Рыцарь печального образа

С началом прихода к власти Горбачева стали появляться в печати ранее запрещенные к публикации книги. Одну из таких книг я стал пролистывать на Шувакишском рынке г. Екатеринбурга. Читаю первую страницу:

«Фома Пухов не одарен чувствительностью: он на гробе жены вареную колбасу резал, проголодавшись вследствие отсутствия хозяйки. — Естество свое берет! — заключил Пухов по этому вопросу. После погребения жены Пухов лег спать, потому что сильно исхлопотался и намаялся. Проснувшись, он захотел квасу, но квас весь вышел за время болезни жены — и нет теперь заботчика о продовольствии. Тогда Пухов закурил — для ликвидации жажды. Не успел он докурить, а уж к нему кто-то громко постучал беспрекословной рукой. — Кто? — крикнул Пухов, разваливая тело для последнего потягивания. — Погоревать не дадут, сволочи!»

Как это было неожиданно и непривычно! Я бы даже сказал дерзко и вызывающе. К тому времени   считал себя чтецом со значительным стажем особенно русской классической литературы и не только.  Позже были прочитаны: «Котлован», «Ювенильное море», «Чевенгур», ряд повестей и рассказов. Не скрою: поначалу тексты Платонова воспринимались с трудом. Читаешь – как по полю свежевспаханному идешь, да еще после дождичка. Отдельные эпизоды, даже предложения и отдельные фразы воспринимаются как отдельные законченные произведения. К финалу очень трудно пробиться, и я бы даже сказал, что совсем необязательно. От писателя не стоит ждать оригинальной, остроумной или интригующей развязки. Он, по-моему, и сам не знал где и как нужно заканчивать произведение, так как реальная жизнь не давала ему такого повода. Так чем же примечателен это автор, чтобы обращать на него особое внимание?

Попробую по-дилетантски, и прежде всего самому себе ответить хотя бы отчасти на этот вопрос и тут без выдержек из текстов не обойтись.

«В августе бобыль пошел в тень, лег животом вниз и сказал:
— Захар Павлович, я помираю, я вчера ящерицу съел… Тебе два грибка принес, а себе ящерицу сжарил. Помахай мне лопухом по верхам — я ветер люблю.
Захар Павлович помахал лопухом, принес воды и попоил умиравшего.
— Ведь не умрешь. Тебе только кажется.
— Умру, ей-богу, умру, Захар Палыч, — испугался солгать бобыль. — Нутро ничего не держит, во мне глист громадный живет, он мне всю кровь выпил…
Бобыль повернулся навзничь:
— Как ты думаешь, бояться мне аль нет?
— Не бойся, — положительно ответил Захар Павлович. — Я бы сам хоть сейчас умер, да все, знаешь, занимаешься разными изделиями… Бобыль обрадовался сочувствию и к вечеру умер без испуга.»

И так, по порядку.   «В августе бобыль пошел в тень, лег животом вниз и сказал»

 Любой учитель русского языка скажет, что так писать нельзя, подчеркнет все предложение волнистой линией и зачтет вам стилистическую ошибку. Но мы то знаем, что это написал писатель, уже признанный классиком русской литературы. Я бы написал так: «В один из жарких дней в августе месяце бобыль, почувствовав себя плохо, лег на траву в тень ближайшего дерева  и сказал»

И вот мимо моего предложения можно пройти и не заметить.  А тут – нет. В слове «в августе» - неопределенность. В фразе «пошел в тень» имеется дополнительный смысл. Не только от жары. «Животом вниз» - действительно плохо человеку.

«Помахай мне лопухом по верхам — я ветер люблю.» - Даже не знаю, как прокомментировать, но цепляет сильно. Здесь может каждый попробовать написать по-своему, а потом сравнить и убедиться насколько это проигрывает в восприятии.

Далее. «Захар Павлович помахал лопухом, принес воды и попоил умиравшего.» Как это трогательно и – «попоил» вместо напоил.  Ну он же сельский житель, как иначе? Лошадь попоил, корову, с заботой, ну и бобыля тоже уважил.

«Бояться мне, аль нет? – Не бойся.» И Тот помер, без страха.
Неординарно, художественно? Да.

«Вощев в сомнении открыл глаза на свет наступившего дня. Вчерашние спящие живыми стояли над ним и наблюдали его немощное положение. — Ты зачем здесь ходишь и существуешь? — спросил один, у которого от измождения слабо росла борода.— Я здесь не существую, — произнес Вощев, стыдясь, что много людей чувствуют сейчас его одного. — Я только думаю здесь. — А ради чего же ты думаешь, себя мучаешь? — У меня без истины тело слабнет, я трудом кормиться не могу, я задумывался на производстве, и меня сократили...»

Когда-то, после ПТУ я работал каменщиком на стройке и задумывался точно также, как Вощев: «Зачем я родился? Чтобы каждый день выполнять нудную, однообразную работу – тычок – ложок, тычок – ложок.» И у меня можно было тогда спросить:  «Ты зачем здесь ходишь и существуешь?» Интонация очень близка и понятна.

«Козлов от сытости почувствовал радость, и ум его увеличился.» - Здорово? Где-то читал, что до одной трети мозги забирают калорий.
Знаю, что многие известные писатели для своих будущих произведений не ленились собирать услышанные неожиданно меткие и яркие фразы. Записывали их в блокнот, и потом  вставляли в свои художественные тексты. То есть была предварительная кропотливая работа.

 От текстов Платонова нет такого ощущения. Как будто он мыслил так, как писал. Ну невозможно постоянно сидеть и придумывать те словосочетания и обороты, так сильно действующие на чувства читателя. Прочитаешь у него кусок текста и сидишь перевариваешь: вот как такое в голову могло прийти?

«Он сжал ногу коня обеими руками, нога превратилась в благоухающее живое тело той, которой он не знал и не узнает, но сейчас она стала ему нечаянно нужна. Дванов понял тайну волос, сердце его поднялось к горлу, он вскрикнул в забвении своего освобождения и сразу почувствовал облегчающий удовлетворенный покой. Природа не упустила взять от Дванова то, зачем он был рожден в беспамятстве матери: семя размножения, чтобы новые люди стали семейством. Шло предсмертное время — и в наваждении Дванов глубоко возобладал Соней. В свою последнюю пору, обнимая почву и коня, Дванов в первый раз узнал гулкую страсть жизни и нечаянно удивился ничтожеству мысли перед этой птицей бессмертия, коснувшейся его обветренным трепещущим крылом.»

Вот это у кого еще такое можно прочитать? Прочитал кусок и отвалил в сторону: как, зачем? А может такое вообще быть? Сам то писатель не сомневается: да, может.  Был такой поэт Велимир Хлебников. Он что-то такое же мог исполнить, только в стихах. Знающие люди, тот же Маяковский и другие понимали его и ценили. А что знаем мы?

Безусловно язык Платонова очень сильно привязан к своему времени, к определенной социальной группе – сельского жителя. Война, революция, опять война, продразверстка, коллективизация, индустриализация, пятилетние планы, курс на построение коммунизма, отказ от православной веры. Бедный российский народ. Как его в оборот взяли и… язык Платонова, как отражение всей этой сумятицы происходящего вокруг.

«Сафронов, заметив пассивное молчание, стал действовать вместо радио: — Поставим вопрос: откуда взялся русский народ! И ответим: из буржуазной мелочи! Он бы и еще откуда-нибудь родился, да больше места не было. А потому мы должны бросить каждого в рассол социализма, чтоб с него слезла шкура капитализма и сердце обратило внимание на жар жизни вокруг костра классовой борьбы и произошел бы энтузиазм!

А вот описание природы.

«Еще высоко было солнце, и жалобно пели птицы в освещенном воздухе, не торжествуя, а ища пищи в пространстве; ласточки низко мчались над склоненными роющими людьми, они смолкали крыльями от усталости, и под их пухом и перьями был пот нужды — они летали с самой зари, не переставая мучить себя для сытости птенцов и подруг.»

Так чувствовал писатель природу, когда по всей стране свирепствовал голод. Голоду посвящено много строк у Платонова в разных произведениях. Просто какой-то чудовищный мор по всей стране, заселенной крестьянством, растекался с гибельной неотвратимостью.

«Семнадцатая беременность жены огорчила Прохора Абрамовича по хозяйственным соображениям: в эту осень меньше родилось детей в деревне, чем в прошлую, а главное — не родила тетка Марья, рожавшая двадцать лет ежегодно, за вычетом тех лет, которые наступали перед засухой. Это приметила вся деревня, и, если тетка Марья ходила порожняя, мужики говорили: «Ну, Марья нынче девкой ходит — летом голод будет».

Очень образно и выразительно. Художник творил. Вот еще одна ярчайшая сцена, в которой сталкиваются противоречия между новым революционным сознанием, заменившим православие, и крестьянством, привыкшим пахать землю, выращивать скот и радоваться плодами своего труда.

«Нам, товарищи, необходимо здесь иметь в форме детства лидера будущего пролетарского света: в этом товарищ Жачев оправдал то положение, что у него голова цела, а ног нету. Жачев хотел сказать Сафронову ответ, но предпочел притянуть к себе за штанину ближнего хуторского мужика и дать ему развитой рукой два удара в бок, как наличному виноватому буржую. Желтые глаза мужика только зажмурились от муки, но сам он не сделал себе никакой защиты и молча стоял на земле.— Ишь ты, железный инвентарь какой, — стоит и не боится, — рассердился Жачев и снова ударил мужика с навеса длинной рукой. — Значит, ему, ехидному, где-то еще больней было, а у нас прелесть: чуй, чья власть, коровий супруг! Мужик сел вниз для отдышки. Он уже привык получать от Жачева удары за свою собственность в деревне и неслышно превозмогал боль.»

Вот в этом абзаце весь Платонов. Каждое слово, каждое синтаксическое построение фразы можно разбирать на нескольких страницах. Надо ли? Я бы с удовольствием это сделал, но так не хочется быть скучным и нудным после прочтения этого яркого текста.

Есть отрывки при кажущейся внешней обыденности повествования которые просто поражают философской емкостью. И тут сразу не перескочишь на следующий абзац и сидишь, задумавшись, отложив в сторону книгу.

«Тоска Захара Павловича была сильнее сознания бесполезности труда, и он продолжал тесать колья до полной ночной усталости. Без ремесла у Захара Павловича кровь от рук приливала к голове, и он начинал так глубоко думать о всем сразу, что у него выходил один бред, а в сердце поднимался тоскливый страх.»

Не тоже ли с нами происходит постоянно? И мы утешение находим лишь в действии? Бежим от неразрешимых мыслей, с которыми сталкиваемся в реальной жизни в любом направлении, только бы не оставаться наедине с самим собой.

Андрей Платонов родился в 1899 году близ Воронежа в Ямской слободе в семье в которой было 11 детей  и умер в 1951 году. Получается, что вся юность прошла в глубокой провинции, на земле. По молодости кем только не работал: электриком, слесарем, землеустроителем, машинистом паровоза – активно принимал участие во всех новых начинаниях молодого советского государства. Принимал непосредственное участие в гражданской войне. Вступил в партию, но вскоре был отчислен. И как тут не вспомнить уже выше процитированную фразу: «у  меня без истины тело слабнет, я трудом кормиться не могу, я задумывался на производстве, и меня сократили...». Позже пытался восстановиться, но безуспешно.

Свои лучшие произведения: роман «Чевенгур», повести «Котлован» и «Сокровенный человек» написал в период с 1927 по 1930 годы. Его талант безоговорочно оценили: Фадеев, Горький, Шолохов. В 1931 году его очерк, связанный с коллективизацией прочитал Сталин. После его резюме: «талантливый писатель, но сволочь» Платонов уже  никогда не мог быть «своим» и до конца жизни был под опалой. Позже под репрессии попал и его сын. Пытаясь оправдаться, писатель писал слезные письма Сталину, но не будем осуждать его за это. Кто же тогда их не писал? Как будто крылья ему подрезали. Всю жизнь бедствовал потом, как в материальном смысле, так и в моральном. Да, кое-что удавалось ему напечатать, но после сталинской оплеухи все делалось с оглядкой в ущерб таланту.

Объяснять художественную ценность текстов Платонова дело неблагодарное. Это как пробовать объяснить балет  словами. Сравнивать его творчество с другими известными писателями не хочется. Он - в стороне. Очень точно и ёмко сказал о нем Шаламов: «Платонов – это явление в русской литературе». И напоследок, уже без комментариев несколько выдержек из его книг, которые можно и не читать.

«Подумай, старик, — посоветовал Чиклин.— Да думать-то уж нечем.— Ты жил долго: можешь одной памятью работать».

«Он ходил, жил и трудился как сонный, не имея избыточной энергии для внутреннего счастья и ничего не зная вполне определенно.»

«Кондаев же гнался по гумнам за чужой курицей, пользуясь безлюдьем и другим горем односельчан. Курицу он не поймал — она от страха залетела на уличное дерево. Кондаев хотел трясти дерево, но заметил проезжего и тихо пошел домой, походкой непричастного человека. Прошка сказал правду: Кондаев любил щупать кур и мог это делать долго, пока курица не начинала от ужаса и боли гадить ему в руку, а иногда бывало, что курица преждевременно выпускала жидкое яйцо; если кругом было малолюдно, Кондаев глотал из своей горсти недозревшее яйцо, а курице отрывал голову.»

«Посреди гуртового места находился срубовый колодезь, и две женщины непрерывно вытаскивали ручною силой воду из глубины земли и относили ее в бак — для питья людям и животным.»

«Столяр смотрел-смотрел на своего квартиранта и начал его кормить бесплатно со своего стола. Сыновья столяра бросили в отдельную чашку Захара Павловича на первый раз соплей, но отец встал и с размаху, без всякого слова, выбил на скуле старшего сына бугор.»

«Песня стихла. Дванов остановился, интересуясь шествием в овраге.
— Эй, верхний человек! — крикнули Дванову из отряда. — Слазь к безначальному народу!
Дванов остался на месте.
— Ходи быстро! — звучно сказал один густым голосом, вероятно, тот, что запевал. — А то считай до половины — и садись на мушку!
Дванов подумал, что Соня едва ли уцелеет в такой жизни, и решил не хранить себя:
— Выезжайте сами сюда — тут суше! Чего лошадей по оврагу морите, кулацкая гвардия!
Отряд внизу остановился.
— Никиток, делай его насквозь! — приказал густой голос.»

«Копенкин уже достиг отряда и вскинул Пролетарскую Силу передом, чтобы губить банду саблей и тяжестью коня. Пролетарская Сила опустила копыта на туловище встреченной лошади, и та присела с раздробленными ребрами, а Копенкин дал сабле воздушный разбег и помог ей всею живой силой своего тела, чтоб рассечь кавалериста прежде, чем запомнить его лицо.»