Жизнь российская Книга-1, Часть-1, Гл-88

Глава 88

"Тяжёлые душевные откровения"
Рассказ о случившемся



А кто слыхал, чтоб медведь летал?
(Русская пословица)


 
Кульков кое-как, с большим усилием и огромным напряжением, старательно и усердно собрал в голове в одну кучу всё то, что смог вспомнить, и наконец-то медленно, с остановками и перерывами для обдумывания, начал сообщать те или иные детали этого злополучного дня тихим и мрачным голосом. Он выдавал это своей супруге порционно и отдельными моментами, надеясь на то, что в процессе описания событий что-то всплывёт само, а что-то определится логически.

«Я же, Тонечка, утром в полуклинику пошёл анализы относить, ну и кровь сдать. Разделся в гардеробе. Нормально, без ругани, без пререканий. Народу не было. Нет, были, конечно, люди. Но не так много как всегда, – поправился супруг, прокашлялся, вытер лоб, похлопал себя по щекам и продолжил. – Поднялся я на второй этаж. Очередь занял. Даже две. В двух кабинетах, Тонюсик, кровь сдают. Таковы там правила. Не я их устанавливал. В одном из пальца берут. В другом из вены. Мне думается, что они так делают, чтобы кровь потом не перепутать. Ведь она одинаковая. Хотя… хотя и не одинаковая она вовсе… Разная она! Да! Разная!! Ты поняла, моя дорогая! Разная у нас кровушка!! Из пальца она красная, но светлая и яркая. А из вены она тоже красная, но тёмная и тусклая. Кислорода в ней меньше. Вот из-за чего это. Только сейчас я это понял. А то я всё думал: почему да почему… Хорошо, что сейчас понял. А то бы так и маялся бы всю жизнь…»

Василий Никанорович замолчал. Было видно, что он действительно переживает о том о всём, что жене только что сказал. Глаза его бегали по сторонам. Мысли в голове, вероятно, тоже бегали внутри головы, как и глаза…

Через какое-то время Вася-Василёк встрепенулся, опомнился и продолжил своё длинное и сумбурное повествование.

«Но я отвлёкся, милая. Про кровь, моя дорогая, потом поговорим. Лады? Ты только напомни потом, а то я забуду. С памятью моей какая-то ерунда творится. Тут помню, а тут не помню. Леонов так в одном фильме говорил. Теперь про мои дальнейшие похождения. Слушай внимательно и не перебивай. Интересно тебе будет. Обхохочешься. Я чуть там не… Ну, ты, милая, поняла, что там со мной чуть не случилось. Еле сдержался. А то бы конфуз вышел. Ладно. Потом про то тебе расскажу. Позже. Короче, дальше я двинул. В общем, пошёл в лабораторию другие анализы сдавать. Которые в баночках были. Она, Тонюсик, там же находится, на том же этаже, только подальше немного, вглубь коридора. Дед там ещё такой смешной стоял рядом со мной. Он, моя дорогая, длинный такой, как палка. Ой, не длинный, а высокий. Ну, ты поняла. Дедушка тоже анализы сдавал. У него их не принимали. Из-за банок. А у меня приняли. Кое-как взяли. Тётя Глаша наша опять помогла. Анализы-то теперь в специальных контейнерах принимают, а ты мне баночки дала. Попёрли меня сначала вместе с этими склянками от детского питания. Да вдруг на моё счастье эта славная милая тётенька, ангел мой хранитель, там появилась. Моя тётя Глаша! Ангел-хранитель мой! Как здорово произошло!! И, главное, вовремя! Уговорила она лаборантов вредных принять мои анализы в тех баночках. В последний, дескать, раз. Кое-как уломала. Если б не она, то их у меня не взяли бы. Да! Сено косить послали бы».

Кульков опять замолчал. Тут его хохот разбил. Смеялся как мальчуган. Хохотал, хохотал и хохотал. Взахлёб. Руками махал. Глазами мыргал. Нахохотавшись вдоволь, глянул на жену извинительным образом и далее стал делиться тем, что помнил.

«Старик тот, который с анализами припёрся, принёс их аж в трёхлитровых банках и в большом количестве, чуть ли не под горло, – Василий улыбнулся, рот шире раскрыл и снова чуть не расхохотался. Еле сдержался. – Прости меня, Тонечка. Как старика того вспомню, так хохот меня разбирает. Ничего с собой поделать не могу. В общем, дед этот толкает тёткам эти свои трёхлитровки, наполненные чуть ли под горло своими анализами. Тётки не берут. Морщатся. Глаза вытаращивают. Дед напирает. Толкает им своё добро. Те ни в какую. Мол, пшёл вон! Дескать, иди отседова! Дед взбеленился. Орать начал. Шум до потолка возрос. Белугой дедушка кричал. Красным как рак стал. И заспорил с ними. С лаборантами. Говорил, что ему врач так велел принести и старуха его, мол, так сказала. А со старухой-де этой спорить, мол, бесполезно. Как, дескать, она приказала, так и надо делать. Она же, грит, надзирателем в тюрьме раньше работала. Спорить, мол, с ней гиблое дело. Зашибить, дескать может. Ну, и… пошло – поехало. Они на него. Он на них… Спор, в общем, разгорелся жуткий. Про банки и про количество. Хорошо, что банки крышками закрыты были плотно-наплотно и скотчем ещё обмотаны Да… замотаны они были…»

Василий Никанорович остановился… нахмурился… На супругу виновато глянул.
Через минутку рассказ возобновился.

«Потом я в аптеку пошёл за медикаментами. Не знаю, чем у дедушки закончилась история с его анализами и банками злополучными. Да мне оно и не надо. Своих дел по горло. То одно, то другое, то третье… И так без конца и краю.
В общем, милая моя, в аптеку-то я пришёл, да совсем запамятовал, как лекарство называется. И рецепт, как назло, дома забыл. Вот тюха! Это я сам себя так ругал. Даже не пойму, почему я его дома оставил. По запарке, наверное. Ведь торопился кровь сдать. Народу-то уйма! Там всегда народу полно. И неожиданностей тоже полно. Как в кино. Есть такое кино. «Улица полна неожиданностей». Хороший фильм. Но я не про кино хотел тебе сказать. Это так… в нагрузку… Тонюсик! Ты помнишь, как раньше нам в нагрузку какой-нибудь залежалый товар в магазинах продавали? А?? Лихо было!! Да уж. Берёшь ты, к примеру, семечки на вечер… Мы же раньше любили семечки вечерами грызть. Лузгали их. Шелуху на пол прямо сплёвывали. Потом подметали… Да… хорошее времечко было… А теперь что? Чушь собачья теперь. Ой, отвлёкся я. На другую тему разговор наш перевёл. В общем берёшь ты с килограмчик семечек… А тебе в нагрузку бац! и колбасы палку… или сала шмат… Бери, мол, и уходи отседова. Ой! Не так! Извини, пожалуйста, меня, дурака. Наоборот. Берёшь ты кусок колбасы или сальца на вечер, а тебе бац! и семечки в нагрузку! Или другое что… Мол, бери и топай… к себе домой…

Ой! Сызнова меня куда-то понесло… Прости. Теперь про аптеку, в которую я имел честь обратиться со своим вопросом про лекарство.

Я же в полуклинику нашу районную не за лекарством ходил, а анализы сдать. Сдал их благополучно. Не совсем, конечно, благополучно… но всё же… Хорошо, что тётя Глаша мне встренулась… Ангел-хранитель мой… А не то бы… А не то бы…

Короче, тётя Глаша помогла мне сдать. А не то бы… А не то бы… А не то бы…

Ну вот, опять заклинило. Сейчас, милая. Сейчас вспомню, что я в аптеке хотел.
А в аптеке… в аптеке… в аптеке… Я же там хотел… хотел… хотел…

Вот! Вспомнил! Расклинило меня… Слава Богу!

Я же только спросить хотел: есть лекарство или нет. Вот и не взял бумажку.
Короче, они сказали, что нужен рецепт. Что ж… нужен – значит, нужен. Спорить не стал – себе дороже. Я и попёрся домой спокойно. Думал, что оттуда позвоню, узнаю про лекарство, а название в рецепте посмотрю.

Пришёл, значит, домой. Чаю попил. В горле пересохло. Пирожок проглотил. Да не один. Три или четыре. Не помню уже. Жрать захотелось. Стоп. Не так. Не сперва я пирожки ел, а после. Да. так. Именно. Сперва-то я рецепт искал. Кое-как нашёл его. В тумбочке, оказывается, он лежал. Звонить начал. Ой, не так было. Соврал, дорогая моя. Прости. Не на тумбочке он был, а в книге. Это книга на тумбочке лежала. Ты её читала. «Два капитана» Каверина. Замечательная книжка. Но я не о том, милая. Я же о рецепте, который ты для чего-то в книгу засунула. Не знаю для чего. Или по запарке, или… в качестве закладки. Но это уже неважно. Не в этом дело. Так что… звонить я стал, диск телефона пальцем крутить. Крутил его… крутил… Крутил… крутил… Палец деревянным даже стал. Затёк и посинел. Как сосиска тухлая. Как… как… В общем, неважно как.

Кое-как дозвонился. Сначала до регистратуры, потом до аптеки. До киоска.

Оказалось, что медикамент этот есть у них. Ты представляешь?? Тонечка! Я тебя спрашиваю! Вот ведь как бывает. Как в сказке. Был этот чёртов «Овциллококциниум» у них. И всегда был – лежал он преспокойненько у них на стеллаже. Уму непостижимо. Всегда он у них был. И в тот день. И вчера. И позавчера. И неделю назад был. И месяц. И год… И когда я заходил к ним в аптеку узнать и спросить – он тоже у них там имелся. Это, Тоня, таблетки такие… волшебные… от которых любая хворь отступает…

Мне Ольга Олеговна их выписала, чтобы я быстрее выздоровел и сказала, что его, лекарства этого чудодейственного, пока нет в наличии. Мол, ждать надо. Дескать, должно оно появиться в ближайшее время. Что-то, видимо, напутала она.

Вот как, Тонюсик, дело было. И на старуху бывает проруха. Я докторшу имею в виду. У неё, у бедняжки, тоже, как и у меня, вероятно с головой не лады…
Ладно. Про них потом. Сперва про меня. В общем, кое-как до аптеки дозвонился.
Я уже тебе про это только что говорил. С горем пополам дозвонился.

Так вот… дальше слушай… и не перебивай, а то меня опять не в тую понесёт.

Когда я узнал, что лекарство есть, то опять туда пошёл. Вторично!! Не стал на потом оставлять. Оно же мне нужно было! Для быстрейшего, так сказать, выздоровления! Оно же волшебное! Оно же чудесное! Докторша мне так сказала.

В аптеке меня отправили печати поставить на рецепт в регистратуре.

Порядок, говорят, у них такой. Дурацкий! Спорить не стал, пошёл.

Стоп! Не совсем так.

Сперва я с ними спорил. Громко. Даже заведующая терапевтическим отделением на шум прибежала. Но мы с ней нашли общий язык. Поладили. Вернее, она меня убедила.

Оказывается, заведующая раньше на колбасном заводе работала. Вот она меня на колбасе-то и поймала. Уговорила меня, что на колбасе тоже печати ставят. Я ей поверил. Да и сам раньше видел такие печати и на колбасе, и на окороке, и на мясе сыром, и на сыре, и на других продуктах. Пришлось идти. А куда деваться? Они там хозяева… Их там правда… Закон у них такой. Инструкция. Поэтому не стал больше спорить и сдался.

Пока я ходил, пока штампы ставил, – лекарство в аптеке закончилось. Перед моим носом, оказывается, кому-то выдали.

Не знаю кому. То ли девке в джинсах. То ли бабке плюгавой с посохом. То ли деду древнему. Полоумному. То ли пацану рыжему.

Сие мне неизвестно. Да я и не спрашивал. Не проводил расследование. Не до этого мне было.

Главное то, что оно было.

Было! Было!! И вдруг исчезло! Кончилось!

Пока я печати ходил ставить… Придурок… Или уже в очереди стоял… Балбес…

Это ж надо такому случиться! Вот невезуха!

Я аж взбесился весь. Хотел что-то им сказать, но уже не мог. Силы ушли куда-то. Напрочь. Нервы сдали. Затрясло всего.

Захотелось их всех в тартары отправить. В эти, как их… в тартарары. Или ещё куда подальше. Всех этих чертей болотных. Гадов! Бесов! Басурманов!

Потом у меня голова закружилась… Винтом пошла. Как штопор.

Всё вверх тормашками перевернулось.

Потом… – не помню… Больше вообще ничего не помню. Совсем! Вовсе!

Помню только, как комиссар Жюв приходил и мне нашатыря дал. Ещё платочком он махал, мух белых отгонял. И танцевал вокруг меня».

Антонина сидела сбоку и молча слушала. На глаза слёзы навернулись…
Ей было очень больно. За мужа. За Васю. За Василька своего родимого.

Она с болью в сердце и камнем в душе ласково и жалобно смотрела на уставшего и измученного невзгодами супруга. Тихо качала головой и плакала… плакала… плакала…

Слёзы ручьём лились по её лицу, по носу, по щекам, по губам, по шее, по груди, по одежде… и вниз… на пол капали… Ниагарским водопадом они ниспадали…

– А… где он?.. – медленно и одними губами спросил Василий Никанорович.
– Кто? он?.. – сощурилась истерзанная и измученная Тонечка.

– Как это кто? Комиссар Жюв!! Кто же ещё… Где он сейчас?
– Какой ещё комиссар? Вася… Ты о чём… Васенька мой милый… – горькие слёзы градом лились из изведённых глаз жены. – Какой ещё Жув?? Ты чего выдумываешь?

– Ну, комиссар!! Обыкновенный! В халате он только. Не в форме.
– В каком ещё халате?

– Как это в каком? В сером! Как и у всех. Там у всех серые халаты.
– Почему?

– Не знаю. Положено, видать, так. По уставу. По инструкции. По закону.
– Серые они, Василёк, вероятно от того, что не простираны… или застираны…

– Чёрт их знает, Тонюсик… Мне не докладывали. Мне про это не говорили.
– Ладно. Не будем рассуждать. Это их дело. Пусть сами с этим разбираются.

– Я тоже так думаю. У них своя свадьба, у нас своя. Мне по барабану. Меня же, Тонюсик… сейчас интересует… интересует… где тот комиссар… Да! Где он?
– Васенька… миленький… Снова ты про это… Какой опять комиссар…

– Обыкновенный! Нет, вообще-то. Не! обыкновенный. По фамилии Жюв! Не Жув, а Жюв. Или по имени… не помню уже. Француз он… Начальник полиции!!
– Василёк… Не пугай меня… Что с тобой происходит?.. Голова не болит у тебя?..

– Болела. Но прошла уже. Так он где? Отвечай! Мне это важно. Очень.
– Какие французы? Какая полиция? Какой Жюв? Ты о чём это, Василёк?.. Не пугай так меня. А то помру. И так сердце болит… Распирает его… Лопнет сейчас!

– Ну не сам, конечно, комиссар Жюв! А артист, который играл его в кино!
– Васюля… прекрати… сжалься… не нервируй меня… Не выдумывай…

– Нет! Правда это! Истинная! Луи де Фюнес… Так, по-моему, звать того артиста…
– Васенька!.. Миленький… Может… врача вызвать всё-таки?..

– А при чём тут врач? Не надо мне никакого врача. Скажешь тоже.
– Васенька!! Васюля!! Что с тобой происходит??

– Ничего со мной не происходит. Память только немного прохудилась. А ты чего так на меня смотришь? Думаешь, что крыша поехала? С дуба рухнул? Но… зря ты так думаешь. Ещё чего!! Я же не сумасшедший. Не психопат. Не придурок. Не идиот. Я же видел его собственными глазами. Вот как тебя. Он сказал ещё всем: «Вот, господа, он и очухался… говнюк этот…» Стоп! Или засранец… он сказал. Не помню уже. Но что-то в этом роде. На чистейшем русском языке вымолвил. Постой! Или он сказал «очнулся?..» Нет, всё-таки он изрёк «очухался». Мол, я после чего-то очухался, то есть в себя пришёл. Это я хорошо помню. Я ещё тогда удивился: откуда он так хорошо русский знает…

– Василёк! Милый мой… Я, пожалуй, вызову всё же врача.

– А чего его вызывать-то? Я же сам к нему на днях пойду. К ней, то есть. К Ольге Олеговне. Анализы будут готовы, вот я и пойду.

– Вместе… может… сходим…

– Ничего подобного. Я тебе кто? Младенец? Ага. Нашла младенца… Нетушки! Вопрос не обсуждается. Сам пойду. Один.

– Ну, как знаешь…

– Ясен пень. Знаю.



Продолжение: http://proza.ru/2023/04/04/355

Предыдущее: http://proza.ru/2023/04/02/716

Начало: http://proza.ru/2022/09/02/1023