попавшегося бойца, — им оказался Фёдор Егорович, — и пожав руку, сказал: «Спасибо, солдат!»
Иван Иванович рассказал о Богословском храме и плане работ. Да и кому ещё восстанавливать храм Иоанна Богослова в селе Ивановском, как не Ивану Ивановичу.
Николай I пожаловал село тайному советнику Александру Ивановичу Блоку, прадеду знаменитого поэта, а в начале 20 века внучка Александра Ивановича построила церковь. Богословский храм возводился на пожертвования местных крестьян, проект разработал архитектор Василий Косяков. Храм закрыли в 1936 году, во время войны колокольню взорвали немцы. Ещё недавно церковь использовали под склад.
— Питерские благотворители выделили деньги для закупки материалов. — Иван Иванович заметно помрачнел. — Три десятка сельчан с воодушевлением разгрузили машину кирпича, на этом дело и закончилось. Организовать восстановление церкви взялся местный бизнесмен. Машину бруса и досок отвёз к себе на дачу. С тех пор односельчане и близко к церкви не подходят. А ведь мы с Фёдором Егоровичем к часовне пристроили алтарь, теперь священник проводит там литургию.  Только приезжает редко.

Спустя час Иван Иванович показал нам церковь. На месте колокольни стояли четыре двухметровых столба из современного кирпича. Вход в храм зашит досками, на деревянной двери висел замок. Стены церкви хорошо сохранились, целы были даже балясины, — фигурные столбики в виде колонн, — и между окон, и выше на углах четверика. На нём расположены кокошники, по два на каждом углу. Центральные не сохранились, стены в этом месте разрушены. На главном своде виднелся деревянный крест. Мы подошли к южной стороне, там, прямо на малом своде стояли леса. Мы призадумались, — до четверика леса не доставали почти три метра. Посыпались предложения, как лучше забираться наверх. Гена решительно оборвал споры:
— Хватит балясы точить. Иван Иванович, дайте мне верёвку.
В этом весь Гена, — пока все думают, он делает.
Гена с верхней площадки лесов со второго раза закинул принесённую верёвку за угловой кокошник. По ней шустро вскарабкался наверх. Мы к этому времени подготовили лестницу, Гена за верёвку подтянул её к четверику. Мы ещё не успели закрепить лестницу, как довольный Гена уже кричал вниз Ивану Ивановичу:
— Всё готово!
До конца дня мы закончили подготовительные работы: облагородили моё рабочее место, проверили бетономешалку, подняли на блоке первую сотню кирпичей и сделали пробный замес. Задача моя заключалась в строительстве центральных стен до прежнего уровня. На кладке потом будут установлены остальные кокошники. Большой свод был укрыт толстым слоем бетона.
Его залили в начале двадцатого века из цементно-песчаного раствора вперемешку с кирпичом, разбитым в крошку. Свод стоял полтора десятка лет без крыши. Из Санкт-Петербурга приезжал архитектор и удивлялся необычной крепости бетона.
Для возведения храмов использовали известь, хотя русский строитель Егор Челиев изобрёл цемент ещё в 1822 году. Кирпичный свод, сложенный на извести, легко разобрать и сложить заново. Ещё он не боится воды. Я наблюдал, как в старинном храме такой свод в течение двадцати минут пропускал сквозь себя ливень. Вода струями лилась на пол. Потом вышло солнце, кирпичи высохли и стоят до сих пор, правда, уже под крышей.

На следующий день приступили к работе. Пётр Николаевич замешивал раствор, Гена подавал материал через блочок, Валера на четверике принимал, я вёл кладку. Иван Иванович бригадирствовал и предоставлял нам всё необходимое. Сработались в первый же день. На перекурах расспрашивали Петра Николаевича об Иерусалиме. Он недавно приехал оттуда, вместе с товарищем достраивал трапезную в Горненском монастыре.
Я заметил, что темы о конце света, трёх шестёрках и евреях популярны в православной среде. Появилась масса книг на эти темы. Народ стремился получить ответы на извечные русские вопросы: «Что делать?» и «Кто виноват?»  Однако, преобладало желание найти виноватых. Вот кабы не они...
Мы пытались вывести на разговор Ивана Ивановича, но тот только улыбался и помалкивал.
— Я слышал, что там евреи плюют на православных священников, — спросил Гена. — Это верно?
— Лично не видел, но думаю, что правда, — ответил Пётр Николаевич. — У нас был случай. Еврей на территории монастыря закурил, а наш трудник из России сделал ему замечание. Тот психанул. Последствия были страшные. Труднику домой возвращаться, а его из страны не выпускают. Матушка Георгия подняла все связи, чтобы нарушителя отправили в Россию.
И нам матушка рекомендовала без сопровождения из монастыря не выходить. Местный батёк, — так Пётр Николаевич священников называл, — рассказывал, как он подвозил на машине двух евреев. Вели себя нагло, один закинул ноги на бардачок, другой нашёл шоколадку и сожрал. Даже спасибо не сказал.
— Еврей еврею рознь, — заметил Валера. — Наш Миша тоже еврей, только православный. Когда первый год храм строили, Мишку назвал жидом один семинарист. Так ребята его чуть не побили.
— Чем же он себя так проявил? — поинтересовался Гена.
— Упёртый очень, —включился я в разговор. — Первое время на строительстве работало до 70 человек. Кирпичи и бетон таскали на носилках, а расстояние больше 50 метров. У Миши пальцы разжимались на середине пути. Тогда он попросил кровельщика сделать ранец. Туда ему клали четыре кирпича, ещё три нёс в руках. Если человек хочет работать, то преодолеет любые препятствия.
— Матушка Георгия заказывала автобус, и мы вместе с монахинями ездили по святыням Иерусалима, — продолжил рассказ Пётр Николаевич. — Были у Гроба Господня и Гробницы Божьей Матери, у Вифлеемской Пещеры и у реки Иордан. Мне ещё дома сказали, что нужно окунуться в Галилейском море сорок раз, за всех родных и друзей. Я выходил из воды довольный, как слон. Навстречу попался батёк. Наших сразу видно: здоровенный, с чёрной бородой, на груди внушительный крест. Я хвастанул:
— А я сорок раз окунулся.
Священник хмыкнул и басом пророкотал:
— Зачем сорок? Хватило бы и трёх.
Самые интересные разговоры случаются с малознакомыми людьми, всем есть что рассказать. Надоев друг другу за день, вечером мы общались с хозяевами. Валентина Ивановна рассказала о посёлке и речке Хревице. Вода в ней была признана самой чистой в Петербургской губернии. Речка протекает посередине деревни, здесь даже названия улиц соответствующие: Озёрная, Заречная, Набережная. В конце XIX века хотели строить акведук, чтобы снабжать водой из Хревицких ключей Санкт-Петербург. Но Русское Техническое Общество сочло проект очень дорогим. Построили только бумажную фабрику и плотину, она до сих пор самая высокая в Ленинградской области, — 14 метров. Речка посреди посёлка упирается в плотину и образует Хревицкое водохранилище. Гидроэлектростанция работала до 1974 года, в 1996 году переоборудована для Лужского рыбзавода.
В июле 1941 года здесь произошло большое сражение, впоследствии названное боями за «ворота Ленинграда». Диверсионная группа полка «Брандербург-800», переодетых в советскую форму, неожиданно форсировали реку Лугу и захватили плацдарм. Ценой больших потерь наши войска приостановили движение немцев к Ленинграду. Тогда и были разрушены колокольня церкви и большинство кокошников. В тех местах, где крыша не сохранилась, на стенах росли берёзки. Одна вымахала около двух метров.
Я любил со стены храма смотреть на Хревицкое водохранилище, плотина была как на ладони. Внезапный стук прервал моё созерцание. Я глянул вниз. Там, на ржавой крыше нижнего свода между двумя проросшими берёзками, лежала моя кирочка, — молоток каменщика. Да, созерцание — занятие благородное: оно рождает размышления, но приводит к утрате объективной реальности. Инструмент надо как-то доставать. Я крикнул:
— Валера! ... Я кирочку уронил.
Единственная длинная и тяжёлая лестница стояла у южного свода. Я наблюдал, как три храмостроителя перетаскивали её к северному своду. Впереди шёл Гена, лестница словно подпрыгивала на его мощных плечах. Посерёдке, наклонив голову, перебирал ногами Пётр Николаевич. Валера, самый низенький, пристроился сзади. Он что-то громко обсуждал, — я догадывался, что именно. Посматривал на меня искоса и даже махнул рукой. Мне cтало неловко. Отошёл от стены, чтобы он не заметил, что мне ещё и смешно. Я наблюдал за процессом. Гена полез наверх, молоток сбросил на землю. Таким же макаром вернули лестницу на южную сторону. На четверик поднялся Валера. Протянул мне кирочку и почти спокойно произнёс:
— Инструмент. Надо держать. В руках.
Забавно, что на следующий день я опять уронил кирочку. Точнее, она упала сама.
Вспомнилась байка, где игумен спрашивает монаха:
— Ты почему дрова не колешь?
— Отче, колун сломался.
— Ну коли он сам сломался, то он и виноват.
Смех смехом, но инструмент летел, игнорируя законы физики. Сначала кирочку будто кто-то вырвал из руки. Она, сделав немыслимый пируэт, влетела в дымоход. А до него полметра. В таких случаях принято говорить: «Но как, Холмс?»
Кирочка издевательски постукивала о стенки дымохода и завершила падение глухим ударом о бетонный пол.
Я спустился на землю, внутренне готовый к насмешкам, обрисовал ситуацию.
— Ты нам тут сказки не сочиняй, — не поверил Гена.
Валера широко вздохнул, — так он обычно делает перед обличительной тирадой, но его опередил Пётр Николаевич:
— Ну, не скажите. Вот у нас был случай. — Все присели на брёвнышки, предвкушая очередную еврейскую историю.
— Мы с кровельщиком Володей заканчивали делать крышу трапезной в Горнем монастыре, — продолжил Пётр Николаевич. — На ночь закрывали стены листовым железом. Как-то утром пришли на работу, а листы на земле валяются. А ведь мы прижали их камнями и кирпичами, чтобы ветер не сдул. На следующее утро то же самое. И ветра ночью не было. Володя обратился к игуменье:
— Матушка Георгия! Кто здесь ночью безобразничает?
Она молчит, улыбается. Володя раскипятился:
— Ох, поймаем хулиганов, достанется им!
— Нет, Володя, — ответила матушка, — с этими хулиганами вам не справиться. «Сей род изгоняется только молитвой и постом».
Конечно, я читал в святоотеческой литературе, что бесы могут воздействовать на предметы, но сам никогда не сталкивался с подобным явлением. Гена хмыкнул. Мы, словно по команде, посмотрели на Ивана Ивановича.
Тот с серьёзным лицом ответил:
— Что ж вы думаете? Старый храм восстанавливать, — это не коттеджи строить.
Я, чувствуя поддержку, обрадованно заявил:
— Кирочку можно достать. Надо внизу десяток кирпичей разобрать. Я снова потом заложу.
— Не надо, у меня ещё одна есть, — отказался Иван Иванович. Когда штукатурить будут, тогда и достанем.
— Смотрите, Иван Иванович, обещали, — скорее в шутку, чем всерьёз, согласился я.
Мы третий год строили в Санкт-Петербурге сразу две новых церкви, но на восстановлении старого храма участвовали впервые. По нашему небольшому опыту мы уже знали, что искушения случаются намного чаще, чем на мирских стройках. Это слово очень популярно у православных. Чуть что не так — искушение. Сразу всё понятно, сам вроде как и не виноват. Искушение же.
В воскресенье после бани собрались за столом, ребята выпили на троих бутылку водки, я стакан пива. По русским меркам дозы смехотворные. Наутро у Гены трещала голова, остальные чувствовали себя прекрасно. Я с середины ночи не мог отпиться водой, будто съел три-четыре вокзальных беляша. Через день Пётр Николаевич страдал желудочным расстройством, а Валера ходил мрачный что туча. Похоже, у него прострелило спину. Сам не скажет, будет работать до конца, упёртый. Иван Иванович слёг с высокой температурой. До конца командировки оставалось два дня.
Как тут не вспомнить знаменитое высказывание: — «Страданиями душа совершенствуется».
Можно относиться с юмором к своим болячкам, но в православной среде бытует мнение, что храмы строятся не благодаря, а вопреки. Мы видим только результат, а какие препятствия возникали у многих людей при финансировании, организации и строительстве, нам неведомы. Наша четвёрка не ахти что и сделала, но искушения коснулись каждого. Основная работа впереди: кокошники, крыша, главки с крестами, колокольня, внутренняя отделка. Уезжали мы хоть и пострадавшими, но победителями. Осталось на зиму закрыть листовым железом кладку, Иван Иванович уже поджидал кровельщиков.

Через девять лет я снова заехал в Ивановское. Мы тогда восстанавливали Богородичный храм в деревеньке Пенино, в тридцати километрах южнее Ивановского. Я познакомился с бригадой строителей из Моршан, они меняли на храме прохудившуюся кровлю.
С Александром, их бригадиром и моим земляком, у меня оказалось много общих тем. Он заезжал за мной на стареньких Жигулях и до Пенино ехали вместе.
Наш маршрут проходил мимо деревни Каложицы, там мы окунались в источник. В километре от деревни построена часовня великомученика и целителя Пантелеимона. Под ней находятся несколько пещер, из двух вытекает подземная речка. Вода бьёт буквально из-под земли. Место благоустроено, берега речки выложены камнем, но избушки нет. В течение всего лета по понедельникам и субботам мы с уханьем кидались в источник. Я узнал, что речушка впадает в Хертицу. Предложил Саше:
— Заедем в Ивановское?
— Дак да, — согласился напарник, — тем более по пути.
В Ивановском проехали мимо Богословской церкви. На ней уже сияли купола с крестами, верхняя часть храма отштукатурена и покрашена, новая колокольня стояла ещё в лесах, на двери висел замок. Иван Иванович и Валентина Ивановна нам обрадовались. Кажется, и не было этих девяти лет. Овчарка обнюхала нас, но на колени не запрыгнула. Хозяева рассказали, сколько людей строили храм после нас. Иван Иванович посетовал, что до сих пор нет постоянного священника, а службы ведутся в Свято-Троицкой церквушке. Валентина Ивановна недавно съездила на Соловки, там подвизается монахом её племянник. Предложила спеть молитву «Царица моя преблагая». Пели вчетвером, а собачка положила голову мне на колени. На прощанье Валентина Ивановна подарила нам по иконке преподобных Зосимы, Савватия и Германа Соловецких.

Ещё через три года штукатуры, — их командировали в Ивановское, — привезли мне кирочку. Сказали:
— Это тебе подарок от Ивана Ивановича.

Иван Иванович дождался первой литургии в Богословском храме. Церковь ещё продолжают восстанавливать уже больше двадцати лет. Построен он был всего за четыре года. Сегодня  службы совершаются от Пасхи до Покрова, а зимой в церкви Святой Троицы возле кладбища. Мне рассказывали о некоем сельчанине в Ленинградской области, он ещё во времена СССР заботился о разрушенном храме: заделывал дыры в стенах, латал протекавшую крышу, установил входную дверь с амбарным замком. Может это он и был — Иван Иванович Фёдоров? Бог весть.
Не зря в народе говорят: «Не стоит село без праведника».