Дочь колхозника Лю-Вен-Сяна, очерк

     Зоя Викторовна Клинова (Лювенсян), дочь крестьянки из-под Воронежа Панны Михайловны Гудиковой и овощевода из колхоза «Советский Китай», который на рубеже 1920-х и 1930-х  годов был создан в Чите в районе Острова, Виктора Лю-Вен-Сяна, родилась в марте 1934 года. На Острове, где её отец построил дом, позже обосновались  вернувшиеся из ссылки как раскулаченные родные Панны Михайловны. Её родителям и братьям, Гудиковым, Виктор отдал этот домик, а сам с семьёй остался жить в двухквартирном бараке на улице Лазо. Отец очень любил Зою и вторую дочь Надежду, родившуюся в 1936-м. Каждый вечер, сам как ребенок, возился с малышками. Баловал их игрушками, новыми одёжками, даже покупал платья на вырост.

    Семейное счастье длилось не долго. Февральской ночью 1938 года семью разбудил грозный стук в дверь: «Открывай!». Девочки, увидев  на пороге двух вооружённых военных, испугались, заплакали. «Лю-Вен-Сян? Собирайся!». Ночная улица наполнилась женским рыданием: всех мужчин колхоза «Советский Китай» под конвоем выводили из квартир…  Этих трудолюбивых и дисциплинированных огородников необоснованно обвинили  в шпионаже и подрывной деятельности. Как указывают исследования последних лет, в Чите было арестовано 1500 китайцев за «шпионаж», «вредительство» и «подготовку свержения советской власти» в случае нападения Японии на Советский Союз. Во время допросов и следствия умер каждый третий, большинство расстреляли.

     Переживая неутешное горе по мужу, канувшего в неизвестность, Панна Михайловна вскоре испытала новое горе: от воспаления лёгких умерла вторая дочурка Наденька. А потом колхоз «Советский Китай», где продолжали работать жёны репрессированных, распался. С сожалением оставили женщины работу в колхозе, располагавшемся там, где в Ингоду  впадает Читинка, где еще совсем недавно вместе с китайцами выращивали овощи, табак, где   обучали политграмоте, устраивали читки газет, беседы о международном положении, где действовал ликбез и внедрялось стахановское движение…

     Накануне Великой Отечественной войны Панна Михайловна стала  работать на овчинно-шубном заводе (позже Читинская овчинно-меховая фабрика), а дочь Зою определила в детский сад. В сентябре первого военного года Зоя пошла в первый класс, в школу № 8, которая была рядом с домом (это была семилетка на перекрестке улиц Лазо и Ярославского). На девочке была форма, купленная  заранее заботливым отцом: пригодилась, когда его не стало, когда наступили тяжелые военные времена. Четыре года носилась школьная форма, ещё два костюмчика-«матроски» (юбки и кофты с отложным воротником), а позже несколько летних платьиц, также купленных отцом (все это сейчас Зоя Викторовна хранит, как бесценную память о нём). Валенки и сапоги, которые мама купила ей до войны, сосед-сапожник не раз подшивал, ремонтировал да перетягивал.

     В школе выдавали учебники с наказом беречь, не допускать помарок, не сгибать уголки. Так и делали, чтобы передать другим ученикам, классом помладше. А вот тетради дети всей округи «добывали» сами. Отправлялись на склады, которых в районе Острова было множество. Туда по железнодорожной ветке привозили огромные рулоны грязно коричневой бумаги для упаковки товара. Дети собирали ее обрывки, резали их на листочки и сшивали в тетради. Использовали даже самые малые клочки, чтобы сшить из них крохотные блокнотики и записные книжечки. Брали с собой чернильницы-непроливашки, но они все равно проливались, пачкая школьные матерчатые сумки, которые носили через плечо. Зоины однокашки, которым в войну так не хватало ласки и материнского тепла, любили и слушались свою первую учительницу, молодую и добрую, Анну Васильевну, которая нет-нет,  да и погладит по голове, похвалит…

     В пятом классе (это уже было сразу после войны) специальные предметы стали преподавать учителя, в большинстве эвакуированные из центральных районов страны. Они казались детям из другого мира, интеллигентные, высокообразованные, красивые, с причёсками в кудряшках. Классным руководителем была учительница по  биологии Анна Викторовна, русскому языку и литературе учила Анна Петровна. Английскому, физике и географии тоже учили эвакуированные. Учительницу географии обожали: вместе с ней «путешествовали» по стране и миру!

     На шубзаводе, выпускавшем бекеши (полушубки) и рукавицы, Зоина мама Панна Михайловна проработала до 1947 года. Она освоила обязанности слесаря-наладчика, и ей всегда давали учеников – мальчишек-подростков. Трудились в две смены по двенадцать часов. Неделю работали днём, а вторую – в ночь. Выходных дней не было, только по воскресеньям смены укорачивали до восьми часов. Не было и отпусков. Завод работал исключительно для фронта. А там, на фронте, воевали старшие братья Панны Михайловны, там они и погибли. А здесь в Чите остались на ее попечении старики-родители да невестки с ребятнёй, восемь человек.

         Из чёрной радио-«тарелки», висевшей на стене, получали сообщения не только о событиях на фронтах. Из этой радиоточки еще звучала музыка, она передавала радио-спектакли. Зоя слушала радиопостановку, и так разыгрывалось её воображение, что, казалось, видела её героев, места, где разыгрывалось действие. Еще остался в памяти приезд в Читу цирка-шапито, он работал в городском саду. Зоя впервые видела дрессированных зверей: морж играл с мячом, собаки  «складывали числа». Ловкая наездница, воздушные гимнасты, клоуны Пат и Паташонок, – все восхитительно, как в сказке! Для Зои с соседскими детьми это был настоящий праздник. А праздник этот устроили мамы, выдав деньги на билеты. И уже забылось неприятное происшествие, которое случилось накануне.

     А произошло вот что. Мама разрешила Зое пойти на представление, выдала деньги, чтобы та купила билеты себе и ещё троим ребятишкам  работниц шубзавода. К тому же у Зои были с собой карточки на хлеб и сахар. Всю эту драгоценную ношу она обвязала платочком и положила в кармашек. Пока ожидала, когда откроют кассу, рассматривала афишу, которая извещала: «Юрий Дуров и его дрессированные звери». Некоторое время посидела на изгороди, походила вдоль забора, попрыгала на ножке. Когда открыли кассу, потянула руку к кармашку, а узелка нет. Кинулась искать там, где дожидалась, но все напрасно… Домой вернулась со слезами, испытав материнский гнев и горе от этой страшной потери. Выручили мамины сослуживцы по цеху: собрали деньги на четыре заветных билетика в цирк…

     Настоящее горе приходило в семьи, когда кто-то терял продовольственные карточки, или их крали нечистые душой мошенники. Особенно страдали из-за утраты карточек на хлеб. Сутками занятые на производстве женщины отправляли детей в магазин за хлебом поутру, часов в 5-6. Если не удавалось самим подойти к 9 часам, когда открывался магазин, отдавали карточки детям. Но дети не всегда могли их отоварить, потому что появлялись взрослые, кто не занимал заранее очередь, разгоняли ребятишек. Бывало, обманом выманивали у них карточки.   Как-то девятилетняя Зоя была в очереди за хлебом, подошла девушка: «Ты, девочка, за хлебом стоишь? А хлеба мало привезли. Тебе не хватит. Я могу тебе купить, там у меня мама работает. Давай карточки, я с заднего крыльца зайду». Доверчивая Зоя отдала карточки и с концом – девушки и след простыл.

     Зоиной маме, Панне Михайловне, в войну пригодились огородные навыки, привитые ей ее мужем Виктором, но поскольку она целыми днями пропадала на заводе, то приобщила к огородничеству дочь, и Зоя была ей незаменимой помощницей в выращивании овощей. Она сеяла, высаживала ростки, поливала, полола, собирала урожай. Тяжесть военных будней скрашивали матери с дочерью  цветы, а их Зоя выращивала с особой любовью. Собирала семена, сберегала их  на будущее. Подспорьем в питании был бараний жир, который мама  резала на мелкие кусочки и перетапливала на сковородке. Это сало обязательно процеживала через тряпочку в банку, оно быстро застывало, получался «кружок». Жарили на нём картошку, варили супы. А шкварки, или как их все называли, ошурки у детей были почти всегда в карманах вместо конфет! Иногда кружочки сала меняли на рынке на хлеб.

     «Добытчиками» этого жирного лакомства были дети. Зоя Викторовна помнит, что по соседству проживали две многодетные семьи Седуновых и Матвеевых, в одной пятеро детей, в другой – девять. Все ребятки были «добытчиками». В связи с этим особенно запомнился 1943 год, когда школы  № 8 и № 11 на Острове не работали: в них  разместились эвакуационные госпитали, и детям временно негде было учиться. Тогда, если узнавали, что к шубзаводу подвезли вагоны со шкурами, все устремлялись туда. Когда начиналась разгрузка, дети забирались на завалинку одного из домов, сидели в ряд, устремив взгляд в небо, просили: «Дай, Боженька, чтоб нам сало нарезать, чтоб тётеньки нас не поймали». Потом пробирались к вагонам, где кучами на земле лежали шкуры. Работницы нагружали ими телегу и увозили в цех. В это время дети затягивали шкуру под вагон и ножом срезали жир, особенно везло, когда попадался курдюк. Было неудобно лежать под вагоном и, таясь, орудовать ножом. Резали себе пальцы в кровь, раны потом долго болели, плохо заживали, оставались рубцы. К тому же за эту провинность работницы наказывали «добытчиков»: ловили, ругали последними словами, отбирали ножи, даже били.

     Собирали дети для домашних печей и каменный уголь. Возвращаясь из школы вдоль железнодорожных путей, около ТЭЦ подбирали куски угля, который рассыпали рабочие при разгрузке вагонов. Набирали столько, сколько могли унести, обхватив ручонками, и, прижимая к груди, приносили домой. Хватали дома кто ведро, кто ящик, бежали туда вновь, чтобы еще нагрести. Потом смотрели друг на друга и хохотали до упаду, потому что лица были черными как у кочегаров. А ещё радовались, что сумели добыть топливо. Теперь уже Титовская сопка не могла спасать местных жителей: в первые годы войны сосны, которые когда-то росли у её подножия, все были спилены на дрова.

     Когда школьникам в 1943-м не нашли места для учёбы, они стали бегать в госпитали, которые располагались в их школах. Никто не заставлял их это делать, сами так решили. Устраивали для раненых бойцов концерты без репетиций, без подготовки. Делали то, что умели: читали стихи, что помнили из школьной программы, даже собственного сочинения, пели песни, разученные раньше с родителями или в школе. Путались, ошибались. Раненые смеялись, хлопали в ладоши, бывало, кусочек сахара дадут, по головке погладят. А потом подзовут и попросят под диктовку написать письмо родным: сами не могли из-за ранения, а то и по причине малограмотности.

    Зоя заканчивала четвертый класс, когда объявили о Победе. Запомнила Зоя Викторовна, как в этот день все жители улицы имени Лазо высыпали на улицу. Смеялись, плакали, кричали, переполненные чувствами. Трудно было сдержать эмоции. Слышались звуки гармошки, кто-то пел под балалайку. Никто не работал, все отдыхали и отмечали, как могли, Великую Победу.

     Окончив семилетку, а затем курсы по специальности «гидрометеослужба», Зоя Викторовна, работала на метеостанции в Хилокском районе, а позже, выйдя замуж, в Чите на  шубзаводе, где в войну трудилась ее мама. Сначала сортировала готовую продукцию, затем перешла гладильщицей во вредный формальдегидный цех. За добросовестный труд награждена орденом «Знак почёта» и медалями.